Особые меры

      Люмин была рада съехаться с Кавехом, но даже спустя полгода совместного проживания привыкнуть к мысли, что дома тебя кто-то ждёт так и не удалось: возвращаясь домой с работы и видя на столе готовый ужин, она каждый раз удивляется до тех пор, пока блондин не появляется на пороге с яркой улыбкой и вопросом, как прошёл день, несмотря на то, что ни для кого не секрет, что разнообразия в работе искателей приключений немного и куда интереснее послушать про очередной проект по строительству замка. Ведь хоть Кавех и сидит большую часть времени дома, его занудство, связанное с чертежами и закупкой материала, в какой-то мере помогало освободить мозг от лишних мыслей, в которых иногда она продолжала пребывать даже во время трапезы.       — Эй, Люми, — в какой-то момент, не выдержав повисшей между ними тишины, ласково зовёт парень, накрывая чужую ладонь своей, тем самым наконец привлекая к себе должное внимание.       — Прости, — рассеянно похлопав ресницами, отвечает Люмин на автомате и только потом замечает, что толком даже не поела, просто воткнув вилку в кусок ещё тёплого мяса, что, наверное, больше всего и расстроило архитектора, который потратил немало сил для его приготовления. — Прости, просто... сегодня очень тяжёлый день выдался и я...       — Я всё понимаю, но всё же ты отвлечена, — янтарный взгляд Кавеха и то как он медленно и размеренно это говорит заставляет чувствовать себя ещё паршивее, потому что обычно он не такой.       Он активный, общительный, в меру авантюрный, особенно, если это касается работы или их личной жизни, в которой он всем руководит, начиная от быта и заканчивая постелью, за что Люмин, как бы странно не звучало, благодарна, так как данное распределение ролей хотя бы на какое-то время избавляло от ответственности и обязанности принимать какие-либо решения. Но сейчас во всех его движениях было заметно напряжение вперемешку с раздражением из-за нарушения их общей договорённости, пускай и не по собственной воле, и Люмин не знала — хорошо это или плохо. Выльются ли эти эмоции в какую-нибудь игру, заставляющую думать только о Кавехе и тех следах, что он оставляет специально так, чтобы никто, кроме него, не мог их увидеть, или они просто продолжат так сидеть, что, конечно, для них редкость, учитывая ненасытность обоих, но всё же.       — Ну вот, снова задумалась, — вздыхает блондин и, придвинувшись ближе, осторожно ловит пальцами её подбородок, отчего внутри всё сжимается. — Расскажешь о чём?       — Ни... — хочет было сказать Люмин «ни о чём», но чужие пальцы тут же чуть усиливают хватку, давая понять, что этого делать не стоит. Тем более, что они не раз говорили на эту тему, взяв друг с друга обещание никогда не врать и говорить обо всём сразу во избежании непонимания и неоправданных ссор, которых, отчасти благодаря умению Кавеха вовремя вывести на разговор, ни разу не было за всё время их отношений.       — Хорошо, — выдержав лёгкую паузу, во время которой просьба так и осталась не выполненной, с прежней непоколебимостью он опускает подбородок, что заставляет на долю секунду почувствовать себя потерянной. — На подлокотник. Задницей кверху.       Люмин кивает и встаёт со своего раньше, чем успевает понять смысл сказанных слов — Кавех приказал перегнуться через подлокотник стоящего недалеко от стола дивана, опустив голову между рук и закрыв глаза для более глубокого сосредоточения. Над чем — она догадывается, но от неуверенности в данном предположении ожидание становится не легче: кожу покалывает, волосы на затылке встают дыбом, вытягиваясь в сторону вставшего сзади архитектора, который, закатав рукава, опустил руку ей на бедро, огладив тонкий слой платья. Белого и короткого, что позволяет одним простым движением открыть вид на округлые ягодицы, едва порозовевшие от прилетевшего следом мягкого шлепка, который перестаёт чувствоваться уже через секунду, что даёт Люмин надежду, что следующий будет таким же.       Однако стоит этой мысли прозвучать в голове, как боль пронизывает левую сторону, и она давится воздухом, не успевая подготовиться к следующему — ещё более быстрому и болезненному. Такому, что Люмин впивается ногтями себе в ладони и не замечает, как инстинктивно поворачивает голову в попытке понять, откуда ждать следующего удара.       — Прекрати предчувствовать, — говорит Кавех и снова шлёпает по бедру. — Мне нужно, чтобы ты расслабилась, это ясно?       — Угу, — сдавленно мычит Люмин и, несмотря на то, что чувства требуют обратного, из-за многолетнего стажа опытного бойца и звания почётного рыцаря, разжимает кулаки, переставая держаться за диван.       В ответ на это Кавех одобрительно хмыкает, после чего снова возобновляет шлепки, от которых всё тело содрогается, а кожа горит, оголяя нервные окончания, что вроде как является нормой для подобных «игр», против которых никто ничего не имел, но спустя какое-то время Люмин начинает уплывать. Осознание того, когда стоит сказать «хватит» улетучивается, как по щелчку пальцев, хотя по идее каждый удар наоборот должен отрезвлять, напоминая о том, что это вообще-то наказание за не озвучивание того, что гложет даже дома, и, казалось, стоило бы начать паниковать, но уверенность в том, что Кавех не причинит ей боль, по крайней мере ту, которую она не в состоянии вынести, взяла вверх над, позволяя снова прийти в себя только в момент наступления оргазма. Чёртового оргазма от простой порки, которую архитектор провёл с такой страстью, что Люмин стыдно от самой себя, от того, как она выгибается и вскрикивает, когда Кавех последний раз нежно проводит по горячей коже, шепча на ухо:       — Надеюсь, мой урок был усвоен.