Bloody Theatre

***

– Зачем? – спросил Филипп, смотря на электронный документ с подписью внизу. Сейчас видеть файл он не хотел. Никогда на этот приказ парень не готов был смотреть. Лучше бы умер, чем увидел это у любимого человека. – Я тебя не брошу, – ответил тот, вырывая файл из рук и выключая, чтобы Джонсон не видел его, а после быстро положил в карман, хватая младшего за руки. – Я лучше сдохну, но буду знать, что пытался тебя вытащить. Филипп подскакивает на кровати, оглядываясь по сторонам. Сначала он пугается, что это не привычное общежитие в академии. Это не то место, где он вырос и жил. Страшно, что это вообще не земля. Джонсона паника берет от мысли, что снова летит на Глизе, потому он автоматически ощупывает левую сторону кровати, ища чужое, но такое нужное тело. Хочет убедиться, что все полгода были сном и что все хорошо. Не находит, и потому дышать становится тяжелее. Только спустя пару минут, когда дыхание уже стабилизировалось, парень вспомнил, что они все сбежали и находятся дома у Эйко. Каждый в своей комнате спит, если верить часам на тумбочке, сейчас три часа ночи. Джонсон бьет себя по щекам, пытаясь прийти в себя и это помогает. Помогает физически, но моральная дыра остается. Она всегда с ним. Тяжело выдохнув и окончательно приведя мысли в кучу, он падает назад на подушки, закутываясь до макушки в одеяло. Было тяжело, но Филипп все же заснул, чувствуя на шее тонкую серебряную цепочку с латинской буквой N. Ему нравится, что сквозь толстые кирпичные стены не слышно шумного преступного города. Так он мог спокойно насладиться тишиной, которая его успокаивала. Преступный Герлин славился тем, что не спал ночью. На самом деле этим славился весь преступный мир Пангеи. Все изгои общества и опасные люди больше любили ночное время суток за свободу. Свобода для преступника значит много. Это слово было важно для таких, как Гарольд Блэк, который был сыном главы одной из сильнейших мафий в Пангее. Гарольд знал, что такое преступный мир не из чужих уст. Не из страшных сказок на ночь, которые рассказывали некоторые родители своим детям. Он видел его и вырос тут. Это была его стихия и жизнь, к которой тот привык настолько сильно, что мысли о том, что кто-то живет богато, огородившись от обычных жителей – не давала покоя. Хотя, на самом деле, Гарольд тоже был не беден. Поместье Блэков всегда оставался таким же, каким Гарольд помнит ещё с детства. Здесь редко что-то менялось и именно сейчас, приехав сюда спустя полгода, он снова в этом убедился. Его отец настолько ужасен, что после смерти своей жены тот специально не убрал цветы у входа, которые так любила его мама. А ещё тут было очень много андроидов, ухаживающих за садом. Только вот проблема была в том, что мужчина её убил сам. Просто так. – Здравствуйте, господин Блэк, – проговорил у входа андроид. На самом деле, Гарольд не особо помнит, как он появился в этом поместье, ведь это случилось после того, как он сбежал отсюда. Это было лет пять назад, но такое ощущение, что вчера. – Здравствуйте, – твердым тоном ответил Блэк, отдавая свое пальто в руки блондину. Он никогда не был многословен и отвечал всегда парой слов. Его язык могла развязать только лучшая подруга Эйко и алкоголь. Только вот под вторым, тот все ещё о многом умалчивал. Кинув взгляд на зеркало, которое было напротив двери и занимало всю стену до выхода в коридор, Гарольд оценил свой внешний вид ещё раз: черный классический костюм, сидевший свободным кроем, кожаные такого же цвета перчатки, белая рубашка и красный галстук. Пальто тоже черное, а на ногах лакированные туфли с небольшим каблуком. Блэк с самого детства привык одеваться классически и аккуратно. От него этого требовали, потому как-то иначе он выглядел довольно редко. Парню было не жалко марать такую одежду, так как ему всегда хватало средств купить новую. – Вас давно здесь не было, господин. Зачем вы сюда пожаловали? – спросил робот, вешая в гардероб длинное пальто. Блэк кидает на него свой безразличный взгляд и поправляет пистолет под пиджаком. – Я к отцу, – ответил он, смотря на то, как слуга встал напротив него и не думал выходить в коридор. – У него сейчас праздник. Он отмечает свое пятнадцатилетие правления, – ответил тот, так же смотря прямо в глаза Блэка. Точно, как он мог забыть любимую дату родного отца? А если честно, то все он помнит и специально пришел именно сегодня. Его отцу уже тридцать два и пора старику на тот свет, а то что-то долго не отдает власть сыну. Хотя, он всегда считал Гарольда позором, который унаследовал мутацию матери, из-за чего выглядел, по словам старшего Блэка, неподобающе для главы мафии. Парня это бесило всегда. Не сказать, что Гарольд был худым парнем. Нет, он был высоким, слегка подтянутым и широкоплечим. У него была самая стандартная фигура мужчины двадцати лет. Только вот массу он набрать не мог, потому даже с подтянутым телом у него немного выступали лопатки и нижние ребра. У парня были ломкие волосы, на которых уже было немного седины, но он красил волосы в черный, тем самым пряча такие волоски. Острые скулы, подчеркнутые укладкой волос назад и выбритыми висками. Тонкий нос с высокой горбинкой. Бледная кожа и ярко-зеленые глаза, имевшие красные полосы из-за лопнувших капилляров. У Блэка была самая обычная внешность и единственное, что намекало на его мутацию – темные синяки под глазами, которые уже были и на верхнем веке. Их ничем нельзя было скрыть. – Мне все равно, – ответил Блэк, проходя в темный коридор и не смотря на электронные картины на стенах. Только от них свет и шел. В самом конце коридора не горела лишь одна, которую просто выключили. Это было фото семьи Блэков, где самому Гарольду ещё лет пять от силы. Его мать все ещё была жива, но отец проявлял жестокость уже и в такое время. – Господин Блэк будет ругаться из-за того, что вы пришли, – сказал андроид, идя за спиной Гарольда. Его это бесило, но он держал спину ровной, а взгляд безразличным. Должен поддерживать свой статус. – Мне все равно, – сразу же ответил Гарольд, останавливаясь возле лифта. В этом поместье никогда не было лестниц. Тут все было черным, везде шел красный свет от разных предметов, как, например, фото. Лишь комнаты, в которых кто-то был, освещались обычным светом от ламп в потолке. Блэк даже обрадовался, что в лифте горел самый обычный свет от светодиодного потолка. Гарольду уже противно только от мысли, что и там может быть красный свет. Его отец слишком помешан на этих цветах. Ему тут не нравится. Хочется в свою квартиру в центре преступной части города, где самый обычный свет. А лучше будет у Эйко, где всё горит синим и фиолетовым, мягкие ковры и черные стены, а ещё шумит телевизор и пахнет антисептиком. Выйдя из лифта, он сразу же увидел толпу таких же важных людей преступного мира. Боже, здесь был новый глава якудза, прилетевший с восточной части Пангеи. Идеально, чтобы при всех убить старшего Блэка и занять власть. Все так, как должно быть по традиции их семьи. – Гарольд, сыночек! – послышался голос отца. Такой наигранный и такая же натянутая улыбка. Блэк сразу же пошел к мужчине, который сидел в самом центре и говорил с какой-то женщиной. Если парень правильно помнит, то она была из южной части Пангеи и была наркоторговкой. – Здравствуй, отец, – ответил он, даже не обнимая мужчину в ответ. Гарольд лишь окинул взглядом всех, кто был возле них. Все ему были отвратительны, но их он ещё как-то мог терпеть. Улыбаться и быть приветливым с ними парень все ещё мог, только вот с собственным родителем Блэк никогда такого сделать не сможет. Единственное желание, которое появляется при взгляде на старшего – отправить тому пулю в висок. Желательно химическую, только вот смысла уже не будет, так как мозг мертв. А если мертв мозг, то и тело тоже. Никакой боли от химического ожога не будет, а жаль. Хотелось бы ему убивать старшего Блэка долго и мучительно, только вот никто ему не даст этого сделать. Наверное, счастье было лишь в том, что если прямо сейчас он выстрелит в отца – ему ничего не будет, ведь законы такие. В преступном мире свои правила и установки. Установка гласит, что для того, чтобы власть перешла в руки, надо старого главаря убить при свидетелях. В момент убийства вся власть переходит убийце. Сейчас идеальные условия для Гарольда, только делать он этого не станет, пока собственный отец не сядет на место и не повернется к нему спиной. Ждать, пока старший Блэк совершит ошибку и сядет на свое старое место, а после повернется спиной к младшему пришлось недолго. Как только он поприветствовал сына, то сел назад. Гарольд слегка улыбнулся от мысли, что его отец делает вид, что уважает собственного сына. Возможно, у кого-то есть хорошие родители, но в их мире это слишком большая редкость. Ты либо преступник, либо солдат. Гарольду не нравится первый вариант, если бы он родился за пределами преступной территории, то по закону уже носил аппарат в черепе. И все же, свобода всегда будет лучше всего. Об этом Гарольд думает, доставая пистолет и прислоняя дуло к затылку отца. Старший Блэк дрогнул, а все замолчали и устремили взгляд на него. Выстрел и тело падает вперед, но стол не дает упасть на пол. Гарольд фыркает, когда видит на перчатке немного капли крови и снимает их, кидая возле мертвого отца. Тяжело вздохнув, Гарольд, не поднимая взгляда с мертвого тела, решает наконец-то заговорить: – Меня зовут Гарольд Блэк, и с этой минуты я являюсь полноценным главой клана Блэков, – а после он замолкает, наконец-то уходя с этого места, лишь бы не видеть все эти лица. Ему не хочется разговаривать с ними, а ещё идут мурашки по телу. Пугает мысль о том, что надо укреплять свою власть, почистить все грехи и людей за отцом, соблюдать законы более требовательно. Да, работы он себе наделал, но лучше так, чем ждать, пока его отец сам отдаст власть ему в руки. Только вот тот отдал бы её хоть обычному прохожему, но точно не своему сыну. Гарольду с этого даже смешно. – Банкет подошёл к концу, – останавливается он у входа в зал, но так и не поворачиваясь к гостям. Говоря андроиду, который его сюда привел, передать всем, чтобы закрыли поместье и ворота, Блэк спокойно уходит на этаж выше, где располагался кабинет уже покойного отца и спальные комнаты. Ему нужен был кабинет, чтобы официально указать себя главой, а для этого надо заполнить документ, лежащий в столе. Только после этого он сможет уйти в свою старую комнату в этом доме, а может, уедет к себе в квартиру. Об этом Гарольд подумает позже, потому что сейчас он садится в кресло возле стола и достает флешку с файлом, где нужна подпись о том, что вступает во власть. Он закатывает глаза, видя, что там есть ещё и прозрачный планшет, в котором надо ввести и свое имя, чтобы разослать это остальным семьям, а также переписать все имущество на его имя. Да, ночь у Гарольда и правда будет насыщенная, зато не скучная. Наконец-то ему есть чем заняться в этой однотонной жизни без сна. Эйко прожила большую часть своего преступного существования одна. Девушка уже настолько к этому привыкла, что утром удивилась, когда увидела у входа четыре пары военных берц. На долю секунды даже стало страшно от мысли, что за ней пришли или сейчас убьют. Да и вообще страшно, если в преступном мире кто-то вошел в твой дом. Араки вспомнила о ребятах лишь тогда, когда моргнула пару раз и протезы глаз сфокусировались на дизайнах ботинков. Неоновая подсветка на двоих – это близнецы. Длинные берцы до колен – это Ландоберкт. Самые обычные, немного укороченные – Филипп. Мысленно докторша радуется тому, что запомнила эту информацию. Тяжело вздохнув, Эйко зашла назад в комнату, чтобы надеть шорты, ходить в одних трусах и топе среди гостей неприлично. Надевать что-то поверх топа она не стала, махнув на это рукой, лишь шорты прикрыли её бедра. Так, ради приличия. Все только ради приличия, так как там все же были парни. Эйко, если говорить честно, никогда не отличалась фигурой. Она всегда была худой, что на не особо выраженной талии были немного видны ребра, а грудь настолько маленькая, что почти плоская. Араки к этому привыкла, да и под мешковатой одеждой, которую она и носила, не было разницы, какая у тебя фигура. Девушка даже пресс не качала, потому у нее и мышц-то толком не было. Выйдя из спальни, она не стала закрывать дверь. Провела рукой по лохматым волосам, которые не расчесала, бросила взгляд на стеклянную платформу часов возле входа в дом. Сейчас семь утра, и ребята, скорее всего, ещё спят. Вообще, Араки всегда встает поздно, ведь в такое время стены этой части города уже спят, и мало кого надо лечить. Чаще всего девушка тоже спит в такие периоды. Только вот уже не было сна ни в одном глазу, потому та решила, что пока ребята спят и заняться ей нечем - посмотреть телевизор. Как раз в холодильнике лежало полусинтетическое пиво, а в шкафчике полностью синтетические чипсы со вкусом сыра. Идеально. Именно такой набор девушка взяла на кухне, после чего пошла в гостиную. Только вот в саму гостиную она не зашла, удивленно замерев на пороге. Её взору предстало четыре фигуры, которые она вчера впустила в свой дом и обещала помочь. Все эти четыре фигуры занимались спортом. На самом деле они все были только в штанах и шортах, которые вчера им дала Эйко. Девушка даже удивилась, что Арин ходит при всех с таким же полностью голым торсом. Ей стало как-то стыдно самой, хотя сама она была в топе. Парням и правда было абсолютно все равно, и они не обращали на это внимание, что показалось Араки тоже странным. У девушки была красивая фигура и мышцы, которые так прекрасно двигались под кожей, с которых стекал пот. Эйко чувствует, как к щекам прилила кровь. В конечном итоге, отведя взгляд от того, как рыжая качает пресс, та списала все на свою лесбийскую натуру, так как Коллинс была и правда очень красивой. Мысленно Араки дала себе пощечину. Несмотря на стыд, Эйко отметила в мыслях, что фигура Арин сильно отличается от её собственной. Та имела четкие изгибы талии, выраженные кубики пресса и слегка накаченную спину с руками, да и грудь у нее была тоже не особо маленькой. Ещё докторша заметила, что у обоих Коллинсов почти отсутствует волосяной покров на теле. Араки пыталась об этом не думать и окинула остальных ребят взглядом. Девушка так же подметила, что Ландоберкт очень худой, худее её, но у него выражены мышцы. Филипп имеет хорошую мышечную массу и плечи, Риан не ушел далеко от Джонсона, но был немного меньше. «Солдаты, что с них взять?» – подумала Эйко и выдохнув, решила все же высказать свое недовольство по поводу того, что её дом не спортивный зал. – Какого хрена? – прокричала девушка, и ребята слегка дернулись. Нет, они ее заметили, просто не стали отвлекаться и как-то обращать внимание. – Семь утра, мать вашу, что вы творите? Ребята сразу же остановились и поднялись на ноги. Что ей сказать? Они не особо знали. Это просто вошло в привычку: вставать рано утром и заниматься спортом. Те и не могли представить свою жизнь без обычной зарядки, потому что привыкли к военной дисциплине, где им и волосы надо было укладывать. Да, от многого они отказались, когда сбежали с белых внутри, но черных снаружи стен. Только вот от банального спорта уже не смогли. Им всем важно поддерживать свои фигуры в тонусе. Все ребята сразу же встали на ноги. Ландоберкт, который отжимался, подскочил так резко, что Филипп, который приседал, его ловил, потому что тот не устоял на ногах и чуть не упал. Риан, который держал ноги сестры, чтобы та качала пресс, помог ей подняться. Эйко окинула всех строгим взглядом. С черного цвета протезов глаз её взгляд смотрелся слишком строго, потому у ребят мурашки по телу прошли. Риан и Филипп стоят в штанах, которые им слегка длинные и слишком свободны, а Арин и Ландоберкт в шортах, которые повязали тонкими веревками на талиях, потому что те были им велики. – Что вы творите в моем доме? – повторно спросила Эйко, понимая, что те не ответят на вопрос, только будут виновато отводить взгляды. – Зарядка, – ответил Риан, тяжело выдыхая и зачем-то почесав запястье. Эйко только сейчас заметила, что близнецы были без нарукавников. – Сейчас, блять, семь утра, вы почему не спите? – возмутилась Араки, засовывая пачку чипсов под подмышку и открывая баночку пива, которое уже как несколько минут планирует выпить. – Мы привыкли рано вставать, – ответил уже Ландоберкт, смотря на то, как Араки начинает пить напиток. Отпив пару глотков, Эйко снова посмотрела на всех и просто махнула рукой, отправляя всех в душ и одеться хоть во что-то, все же не голыми им щеголять? Ребята ответили, что им и так нормально, на что Араки удивилась и спросила, почему им все равно на голые тела противоположного пола. – Солдаты чаще всего асексуальны, – ответил Филипп, следя взглядом за докторшей, которая села на диван и включила телевизор. – Из-за фронта и желания быть сильнее других, нам становится настолько все равно на тела, что и себя мы не воспринимаем никак иначе, как оружие для убийств. – У видоизмененных с этим проще, – уже подала голос Арин, кладя руку на затылок, потому что не знала, как сформулировать свою мысль. – Телепаты и аромантики ещё. Если видовые ещё как-то себя воспринимают, то мы личность в нас не видим. Араки подавилась пивом. Она знала, что солдатам промывают мозги и редко бывают такие, как её новые друзья. Только девушка не знала, что там такая идеология. Не воспринимать свое тело ещё как-то возможно понять для нее, но уже не считать себя личностью вне фронта – это ужасно. Эйко ничего не смогла ответить, просто кинув обычное «оу» и смотря на баночку холодного напитка. – Не все такие, как я, – продолжил Филипп, когда Араки прокашлялась и наконец-то посмотрела на ребят. – Ну, или как скелетон. Мы и не аромантики, и не асексуалы. Только среди солдат такое редко, а мы просто привыкли к голым телам. У Эйко уже болит голова от такого количества информации. А ещё её смущает почти голая Арин, на которую она пытается не смотреть. Эти шрамы на спине близнецов смущали её больше. Да, она уже увидела, что рубцы были у всех четверых, но те были небольшого размера, потому было ясно, что это отголоски фронта. На спине же были другие. Совсем другие. Они были длинными настолько, что один шрам мог пройти с плеча до ягодиц. Были широкими, будто их специально расширяли, как кусок мяса. Белых полос было настолько много, что на спинах было мало участков без них, а ещё они были темнее, чем остальные и более сморщенные. Это означало, что раны, которые их оставили, были глубже. Эйко не знает, есть ли у солдат наказания, но и спрашивать про эти следы она не стала. Неэтично. Спросит потом. Про шрамы Филиппа на предплечьях, которые отличались от всех остальных на его теле, тоже не стала спрашивать. Араки закатила глаза и послала ребят принять душ, прокомментировав, что они ей надоели и пошли они лучше нахуй. Молодые люди кивнули и ушли из гостиной, и девушка, наконец-то, спокойно выдохнула, найдя какой-то старый фильм по прозрачному экрану телевизора. Наконец-то она сможет выпить свое пиво, которое стало немного теплым в её руках. – Она меня пугает, – шепотом проговорил Риан, когда они вышли из гостиной и зашли в первую же комнату, которая принадлежала Ландоберкту. Та была с зелеными обоями и все таким же черными постельным на двуспальной кровати. Тут был огромный шкаф и пару тумбочек с зеркалом. – А мне она нравится, на расслабоне такая, – тихо посмеялся Филипп, падая спиной на застеленную кровать. – Филипп! – возмутился Винтерхальтер, хватая лучшего друга за ногу и пытаясь того убрать со своей кровати, но Джонсон уцепился руками в подушки и начал отпихиваться. – Ну, я её только застелил, имбецил недоделанный! – Сам ты имбецил! – показал язык Джонсон и укутался в теплое одеяло, как кокон. По лицу Винтерхальтера было не ясно, что он чувствует: гнев или разочарование, потому что все знали, какая у него проблема с уборкой кровати. Лишь по позвоночнику, выступы которого стали длиннее и острее, Коллинсы поняли, что тот испытывает огромный спектр эмоций. Посмеявшись, на кровать прыгнули уже и близнецы, а Ландоберкт, поняв, что ему снова придется мучатся и полчаса застилать кровать, лишь обречено выдохнул. – Имбецилы… – разочарованно сказал тот и сел на край кровати, одновременно цокнув языком. Ребята лишь посмеялись и пнули его в бок. Винтерхальтер чувствует, как весь он расслабляется и его позвоночник становится меньше. Все же его эмоции и правда можно понять только по видоизменению выходящей наружу кости. Далее Арин предложила на «камень-ножницы-бумага», определить, в какой очередности они пойдут в душ. Эту игру солдаты не знали, как и в их время. Она умерла уже очень давно, как и большинство игр. Точнее, друзья знали, что в один момент её принес сам Ландоберкт, вычитывав про нее в бумажной книге. Только вот Винтерхальтер этого не помнит и ребятам пришлось учить его играть заново, а ещё рассказывать, откуда она у них вообще взялась. В конечном счете, игру победил сам Ландоберкт и обрадовался этому. Не в плане того, что оказался лучше друзей. Нет, совсем не так. Ему было приятно, что он закрыл новый пробел памяти и то, что их что-то связывает благодаря ему. Ну а ещё, принимать первым душ всегда лучше всего, но об этом тот промолчал. Невольно уголки губ поднялись, на секунду Ландоберкт подумал, что он рад такому исходу событий в своей короткой жизни. Пока Винтерхальтер шел в душ и закрывал дверь, он услышал, что ребята снова определили очередь, и следующим пойдет уже Риан. Только вот ему было уже как-то не до того, чтобы думать об очереди. Он хочет есть. Желудок уже давно не урчит, а болит, зубы, которые и так острее и больше обычных человеческих, стали только больше. Ноют кости и ноги трясутся. Винтерхальтер после того, как они сюда вечером зашли, даже и капли крови не взял в рот, а ел он последний раз сутки назад. Да и витамины не выпил. Его тело требует всего, что должно употребляться ежедневно. Ландоберкт снова в зеркале не узнает свое отражение, но это уже настолько привычно и обыденно, что он сразу отводит взгляд и снимает шорты, оголяя худые ноги. Винтерхальтер пытается себя убедить, что с ним все нормально. С ним все отлично, даже если все кажется сейчас сном, без узнавания себя в зеркале и с голодным желудком. С ним все хорошо. Он заходит в душевую кабину и нажимает на кнопку, настраивая на сенсорном экране температуру воды. Сделал специально холодную, чтобы вернуть сознание в нормальное русло. Ландоберкт закрывает глаза и дышит через рот, тем самым убирая звон в ушах, но вот чувство того, что на него смотрят не уходит, и потому Винтерхальтер утыкается лбом в стену, просто стоя под водой. Ландоберкт в порядке, но устал от этого. Мысли путаются, и просто “не думать” не выходит, потому Ландоберкт решает дальше не обращать на это внимание и спокойно моется. Его мысли начинаются от того, как он хочет есть, заканчивая тем, нормально ли все с родителями и что будет дальше. Он думает, что надо бы купить белье, потому что они с Джонсоном не Коллинсы, чтобы без него ходить. В одних шортах ему не особо комфортно. Ему вообще некомфортно в своем теле. Выходит из душа в обыденном для всех состоянии, все в тех же шортах, но с зеленой футболкой, которую ему дала Эйко вчера перед сном. Та тоже была слишком свободной, потому все туловище Ландоберкта спряталось под тканью, не стесняя позвоночник. Некомфортно без открытой спины в одежде, но к этому надо привыкнуть. Тяжело выдыхая, Винтерхальтер решает заговорить, прерывая разговор Арин и Филиппа. – Я есть хочу, – говорит он прямо, садясь возле них на неприбранную кровать, а после заправляя локоны мокрых волос за ухо. За эти дни он привык ходить без укладки, тем самым показывая длину волос до подбородка. Немного отрасли, но виски и затылок все ещё лысые. – Надо бы Эйко сказать о тебе, – пожала плечами Арин, все ещё лежа спиной на подушках. – Да, иди и скажи – махнул рукой Джонсон. Было непривычно, что тот без бинтов, тем самым показывая все свои шрамы. А особенно на запястьях, где не было ни одного участка без горизонтальной полоски. – Я не могу… – выдохнул Ландоберкт, пряча лицо в ладонях и думая, что ему делать, ведь желудок уже сводит. – Давайте вы. – Ты должен сделать это сам, скелетон, – ответил Филипп, принимая сидячее положение и придвигаясь к другу, слегка отталкивая ноги Арин, которая повторила за ним и села по другой бок от Винтерхальтера. Ландоберкт понимает, что нужно переступить через свои новые страхи. Это его организм, которому нужна еда ежедневно. – Ладно, – выдохнул он, чувствуя руку Арин на своем плече и все же решаясь сходить к Араки и сказать. Даже если не о человечине, то просто о мясе. Винтерхальтер слегка шлепает себя по щеке и встает с кровати, а после спокойно выходит из комнаты. Все так же тихо, как и всегда. – Думаешь, он сможет? – спросила Арин, как только дверь закрылась и они с Филиппом остались одни в комнате Винтерхальтера. – С трудом, но сможет, – выдохнул Джонсон, подставляя кулак к девушке и слегка пихая в плечо. Та улыбается и повторяет за ним, и они снова играют, решая, что следующая в душ пойдет Арин. И все же Филипп себя чувствует, хоть и немного, но счастливее. С дырой внутри и болью в сердце, с маской шута и кошмарами ночью о том, что было на Глизе, но все же капельку счастливее. Его друзья рядом, и он стал свободным, хоть и в преступном мире. Когда же Арин уже пошла в душ, в комнату никто не зашел, Риан пошел к себе одеваться и собирать волосы. Филипп смотрит в потолок, и все ещё не поднимаясь с мягких подушек, подумал о том, что кровать такая уютная, а ещё пахнет каким-то порошком, а вся остальная комната антисептиком. Тут везде темно, но тепло и тихо. Ландоберкт смотрит на вход в гостиную, собираясь с мыслями. Что сказать? Известно. Как сказать? Уже не ясно. В этом и была проблема Винтерхальтера: тот не знал, как ему сказать нужную информацию. В конечном итоге парень приходит к мысли, что скажет как есть, но про человечину умолчит. Скажет только про кровь и все. Разницы же нет, какое мясо есть? Нет. Конечно, придется пить намного больше витаминов, но это можно и потерпеть. Тяжело вздохнув, Ландоберкт заходит в гостиную и смотрит на девушку, которая закинула ноги на столик возле дивана и спокойно ест чипсы, запивая алкоголем из банки. – Эйко, – зовёт он её, подходя уже к ней самой и садясь рядом, горбится, чтобы быть меньше ростом, потому чувствует, как футболка облегает позвоночник. – Я хотел бы тебе кое-что сказать. – Валяй, – махнула Араки рукой, не взглянув на парня, который все пряди волос за уши убирает, чтобы те в лицо не лезли. Все же без укладки ему максимально неудобно, так как он привык и спать с ней. Ландоберкт тяжело вдыхает воздух, морально себя подготавливая. – Я не могу есть то же, что и ребята, – говорит он, перебирая свои пальцы и думает о том, что зря выкинул перчатки. – У нас у всех есть диета из-за мутаций. – Я знаю, – отвечает девушка, ставя пиво на столик. Винтерхальтер хочет продолжить свою речь, но его перебивает Араки. Та убрала ноги со столика, приняв позу лотоса. – У тебя какая-то слишком жесткая? – напрямую спрашивает Эйко, когда Ландоберкт начал молчать, а после повернув голову к собеседнику, который зажал руки между ногами. – Да, – начал отвечать на вопрос Винтерхальтер, думая о том, как преподнести следующую информацию, но не находит лучшего решения, потому решает импровизировать. – Мой организм не принимает абсолютно все продукты. Я могу есть только сырое мясо и пить человеческую кровь. Эйко посмотрела на него, изогнув бровь, и Ландоберкту стало как-то не по себе от этого. Ему резко начало казаться, что она обо всем догадалась, но та лишь кивнула и сказала уходить. Винтерхальтер облегченно выдохнул, гордясь тем, что смог вынести этот разговор без истерики, хотя руки все ещё трясутся и потеют, но это уже привычно. Впервые после получения амнезии, он смог сделать шаг к настоящему себе. От этого в груди стало легче. А после Винтерхальтер зашёл к себе в комнату, где уже никого не было, а кровать была застелена. Ландоберкту не хотелось быть одному, да и он слышал разговоры из соседней комнаты, которую выделили для Риана. Улыбнувшись, парень пошел туда и увидел близнецов, которые что-то бурно обсуждали. Юноша не понимал ни суть разговора, ни смысл того, с чего он начался. Просто лег рядом и слушал тихую и спокойную речь ребят. – Oh, illic es!– послышался голос, Филипп и все ребята повернулись к двери, где стоял Джонсон, тело которого уже было все в бинтах, которые в районе предплечья уже обрели легкий красный оттенок. Мокрые волосы. Парень был все ещё одет в черные шорты, только теперь надел ещё и майку. – Perdidisti nos?– спросил Риан с легким смешком. Филипп лишь ответил обычное «ха-ха-ха» и сел рядом. Ландоберкт не стал слушать их дальше, потому что голова заболела, но от ребят он не ушел и просто заснул под голоса друзей и вида того, как близнецы надевают нарукавники. Проспал Винтерхальтер до вечера, но проснулся от того, что было слишком жарко. Открыв глаза, парень понял, что ребята тоже уснули и жарко ему, потому что Коллинсы обняли его с обеих сторон. Ландоберкт до сих пор не мог понять, как те живут с такой высокой температурой тела, да и мысли эти сразу же улетучивались. Раздался голос и небранная речь почти на весь дом. Мужской голос. Незнакомый. Поняв, что в доме не только они и Эйко, солдат сразу же подскочил, толкая друзей. – Ребят, в доме кто-то есть, – проговорил Ландоберкт друзьям, когда те, совсем неохотно, но открыли глаза. – Это Эйко, успокойся, – ответил Риан сонным голосом. Он даже не открыл глаза и вообще с места не сдвинулся. Арин и Филипп же, в свою очередь, просто обняли друг друга и снова закрыли глаза. – Это не Эйко, там мужской голос, – сказал Винтерхальтер. После этих слов все ребята подскочили так, словно их холодной водой облили и у каждого сон ушел сразу же. Они все кивнули и аккуратно встали с кровати, чтобы та, не дай Бог, не скрипнула и не выдала их. Подойдя к двери, Ландоберкт сразу же укрепил кости и из-под кожи вытащил и кости кисти, чтобы в случае чего удар был сильнее. Филипп разорвал бинт на запястье, где ещё не зажили раны с душа, а Коллинсы в ладонях сделали совсем маленький огонь, который уже был готов разрастаться, если того потребует ситуация. Выйдя из комнаты, ребята поняли, что голос неизвестного и Эйко доносится с кухни. Они все сразу выстроились в цепочку вдоль стены во главе с Филиппом, в конце же шел Риан. Ребята замерли у самого входа, слушая речь двоих и переглядываясь, чтобы понять свою ситуацию. – И ты его грохнул? – спросила Эйко. Друзья не знали, что те делали, но по звуку открылась бутылка. Скорее всего, с алкоголем, у докторши его было довольно много. – Да, а то заебал уже главным быть. Тяжело сейчас, конечно, власть надо укреплять и все такое, но это уже хуйня дела, – ответил мужской голос. Тот был не особо низким, но легкая хрипотца давала понять, что незнакомец был очень уставшим. Солдаты посмотрели друг на друга и кивнув, вышли на кухню, видя того самого незнакомца. Это был зеленоглазый брюнет, одетый в классический костюм. Темные круги вокруг глаз и бледная кожа. Ребята его не знали и насторожились ещё сильнее, но не стали атаковать, лишь Коллинсы не скрывали огонь в своих ладонях. – Эй, сосунки, – чуть взволнованно позвала Эйко. Незнакомец убрал ноги со стола и потянулся уже рукой за спину, готовясь в любой момент доставать пистолет. – Это мой друг, успокойтесь. – Имя и кто ты такой, – твердо сказала Арин, вместе с друзьями даже не посмотрев на Араки, ведь те не сводили глаз с незнакомца. – Гарольд Блэк, – представился тот, слегка ухмыляясь и лишь Эйко, одетая уже в медицинский халат, стала медленно подходить к солдатам. – Я глава мафии. – Он мой друг и тот, кто может помочь, – более спокойно и монотонно сказала Эйко, становясь прям перед ребятами, которые все так же были напряжены. Казалось, что они даже не моргают. – Он вас не тронет, успокойтесь. Ребята, посмотрев на Эйко, все же решили деактивировать мутации. Ландоберкт так и не убрал прочность кости, а Джонсон не стал завязывать запястье и слегка пустил кровь, чтобы в случае чего быть готовым к защите. Коллинсы же, понимая, что не смогут использовать мутацию скрыто, сначала пропустили друзей, а после пошли за ними, встав за спинами тех, кто, в случае чего, атаковать сможет быстрее. – Значит, вы бегунки? – спросил названный раннее Гарольд, ухмыляясь, окидывая всех взглядом, останавливаясь на аппаратах Коллинсов, но не стал это комментировать. – Да и ты тоже, если находишься в этой части Герлина, – ответил Ландоберкт, садясь прямо напротив Блэка. Тот все же немного хихикнул, но через секунду убрал все признаки веселья и наклонившись, смотрел прямо в красные глаза Винтерхальтера. Именно сейчас парень понял, насколько у нового знакомого ярко-зеленые глаза. Казалось, что это были изумруды. – Малыш, в отличии от вас я тут родился, а не прибежал, как крысы правительства, – проговорил монотонно тот, иногда казалось, что он переходит на шипение, только вот никто из солдат не дернулся. Улыбнувшись, Гарольд сел назад на стул. – Чем вам в теплой кроватке не понравилось? – Гарольд! – все же попыталась сказать что-то Эйко, после такого долгого молчания и сев рядом с другом, тяжело выдохнула. – Им нужна помощь, а не твой ебанатский язык. Гарольд лишь закатил глаза, опирая подборок на правую руку и снова окинув всех ребят взглядом, задал новый вопрос: – Ну и чем вам помочь, солдатики? Ребята переглянулись, задавая друг другу немой вопрос насчет того, кто все же будет говорить. В конечном итоге, помассировав переносицу, Джонсон решил все снова взять на себя. Все же он тут старший. – Мы узнали слишком много и хотим остановить ту жизнь, которая сейчас в Пангее, а для этого надо свергнуть власть, – начал Филипп, выпрямляя спину и складывая руки на стол. – а чтобы свергнуть власть нужно все рассказать обычным людям, но для этого надо проникнуть в те сферы общества, которые имеют над ними в – Гражданскую войну хотите устроить? – спросил Блэк, смотря только на Филиппа, который, тяжело вздохнув, просто кивнул, добавляя то, что скорее лучше революцию, но там без войны в государстве никуда. Настала тишина. Эйко, понимая, что сейчас её помощь не потребуется, просто махнула рукой и, попросив всех не ссориться, ушла к себе в больничную часть дома. Ребята бы и так дальше сидели, слыша лишь то, как закрывается тяжелая железная дверь при входе в дом. Они и сидели, пока Блэк все же не решил задать для себя самый главный вопрос: – Зачем вам это? Вы же солдаты. Вы не знаете бедности и жизни на самом дне. Вы в одном из высших обществ. Почему вы отказались от всего этого? Ребята молчали. Они просто не знали, как все рассказать. Все четверо знали, что они здесь сидят из-за Риана, которого бы казнили. Только вот и до этого они были не особо и счастливы. Да, они понимали то, каким слоем общества были, так как сами с самого детства к этому стремились. Надеялись на лучшую жизнь. Только из лучшего у них были только деньги, карьера и уважение к их личностям от обычных граждан. Но есть и другая сторона медали. У солдат – это отсутствие голоса, мнения и личной жизни. Они не имели права буквально ни на что. Нет, одно право у них было – делать свои тела машинами для убийств и мясом для войны. Тишина давила на всех, только никто не решался её прервать. Гарольд ждал ответа на свой вопрос, а ребята просто не знали, что им ответить. Точнее, каждый знал, что нужно сказать все точно, но они не могли выдать какую-то информацию про себя или академию. Нужно было сказать все, но аккуратно. – Мы все тут из-за меня, потому что я по своей глупости решил записать секретную информацию, о которой знала только верхушка, – нарушил долгую тишину Риан, и все были мысленно ему благодарны. Он единственный из четырех, кто собрал все свои мысли в кучу. – А ещё мы хотим свободы. На самом деле, у нас её нет. Мы даже думать о чем-то, кроме войны, не умеем. Снова раздалась тишина, и лишь было слышно копошении за стеной, где работала Араки. Никто не знал, что там происходит, но судя по разговорам – кто-то пришел и сейчас ей лучше не мешать. Ребята уже не понимали, зачем они в это ввязались и что им делать дальше. У них нет сейчас почти ничего и в опасности не только они, но и люди, которые связаны с ними. А Гарольд? Парень просто не понимал, как можно легко отказаться от жизни солдата, к которой стремятся все. Только ответ на его вопрос дал понять, что не так. Как минимум аппараты у близнецов. Все знали, как они работают и зачем нужны. Все знали, что телепаты не растут в своих семьях. Блэк подумал о том, что мог сейчас быть на их месте, если бы не родился в преступной части города. Мысль о том, что ему тоже вшили бы это в голову – пугает. Мурашки по спине прошли, и Гарольд был рад, что не познал такой участи. Выдохнув, он все же решил дать ответ, который, по сути, не требовал долгих обдумываний. Ему было скучно жить, а он готов к любому развлечению, да и вырос в той части города, где свобода – это самое главное и все равно, каким трудом она получена. Сколько крови за неё пролито не имеет значения, так как именно право на собственную жизнь стоит того. – Я согласен, только пока не ждите от меня многого, – ответил Гарольд, и ребята сразу же удивленно посмотрели на парня, не думая о том, что кто-то ещё согласился им помочь. – Я только ночью стал главой мафии, и мне надо укрепить свою власть и подчистить за отцом. Это займет месяц-два, но даже так, я уже могу помочь. Ребята переглянулись, все ещё не веря в услышанное. Те не понимали, почему Эйко и Гарольд согласились помочь, зная, что те солдаты. Подвергают свою жизнь опасности. Близкие? Вряд ли они у них есть, да и Ландоберкт сам подверг своих родителей риску. Только все равно было не по себе. Гарольд слегка посмеялся, снимая свой пиджак и кидая на стол, а после доставая оттуда электронную сигарету и делая затяжку. – Только сначала уберите эту хуйню из своей головы, – выдыхая дым, сказал Блэк с улыбкой, указывая на Коллинсов. Те сразу поняли, про что речь и распустили волосы, прикрывая два красных кружочка на своих левых висках. Они умолкли, пока Эйко не вернулась вся в крови. Солдаты молчали, Блэк не был многословен с чужими, а ребята не знали о чем с ним говорить. Ну, а Араки просто понимала, что всем сейчас лучше промолчать. Да, новый день выдался интересным.