Разбей меня.

Разбей меня Как кружку об стену Целуйся с подружкой С дурой любой Стреляй в меня Стреляй сигареты Пуля не дура Дура любовь

      — Бога ради, Шерлок…       Голос, полный отчаяния. Голос уставшей, потерявшей все силы на сопротивление женщины. И это твой голос. Ты никогда не слышала себя такой…       — Чувствуешь себя сломленной? — говорит он так легко, что аж тошно становится. Будто фарфоровым лезвием мазнули по груди, оставив след где-то на коже.       Хочется усмехнуться печально, но сил нет даже на это. Тебе смешно. Стоишь здесь, посреди кладбища, дышишь словно трупным духом ночи. По коже бегут мурашки, и лучше бы от холода: скажи тебе кто-нибудь, что Шерлок, мать его, Холмс, превратится в монстра, года три назад, ты бы всадила в этого человека резиновую пулю. Пулю, потому что это — абсурд, резиновую — потому что полицейским нельзя убивать без причины.       А выстрелить в Шерлока Холмса у тебя сейчас масса причин. Выстрелить в преступника.       — Не нарывайся, — фыркаешь, поднимая оружие и сжимая его в руках. — Даже твой великий ум не спасет от пули. Так что я посоветовала тебе сдаться. Ты попался.       Тебе самой не верится в слова, которые ты произносишь. Попался? Да Холмс ухмыляется, одним легким движением тонких губ вселяя в твою душу столько сомнений, что дышать и без того холодным воздухом трудно.       Он делает шаг.       — Стоять! — почти рычишь, целясь прямо в голову, в лоб. — Ни шагу, Шерлок.       — Застрелишь? — выгибает мужчина бровь, расставляя руки в стороны. — За что? Я ведь не убийца.       От искренности этих слов хочется взвыть. Кто подарил ему такую способность врать, смотря в глаза? Пошел бы лучше в актеры!       — Верно. Хуже, — хмуришься, не позволяя твердой руке дрогнуть. — То, что ты делал, намного хуже. Ты ломаешь все. Ломаешь всех! Молли, Миссис Хадсон… Джон. Никого не щадишь! А где Мориарти? Где твой брат? Где они все, черт возьми?!       — Офицер, вы выглядите совсем не так хладнокровно, как вам хотелось бы, — хмыкает Шерлок, делая еще шаг вперед.       Палец. Курок.       — Стоять. Еще раз повторять не стану. Где они все?!       Мужчина замирает. Пальто распахнуто, глаза прищурены, брови чуть сведены к переносице. Он думает. Думает так усиленно, что еще чуть-чуть, и ты услышишь возню шестеренок у него в голове. Когда-то тебя это восхищало…       — А где ты? — спрашивает Холмс.       Врасплох. Короткая пауза перед следующим вдохом, и ты смотришь уже менее озлобленно. Отчаяние — вот, что Шерлок пытается вызвать у женщины, что любила его так сильно, что терпела до последнего его выходки, его тараканов, его психи. Терпела лишь до того момента, когда весы добра и зла треснули в разуме этого придурка, и ему не снесло крышу.       — А ты не видишь? — предистеричный смешок. — Перед тобой. Целюсь.       — В кого? — спрашивает Холмс тише, заискивающе.       — В преступника национального масштаба! Предателя Британии!       — Нет, — мотнув головой, отрицает тот, и вдруг выкрикивает: — В своего мужчину! В своего любовника. Ты целишься в меня, дорогая. Своими руками.       Ты захлебываешься в возмущении, слушая этого самонадеянного ублюдка. Но он добивается своего, и в груди у решительной полицейской что-то больно трескается: чувства борются со здравым смыслом. Рука чуть дрожит то ли от холода, то ли от того, что пистолет резко тяжелеет.       — Заткнись! Ты похоронил нашу любовь, когда… когда у тебя башню сорвало. Слышишь, Шерлок? Ты умер для меня, когда поднял руку на Джона! Когда обманул всех, когда… — запинаешься, сдерживая слезы. — Да пошел ты.       — Всех обманул? Тебе я никогда не врал, — уверенно заявляет мужчина, делая еще шаг. — Ты знала, что я собираюсь сделать. Ты знала о моих намерениях. Ты все знала, дорогая.       — И жалею, что не арестовала тебя до того, как ты начал действовать, — шипишь, чувствуя, как по холодной щеке течет горячая слеза, и поднимаешь оружие чуть выше с новым приливом решимости. Но уже без требования остановиться. — Теперь у меня нет выбора.       — А я жалею, что тебя не было рядом со мной, — бархатным голосом, таким нежным, таким родным почти шепчет Шерлок. — И у меня есть выбор.       — Да, есть, — киваешь, чувствуя тревогу и необъяснимый разумом страх от приближения человека, которого считаешь чудовищем. — Либо ты сдаешься, либо я всажу в тебя шестой калибр.       Он совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Шагни, вытяни руки — и можно обвить теплое тело руками, утонуть в нем, услышать на ушко, что все это было дурным сном, и все живы, и все счастливы, и все…       Дуло утыкается в плотную ткань черной водолазки. Ты не заметила, как пистолет опустился с уровня головы до уровня солнечного сплетения, и теперь могла выстрелить только туда. В упор.       Лицо искажается непониманием, страхом, нежеланием делать хоть малейшее движение. И Шерлок, как хищник, понимает, что его жертва столбенеет от страха перед ужасающей реальностью.       — Так давай, — хладнокровно заявляет он, поднимая руки ладонями вверх на уровне твоих бедер, будто просящий подаянья. — Выстрели.       — Выстрелю.       — Не сможешь.       Губы сжимаются в тонкую линию, слезы бегут ручьем, сердце сжимается, коленки дрожат — и все это вызвано осознанием того, что этот подонок прав.       — Потому что все еще любишь меня, — почти шепчет Шерлок, как змей, наклоняя голову и обжигая висок дыханием. — Твое обостренное чувство справедливости проигрывает в неравном бою, чувствуешь? Дорогая, как ты можешь променять меня на какой-то мир?       Он мягко обхватывает твою ледяную руку своими горячими пальцам и опускает ее вниз, плавно приближаясь. Почти прижимаясь к тебе, почти поглощая и тело, и разум, но при этом умудряясь даже краем пальто тебя не касаться.       — Как ты можешь променять мои руки на чужие? — усмехается победно Холмс, касаясь кончиком носа твоей ушной раковины и поглаживая подушечкой большого пальца женскую ладонь. — Как ты можешь выбросить мои чувства в мусорное ведро, дорогая?       — К-какие чувства… — Снова не узнаешь своего дрогнувшего голоса, не имея сил поднять пистолет обратно. — Ты меня не любишь. Не любил никогда. Манипулировал… как и всеми остальными…       Молчание. Такое тяжелое, что колени сами подгибаются. Ты окончательно опускаешь руку с пушкой, позволяя ей повиснуть мертвым грузом.       — А как ты думаешь, по какой причине ты все еще жива? — отвечает Шерлок, резко отстраняясь. — Из-за секса? Жалости? Забавы ради?       — Это лишь вопрос времени, — произносишь убито, опуская глаза.       — Нет, милая, — отрицает он, скользя по твоей коже выше, к запястью, вызывая мурашки. — На время наплевать. Помнишь мое предложение? Несколько лет назад…       Тогда он предложил тебе уйти вместе, вдвоем. Уйти, забыть о друзьях, о работе, о своей стране. Та шутка о его желании стать «суперзлодеем» казалась смешной ровно до того момента, пока он им не стал. Именно злобным гением, садистом, убийцей, творящим страшные вещи руками других людей, залезая им в головы и побуждая вытворять такие вещи, что могут развалиться целые империи, как карточные домики.       Вскоре после этого полетели те самые головы. Ты все еще помнишь Джона. Нашедшего свою смерть в беспамятстве, сошедшего с ума Джона, лучшего друга Шерлока. Все еще помнишь Молли, которую нашли дома, лежащей у унитаза в луже из кровавой блевоты вперемешку с почти переварившимися таблетками. Все еще помнишь брата Шерлока, застрелившегося от невозможности смириться с мыслью о том, что Шерлок — монстр. Ты помнишь их всех. И не можешь выстрелить.       — Ненавижу тот день.       — Я тоже. Из-за твоего отказа, — хмыкает Шерлок, и ты поднимаешь недоверчивый взгляд. — Давай начнем сначала? Только мы с тобой.       Молчишь. Пытаешься заставить себя хотя бы задуматься, но усталость дает о себе знать. Ты просто-напросто устаешь сопротивляться.       — Представь, сколько всего мы могли бы сделать вместе… Мне не в радость господство даже над целой страной, если тебя нет рядом, — шепчет мужчина. — Милая, иди ко мне.       Ты не веришь ни единому слову. Нажимаешь на курок.       Следует выстрел, громкий гул, разнесшийся молнией по кладбищу. Пуля попадает в землю. Будто подстреленная, ты падаешь прямо в руки безжалостному манипулятору, роняя голову на его плечо, позволяя любимым рукам обнять твое дрожащее тельце. Рукам, покрытым кровью многих.       Доверие давным-давно растворилось, как запах дыма из горячего дула пистолета — так быстро, будто его и не было. Ты хотела бы, чтобы любовь ушла столь же быстро. Хотела бы…