Из неизвестной тьмы,
Поживу здесь унюхав,
Явилась Зависти змея.
Сошлись, недобро вопия,
Толпы скорбящих Духов.
По версии ван ден Вондела, именно из-за зависти Люцифера и последовавших за ним ангелов к прародителям человеческого рода произошло падение сперва части ангелов, а затем — соблазнённых ими Адама и Евы; в данном случае он использует апокрифический сюжет, позднее воспринятый исламом, согласно которому дьявол / Иблис был наказан за отказ поклониться Адаму. В пьесе ван ден Вондела недовольство Люцифера и его сторонников («люциферистов») вызывают следующие слова архангела Гавриила:Чин Духов, мнится вам, превыше всех прославлен,
Но человек над ним — в хозяева поставлен;
Ко свету горнему над Ангелами он
Едино с Господом пребудет вознесен.
Оппонируя Гавриилу, Люцифер возражает, озвучивая позицию своих сторонников:Почто вознес Господь над Духами — червя,
Из глины взятого, — почто обрек придворных
Вовеки пребывать во кандалах позорных?
Нетрудно провести вполне определённые параллели с творчеством Толкина, у которого причиной падения Мелькора-Моргота (дьявола) становится его зависть к Эрухини, плотским разумным созданиям Бога, тождественным «потомству Адама» в широком смысле — то есть не только людям, но и эльфам: «Притворился он, сперва обманываясь и сам, будто бы желал отправиться в Арду и обустроить там все на благо Детям Илуватара, сдерживая неистовство жара и холода, что пришли через него. Однако на самом деле мечтал он подчинить своей воле и эльфов, и людей, завидуя дарам, какие пообещал им Илуватар; и захотелось ему самому иметь подданных и рабов, и называться Владыкой, и властвовать над чужими волями» («Сильмариллион»). «Эльфов, тем более — Людей, он презирал за их «слабость», то есть недостаток физической силы или власти над «веществом». («Преображенные Мифы»). «Мелькор (изнутри Эа) подлинно становится злым лишь после осуществления Эа, в котором он сыграл великую и могущественную роль (и первоначально согласованную с Планом Эру). Лишь ревность к Манвэ и жажда править всеми Эрухин свели его с ума» («Фрагменты о эльфийской реинкарнации»). Особую ненависть Моргот, парадоксальным образом, питает не к «более сильным» эльфам, а именно к людям, «потомству Адама» в узком смысле — что, возможно, связано с тем, что (в соответствии с христианской картиной мира Толкина) именно посредством человеческого рода Моргот в будущем потерпит окончательное поражение и будет уничтожен[2]. Мотив зависти у Толкина также выражен в сюжетах, посвящённых Падению нолдор и Падению Нуменора — зависть эльфов к людям, порождённая нежеланием отдавать им Средиземье, и зависть нуменорцев к эльфийскому бессмертию. Есть у ван ден Вондела и другой мотив, отдалённо перекликающийся с творчеством Толкина — мотив зависти демонов к способности людей к половому размножению. Вот что говорит ангел Аполлион (один из сторонников Люцифера, на образе которого я в дальнейшем остановлюсь более подробно) своему собеседнику Вельзевулу:С женой бессмертною бессмертен и мужчина,
Подобна ангельской его благая часть, —
Но нас он превзойдет, распространивши власть
Свою повсюду. Кто ему перечить сможет?
Потомством ни один Дух Неба не умножит
Небесных Ангелов конечное число.
Предвидеть следствия — премудро не зело.
Любопытно, что у Толкина мотив ненависти демонических сил к «чрезмерному» размножению людей[3] также присутствует в некоторых текстах: «И когда иные из нас, страшась уходить во Тьму, умерли в ужасе и отчаянии, мы взмолились к Хозяину, чтобы он спас нас от смерти; но он не ответил. Но мы все пришли в Дом, и пали там ниц — и наконец он явился в величии перед нами, жестокий и гордый, и сказал так: «Вы — Мои, и должны быть покорны Мне. А Мне нет дела, что кто-то из вас умирает, дабы насытилась Тьма; иначе вы расползетесь, как вши, по лику Земли.» («Легенда Аданэль»). Другой мотив, общий для Толкина и ван ден Вондела — жажда мести как причина окончательного падения героя во зло. См., например, речь Люцифера в «Адаме в изгнании», где он излагает свои замыслы в отношении вселенной и человека:Державу, Люцифер, зиждь, не щадя труда,
Ей не прейти вовек! Да множится вражда,
Да умаляется сиянье горней чести.
Я сей наполню мир злотворной жаждой мести,
И от Вселенной вновь урву себе во власть,
Как прежде в Небесах, еще хотя бы часть.
Я весь подлунный мир печатью злобы трону,
Уж молния моя летит к Господню трону...
У Толкина падение через разрушительную жажду мести происходит не только у отрицательных персонажей (Моргот, Саурон), но и неоднозначных, таких как Феанор — жажда мести доводит его до беды, хотя, казалось бы, его желание отомстить Морготу за всё то зло, что тот ему причинил, абсолютно законно и по-человечески понятно. Теперь поговорим о образе ключевого антагониста пьесы, Люцифера. Он демонстрирует те же жажду власти и «нигилистическое безумие», что и толкиновский Моргот (впрочем, в христианской традиции это стандартные черты дьявола):Над всеми сферами, над звездами вздыму
Свой трон столь высоко, сколь следует ему. Небес
Небесных крепь, мне двери распечатай
И стань моим дворцом; стань кровлей, свод звездчатый,
Престолом — радуга; убогий шар земной —
Подстилкой под ноги; из облак взята мной
Повозка будет пусть по воздуху несома
Во блеснах молнии, во грохотанье грома;
Архивоителей низвергнет сей полет;
Коль все же мы падем — небес хрустальный свод
Со всеми арками, со всем лазурным полем,
Насколь ни прочен он — на иверни расколем;
Земля явит собой издробленный скелет,
Вернутся к хаосу и тьма, и белый свет:
Грядущее — для нас, и да наступит эра
Самодержавия владыки Люцифера!
Толкиновский Моргот, впрочем, сильно более подвержен «нигилистическому безумию» — у ван ден Вондела Люцифер, по-видимому, собирается разрушить мир лишь в случае своего поражения, в то время как у Моргота, согласно «Преображённым Мифам», это цель, а не средство (впрочем, те же «Преображённые Мифы» отмечают итоговый переход Моргота от «нигилистического безумия» к роли тривиального тирана-садиста). Можно сравнить и финальную речь Люцифера в одноименной пьесе ван ден Вондела (где он посылает Велиала соблазнить Адама и Еву) с отношениями Мелькора-Моргота с человеческим родом (особенно — в истории Хурина и его семьи):Мои соратники, друзья и сыновья, -
Вам жертвы щедрые сулю в грядущем я;
Поскольку на Земле все люди, без изъяты;
Обречены тавру Адамова проклятья,
Зло множить новым злом - им участь суждена.
Вот моего венца разбитого цена.
В «Атрабет Финрод ах Андрет» — одном из наиболее «христианизированных» текстов толкиновского Легендариума, куда Толкин включил даже намёк на будущее пришествие Христа — содержится следующий пассаж: «Мелькор также использовал и извращал в своих целях «страх Эру», понятый полно или смутно. Но это было труднее, опаснее и требовало большей ловкости. Меньших духов он мог привлечь на свою сторону любовью к себе и восхищением перед собой — и так довести их до восстания против Эру. И тогда Мелькор обращал во зло их страх перед Единым, так что они начинали смотреть на Мелькора как на вождя и защитника, и в конце концов оказывались слишком запуганы, чтобы вернуться под руку Эру, даже после того, как они поняли Мелькора и возненавидели его». В «Люцифере» этот мотив также присутствует — в финальной речи Люцифера перед его армией, изготовившейся к сражению:Я говорю сейчас и воинству, и свите:
Внемлите, рыцари, полковники, внемлите.
Задачи главные я кратко изложу:
К последнему пришли мы ныне рубежу,
Ждет проигравшего жестокая расплата —
Война объявлена, и к миру нет возврата;
Раздора нашего уже не смыть пятно,
Пощады никому найти не суждено;
Должна законом стать преступность ретирады,
Недопустимыми - потупленные взгляды;
В «Преображённых Мифах» сказано, что Моргот «всегда обвинял Манвэ в вероломстве». Занятным образом аналогичный мотив применительно к дьяволу присутствует и у ван ден Вондела. В пьесе «Адам в изгнании, или трагедия всех трагедий» Люцифер говорит Асмодею (то есть Аполлиону): «Отмстим за тот позор в небесном бранном поле, // Нас Михаил когда лишил наследной доли, // И, дерзостно поправ все правила войны, // Нас молниями сверг с небесной вышины». Напоминает превращение Моргота в чудовище и описанная у ван ден Вондела трансформация Люцифера после его поражения в сражении с Михаилом:Полярный, мнилось, мрак сиянье дня объял, — Как по велению магического жезла По низвержении — краса Врага исчезла: Он грязью смрадною покрылся в краткий миг, Ужасной мордою стал светозарный лик, Уста ощерились клыкастой пастью зверской, Конечность каждая предстала лапой мерзкой, Щетиной черною вся кожа обросла, Взметнулись жуткие драконовы крыла.
Идеально подходит к Морготу у Толкина и нижеприведённая самохарактеристика Люцифера из первого действия трагедии ван ден Вондела «Адам в изгнании»:Обличье страшное дано мне, но при этом
Вход в сей срединный мир не огражден запретом -
И собственный диктат, наперекор врагу,
Над царствами Земли я учредить могу.
Засим, княженье чтоб еще прочней восставить,
Уместно, свет презрев, из ночи миром править.
Ср. с «Преображёнными Мифами»: «Изначально он желал света, любил его, и принимаемая им форма была чрезмерно яркой. И Мелькор сказал себе: «Дети с трудом смогут взглянуть на мое сияние; значит, знать что-то еще или напрягать свои слабые умы для постижения этого не будет для них добром». Но сияние в нем уже угасало; тьма вступала в свои права <...> Мелькор наполнил Ночь незримыми опасностями, бесформенными страхами, тревожным бодрствованием и навязчивыми снами, уводящими через уныние к тени Смерти». Впрочем, у Люцифера ван ден Вондела есть и существенное отличие от толкиновского Моргота. Моргот у Толкина выступает как инициатор Диссонанса и, позднее, тиран Утумно, а затем Ангбанда, слуги которого являются едва ли не рабами. В пьесе ван ден Вондела недовольство будущих падших ангелов решением Бога возвысить человека над ангелами назревает постепенно, и на роль вождя восстания Люцифера выдвигает его правая рука, Вельзевул (по-видимому, не надеясь на успех без его участия). То есть, парадоксальным образом, Люцифер у ван ден Вондела (в отличии от мильтоновского Сатаны, к примеру) выступает в качестве марионетки собственного окружения, которое всячески подталкивает его к восстанию (в частности, Аполлион перед битвой с Михаилом убеждает его в неизбежной победе[4]), используя как знамя. Подобно толкиновским умайар, принимавшим зооморфные обличья, у ван ден Вондела в «Люцифере» падшие ангелы в битве с армией Михаила принимают облик гигантских чудовищ. Вот как описывает бой с ними Уриил, правая рука Михаила:Рога златые так Телец небесный в яри
И все подобные чудовищные твари
Встопорщить норовят <...>
Он [Люцифер] ринулся вперед, разгорячив сперва
Дракона злобного и дерзостного Льва,
Что были впряжены перед его повозкой <...>
Встают чудовища когортой боевой:
Безбожный Орион изрыгивает вой
Несносный и грозит дубиною, воспрянув;
Вокруг него - толпы ужасных великанов,
Медведицы Небес, восставши на дыбы,
Не собираются сдаваться без борьбы;
Во пятьдесят голов зияет Гидра ядом!..
Плодились ужасы в бою со мною рядом
Такие, что о них повествовать невмочь.
Отдельный интерес вызывает иерархическая структура ангельского мира в пьесе. С одной стороны, Люцифер именуется «наместником» (ср. с должностью штатгальтера в родных для ван ден Вондела Соединённых Провинциях) и является, по-видимому, вторым на Небе после Бога. Ср. с толкиновским Мелькором, которому «дана была доля в способностях и знании всех прочих Валар» и который, видимо, до организации Дисссонанса в ходе Айнулиндалэ, задумывался Эру Илуватаром на роль первенствующего среди Айнур и координатара их мироустроительных трудов. С другой стороны, армией Бога руководит Михаил — ср. его традиционную роль архистратига небесного воинства. С третьей стороны, расширена роль архангела Гавриила — он не только служит герольдом Бога, но и, по-видимому, посвящён в самые сокровенные его секреты, неведомые даже высочайшим ангелам, и отдаёт приказы от имени Бога всем ангелам, включая, в том числе, и Люцифера. Так, Люцифер почтительно обращается к нему: «Ты, толкователем кто служит тайнам Божьим» и характеризует его как «глашатая верховной правоты» — и поднимает открытый мятеж против Бога лишь после того, как Гавриил не даёт (или оказывается не в состоянии дать) ему удовлетворительных для него ответов о причинах возвышения людей над ангелами. Обычно в контексте соотнесения толкиновского Легендариума с христианской картиной мира Манвэ, Короля Арды и главу Валар, соотносят с архангелом Михаилом, однако он при соотнесении с пьесой ван ден Вондела больше напоминает Гавриила из этой пьесы. Подобно Гавриилу у ван ден Вондела, Манвэ «представлен обладающим великими знаниями о Музыке в целом, кроме того (единственный из лиц того времени) он владеет мощью, достаточной для прямого общения с Эру» («Преображённые Мифы»). Подобно тому, как у ван ден Вондела Гавриил может отдавать приказы Михаилу (в частности, посылает его на бой с Люцифером), у Толкина Манвэ служит Тулкас — Вала, функцией которого является противостояние Морготу. Но вернёмся к антагонистам пьесы ван ден Вондела. В контексте соотнесения с творчеством Толкина особое внимание стоит обратить на образ Аполлиона. Характерная черта данного ангела, проявляющаяся, в частности, в его диалоге с Люцифером, где тот убеждает его примкнуть к восстанию — преклонение Аполлиона перед силой и глубокая внутренняя убеждённость в бессмысленности выступления против превосходящей силы:Люцифер Свой собственный указ друзья напишут наши. Аполлион Разумно; вот весы, где зрим на каждой чаше Его эдикт и наш. Чей побеждает вес? Корону придержи, мы падаем с небес. Вельзевул Низринется не вмиг, быть может, коромысло. Аполлион Кто, где и как найдет в сей мысли долю смысла? Безумство — Божью мощь поставить под вопрос. Люцифер Ужели храброму не разрешит колосс Меж скал и пропастей пройти по узкой тропке? Победа — в храбрости, рабом пребудет робкий. Аполлион Так всемогущества добиться мудрено: В удел достанется раскаянье одно. Сильнейший — победит, и нет закона проще.
Переубедить Аполлиона Люциферу удаётся лишь за счёт того, что он внушает ему, что под его предводительством восставшие ангелы всё же смогут восторжествовать:Из равенства давай, а не из Божьей мощи
В расчетах исходить. Реши, чей меч тяжель?
Зрю павшими — врагов, пустою — цитадель
Небесную; в моей меж тем когорте смелой
Порядок прежний зрю. Суди и вывод сделай.
Как тут не вспомнить толкиновского Саурона, в случае которого Толкин говорил о том, что «…в своем поклонении Силе он стал приверженцем Моргота и пал вместе с ним до самых глубин зла, став его главным «доверенным лицом» в Средиземье» (Письмо 183); у ван ден Вондела в сражении падших ангелов с армией Михаила Аполлион выступает как знаменосец Люцифера. У ван ден Вондела после низвержения Люцифера с небес «Берет Аполлион командованье в руки» (ср. с Сауроном у Толкина как вторым «Тёмным Властелином», занявшим место поверженного Моргота). В пьесе «Ной, или гибель первого мира» Аполлион предстаёт уже как полноценный глава демонических сил на Земле — Люцифер в пьесе даже не упоминается:Я, повелитель тьмы, король Аполлион,
Здесь пребывать могу, пока на небосклон
Светило горнее не выметнуло блики.
Дышу зловонием, отвратным Божьей клике,
Иронично, но имя «Саурон» означает не только «отвратительный», но и «отталкивающий, дурно пахнущий, гнилостный». Другое его имя — «Тху» — также означает «Вонючка». Впрочем, у Толкина зловоние является атрибутом всех злых духов — но, видимо, Саурона в особенности, как одного из наиболее сильных среди них: «Мелькор, как говорят, был невидим, но он распространял вокруг себя великий ужас и тьму, в которой меркло и утрачивало яркость и свет все вокруг — только так и угадывалось его присутствие. От майяр, совращенных им, исходило зловоние» («Парма Эльдарамберон» №17). Кроме того, толкиновский Саурон и вонделовский Аполлион похожи ещё и как искусители (один из эпитетов Саурона - «Deceiver», то есть «Обманщик»). Вот как Аполлиона характеризует Люцифер, поручая ему агитацию среди тех ангелов, которых он рассчитывает привлечь на свою сторону:Ты - мастер в ремесле своем многообразном Морочить, подстрекать и ослеплять соблазном; Сомнений столько ты любому преподашь, Что восколеблется вернейший Божий страж.
О Сауроне у Толкина в «Преображённых Мифах» сказано, что «Саурон не начинал Диссонанса, и, вероятно, знал о "Музыке" больше, чем Мелькор, чей разум всегда был наполнен собственными планами и умыслами, Мелькор, не обращавший внимания на все остальное». У ван ден Вондела Аполлион — единственный из вождей падших ангелов, с самого начала выступления призывающий их воздержаться от прямого конфликта с Богом: «Похвален шаг - пускай в успехе нет гарантий. // Но, если в бой идти при такте и таланте // Дипломатическом, - всего важней для нас // Решить, как обойти божественный указ». Напротив, Люцифер опасений Аполлиона не разделяет и открытого конфликта не боится («свой собственный указ друзья напишут наши»). Элендил, вождь бежавших из падшего Нуменора дунэдайн, охарактеризован Толкином как «персонаж, уподобленный Ною» (Письмо 131). О Элендиле сказано, что он отплыл, «уклонившись от наемников Саурона, что явились схватить его и притащить на алтарь Храма [в жертву Морготу]» («Сильмариллион»). Элендил у Толкина - глава немногочисленных и непопулярных в народе ревнителей старых нуменорских традиций дружбы с эльфами и лояльности Валар («Верных»). В таком же незавидном положении находится и Ной в пьесе ван ден Вондела:Смутитель яростен, но все же не таков:
Учитель налицо, но нет учеников.
Былое славит он везде, с усердьем вящим,
Тогда как все живут одним лишь настоящим,
Богатства алчут все стяжать ценой любой,
Готовы за него на хитрость и на бой, -
Ученье Ноево с их мыслями не схоже.
Ср. с описанием Нуменора во время деятельности там Саурона в качестве советника Ар-Фаразона и жреца Моргота: «Тем не менее долгое время нуменорцам казалось, что народ их процветает; и если счастливее они не становились, то умножилась их сила, а богатые разбогатели еще больше. Ибо, воспользовавшись помощью и советами Саурона, они умножили свое достояние, и научились создавать машины и строить корабли мощнее прежних» («Сильмариллион»). У Толкина «Верных» в те времена обвиняли в предательстве Нуменора и злоумышлении против власти короля — у ван ден Вондела Ноя недоброжелатели подозревают в том, что «Под видом глупости - он руку ль не протянет // К браздам правления? Ужель сей миг настанет?». У ван ден Вондела в пьесе про Ноя Аполлион, если судить по дальнейшим событиям пьесы, надеется, что с Ноем расправится Ахиман, царь Исполиненбурга, правитель допотопного мира (но посланные против ковчега воины Ахимана терпят поражение от ангелов, охраняющих ковчег). То есть у ван ден Вондела Аполлион направляет Ахимана, как у Толкина Саурон направляет Ар-Фаразона. Ахиман, повелитель допотопных исполинов, также предстаёт как фигура, напоминающая Ар-Фаразона — монарх, завоевавший едва ли не весь известный мир, правитель мировой империи:В сей ежегодно день великий князь Востока,
Склонивший страны все к покорству властелин,
Светлейший Ахиман, Енаков гордый сын,
Княгиню чтит свою великим пированьем,
Роскошеством гостей и брачным ликованьем.
Он праздник учинит, не пощадя затрат.
Вассалы — Инд и Ганг, Тигр, также и Евфрат
Для метрополии пришлют немало дани,
Подданные Ахимана напоминают нуменорцев времён Ар-Фаразона и в плане стремления обеспечить своё благосостояние активными завоеваниями[5]:Для исполинов глас Господень нипочем:
То справедливо здесь, что решено мечом
И верною стрелой; то право, что жестоко.
О Ное, противнике Ахимана, зодчий, возводивший Ковчег, говорит Ахиману:Он не навяжет свой закон таким, как ты,
На мир воинственно глядящим с высоты.
Царство Ахимана внешне — идиллическая страна, напоминающая толкиновский Нуменор. Вот что говорит о нём в «Ное...» вышеупомянутый Аполлион:С тех пор, как праотцу закрыт был Божий рай
Мечом пылающим, - сей не менялся край.
Да, он преображен, но не разрушен грубо,
И все, что суще здесь, - людскому взору любо;
Источники, луга, веселые сады,
И с веток прямо в рот здесь падают плоды,
Лаская вкус любой.
Вместе с тем, интересно отметить одно важное отличие Толкина у ван ден Вондела. У ван ден Вондела даже в большей степени, чем у Мильтона, выражена мизогиния и убеждённость в порочности женского пола, вплоть до того, что подлинным злодеем «Ноя» выступает не Ахиман, а его супруга Урания, с посылом «бабы блудом довели до Потопа». У Толкина, напротив, Тар-Мириэль, супруга Ар-Фаразона, во всех версии истории Нуменора рисуется как более дружественная Верным, чем её муж — раскаяние которой, однако, оказывается тщетным, как и раскаяние Ахимана и Урании у ван ден Вондела[6]. Это укладывается в то, что в Легендариуме Толкина женские персонажи в целом в большинстве своём лучше мужских персонажей в моральном плане. Наоборот, черта, роднящая Толкина и ван ден Вондела (и лично мне как атеисту скорее несимпатичная) — фидеизм. Возьмём, например, диалог Люцифера и Гавриила — на вопросы Люцифера о том, как Бог может воплотиться в человеке, Гавриил отвечает:Постигни: ты не можешь
Сей раскусить орех — лишь скорлупу обгложешь.
Когда настанет срок, запомни, без помех
Его деяний смысл откроется для всех
Наисвященнейший. Что Божия десница
Дарует — перед тем и надлежит склониться
Во благодарствии, и все сомненья прочь
Немедля отогнать, как днем гонима ночь.
Ср. с аргументацией посланников Валар в их споре с нуменорцами: «Надейтесь лучше, что в итоге даже ничтожнейшие из ваших желаний принесут свои плоды. Илуватар вложил в сердца ваши любовь к Арде, а он ничего не насаждает без причины. Однако же немало веков пройдет перед глазами не родившихся еще поколений прежде, чем замысел Эру станет явным; и вам откроется он, а не Валар» («Сильмариллион»). Надо сказать, в данном случае аргументация посланников Валар в споре с нуменорцами у Толкина уступает аргументации Гавриила в споре с Люцифером у ван ден Вондела — поскольку Люцифер как бессмертный ангел имеет шанс убедиться в справедливости слов Гавриила, и знает это (в отличие от смертных нуменорцев, у которых вдобавок нет никакой определённости на счёт их посмертной судьбы)[7]. Возвращаясь к теме сравнения ван ден Вондела и Толкина — я для себя так и не пришёл к определённому выводу, был ли Толкин знаком с пьесами ван ден Вондела (и тем более — вдохновлялся ли он ими), но, несомненно, ввиду того, что они оба затрагивали схожие художественные сюжеты (падение ангелов, падение человеческого рода, история Потопа — пусть и, в случае Нуменора, Потопа не всемирного), определённые параллели между творчеством обоих авторов возможно провести. [1] https://ficbook.net/readfic/11848509 [2] https://ficbook.net/readfic/9799598? [3] Демон Аполлион в пьесе ван ден Вондела «Адам в изгнании» фигурирует под именем Асмодея — а Асмодей из библейской Книги Товита известен тем, что последовательно, одного за другим, умерщвлял женихов иудейской девушки Сарры. [4] «Я видел — Михаил и мрачен, и смятен, // А воины его решимостью нетверды. // Мы уничтожим их, мы сломим эти орды!». [5] Разве что с той разницей, что нуменорцы у Толкина пали лишь в конце своей истории, до этого возвышаясь над остальным человечеством — в то время как библейские исполины (и исполины у ван ден Вондела) мыслятся как изначально порочные. [6] «А последней изумрудно-зеленая, холодная, венчанная пеной вздымающаяся волна, нахлынув на землю, приняла в лоно свое королеву Тар-Мириэль — ту, что была светлее жемчуга, прекраснее, чем серебро и слоновая кость. Слишком поздно попыталась она подняться крутою тропой Менельтармы к святилищу; валы захлестнули ее, и крик ее потонул в реве ветра» («Сильмариллион»). Эта сцена перекликается со сценой из «Ноя» ван ден Вондела:Гофмейстер
О князь, ты чуешь ли трясенье страховито?
На пики горные карабкается свита,
Мнят — скальная спасти их может вышина
От скорой гибели, но всюду — смерть одна.
[7] Любопытен комментарий современного автора: «Кажется, непонятной причина «воцарения Человека» остается и для самого Гавриила — во всяком случае, между «верными» и «неверными» Ангелами разница лишь в том, что «неверные» считают возможным обсуждать данный свыше приказ, а «верные» — повинуются, не пытаясь вникнуть в смысл. Здесь — несомненный выпад против Реформации, и — как можно истолковать, если не вникать в частности несколько путаной космогонии Вондела, — довод в защиту Рима и католической церкви, «в лоне» которой Вондел к моменту создания «Люцифера» пребывал уже около пятнадцати лет». http://lib.ru/INOOLD/WONDEL_J/vondel1_1.txt