***
три. столько раз предавали его. так думал он раньше, по крайней мере. и столько же раз казуха уходил ночью и возвращался утром, когда солнце только-только показывалось из-за горизонта. сегодня уже четвёртый. скарамучча уныло смотрит на зажжённый костёр, пиная сухую ветку в огонь — та тут же трещит. смотрит всё таким же отсутствующим взглядом на языки пламени, что жадно поедают свою новую закуску. в голове как-то сразу вспоминается, как он сам был запер себя в том роботе, веря дотторе и его плану по созданию нового архонта. и ветка всё ещё трещит, будто пародируя тот смех бывшего предвестника. — мне тоже плохо, но не ною ведь. прекращай трещать уже, — за веткой в костёр летит камень, на что тот как-то обиженно плюётся искрами, прямо в ноги странника, от чего тот отпрыгивает в сторону. — и не смей мне грубить. видимо всё, не может больше один — так решает скарамучча, наконец осознавая, что разговаривал с огнём. слишком уж привык к тихому ронину, что любил делиться своими мыслями и хайку в любой момент, лишь бы атмосфера подходила с настроением. он шмыгает носом, обнимая колени. с казухой он встретился случайно, так думалось ему сначала. сейчас только осознаёт, что всё подстроила люмин — она сразу сказала ему отправляться в порт-ормос, ведь там часто ходят корабли с других регионов, и можно отправиться на другой конец тейвата, лишь бы мора была. и совершенно случайно в тот момент там останавливался южный крест с командой бэй доу и странствующим ронином на борту. и ничего, что у того совсем недавно был день рождения, который решил провести в сумеру, неизведанному ему региону. он совершенно точно не отправлял письмо путешественнице, рассказав про свои странствия по неизвестным землям. люмин либо что-то знала, либо просто хотела свести двух странствующих иназумцев — чем не пара? у обоих был близкий с электро глазом бога, с которым сейчас не поговоришь по разным причинами. идеально подходят друг другу, сойдутся на почве схожих травм, что ещё сказать. — у ма… у неё правда сердце бога, не глаз, — в мыслях легко назвать её «матерью», а вот вслух как-то язык не поворачивается, зная о том, что тело райдэн сейчас — лишь оболочка, такая же кукла, как и он сам. странно будет звучать. он как-то рассуждал об этом с казухой после того, как рассказал про свою нечеловечность.— то есть электро архонт сейчас — кукла, внутри которой находится сознание самого божества? — ронин поворачивает голову к своему компаньону, с каким-то недоумением смотря на того. вот бы сказал, что это всё дурацкая шутка, а он просто эвакуированный из татарасуны. слишком уж много безумного происходит в их мире. — получается, что так, — странник лишь лежит на спине, всё также разглядывая звёзды. пусть и лживые, но хоть красивые, понаблюдать можно. — и ты был рождён раньше этой самой куклы, но отброшён от плана из-за своей… эмоциональности? — бред, не правда ли? я сама безэмоциональность в живом виде, да и справился бы с этим существованием в виде оболочки всяко лучше сёгуна, вот уверен в этом, — казуха громко смеётся, слыша это странное негодования со стороны своего нового друга. вот уж точно мир сошёл с ума. его больно щипают за бок с громким шипением. — прекращай смеяться, я тебе тут травму детства рассказываю! — странник уже сидит, недовольно смотря на ронина. — извини, — он шумно вздыхает, пытаясь успокоить своё дыхание после такого резкого всплеска эмоций. — но позволь сказать, что ты ведёшь себя как недовольный братишка, когда мать хвалит только старшую сестру за её успехи. — вот именно! — скарамучча резко встаёт, ставя руки в бок и начиная ходить из стороны в сторону. — сёгуна похвалили за успехи, а меня нет! даже не заметили, не дали шанса и… погоди, братишка? смысл слов казухи только-только доходит до него, отчего тот снова улыбается, смотря, как эмоции меняются на лице друга одна за другой — от недовольства в начале ничего и не осталось, было лишь недоумение, быстро сменившееся удивлением, а после улыбкой и снова недовольством. и это он считает себя простой куклой? — ты чем меня вообще слушал? — странник сцепляет руки на груди, вспоминая былые деньки в фатуи, когда тот отчитывал своих подчинённых. вот только казуха его совсем не боится, лишь довольно смотрит на него. — я был создан первее. я уж точно не братишка, а самый настоящий старший брат. да сёгун ещё под столом спокойно ходила, пока я находился в вынужденной спячке. — как скажешь, старший брат райдэн сёгуна, я тебя понял, — здесь уже не выдерживает сам странник и тоже смеётся. не так, как в фатуи. его смех каким-то теплом отзывается в сердце казухе.
— и что мне делать теперь? скарамучча поздно понял, что слишком привязался к своему компаньону. тот пусть и был рядом днём, когда они переходили на новое место, но просто молчал, отстранённо наблюдал за происходящим и не отвечал на попытки начать разговор. он надеется, что этот раз не будет таким больным, как в прошлые. что в лучшем случае его быстро отпустит и он сможет идти дальше, в худшем — не придётся больше так мучаться вообще. всегда говорил себе не наступать на эти грабли, но ведь в четвёртый раз уже идёт этой дорогой, наплевав на свои прошлые обещания. и каждый раз проваливается в эту яму. та девчонка с мондштадта, мона кажется, показала бы карту колеса фортуны и стукнула бы по его лбу, ведь он не может научиться на своих ошибках, вот и сталкивается с этим испытанием постоянно. он снова шмыгает, съёживаясь ещё сильнее. «да что ж такое, что за сбои дурацкие, прекращай уже», — он хочет уже направить всю эту злость на себя, ведь костёр уже дал понять, что делать это с ним не стоит, вот только… — ты ведь говорил, что куклы не чувствуют холода? …он разворачивается, удивлённо смотря на ронина за своей спиной. тот лишь устало смотрит на него, но всё так же, как в прошлые дни, дарит ему свою тёплую улыбку. это ведь нереально? скарамучча аккуратно протягивает руку, касаясь чужой — не растворяется, значит, не иллюзия и не проделки той главы лесного дозора. должно быть сон. он прижимает руку к себе, чуть щипая своё подобие кожи. боль чувствуется — слабая, но нет, не сон. да и ронин кажется ещё шире начал улыбаться. — держи, — странник чувствует, как на него накинули тёмное хаори, а его владелец садится на бревно рядом, близко-близко к своему компаньону. «чуть ближе, и коленками касались бы» — я долго думал над всем, что ты сказал, и наконец решил кое-что для себя, — казуха протягивает ладони к огню, позволяя ему немного согреть их. так приятнее, каким-то образом позволяют ему сосредоточиться на мыслях и своих словах, которые точно нужно сказать. — это ведь неважно уже. — что ты имеешь в виду? — странник сжимает края хаори. не признается себе ещё долго, что не хочет больше не чувствовать тепло от этой ткани, лучше признается, что куклы умеют замерзать. ронин вздыхает. — признаюсь честно, мне в какой-то момент захотелось отомстить. да и кагоцурубэ иссин до сих пор шепчет мне сделать это, — на этих словах внутри странника снова всё холодеет. вроде ждал этих слов, но всё равно больно, и вообще… — вот только это ничего не изменит. — много изменит. ты отомстишь, начнёшь жить спокойно и счастливо. — разве я уже не спокоен и счастлив? — казуха снова улыбается, поворачиваясь к своему другу. — я не хочу, чтоб прошлое испортило твоё будущее, как и моё. я уже давно оставил всё это позади. мне просто нужно было время, чтобы окончательно осознать это. бывший предвестник в шоке смотрит на ронина. он клянётся, что ещё чуть-чуть — и его несуществующее сердце прямо сейчас остановится от этих слов. вместо этого его глаз бога лишь чуть ярче блеснул, отразив слишком буйное пламя внутри. — прости, что заставил так долго ждать. я не думал, что так мучал тебя этим ожиданием. «как-то слишком уж сильно блестят его глаза», — так думает странник. и понятия не имеет, что точно такие же мысли промелькнули и в голове казухи. и пока он пытается окончательно осознать, что его простили, дали второй шанс, несмотря на гнусные действия в прошлом, к нему тянутся руки, секундой позже крепко сцепляющие в объятиях. — куникудзуши, давай жить только настоящим. нам же весело путешествовать вместе, зачем всё это менять? куникудзуши думает, что его имя никогда ещё не произносили с такой теплотой и заботой. он прячет лицо в плече ронина, сжимая белую ткань на спине, и отказывается признавать, что именно слёзы сейчас текут из его глаз. — давай, казуха.