Олух

Камзол был повешен на спинку стула. Жабо снято с шеи и теперь лежит на рабочем столе, где всегда царил порядок. Аккуратные руки взялись за парик, как послышался скрип двери, ведущей в каюту доктора. — Погода сегодня не радует, шторм скоро начнется, а мы в открытом море, — в голосе капитана звучало явное недовольство. Он делал акцент на букве «р», по привычке, от чего недовольство в его голосе усиливалось. Ливси улыбнулся, когда Смоллетт взглянул на него. Брови капитана приподнялись на секунду, он опустил взгляд, голос его сделался тише. — Я вам помешал? Послышался добродушный и звонкий смех, что часто раздражал, а порой грел душу капитану. — Не переживайте, вы вошли не так поздно, — доктор повернулся корпусом к Смоллетту, явно намереваясь продолжить разговор. — Как мне кажется, можно успеть искупаться. — Что? — до Смоллетта не сразу дошли слова доктора. Он потупил взгляд, затем вернул его на Дэвида. — Искупаться? — Да, — легко ответил Дэвид, все еще улыбаясь. Он не брался за остальные элементы одежды, а лишь опирался рукой о край стола. Подождет, пока не закончится зарождающийся спор, пока капитан не покинет каюту. Смоллетт же закрыл за собой дверь. Да, спору быть. — Вы с ума сошли? — Хах, почему же? — Почему? — капитан подошел ближе, словно его громкого голоса и так было слабо слышно. — Шторм скоро начнется, а вы плавать собрались! — Начнется он не так скоро, успею окунуться. — Нет, доктор, вы даже не окунетесь. Складки на лбу Смоллетта стали четче, Ливси показалось, что на него были готовы наброситься. Однако доктор умел сохранять спокойствие и приподнятое настроение даже при самых сложных и опасных обстоятельствах. — Да и вода прохладная, вы можете заболеть. Спустя секунды две тишины по комнате вновь раздался смех доктора. — Боже, вы прямо как родитель, что печется о своем дитя. Не заболею, можете не переживать. Смоллетт сомкнул губы в тонкую линию, и глаза его опустились чуть ниже, на руки доктора, что стали расстегивать пуговицы рубашки. Или не подождет. — Шутки шутками, а все-таки я вас не пущу в воду. — И что же, будем драться, капитан? — Зачем же? — глаза все еще следят за движениями рук доктора, и, кажется, даже не моргают. Последние пуговицы расстегнуты, и теперь перед глазами капитана виднеются неярко выраженный пресс и часто вздымающаяся грудь. И оголять все туловище мужчина не спешит, долго возиться с рукавами, пальцы нарочно соскальзывают с пуговиц. Поднять глаза Смоллетту удается с трудом, но тут же он делает вывод, что лучше бы их не поднимал. Ливси улыбался, но не как прежде. Эта улыбка заставила сердце капитана сжаться, волна дрожи пробежала по коже. Его поймали? Нет, не хочется в это верить. Глаза доктора прищурились. — В любом случае, вы меня не остановите. И даже после того, как рубашка была снята и повешена поверх камзола, капитан не отвернулся. Он словно не собирался уходить. И раз мужчину не смущала такая картина, Ливси продолжил раздеваться. Улыбка не слезала с его лица, внутри разливалось приятное тепло от осознания, что капитан не уходит. — Да ради бога, Ливси, прекратите раздеваться! — заорал Смоллетт, сжав ладони в кулаки. — Вы не пойдете купаться! «В купании ли дело?», — думает Ливси, отходя к кровати. Мужчина берет в руки одеяло и накрывает себя. Капитан не видит, что делает доктор, но по характерным движениям догадывается, что тот снимает с себя штаны. Смоллетт, наконец, отворачивается и старается зацепиться глазами за что-нибудь, но стена перед ним пуста, а вот сбоку сейчас переодевается доктор, и глаза так и норовят посмотреть на него, но Смоллетт держится до последнего, пока Дэвид не откидывает одеяло. Увидев доктора в костюме для купания, мужчина молча встает у двери, загораживая собой проход. — Хах, капитан, прошу, отойдите от двери. — Нет, я сказал, что вы не пойдете купаться. Ливси приблизился, и между ними не осталось и шага. Капитан вздрогнул от такой резкости со стороны доктора, но не сдвинулся, более того, положил руку на плечо мужчины и попытался оттолкнуть его, что оказалось тщетным. — Вы серьезно решили поиграть? Ответа не последовало. — Ну что же, будет вам игра. Капитан ослеп на некоторое время, пока он не убрал свою треуголку с головы. Доктора в каюте уже не было, открытая дверь скрипела, и слышались быстро отдаляющиеся шаги. — Вот черт, — выразился Смоллетт, отбросив головной убор в сторону и мигом выбежал из каюты. Картина такова: первым бежит по кораблю доктор, смеясь и повторяя «быстрее, быстрее», за ним гонится капитан, который даже чуть не сшибает с ног Джима. Юноша замирает на месте и лишь озадаченно смотрит этим двоим вслед. Доктору смешно, доктору весело. И эти чувства разделяет с ним и капитан, а злоба перетекает в желание победить, догнать, схватить. Ливси дал возможность поймать себя на пустовавшей верхней палубе. Капитан схватил мужчину за плечи и крепко сжал, воскликнув «аха!». Густые серые облака не пропускали солнечного света, вода, что начинала бушевать, стала темнее, она напугала доктора. «Плохая идея», — шептали волны. Дэвид переключил свое внимание на мужчину, стараясь отогнать страх. Ливси улыбался, наблюдая за искренней, почти детской радостью Смоллетта, и чуть не поддался мысли вернуться в каюту, послушав капитана. — Набегались и хватит. Возвращайтесь внутрь, доктор. — Ахах, конечно, если вы меня отпустите. Ливси опустил глаза на сухие ладони мужчины, через которые проглядывал рельеф сосудов, затем возвратил взгляд на Смоллетта, и Смоллетт почувствовал, как сердце пропустило удар. Они слишком близки, ведь капитан прижимает, черт его побери, Дэвида к грот-мачте. Ему стыдно поднимать голову, он чувствует, как доктор улыбается, своими хитрыми глазами прожигая дыру во лбу капитана. Но и отпускать доктора он не хочет, знает ведь, что убежит. И все же хватка ослабляется. Смоллетт отходит и ждет. А дожидается он того, чего боялся — Ливси мигом оказывается у края и прыгает в воду. Руки капитана сжались в кулаки. — Упрямый док. Ладно, секунд десять и выйдет. Капитан решает опустить штормтрап, чтобы Ливси смог подняться на палубу. Но доктор не показывается из воды уже полминуты. Время и тянулось, и бежало. Кажется, что мир замер, что волны лишь повторно ударяются о борта, качая судно, но время утекает, стремительно, а Дэвида не видно. Капитан старается отогнать ужасающие мысли, и они все больше окутывают его. Челюсти Смоллетта настолько сжались, что, казалось, их уже не отклеишь. Руки капитана с дрожью начинают снимать с себя кафтан, тут же под ноги летит камзол, затем он начинает возиться с ремнем, который, как назло, не получается отстегнуть. — Черт, черт, черт. Голова идет кругом, дышать становится тяжелее. Страх гонит кровь, так что стук сердца, кажется, слышен на весь корабль, и вот-вот оно прорвет грудную клетку и выскочит в море вслед за доктором. Капитан хочет позвать на помощь, хочет крикнуть, но губы лишь дрожат, произнести хоть слово не получается. Все происходящее словно сон, где ты ничего не можешь сделать. Как паралич, во время которого тебя душит ужасающее существо. И любой сон кончается, после кошмара вскакиваешь в поту и с дрожью. Этот же кошмар не кончался, ощущение, что он длится долго, уже слишком долго. Но это не сон, черт его побери. Наяву сейчас тонет человек, жизнь которого сохранить может только он. Капитан знал главное правило при любых обстоятельствах. Не паниковать. И это правило прекрасно помнишь, пока разум трезвый. Но Смоллетт не смог сохранить его таким, паника всегда оказывается сильнее, особенно если в беде близкий человек. Смоллетт собирается прыгнуть в море, ругая себя за потраченное время. Тут же из воды выглянул Дэвид. Он что-то кричал, но капитан не мог различить его слов. Палуба стала мокрой, когда Ливси полностью встал на нее. Он улыбался и вертел в руке что-то белое. Неужели этот кошмар закончился? — Вот олух, забыл снять, прежде чем нырнуть, — буркнул доктор, перестав вертеть испорченный парик и бросив его в сторону. Рука Ливси поправила темные влажные волосы, другая была сжата в кулак. — Не поверите, капитан, но я случайно обнаружил кое-что весьма привлекательное под водой. Что он говорит? Очень сложно разобрать. Голос доктора еле проходит сквозь гул и удары в ушах. — Капитан, с вами все хорошо? Вы меня слышите? — лицо Дэвида сильно поменялось, он вытащил ладонь из кармана и положил руки на плечи Смоллетта, от чего рубашка капитана пропиталась влагой, и слегка потряс его. — Капитан Смоллетт, что с вами? Скажите что-нибудь, капитан. Страх отпускает тело, и грудь начинает часто дышать, чувствуя свободу. Гул ослабляется, удары замедляются и словно начинают отдаляться. Только голова по-прежнему кружится, но уже не под влиянием страха потерять все: близкого человека, время, часть себя, себя полностью. Время больше не тянется и не бежит, оно идет. Близкий человек стоит рядом. И ты рядом с ним. Ничего не потеряно, все хорошо. Хорошо же? — Александр! — врезается в уши, доходит до самого сердца. Смоллетт поднимает голову на доктора, а затем прижимается к влажной груди, шумно выдыхая и обхватывая Ливси ослабевшими руками. Доктор молчит, не понимая причины такого несвойственного для капитана поведения. Он оглядывается: на палубе лежит смятый кафтан, а рядом с ним ремень, валяется и обувь капитана у их ног. Ливси возвращает взгляд на полураздетого Смоллетта, чье сердце часто бьется, а пальцы сжимают мокрую одежду Ливси со спины. И чувствуется неожиданное тепло в районе ключиц. Что-то со щекочущим чувством прокатывается по оголенной коже. Руки доктора осторожно обхватывают подрагивающие плечи и лопатки капитана и начинают гладить. Смоллетт лишь сильнее плачет, и доктор его не осуждает, ведь он сам является причиной его слез.

***

Шторм не прекращался до самого вечера. И после сильной тряски слегка покачивающие волны даже не чувствовались. Чувствовалось лишь заложенность носа, вместе с этим мучила перемена жара и холода. Капитан сидел на своей кровати, перебирая бумаги и хмурясь. В каюту вошел доктор, и по комнате разнесся аромат каких-то трав. На столик рядом поставили кружку с чаем, от которого шел пар. Рядом с кружкой — тарелку с пудингом, любезно приготовленным Джимом, которого успел этому научить Сильвер. Между прочим, у юноши выходило не хуже, чем у самого Джона. — В итоге заболели вы, а не я, — бросил первую за все это время усмешку Ливси, садясь на край кровати. — Пейте, капитан, вам полегчает почти сразу же. Смоллетт отложил бумаги и потянулся за чаем. Он старался держать кружку как можно крепче, но пальцы слегка подрагивали, из-за чего задача становилась сложнее. И пока Смоллетт не успел вдобавок к сегодняшнему дню пролить на себя чай и получить ожог, доктор сел поближе и взял кружку в свои руки. — Давайте помогу. Капитан отдал кружку, не упрямясь, чему доктор был удивлен, но более колкостей он бросать не стал. Смотря на измученное и усталое лицо Смоллетта, Ливси желал лишь крепко обнять его, и это странное желание не тревожило Дэвида. Он весь день прокручивал в голове сегодняшний случай, о котором никому мужчины рассказывать не стали. После того, как они вернулись в каюту, Смоллетт подтвердил мысль Ливси о том, что капитан хотел спасти нетонущего на самом деле доктора. И все. Больше он ни слова не сказал. Ни слова о своем страхе, представлять которого себе Ливси не хочет, ни слова о глупом, Ливси сейчас это осознает, решении доктора нырнуть в бушующее море. Что им двигало тогда? Ведь узнав о шторме от капитана, Дэвид уже хотел отказаться от решения искупаться. И даже пугающее море не остановило его. Почему он подверг себя опасности? Зачем это было нужно? Вел себя как непослушный ребенок, что везде все крушит и носится, где только можно. Как Джим два года назад, когда он хотел спасти корабль от пиратов и стать героем для команды, привлечь к себе внимание, наконец. Внимание Смоллетта он привлечь явно не желал, да и если бы желал, нашел бы способ поумнее. Ребенок, ей богу, глупый ребенок. Такие шалости непростительны. А для такого олуха, как доктор, тем более. Но Смоллетт, кажется, не держал зла на Дэвида. Он давно простил его. — Так что вы обнаружили под водой, доктор? — хриплым голосом спросил капитан, беря полегчавшую кружку в согревшиеся и более не дрожавшие руки. — А, да, совсем забыл. Доктор стал снимать с себя жабо, а затем расстегивать пуговицы рубашки. Смоллетт хотел пошутить про повторение сегодняшнего события, но лишь сделал глоток чая, продолжая наблюдать за доктором. Ливси тоже посетила эта мысль, и уголки его губ приподнялись. Смоллетт заметил улыбку доктора и усмехнулся. Доктор поднял голову на звук и столкнулся с улыбающимися глазами капитана. Через две секунды по каюте разнесся смех мужчин, от чего проходивший мимо матрос вздрогнул. Доктор снял с шеи деревянный медальон и отдал Смоллетту. — Как вы заметили его в воде? — капитан поставил кружку на стол и стал с интересом разглядывать предмет. — Я долго не мог понять, что зацепилось за мой парик. — Чудеса. Кому, интересно, он принадлежит? Доктор не стал забирать медальон из руки капитана, он взял его ладонь и повернул так, чтобы была видна другая сторона медальона. — Всего лишь буква А, нам это мало что дает. Смоллетт не пытался вспомнить имена на эту букву. В его голове было лишь «какая у него горячая и нежная рука». Доктор же отметил, что ладонь капитана сухая и следовало бы увлажнить кожу. — Хм, не знаю даже, чей это может быть медальон. Ну, раз он уже потерян, — капитан сжал медальон в руке, и ладонь Ливси накрыла его ладонь, — будет нашим. Правда, не вижу в нем особого смысла. — Александр, — неожиданно произнес доктор, взглянув на Смоллетта. Тепло разлилось по всему телу капитана. Он уже второй раз произнес его имя за сегодняшний день. — А — Александр. Он же как будто для вас и был создан, — улыбнулся Ливси, отпуская руку капитана. — Носите этот медальон вы, Александр. С такой нежностью по имени его может звать только Дэвид, так теперь думает Смоллетт. И он готов хоть тысячу таких медальонов носить, лишь бы доктор звал его Александром каждый день. Глаза Смоллетта опускаются на оголенную кожу в районе груди и, не торопясь, обводят всю зону. Доктор не спешит застегивать пуговицы, давая больше времени капитану, затем вовсе начинает наклоняться в его сторону, но Смоллетт меняет положение, ложась на кровать и поворачиваясь лицом к стене. Дэвида немного расстраивает решение Александра, и он уверен, более чем уверен, что капитан понял его намерение. Понял и отклонился. Тут же рассудок доктора трезвеет, он застегивает пуговицы рубашки и встает с кровати. Дэвид думает над тем, забрать ли пудинг или оставить, и останавливается на втором. Но прежде чем уйти, он решает взять из сундука капитана более теплое одеяло, и, пока ищет его, Смоллетт проводит пальцем по букве А и тихо произносит: — Стоил ли этот медальон того… Дэвиду приходит еще одно осознание: он заболел не потому что намок, вернее, не только из-за этого. Стресс отрицательно влияет на здоровье человека, а капитан, как он помнит, всегда болел после пройденных стрессовых ситуаций. Всегда. Хотя бы температура поднималась немного, но всегда. Нет, не стоил. Капитан чувствует, как увеличивается тяжесть на его теле, а вместе с тем и тепло. Он не открывает глаз и не говорит ни слова, зная, что доктор обязательно потушит свечи, ведь тот помнит, что капитан не любит спать при свете. В полной тишине звучит бархатный голос: — Доброй ночи, Александр. Затем слышатся удаляющиеся шаги. Дэвид тушит свечи на рабочем столе капитана и с еще одним подсвечником направляется в сторону выхода. Прежде чем полностью закрыть дверь, Ливси полушепотом озвучивает самый правильный для себя вывод: — Какой же я все-таки олух. И Александр в полусне соглашается с ним, расслабляя руку с медальоном.