Отражения

      Гусеницы чавкали по размытой дороге, замешивая грязь и размокшие сучья под себя. Этот противный звук не столько слышался, сколько ощущался в натужном реве двигателя. Они то увязали в темной смеси земли, воды и пыли почти намертво, словно в трясине, то бесконечно долго мчались поверх нее, словно по ровной дороге. А лес за окном все не кончался.       Дождь швырнул в тонированное окно еще одну пригоршню крупных капель, вновь размывая и без того не особо четкую картинку серого мира. Олег раздраженно фыркнул, вглядываясь в то, что творилось там, за пределами пусть и теплого, но не очень уж уютного салона. Было душно, машина тряслась, занять себя было нечем. Душу тревожили нехорошие предчувствия.       — Какого дьявола мы так долго едем по этой глуши? — губы его капризно поджались, а темные брови, хмурясь, почти сошлись над переносицей. Это были первые слова с того самого момента, как они отъехали от городских ворот. Гром издевательски расхохотался в ответ, блеснув очередной извилистой молнией, и мир на миг превратился в черно-белый отголосок самого себя, разделенный лишь на ослепляющий свет и насыщенные тени. Время будто замедлилось и тут же, спустя мгновение, отмерло, возвращаясь к привычной осенней монотонности, жужжанию гусениц внедорожника, шуму дождя и подвыванию ветра.       На юге, верно, все еще был октябрь, каким он сохранился в самых укромных уголках памяти Олега — золотисто-оранжевый, яркий и ласковый. Это была осень, которую хотелось проживать снова и снова, гуляя по шуршащим коврам из сухих, не тронутых почти еще вездесущей сыростью листьев, заглядываясь на хрустальное небо, с каждым днем поднимающееся все выше и выше, чтобы изредка опасть на землю дождем. Но разве здесь, на севере, в стране раздора и холода, могло быть иначе? Разве могло так ярко, так весело сиять здесь октябрьское остывающее солнце, повиснув в беспощадном холодном небе над мертвыми землями? Разумеется, нет. Погоде оставалось только баюкать свою извечную скорбь в буре.       Олег перевел взгляд на водителя. Тот промолчал, и в зеркальце перед лобовым стеклом было видно, как его изрезанное глубокими тенями лицо становится еще мрачнее. Вероятно, отражайся и брюнет в потускневшей от пыли и грязи стекляшке, они бы непременно встретились с ним взглядами. Может, даже продолжили бы разговор, кто знает. Олег вздохнул и вновь растянулся на задних сидениях. Ему было невыносимо скучно и тошно. За окном – ливень, впереди – сосредоточенный, и от этого еще более молчаливый, человек. Олег категорически отказывался лезть ему в голову и ковыряться в чужих мыслях. А ведь иногда хотелось, очень хотелось.       Молчание угнетало, ни барабанящий по машине дождь, ни шум мощных механизмов внутри нее не могли заменить человеческую речь. Без Алексы было непривычно и пусто. Маленькая, пусть и немного капризная и странная, драконица умела даже одним своим присутствием разряжать подобную атмосферу. Смеялась, грустила, с очаровательной детской непосредственностью всюду совала свой нос, и двое неловких угрюмых взрослых тут же невольно перенимали от нее ту легкость общения. Алекса уже привыкла к ним, они – к Алексе. К ее своеобразным прихотям и внезапным переменам настроения, к двум разным осколкам души, что вместе сливались в одно целое и превращались в страннейшую из всех маленьких девочек. В их Алексу. Оставшись же один на один, они внезапно утратили все темы для разговоров разом, превратились в нелепых болванчиков, только и способных качать головой да вздыхать.       Олегу подумалось, что они зря оставили девочку в пансионе. Он тут же принялся увлеченно смаковать эту мысль, прокручивая ее в голове с сосредоточенностью, с какой обычно ребенок катает по языку леденец.       — Перестань, — водитель вновь бросил беглый взгляд на зеркало. Он все еще не привык к тому, что теперь в нем некому отражаться. — Это пугает.       — Что? Простите, Дмитрий, вас что-то пугает?       — Когда ты делаешь эти свои фокусы. Без слов говоришь. Я хочу видеть дорогу, а вместо этого вижу Алексу. Это странно, — Дима пожал плечами. Говорил он тихо, вряд ли сам мог себя услышать за скрежетом металла, но этого было достаточно. Олег фыркнул и устроился поудобнее, от безделья начиная наматывать на когтистый палец темную прядь.       — Как будто сейчас за дождем Вы что-то можете разглядеть.       «Мне скучно», — на этот раз мыслями он делился нарочно. Дима нахмурился, пытаясь понять, какой из голосов звучал снаружи, а какой – в сознании. Это очень странное ощущение – в голове становилось свежо и пусто, от макушки к затылку растекались неравномерно покалывания и тепло. Иногда не сразу удавалось понять, что сквозь собственные размышления просачиваются чужие. Только недавно Дима осознал, как на самом деле звучит его внутренний голос, но надеяться, что вся в Альтере ментальная магия будет такой же щадящей, как и у Олега, было глупо. Нелюди путешествовали с ним не первый месяц, но привыкнуть к подобному было сложно. Каждый раз внутри все холодело от мысли о том, что Легиор может в любой момент вот так просто забраться в чужую душу, к самому сокровенному, спутать свои мысли с чужими, затуманить разум. Сложно. Дима старался не думать об этом. Ему хотелось верить, что Олег не сделает ничего подобного. Или уже не сделал. Быть простым человеком в компании хищной нечисти — такое себе удовольствие.       — Повторюсь, я стараюсь не читать чужие мысли, это неэтично, затратно и, к тому же, не очень приятно. Неужели Вы обо мне такого плохого мнения? Дима вздрогнул. Он был уверен, что не говорил ничего такого вслух, вопрос застал его врасплох.       — Я не... Кхм. Сколько раз я уже просил обращаться ко мне на «ты»?       — У Вас на лице все написано.       — И людей ты не ешь по тем же причинам, конечно же… — Дима заворчал. Олег совершенно точно выглядел младше своих лет, и это внешнее несоответствие вызывало в голове жуткий диссонанс каждый раз, когда он начинал что-то объяснять. Это напрягало. Самую малость, и все же. Снова вспомнилась Алекса, на этот раз сама собой. Маленькая болезненная драконица, и та старше него. Только вчера они спорили о том, будет ли завтра дождь, и только вчера она отказывалась есть похлебку, точь-в-точь повторяя за Олегом это его недовольное выражение лица — маленькая капризная аристократка. Дима чувствовал себя предателем — они вместе проехали невесть сколько дорог, а теперь оставили Сашу, его Сашу!, одну на другом конце света. Она не плакала, но в ее серебристых глазах плескалась такая печаль, что становилось не по себе. То был океан из стали, юдоль удушающей тоски. Теперь и Олега обвинить не получится – тут не нужны были ни магия, ни телепатия. Он просто скучает. Они оба скучают. В минуты безнадеги невольно начинаешь до боли привязываться к каждому, кто делит с тобой беду.       Салон накренился. Сзади послышался глухой стук, за ним – шипение и ругань, возня. За спинку кресла ухватилась бледная рука, сбоку всколыхнулась тень. Едва уловимый запах валерьяны и трав наполнил воздух, забрался в легкие, сладковатой свежестью осел на рецепторах. Олег вечно носился со своей аптечкой, и Диме казалось, что скоро и он сам тоже пропахнет всей этой лекарственной дрянью.       —Там впереди дерево повалило, не проедем. Придется возвращаться к развилке, — он обернулся, тайком вдыхая еще раз, глубже и медленнее. Хуже табачного дыма, того и гляди вскружит голову. — Ну что, уже не так скучно, господин упырь? Только осторожней, а то, еще чего, сердце от радости забьется снова. Колкий комментарий соскочил с языка сам собой, губы растянулись в улыбке. Бесить Олега всегда было весело. Двигатель взревел с новой силой, грязь снова зачавкала под гусеницами. Олег покачнулся, все еще придерживаясь за спинку кресла, и перебрался вперед, умостившись на соседнем сидении. Он с укором глядел на водителя, будто всерьез задумался над тем, а не пересмотреть ли свои принципы по поводу людей. Дима сделал вид, что не замечает этого. Он не мог долго смотреть Олегу в глаза – они слишком похожи на драгоценные камни или какой-нибудь чудной храмовый витраж и будто светятся изнутри, – то человеческое, что еще осталось в нем, начинало лихорадочно бить тревогу, стоило только позволить себе задержаться на лишнюю секунду. Хотя, может, дело было вовсе не в этом.       Наконец, машина выровнялась. На улице снова громыхнуло.

***

      — Что будете делать дальше? — темнело. Сумрак леса наталкивал на размышления, дождь нашептывал новые думы, прибивая их каплями к стеклу. Дорога продолжала сужаться, ветки почти задевали окно.       — Не знаю, — Дима почти не соврал. Намеченные цели были слишком абстрактными, он не понимал, с чего начинать и чем заканчивать.       — Наверняка на юге уже полыхает война. Грядет очередной конец света, все снова перегрызут друг другу глотки, — голос Олега звучал так беззаботно, будто он говорил об очередной театральной постановке, а не о судьбе собственного мира. Снова пытается скрыть за улыбкой то, что его тревожит. Раньше, может, это и проканало бы, но со временем Дима научился различать некоторые его небольшие хитрости. Хотя он все еще не был в этом уверен.       — Всего-то смена власти. С короля Гравета, этого старикана, уже почти посыпался песок, а он все никак не слезет с трона. В Шейне неспокойно. Тамошние лицемеры любят находить проблемы во всем, кроме важных вещей. А нам туда все равно путь заказан. Олег фыркнул. Люди живут слишком мало, строят карточные домики на ветру, собирая жалкие крохи стабильности в кучку. Если войны раз в несколько десятков лет вообще можно считать стабильностью. Даже когда господствующее положение заняли вампиры и был заключен пакт о перемирии, они все равно не успокоились и начали воевать сами с собой.       —Альхати пересматривает свои интересы, — Легиор прикрыл глаза. — Пакт заключал старый король, а нынешней молодежи не сидится на месте. Эльфы все еще помнят, сколько ран вы им оставили, они могут воспользоваться положением, а за ними потянутся и остальные. Новый король…       — Новый? Ты издеваешься. Когда у ушастых последний раз менялась власть, мне было четыре года, — Дима досадливо цокнул языком, разлапистая ель мазнула надломленной веткой по лобовому стеклу.       — Для «ушастых» двадцать лет ­— не время, мальчик мой.       — Молчи, клещ ушастый. Папочкой ты у нас был только для Саши.       — Эта шутка все еще не успела стать смешной с нашей первой встречи. Советую пересмотреть свое отношение к юмору, Дмитрий, — Легиор взмахнул рукой, изгибая запястье и пальцы в изящном жесте. Губы его тронула легкая улыбка.       Они не заметили, когда дорога снова стала шире. Ели все еще синели по сторонам, скоро дождь немного поутих и Дима открыл окно. С улицы потянуло влагой, на кожу посыпалась холодная морось. Болезненной мелочи с ними больше не было, но курить в салоне при Олеге он не решился. Диме пришлось долго привыкать к новым порядкам, но как только смирился он со всеми правилами и ограничениями, Алекса покинула их небольшую компанию. Осталась где-то на подкорке сознания, тенью где-то сзади и сбоку, тихим сопением, пронзительным взглядом со стороны. Диме казалось, стоит поползти искре по тлеющей самокрутке и дыму растечься по салону, тут же сзади раздастся детский кашель.       — А сам-то? — курить хотелось так, что зубы сводило. Нужно было срочно отвлекаться и эти самые зубы заговаривать.       — Что?       —Чем займешься? Должно же быть что-то. Может, у тебя были дела, или... Ай, ладно.       Иногда я забываю, что ты не человек… Ну…       — Что? — Олег с нескрываемым удовольствием втянул свежий воздух, как только ветер донес до него запахи омытой ливнем улицы. Сырая земля, промокшая подстилка из опавших иголок, хвоя, смолянистая и разбухшая от воды кора. Еще с минуту назад, нанюхавшись вонючего топлива, он готов был душу продать за подобное. Настроение мгновенно улучшилось, расцвело вместе с букетом лесных ароматов.       — Что ты упырь.       — Браво, Дмитрий! Могли бы еще мягче выражение подобрать. Почему же не «чупакабра» или не «пиявка»? Ваш любимый «клещ», «вурдалак», «кровосос»! Ах, ведь еще есть «клоп», такое чудесное слово!       — Переименую в блоху.       —Право, я в ужасе. У меня уже трясутся колени и стынет кровь в жилах, Вы меня до гроба доведете! Даже в детстве так не пугали, — Легиор всплеснул руками и рассмеялся, запрокинув голову. Он уже не стеснялся обнажать клыки при спутниках, а потому хохотал вовсю.       — Вампиров пугают в детстве? — Дима вскинул брови. Вот так новость. Родительские страшилки про волколаков, вурдалаков и прочую нечисть вполне оправдались, более того, они теперь записаны шрамами на его собственном теле. Люди жили и выживали только благодаря своей боязни, в этом не было ничего удивительного. Но чтобы страх в детстве прививали и другим расам… О чем им рассказывают? О священниках в серебряных кольчугах, подпоясанных косами чеснока и гуляющих только днем?       — Разумеется. Маленькими драконьими девочками, которые могут их заморозить, и злобными страшными человеками с чесночным дыханием.       «Вообще-то из-за кое-кого мы не ели чеснока уже несколько месяцев, — мысленно возмутился Дима. Последний раз — когда Алекса умудрилась простудиться после купания в озере, и то, от одного запаха сам Олег начинал походить на больного. — Хотя, в общем-то, не помешало бы…»       — Сам виноват, что к ней сунулся. Да и, если бы не она, то мы оставили бы твою тощую физиономию дальше прозябать там. И я чищу зубы, к твоему сведению, — продолжил он уже вслух, бросая взгляды то на дорогу, то на вампира. Олег улыбался почти с умилением. Люди такие люди. — А если серьезно?       — О-о, я бесконечно серьезен. Дима резко выдохнул через ноздри воздух, который уже было набрал в легкие для ответной колкости. Он чуть не проехал поворот. В карту смотреть почти не было смысла – то ли она слишком старая, то ли вокруг творилось что-то неладное. В лесу темнело быстрее, деревья почти загораживали и без того тусклый солнечный свет, и только по цвету тоненькой полоски неба над дорогой можно было понять, что на самом деле вечер еще не закончился. Загорелись фары, но толку от этого было мало – ели будто поглощали все лишнее, что проникало в их тихую обитель.       — Как думаете, Вы выполнили условие уговора?       — Может быть, — Дима сделал паузу. Он думал, что почти забыл об этом, но воспоминание укололо неожиданно остро и болезненно. — Два месяца уже давно закончились, а я все еще жив.       — Сомневаюсь, что Сашенька была способна Вас убить. Она просто милейший ребенок, к тому же, тогда бы некому было водить автомобиль, — слова пестрили язвительностью не хуже цветастых ярмарочных огней. Вампир выглянул в окно, всматриваясь в дорогу. — Вынужден признать, Ваше чудо техники до сих пор меня поражает. Люди не сильны в классической магии, поэтому они придумали себе новую. Это достойно уважения.       Молчание. Дима вглядывался в дорогу, Легиор — в пейзаж. Ели проносились мимо, такие одинаковые и такие разные, казались еще загадочнее в синеватом сумраке. Каждую из них они будто и видели впервые, и проезжали снова.       — Она повзрослела, Дмитрий.       — Ага.       «Повзрослела... Да и черт с ней, с этой силой. Я все равно хотел решать все сам, и…» — додумать Дима не успел. Машина внезапно затихла, скрежетнув напоследок перепачканным металлом. Рулевые рычаги поддавались, но эффекта от этого не было никакого. Олег снова чуть не свалился с места, стукнулся головой о дверь.       — Бля… — плавный переход в тишину и пауза. Осторожный взгляд на Олега. Выражаться при Алексе входило в число запретов, но сейчас вампир лишь шипел, потирая висок. — Перекур, — объявил Дима, не веря собственному счастью и настежь открывая дверь. И спрыгнул вниз, моментально увязая ботинками в густой грязи.

***

      Заглохли... Не окончательно и даже не бесповоротно, но все же очень некстати. Плотным стенам дождя, подпертым колоннами исполинских елей, не было видно ни конца, ни краю. Они рассыпались, расстилались чернотой вечернего неба на далекие просторы вокруг них, охватывая изнеможенную новым урожаем землю, чтобы та, наконец, смогла нормально уйти на покой до прихода весны.       Полило снова, сильнее и гуще. Капли сыпались за шиворот, Дима чесал затылок, глядя на нутро машины в свете фонаря, и детали жалобно глядели на него в ответ. О перекуре не было и речи. Не прошло и пяти минут, а он уже вымок до нитки, сопровождаемый надзором любопытных вампирьих глаз. Видел ли он их сейчас? Нет. Он попросту знал, что нелюдь сейчас заинтересованно смотрит на него. Знал, что тот немного суетливо отодвинется от окна, делая вид, что всецело поглощен изучением узора на обивке или собственных ногтей, как только Дима начнет залазить обратно. И лишь усмехался кривовато этим своим мыслям, заставляя полосочки шрамов на загорелом лице превращаться в небольшие впадинки.       Сквозь шелест дождя пробилось приглушенное чавканье. Хлюпало коротко и вместе с тем медлительно, словно идущий переставлял ноги то ли неохотно, то ли с чрезмерным усилием. Кого еще нелегкая занесла сюда в этот час? Неужели такой же счастливчик, оказавшийся не в то время и не в том месте? Дима думал было обернуться на этот звук, но тут совсем рядом крякнула грязь под чьими-то ногами. Тут и думать не нужно было.       — Я тут постою, с тобой... — Олег сверкал в полумраке из-под ресниц двумя голубыми карбункулами, и локоны прямых его волос превращались, намокая, в соединенные в странном плетении ленты, прилипали к неестественно бледной коже. — Ночь сегодня будет... нехорошая... — тут же добавил он, не зная, куда деть руки — то заправит мокрую прядь за ухо, то вновь сложит их на груди.       «Красив, чертяка», — подумалось Диме, уже и забывшему, куда и зачем ему хотелось оборачиваться. Да и сами шаги, будто испуганные появлением вампира, прекратились. Собственное нехорошее предчувствие Дима списал на усталость, нервозность и забытые в кабине сигареты.       — Да я уже возвращаться думал. Эта жестянка уже столько пережила, что я не удивлюсь, если это просто проявление старческого маразма, — где-то вдалеке снова загремело.— Тогда свежим воздухом подышим, а то весь день только и делаем, что в дороге трясемся.       Вспышка молнии. Молчание отдавало терпкостью прелых листьев и свежестью озона. Дождь старчески хрипел над головами, утягивая в сонные размышления, лес мрачно нависал над ними, будто грозился вот-вот сомкнуть верхушки деревьев, закрыв потемневшее небо. Вампир вздыхал, подставляя лицо холодным потокам воды. Дима любовался. Быть может, нехорошую ночь сегодня мог предвещать очень даже неплохой вечер, как знать?       — Так чем пугают вампиров в детстве? — Дима шагнул ближе. Из-за дождя ему хуже слышно, по крайней мере, хотелось верить, что причина кроется именно в этом. По спине пробегали мурашки, в животе — рой голодных мотыльков. Было не по себе, наверное, сказывались переутомление и переменчивая погода. Они сегодня даже не обедали, а спали нормально последний раз, кажется, неделю назад.       «Доедем до постоялого двора, посплю, и все пройдет. Эти нелюди, вся эта чертовщина… Выматывает», — жизнь в дороге перестала пугать Диму еще лет восемь назад, когда он взялся за перевозку грузов. Уже потом, когда эльфы помогли наладить производственные телепорты в целях укрепления межрасовых отношений, необходимость в этом отпала. Работа осталась в прошлом, старые привычки — с ним. Ездить в одиночку было опаснее, но легче. Дима поморщился. Наличие компаньонов его слишком размягчило.       — Что? Повтори, я не расслышал, — вампир виновато улыбнулся, подался вперед. У Димы перехватило дыхание, сомнения рассыпались на дождевые капли.       — Говорю, чем упырей в детстве… Закончить вопрос он не успел. Дышать снова стало трудно, горло напряглось, безболезненно, но очень неожиданно. Слюну удалось сглотнуть с трудом, он едва не подавился.       — Дима, Вы там долго еще возиться будете? — Легиор с нескрываемым отвращением ступал по грязи, внимательно глядя себе под ноги — как бы ненароком не провалиться в месиво по щиколотку, а то и по колено. Он поднял взгляд, брезгливо кривя губы. И тут же замер в немом удивлении. Голубые глаза метались от человека к напрягшемуся недавнему его собеседнику, с каждой секундой все больше походили на колкие льдинки. От драгоценных камней остались только острые грани и необычайная ясность. Дима замер, отдернул руку от чужого плеча, глядя то на одного Олега, то на второго. Он едва успел — ладонь обожгло. Острые когти прошли мимо, лишь едва зацепили пясть. Кожа разошлась, на царапинах тут же начали набухать капельки крови.       — Дима, дай сюда руку. Я уведу тебя от этого самозванца. Он лжец, он воздействует на разум.       — Дмитрий, не верьте. Это иллюзия, я вижу его настоящего, Вы — мою копию.       — Дмитрий! Это охота. Он заманивает Вас в ловушку.       — Эти твари пользуются примитивной магией. Она разбивается о слабейший ментальный блок.       — Руку! Дайте руку, я помогу Вам увидеть то, что скрывается под личиной!       — Бежим!       — Этот уродец ни капли на меня не похож!       — Дмитрий!       — Дима! Смотрите под ноги, что Вы застыли!       Вокруг зажигались потусторонние голубые огни, голоса смешивались в голове, переплетались в ком скользких извивающихся змей, капали ядом на напряженный разум. Дима застыл, не в силах пошевелиться, рука дрожала, царапины щипало от грязи и холодной воды. Он не верил ни чужим словам, но самому себе. Ужас, будто бы чужой и слишком преувеличенный, охватил его. Собственные руки и ноги не слушались, как бы сильно он их не напрягал. Дима медленно погружался в грязь, уже почти по колено застрял в ней, и ничего не мог с этим сделать. Глаза, голубые глаза. Драгоценные камни, храмовые витражи, чистая магия, целебные источники, глыбы льда в солнечном свете, бездонный океан… Цепи. Оковы. Теперь это — его ледяная тюрьма, кандалы, сковавшие душу и тело. Кругом – огни, когтистые бледные руки, кривящиеся алые губы, белые клыки…       Он бы и стоял так, верно, до самой смерти, в окружении голодного вампира и его не менее голодного доппельгангера. Голоса продолжали гудеть вокруг, приглушенные шумом дождя, голова кружилась, смешанная с водой кровь капала на землю. Он пытался выполнить обещание, но все равно оставил ее одну. Он пытался не привязываться к людям, и вместо этого привязался к нелюдям. Вокруг пахло травами и валерьяной, мягко и ненавязчиво, это было даже почти приятно.       «В машину. Быстро», — разнеслось по пустоте, поверх настойчивых голосов и занятых совершенно не тем мыслей, разбежалось мурашками по коже. Легиор. О чеканную твердость слов разбилась вдребезги ледяная темница, разлетелись по звеньям цепи. Мир отмер, Дима осторожно подвигал пальцами, беззвучно шевельнул губами. Он не заметил, когда Олег успел оказаться возле самозванца, или самозванец – возле Олега. Моргнул пару раз, мотнул головой и принялся вытаскивать ноги из грязи. Человеческое зрение не способно было уловить подобные движения.       Легиор стервенел. Дима не верил глазам — двойник таял, оплывал, словно пожираемая огнем восковая фигурка. Олег старался не убивать при них с Сашей, всегда уходил как можно дальше, когда нужно было удовлетворить жажду крови, в чем-то казался человечней самого Димы. Но сейчас он меньше всего походил на человека, шипел, обнажая клыки, по самые костяшки погружал пальцы в податливую плоть. Хищник. Мгновение — и они с двойником повалились в грязь, начали кататься в ней, сцепившись в живой ком ярости и боли. От этого происходящее казалось еще более нереальным, сюром, абсурдным сном, в котором хромой убийца догоняет даже самые здоровые ноги, в котором остаешься на месте, сколько бы ты не бежал от собственного страха.       — Ты подделка, ты жалкое подобие жизни, брось. Замолчи! Тогда я буду говорить так, как ты заманиваешь добычу. Мы похожи. Мы очень похожи, просто ты — ничтожество, позорящее нас. И поэтому я убью тебя. Ты ведь не исправишься, ты не исправишься, не исправишься, не исправишься. Ты жалок, ты — грязь. Мы оба этого хотим. Ты не в силах этому противиться…       Дима не различал голоса. Для него они все еще сливались в одну странную речь, в бредовый монолог.       Раздался истошный нечеловеческий вопль. Сотни чужих воплей смешались в нем в один, разнеслись по округе, и всполошившиеся птицы темными точками сорвались в небо с ветвей. Пальцы заскребли по грязи, поднялись резко и почти бесформенной лапой ударили вампира по лицу. Олег отвернулся, ненадолго, полоснул когтями по искаженной гримасе. Ком снова пришел в движение, руки и ноги смешались, завязались в немыслимые узлы.       Завизжало громче, пока комьями опадала в воду серая глина вперемешку с кровью. Диме казалось, что скоро его барабанные перепонки лопнут. Хотелось закрыть уши, да хоть проткнуть их какими-нибудь сучками, лишь бы не слышать этих жутких отвратительных звуков. Лес зашелестел. Из тенистого мрака на дорогу, приближаясь, глядели сотни ярких глаз, молчаливых фигур-силуэтов, слишком неправильных, чтобы быть людьми.       Олег продолжал свирепо разрывать, расцарапывать визжащую массу, нависая над глинистым кровавым месивом, перемазавшись им почти полностью. Грязь неуклюже поднималась от земли, лезла вампиру в лицо, в рот, в уши, в глаза, обвивала изящную шею, пыталась хватать за руки, кусаться. Зубы беспорядочно топорщились в вязкой земле, разные, целые и сломанные, кривые и ровные, человеческие и звериные, там, откуда доносился визг — тонкие, острые и длинные, словно костяные иглы . Олег сплюнул в сторону, погрузил пальцы в грязь вновь, с силой вырывая из нее глаза и отшвыривая их в сторону. Дима вздрогнул — раньше они казались ему точь-в-точь похожими на глаза Олега, теперь — совершенно другими, уродливыми и искаженными, разными по форме и по цвету. Чудище захлебнулось воплем и тут же закричало еще сильней, запрокидывая то, что должно быть головой. Блеснула молния, громыхнуло, вновь расцвечивая мир лишь вспышками и тенями. Вампир на секунду повернулся к нему, вместе с ним повернулся и двойник. Дима отшатнулся, увидев изуродованное подобие лица. Два темных провала, казалось, уставились прямо на него. Затошнило.       «В машину, кому говорю!» — вновь раздалось в утренней свежести, в звоне осеннего неба. Дима сорвался с места, оставив в грязи намертво застрявший ботинок. Под босой ногой дорога хлюпала и пружинила, засасывала еще сильней. Казалось, будто он бежит по живому существу, которое отчаянно не хотело его отпускать. Что-то умоляло остаться, но он ослушался одного приказа, чтобы повиноваться следующему.       Он и сам не понял, как оказался внутри, как захлопнул за собой дверь, закрыл окно. Сердце стучало как бешенное, в горле стоял ком. Руку жгло. Окаменевшие мышцы будто медленно плавились на остывшем уже сидении, Дима сжимал и разжимал кулак с долей привычного человеческого мазохизма, наблюдая, как сходится и расходится кожа. Царапины оказались немного глубже, чем думалось поначалу. Наверняка остался бы без пальцев, отдерни он руку чуть позже. Сзади веяло сквозняком — Олег оставил дверь открытой, когда выходил, но сил ее закрыть у Димы не осталось. Его кидало то в жар, то в холод, руки и ноги — словно тряпичные, а в голове одни опилки да вата.       С полминуты дождь пытался перекричать то, что раньше показалось ему Олегом. Снаружи слышно было, как что-то шипит, чавкает, в окно продолжали пристально глядеть. Фигуры не подходили ближе, застыли за ветвями, не прячась, но и не показываясь полностью. Когда все стихло, Дима кое-как подвинулся к окну. Вампир, грязный и жутко злой, неровно шагал за машину, придерживался рукой за нее. Багровая грязь расползалась по дороге, в ней шевелились кости и глаза, раскрывались провалы ртов. Сзади хлопнула дверца. Легиор без сил упал на сидения, пачкая недавно только отстиранную обивку. Лишь только когда машина поехала, Дима вспомнил о том, зачем они останавливались. Он тянул рычаги и, сжимая зубы, смотрел только вперед, вдаль — боялся взглянуть в окно. Иногда под гусеницами что-то чавкало и хрустело, пару раз он сбивал что-то бесформенно-серое, будто нарочно ставшее на пути. Плевать. Дима не хотел даже проверить, своего ли вампира забрал.       На заднем сидении заерзали. Олег тихо ругался, отплевываясь и отфыркиваясь, кряхтел, торопливо раздеваясь. Одежда бесформенной кучей грязи слегла на пол, прошелестел тяжелый вздох. Дима, наконец, обернулся. Олег, исключительно вымотанный и изнеможенный, раскинулся на сидении, медленно прикрылись голубые глаза. Он поднял руку. Дима недосчитался на ней двух пальцев и одной фаланги. На второй руке ситуация оказалась не лучше.       —Пялиться, вообще-то, неприлично, Дмитрий. Маленький еще. Подрастите для начала… — Олег пригрозил указательным пальцем, одним из немногих целых, на алых губах заиграла невеселая улыбка. Вдалеке, в низине, замерцали огоньки городка, где они договаривались остановиться на дозаправку. Дима отвернулся обратно. Не было сил ни пререкаться, ни даже фыркнуть что-то в ответ. — И вправду, какая-то ночь сегодня... нехорошая.

***

      Лес остался позади, вместе с ним остались позади и светлые летние дни. Теперь их с Алексой разделяло не только расстояние и ее обида — нечто зловещее, доселе Диме незнакомое, и от того еще более пугающее. За окном мелькали пустые поля, одинокие крючковатые деревья и скалы вдалеке. Сумерки нежно смягчали синевой царившую кругом серость, дождь заканчивался, а тучи уносило за лес, за пики острых верхушек елей.       Дима затормозил у обочины и откинулся на спинку кресла. Действие адреналина постепенно сходило на нет, ему нужно было немного передохнуть перед тем, как продолжить путь. Хотя еще с минуту назад он надеялся одним рывком завершить дорогу. Быть человеком – лелеять слабость под гордым названием «душа», тешить свое эго, позабыв о собственной ничтожности. Он пытался становиться сильней, но все его успехи казались настолько мизерными в сравнении тем, что дано нелюдям от рождения. Как полосатый кот, пытающийся сойти за тигра. Смешно.       — Вас эта мерзость поранила? Давайте руку, я обработаю, — Легиор завозился сзади, разыскивая аптечку. Он тоже только начал приходить в себя, иначе спохватился бы еще раньше.       — Отстань, — Дима вяло отмахнулся и закинул ноги на приборную панель. Неприятно, да, но крови почти не было. Пустяковое дело. Ему не хотелось сейчас ничего, кроме покоя.       — Руку, — Олег перебрался вперед. Он не терпел отказов в такие моменты. Дима скосил на него глаза, приподнимая брови, и неохотно протянул руку. Легиор прицокнул языком, принялся влажной тряпицей оттирать грязь от кожи, сделавшись необычайно серьезным. Сам он — весь в ссадинах и синяках, смотреть страшно. Хоть уже и со всеми пальцами. Когда Олег успел вымыть руки и умыться, Дима не знал и знать не хотел. Слишком сложно об этом думать.       — Как там с жаждой? — спрашивать о том, как прошла беседа с жижицей, как он ласково окрестил монстра, Дима не стал, хоть и было жутко интересно.       — Я подожду до города.       — Я разрешаю.       Легиор вздохнул и покачал головой. Держать себя в руках и без того было сложно, он уже долгое время обходился без крови. Недавняя схватка лишь усугубила положение, один только запах, один только звук падающих на землю капель доводил до белого каления. Может быть, он даже не повелся на провокации и дешевые уловки чудища. Ну а сейчас… Нельзя было гарантировать, что он ограничится парой глотков. И что не нападет потом, снова почувствовав голод.       «Я не ем людей».       Дима фыркнул, вынул руку из холодных цепких пальцев и потянулся к уставшему лицу Олега. Погладил затягивающийся рубец на скуле, положил ладонь на щеку. Вампир с укором глядел на него, всего пару мгновений, не больше. А потом сдался и со вздохом прикрыл глаза, осторожно касаясь губами подсыхающей на царапинах крови.        — Что Вы делаете? Дразните? Сил на Вас нет, как ребенок малый…       Они сидели тихо, Дима отсчитывал удары сердца, вампир беззвучно шевелил губами в такт, уткнувшись в теплую ладонь. Кожа у него гладкая, безжизненно холодная — будто фарфоровая. Каждый раз, как напьется крови, расцветает, превращается из мраморной статуи в богатенького сынка с румяными щеками и задорным блеском в глазах. Ненадолго, до следующего рассвета. А потом прячется в тени, хоть и не боится света так сильно, как боятся его собраться. Поначалу казалось, что Легиор такой холодный лишь потому, что Алекса заморозила и его, и всю округу в радиусе ближайшей рощицы, падая в обморок. Пришлось долго мириться с осознанием того, что на самом деле никогда не получится его отогреть до конца. Олег внезапно встрепенулся и осторожно отодвинул руку от лица.       — Все, хватит. Я так с ума сойду.       Он снова принялся обрабатывать царапины, немного торопливо и нервно. Этот человек скоро доведет его до того, что придется гоняться за бедными зайцами да мышами в полях. Отвлечься от мысли от крови, иначе и впрямь придется снова посягать на людей. Руки уже заняты, осталось занять ум.       — На самом деле вампиров тоже пугают в детстве, — он начал разматывать бинт. — И людьми тоже. Раньше, по крайней мере. Мне рассказывали про гримов, чтобы не бродил ночью сам по человеческим кладбищам, но это, впрочем, не особо помогало… Но самой страшной, вероятно, казалась история о солнце, которое будет светить ночью. Представляете, какая глупость? Или сказка о Ноксе и Люцие.       — Та самая, где они все никак не могут встретиться? Не такая уж она и страшная, — Дима снова попытался убрать руку, но на этот раз Олег его не отпустил. Он еще не закончил перевязку.       — Боюсь, у людей свой фольклор, — Олег поджал губы. — В нашей версии они встречаются, но, не зная об этом, оба умирают в муках от прикосновения друг к другу. Их печальные души раскалываются, смешавшись с днем и ночью, а утром и вечером они пытаются встретиться вновь, но не успевают этого сделать.       — А не слишком ли жестоко?       — Можно подумать, человеческие сказки менее жестоки.       Не успел Олег закончить завязывать узелок, закрепляя бинт, как Дима убрал руку. Оставалось только вздохнуть и покачать головой — и впрямь как дитя малое.       — А что с солнцем? — Дима завел машину.       — Это было так давно, что я уже и не припомню всего… — Легиор вновь перебрался назад, на этот раз в поисках сменной одежды. — Кажется, там было так… От порочного союза родился получеловек. Ни живой, ни мертвый; ни калека, ни целый. Он пьет человеческую кровь, никак не напьется, и ест людскую еду, никак не наестся; он пожрал своих родителей в младенчестве, пытаясь утолить неугасающий голод. Его зовут Долор. Ни один из миров, ни мир дня, ни мир ночи, не может его принять. Долора отвергли люди и отвергли нелюди, он сбежал ото всех и спрятался под землей, где нет ни дня, ни ночи, ни живых существ. Блуждая по пещерам, вдоль реки жизни Долор спустился в подземное царство, но и мертвые не приняли его. Он скитается, рыдая, между двух миров, не в силах ни подняться на поверхность, не спуститься вниз. Иногда нам слышно его печальный вой — от него гудит земля и увядают цветы…       — И как это связано с солнцем? — город стремительно приближался, уже было видно, как переливаются узоры на защитных барьерах вокруг него.       — Терпение, Дмитрий, это не конец, — Олег прочистил горло. — …Но однажды Долор выплачет свои красные глаза и ослепнет. Он долго будет скитаться в ярости по подземным ходам и крушить их, шатая землю у нас под ногами, пока не выберется на поверхность, долго будет ходить по городам и странам, пытаясь дождаться дня, но перед глазами его всегда будет тьма. Тогда Долор сорвет с неба обе луны и сделает себе из них новые глаза, а чтобы ночью не было темно, он разобьет солнце на куски и пустит их летать вокруг по небу, по очереди. Ночь перестанет существовать, и постепенно умрут все ее дети. День растянется на сутки, на недели, на месяца, но дети света будут недолго радоваться — земля прожжется солнцем, пересохнут моря и реки, настанет засуха, и они умрут в жутких мучениях. А Долор останется один во всем мире, но не сможет закрыть свои новые глаза. И поэтому будет обречен но вечное созерцание созданного им мира разрухи и хаоса.       — Гм… — Дима прищурился. — И все-таки, как-то слишком жестоко. Даже для страшилки. Вампиры не очень-то утруждают себя адаптацией для детей, как погляжу.       — Боюсь, тогда и история про гримов Вам не понравится. У вампиров не так часто рождаются дети, чтобы что-то для них адаптировать.       — Меня больше удивляет то, что они вообще рождаются. Может, расскажешь что-нибудь еще интересное? Приемник здесь вряд ли ловить будет.       — Когда я работал в КЛМН, мы часто травили байки у костра. Но это было слишком давно… — вампир задумчиво распутывал сбившиеся волосы, снова умостившись на соседнем сидении. Дима не успевал следить, как он переходит туда-сюда, но с удивлением отметил, что Олег уже и переодеться успел. Босой, в расстегнутой рубашке и мятых штанах он выглядел ну как-то совсем по-домашнему.       — Тебя послушать — все в твоей жизни случилось лет сто назад, не меньше.       — Так и есть. Если еще Вы не успели заметить, спешу известить, что вампиры живут дольше людей, — Олег старательно вычесывал грязь из волос, и даже за этим делом умудрялся выглядеть невыносимо возвышенно и аристократично.       — Клещи — не живут.       — … К слову, там и про Долора рассказывали. Говорят, что по прошествии времен он забредает в канализации под большими городами, в катакомбы, в темницы старых замков и бродит там. Иногда гномы видят его в заброшенных шахтах или тоннелях своих селений. Где-то есть целый гномий город, пустующий из-за него и его неуемного голода… — вампир скорчил рожу, дергая гребень в сбитом колтуне — непонятно, для придания эффекта ли или от раздражения и боли.       — А вот это уже больше похоже на детскую страшилку, — Дима сморщил нос, пародируя выражение его лица.       — Стараюсь адаптировать все для вашего возраста, Димочка. Не благодарите, — Олег высунул язык, ребячась. На ветхих городских стенах, куда уж этому богами забытому месту до огромных полисов и их монументальной неприступности, засуетились огни — стража завидела пришельцев. Дима без труда протаранил бы хливенькие городские ворота, но все эти формальности, к несчастью, были обязательны.       — Кто идет? — зычно гаркнули со стены.       — Двое. Человек и вампир, — Дима высунулся из окна, вглядываясь в смазанные силуэты стражников. Ему бесцеремонно засветили фонарем прямо в глаза.       На одной из створок вспыхнули символы допотопных заклинаний, заскрежетали связанные с ними механизмы. Из открывшейся дверки вышел коренастый, явно с примесью гномьей крови, вояка и деловито пошагал к машине. Здесь наверняка редко бывали проезжие, потому все происходящее внезапно обретало оттенок необычайной серьезности. Олег засуетился и придвинулся ближе, выглядывая у Димы из-за плеча.       — Угу… — стражник остановился, с важным видом поглаживая пышные усы. — Нет, подруга у тебя, конечно, прелестная, но вампирицу я не пропущу. Не принято у нас так. Ничего личного, барышня, но у нас упыриц не жалуют.       — Это незаконно! — только и смог вскрикнуть Легиор, возмущенно хватая ртом воздух. Дима едва сдерживал смех.       — Я понимаю, что правила есть правила, но мы всего на одну ночь. Ты выглядишь как человек разумный и значимый, приятель, уверен, для тебя не будет проблемой уладить это небольшое недоразумение. На всем континенте действует общий закон…       — Да плевать мы хотели на этот ваш закон, нечисть треклятая его и принимала. А мы, обычные люди, вынуждены их прихоти терпеть, — стражник сплюнул себе под ноги, постоял так некоторое время, глядя то на человека, то на вампира, а потом махнул рукой и ушел. Контур двери на воротах вспыхнул и погас.       Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем ворота открылись.       — Но чтоб на рассвете здесь и ноги вашей не было, — снова раздалось со стен.       — Нет, ну ты слышал? Хамство! Да кому они нужны, в своем-то захолустье! — Олег натягивал ботинки и застегивал рубашку, все никак не попадая пуговицами в прорези.       — Барышня, успокойтесь, Ваш чудный голосок начинает басить, когда Вы гневаетесь. Разве так себя ведут благородные девицы? — машину оставили недалеко от стены — жители не очень-то обрадуются такой громадине на дорогах. Внутри городов редко пользовались подобным транспортом, в этом попросту не было необходимости. К тому же, такие громоздкие и тяжелые средства передвижения были популярны только у людей, остальные же прекрасно обходились магией.       Олег злобно фыркнул на него и выскочил на траву. Дима вспомнил, что один ботинок остался где-то в лесу, переодел запасную пару. Новая обувь, почти еще не ношенная, непрывычно жала ноги.       — Дамочка, постойте, я Вас провожу! В такое время в одиночку гулять по улицам о-очень опасно.       — Еще немного, и для Вас опасным станет показываться мне на глаза, Дмитрий.       — Сожрешь?       — И даже не подавлюсь.       Луны Хаммер и Функе ласково глядели на их перепалку, выпасая на ночном небе отары блеклых звезд.

***

      В коморке, которую они нашли для ночлега, было тесно, темно и затхло, в маленькое окошко под самым потолком робко просачивался лунный свет. Койки скрипели, замызганные простыни пахли пылью, зато здесь был душ. Пусть и без горячей воды, но это не казалось проблемой — теплая ванна в их случае и так была неописуемой роскошью. С Легиором говорить отказывались — глаза мгновенно выдавали в нем нелюдя, дитя тьмы и, по умолчанию, узурпатора. Что бы ни принимали, как бы ни считали в крупных полисах, здесь, вдали от общего буйства жизни, действовали свои негласные правила и законы. На Диму смотрели косо и неприветливо, но ему хотя бы отвечали.       После душа жизнь внезапно показалась чудеснейшей в мире штукой, даже без любимых ботинок и нормального ужина. Напротив неподвижный Олег мрачно сверкал глазами. Раньше подобное казалось жутким, теперь — привычным делом.       — Прости, но комнат с гробами не было, поэтому пришлось взять самое приближенное. Неплохой склеп, а?— Дима перевернулся на бок, подпирая щеку. Шутка и ему самому казалась не очень удачной. Вампир не двинулся с места. — А еще мне сказали, что ты приносишь несчастья. И что, раз твоего отражения нет в зеркале, значит оно скитается за тобой по миру.       Олег даже не моргал, погруженный глубоко в свои мысли и занятый внутренней борьбой. Голод , усталость и жажда против здравого рассудка и совести. Нутро у него раздирало от противоречивых чувств, тело ломило, суставы ныли. Губы дрожали. Слизистую царапали изнутри собственные клыки. Предел был близок. Он определенно не слушал сейчас пустую человеческую болтовню.       Дима вздохнул и перевел взгляд на окно. Маленький кусочек неба, на нем — звезды, редкие и тусклые. Где-то там дальше повисли два небесных ока черной ночи — Хаммер и Функе. Молот и искра темного неба. Пройдет еще пара дней, и одна луна скроется за другой, потом зайдет за горизонт и не будет показываться на небе до самой зимы.       Он залез в карман, вытащил оттуда небольшую матовую сферу — переносной магический светильник. Вещица пустяковая, но иногда она очень выручала. Дима зажмурился, сжал в здоровой руке гладкий шарик и потряс кулаком. Сфера загорелась слабым светом, торгаши заявляли, что он почти соответствует дневному, ведь заряжалась безделушка от магический силы солнечных лучей и, чуть быстрее, от рукотворной магии и других магических источников. Наверное, в чем-то они были правы. Чем тебе не маленькое ручное солнце? Оно даже нагревается немного от магических процессов внутри. Дима полез в сумку за торопливо сложенной туда картой. Хозяин гостиницы подтвердил, что изображенное на ней соответствует действительности, и Диме стало интересно, куда они умудрились заехать на этот раз. Тогда, в лесу, он был полностью уверен, что ошибается именно карта.       Мятая и желтоватая от времени и чайно-кофейных клякс бумага в полумраке казалась какой-то таинственной и волшебной, будто стоит шепотом произнести заклинание — и на ней проявится зачарованные чернила, описывающие путь к древним кладам. Дима долго всматривался в многочисленные четкие линии и подписи, в собственные неряшливые пометки, что-то задумчиво бубнил себе под нос и хмурился, водил пальцем вдоль дорог. Потом посмотрел на Олега, еще раз на карту, снова на Олега, вздохнул.       Вампир прикрыл глаза и мотнул головой, наконец, отмерев. Потом, сгорбившись, спрятал лицо в ладонях и за водопадом темных волос. Лунный свет небрежно очерчивал силуэт, превращая его в сгусток печальной тьмы.       — Олег? — осторожно позвал Дима.       — Мм?.. — уставшим голосом отозвалась тень.       — Настолько паршиво?       — М-м, — тень слабо шевельнулась. — Что там?       — Этого места нет на карте. Сколько смотрю — никаких намеков.       Тень вздохнула и повалилась ничком на кровать. Дима поджал губы, не зная, стоит ли продолжать. Прошла минута, вторая, он подумал было, что вампир уснул, но тот снова зашевелился, повернулся и приоткрыл глаза.       — Вам что-то рассказали про это, так ведь? — голос у Легиора сделался хриплый и тихий.       — Не то что бы много… Тут верят, что у «этого» нет своей души и своего, поэтому оно собирает души убитых. Бред бредом, что же это такое, раз у него ни плоти нет, ни души?.. Я спросил. На меня как на идиота посмотрели. Рассказали, что оно просто есть, и что существует оно за гранью нашего понимания. Тоже мне, божка нашли… Говорят, он — твое отражение, — Дима замолчал, подбирая слова. — Тут верят в отражения. Какой-то сакральный смысл этому придают. Хоть магией здесь и не пахнет, а трясутся они над этим не хуже магов. В городском храме есть зеркало, в котором отражаются души, живых и умерших. Вампиров в нем не видно, а значит и души у них нет. Забавная логика, скажи? Меня туда послали, посоветовали обратиться к главной жрице, чтобы очиститься от греховной связи… Наплели что-то про невинную деву, заключенную в зеркале, и про ее чудодейственные силы. Это она, наверное, меня должна была на путь истинный наставить…       Олег едва слышно засопел. Дима затих, долго смотрел на него, укрытого лунным светом и синеватыми тенями. Потом погасил светильник и вытащил из сумки спички и сигареты, медленно, проклиная скрипучую сетку, поднялся с кровати и прокрался к выходу. У самой двери он застыл, обернулся, не осмеливаясь ее открывать. Петли тоже скрипели, будто их не смазывали лет сто. Кругом одна рухлядь.       — Спокойной ночи, — едва слышно шепнул он в темноту и вышел, сначала в коридор, потом — на крыльцо. За спиной на входной двери серебрилось бледным лунным светом зеркало, оно будто сверлило взглядом спину. От этого становилось неуютно, но смотреть в него казалось занятием еще более странным. Была в этом доля жутковатой мистики, сколько бы Дима не уверял себя в том, что напрягают его сейчас всего-то местные байки.       На улице свежо и сыро, в одной майке было холодно, но куртка осталась в комнате. Возвращаться за ней нет смысла, он не задержится надолго. Просто нужно немного подумать и немного отдохнуть. Первая спичка сломалась, вторая высекла из коробка искру, но так и не зажглась. Третья вспыхнула, неожиданно и ярко. Сигарета затлела, Дима втянул в легкие терпковатый дым, ощущая, как вместе с этим вдохом растекается по телу блаженство, как проясняется в голове. Наверное, стоило бросить. Сколько бы он не шутил про Олега и его зависимость от крови, сам иногда был не лучше. И все же. Слишком это приелось, слишком много смысла внезапно в его понимании обрело.       Красиво. Фонари почти не горят, редко в каком окне можно увидеть свет — все спят. В таких местах ночи всегда тихие, даже в самые большие и шумные праздники. Крыши низких домов почти не закрывают небо, безоблачное, умытое недавним дождем. Звезды плохо видно — свет обоих полных лун затмевает их, стоит подождать еще немного, чтобы полюбоваться созвездиями. Хотя бы пока Функе зайдет за Хаммер.       В ушах со звонкой осенней тишиною зазвенел женский смех, Дима оглянулся, но не увидел вокруг никого.       «Я здесь. Ты боишься меня, глупый? Посмотри мне в глаза»       Голос шел издалека, разливался эхом по всей голове. Дима уставился прямо перед собой — в зеркало, выдохнул, и дым закружился вокруг сизой пеленой. Собственное лицо в нем казалось чужим.       «Не так пристально, я стесняюсь, — у нее был приятный грудной голос, тягучий и сладкий, как мед. — Зачем ты здесь? Никто не бывает тут случайно. Ты хочешь попросить у меня помощи?»       — Я… — Дима почувствовал на своих щеках ее нежные прикосновения. А может это был просто ночной ветер.       «Ты. Ты не один, так ведь? А еще ты хочешь силы, давно хочешь. Нечеловеческой и устрашающей. С такой не получится остаться человеком, как бы ты ни старался. И с ним — не получится. Вы слишком похожи, вы будете мешать друг другу, раздражаясь на свои же недостатки… Я помогу тебе, так и быть, ведь знаю, что нужна тебе. Очень нужна. Оставь его, умоляю…», — казалось, она вот-вот заплачет.       — К чему это? — Дима сделал новую затяжку. Волнительно. Наверное, он начинает сходить с ума или что-то в этом роде.       «Я знаю, так будет лучше. Ты веришь мне? Я верю в тебя».        — Зато я в тебя не верю.       «Как грубо. Это не очень-то вежливо. Ты казался мне милым. Но, кажется, я ошиблась. Это только для него?.. Для них... Как жаль…»       — Кого?       «Не делай вид, что не понимаешь. У вас особая связь, порочная связь. Я говорю правду. Только правду, чистую истину, как зеркало отражает саму суть, так отражаю ее я».       — Глупости.       «Почему?»       — Зеркала не разговаривают, — Дима пожал плечами. В отражении на мгновение мелькнуло что-то бледное.       «Я — не зеркало, я…»       — Да плевать мне, кто ты, да хоть королева фейри, — зеркало мелко задрожало, зазвенело. Дима кривовато улыбнулся. Ему жутко хотелось скорчить отражению рожу.       Она возмущенно ахнула.       «Глупый, глупый человек! Тебе стоило бы бояться! Оставь его, оставь свои пороки! Вы умрете! Ты умрешь! Проклинаю, проклинаю, проклина…» — Хаммер и Функе в зеркале замигали, сначала поочередно, затем — вместе.       — Да плевать я хотел на твои проклятия. Буду жить столько, сколько вздумается, — Дима затушил сигарету. Покурить нормально ему, видимо, не дадут. Дым будто весь просочился в зазеркалье, зазмеился расплывчатыми узорами поверх его собственного отражения. Из него и лунного света сначала сложился едва различимый силуэт, потом фигура начала обретать собственные очертания, вбирая в себя черты самого Димы. Зачарованный этим зрелищем, человек не мог оторвать взгляд — из самой ночи, как в сказке, рождалась разгневанная девушка. Дима заглянул ей в глаза, из чистого принципа и собственного упрямства. Она долго молчала и глядела на него в ответ, а потом приложила ладонь к поверхности, будто находилась по ту сторону стекла.       В одном из соседних дворов залаяла собака. Она чем-то напоминала ему Алексу. Совсем немного, наверное, он просто выдавал желаемое за действительное.       «Я предсказываю тебе, мерзавец — ее медовый голос стал ниже и тверже, в нем клокотала ярость, — твоя душа разлагается, она будет гнить и гнить, пока ты не начнешь подыхать своей собачьей смертью. А я буду смеяться и есть твои теплые внутренности, по маленькому кусочку мяса отрывать от твоего бьющегося сердца. Потом, когда ты перестанешь дышать, я вырву и съем твои прелестные глазки и твой острый язычок… И твой дружок тебе не поможет. Я напою его твоей горячей кровью», — она рассмеялась, ее лицо исказилось до неузнаваемости, превратившись в уродливую маску: на шее и лбу вздулись синие вены, а глаза под веками сменились бездонной пустотой. За алыми губами оказались острые зубы. Она закричала, пронзительно и громко, зеркало дрожало все сильнее и сильнее, пока не треснуло. Дима был уверен, что слышал этот крик только он, морщился и хватался за голову. Уши заложило.       Он поспешил вернуться в комнату, как только пришел в себя, спотыкаясь о трухлявые доски и сбитые из пыли и грязи половики.       «Ну и бред, — было первой мыслью после того, как щелкнул замок. Хотелось смеяться и плакать, биться головой о стену, но никак не спать. — До рассвета, говорите, уехать? С удовольствием!»       Дима прислонился спиной к стене, глубоко вздохнул, отгоняя прочь разбушевавшееся в душе смятение. Лунный свет и тени, собственное дыхание и стук сердца, сначала — беспокойный и быстрый, потом — размеренный и ритмичный. Один удар… Два… Три…       Олег заворочался, что-то бормоча себе под нос. Обычно во сне он больше походил на свежего мертвеца — лежал неподвижно и, кажется, не дышал. Наверное, сегодня дело действительно было плохо. Да и черт с ним. Дима, затаив дыхание, подошел ближе, вгляделся в расслабленное лицо вампира. Измотанный тяжелым днем, сейчас он был поразительно спокойным и нежным, тронешь — рассыпется на мириады мелких осколков, на крохотные бледные звезды. Дима взглянул на свои руки, мозолистые и грубые.       «Похожи? Да мы как Нокс и Люций! — он наклонился ближе. Валерьяна и травы, легкая щекотка в носу. Все казалось жутко неправильным — вампир мирно спит ночью, а он, человек, грозной тенью нависает над ним. Дима почти притронулся к бледной коже, одернул себя. — …коснемся друг друга — и сгинем навеки, растворившись в обжигающем свете и холодной тьме».