Down in Flames

      Рёв машин стремительно пронёсся вдоль старого разбитого шоссе, промчался с едва уловимой для человеческого глаза скоростью. Целая дюжина машин, усеянная шипами, остриями, гнутыми кусками арматур, активно сваренных и переваренных труб, щетинившихся оскалом дробовиков и курсовых ракет. Гончие хаоса, кровожадные налётчики, тронутые лунатики, воплощённое безумие, отродья хаоса, порождённые апокалипсисом и имя им – Бешенные. Когда цивилизации старого мира пали, ведомые животными инстинктами своего естества Бешенные принялись сбиваться в стаи. Эта стая не была исключением. Банда неслась вперёд, мчалась за своим вожаком, за альфой, так легче, так проще жить – не надо думать, лидер он умнее, потому он и лидер. Они рвут и кусают, как псы, налетая голодной саранчой и урывая каждый свой кусок, кто сколько может.       Но иногда можно откусить больше, чем позволяет твоя разбитая, окровавленная пасть. И когда кусок застревает в глотке, и туша в бьётся в конвульсиях от едкой смеси чувства желания поглотить вкусность и получить толику воздуха в лёгкие, со стороны нужна помощь…       Они в чём-то похожи на своих патронов, но те – воплощённая страсть, яростный пламень, пылкость и фанатизм; не без искры безуминки, безусловно, но она не доминирующая черта среди Огнепоклонников, когда среди Бешенных она считалась не пороком, но благодатью. Если разобраться, то далеко не факт, что они обладают какими-то сверхъестественными способностями. Зато как они умеют подать себя. Бывшие актеры, музыканты, да и просто жулики, обладающие яркой внешностью и достаточной смелостью, составляют костяк этой фракции.       Сангай не такой.       Его персону было бы уместно наблюдать среди Волков, где столь рослый и здоровый мужик, сильный, умелый, искусный воин, беспрекословный служака, готовый стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы, исполнить любой сиуцидальный приказ. Да степняки бы такого руками оторвали – ему бы не составило труда стать правой рукой майора, делающей самые грязные дела, о которых не стоит распространяться. Но он среди Огнепоклонников, холодный, спокойный, и молчаливый. Он исполнит любую волю Хана, Одегон, Пламени – ему всё равно чью, лишь бы чью-то...       И вассал иногда снисходит до своих сюзеренов...       Большинство вожаков банд Бешенных не щадят ни своих, ни чужих, стоит им появиться и чад кутежа достегает апогея. Лина не такая; она как акула, на которую похожей её делает капюшон с нашитыми зубами, словно учуявшая в воде кровь плывёт на запах пиршества, а за ней её маленькие акулята, скалящиеся черепами своих жертв. Эта Бешенная не стремится к чрезмерному насилию, неоправданной жестокости, лишней траты патронов и ракет.       Всему есть цена. Всему своё время...       - Держимся вместе, пацаны – сегодня наш день! Я отвечаю! – верещит она в радиоприёмник.       И эхом ей в ответ проносится какофония гудков, рёва моторов, грохота орудий и не нескончаемым ором в рации.              Кто-то отметит, что когда зло вцепляется в глотку другому злу – это торжество справедливости, маленькая победа добра; но когда старые порядки, нормы и мораль пали под ядерным пеплом и взрывом сигнала, кто точно сможет определить критерии добра и зла?       Сангаю нет дела до столь незначительных мелочей. Скажут прыгать – будет прыгать, скажут драться – будет драться, скажут сдохнуть во славу Хана, Одегон, Вечного пламени – костьми ляжет без разговоров. Столь укреплённый лагерь банде с наскоку было не взять, но практика ещё первой мировой показала, что огнемёт возьмёт любое укрепление и всех, кто внутри запечёт до румяной корочки. Сангай не был на первой мировой, он даже не родился тогда; но эффективность огнемётов, как любой другой Огнепоклонник, ценит...       Стоило укреплениям пасть и ворох громыхающих, пылающих, искрящих и ревущих машин ворвался внутрь, давя, круша, расстреливая и изничтожая всё кроме дома лидера сектантов – культ Святых Моторов никто не любит и любить их не за что; они не любят даже сами себя, раз отдались на растерзание бездушным машинам...              Лина желает отделить пленников сектантов от них самих и потому держит своих парней в узде; насколько это понятие вообще применимо к Бешенным. Поэтому, когда дело доходит до контактного боя, когда стоит оставить свои тачки и взяться за пушки поменьше, уже в свои руки, бросив баранки, она направляет их безумную ярость на тех, кто будет оказывать сопротивление. А таких много, к их всеобщей радости. Кто-то должен сегодня точно сдохнуть, и истинному Бешенному без разницы – враг это будет или он сам...       Сангай не делает разницы ни для кого для струи пламени из огнемёта; по крайней мере у него есть чёткий приказ не вредить лидеру банды и беспрекословно выполнять её приказы. Пока они не идут в разрез с приказами Одегон. Пока они не идут в разрез с приказами Хана.       Пока воля священного, Вечного пламени, заставляет его холодное сердце биться...              Дело сделано. Сопротивление защитников после учинённой бойни оказалось сломлено. Мягкие, розовые губы Лины расплываются в довольной ухмылке от осознания что столько жизней удалось сохранить – и своих парней, и сектантов, не делая разницы между невольными членами культа и верующими. Все они исполнят своё предназначение – быть доставленными на невольничьи ямы Огнепоклонников, в обмен на новых бойцов, оружие, машины, технику...       Ведь боженька велел делиться – она навсегда запомнила это наставление своих родителей.       Но основная её цель, безусловно, не они, а артефакт, спрятанный в доме старейшины, тоже пережившего бойню – девушка всего лишь лишила руки своим мечом, подумать только – выточенным из вертолётной лопасти. Безусловно, покрытый сединой и морщинами, шрамами и швами старик едва ли сдастся от пыток: необходимая находка в сейфе, её нужно открыть осторожно, а если кодовый замок активирует взрывчатку или навсегда схлопнет дверь?       И тогда в дело вступает Сангай. Он выполнит самый гнусный, самый мерзкий, бесчеловечный приказ, какой ему только придумают и не моргнёт своими рыбьими бесцветными глазами со взглядом в тысячу миль. Огнепоклонник взирает туда, где совершил роковую ошибку, превратившую воина в цепного пса.       У старика было много жён и ещё больше детей, у которых могло быть какое-никакое будущее; теперь его нет, оно раздавлено тяжелым сапогом, оторвано мощными руками, развеялось пеплом от переливающегося бликами на зелёных волосах Огнепоклонника. Ему нет разницы, чьи жизни обрывать, и мужчина останавливается лишь, когда старейшина выплёвывает вместе с кровью, зубами и проклятьями нужны пинкод, а атаманша даёт отмашку.       - А в натуре он любой приказ исполнит? – вдруг спрашивает один из рейдеров без конкретики адресовавшая вопрос. – Даже говно жрать будет?       Лина едва заметно из-за своих очков хмурится – ей не нравится такие настроения, такие вопросы и их нужно пресекать; на её счастье другой из Бешенных презрительно цедит:       - Да с голодухи не просто жрать – ещё и добавки попросишь!       Эта парочка моментально сцепляется в драке, исход которой переломы, синяки и кровоподтёки, но оба останутся живы. Сангай не задумывается о таком – он исполнит её любую волю. Но Бешенные есть Бешенные, можно сколько угодно пытаться обуздать хаос, но однажды хаос поглотить тебя с головой, хоть по сто раз давай ему выход и волю.       И искры выгорают в нейронах девчули, а слова сами срываться с губ:       - Сангай, а ты застрелишься, если я прикажу?..       Огнепоклонник замирает на короткий миг, скорее даже не удивлённый приказом, а чтобы вспомнить – было ли у него оружие. Ловким движением он отстегнул защёлки ремней с баллонами за спиной, опустил огнемёт, полез под проклёпанную шипами броню, нашёл в кобуре пистолет и извлёк его.       - Эй... хорош! – Лина криво ухмыльнулась в попытке удержать себя в руках, - ты что делаешь?       Механическим, отработанным годами движением мужчина извлёк магазин, чтобы удостовериться – все патроны на месте; вернул всё на место, передёрнул затвор, в мгновение ока поднёс дуло к виску.       - Прекрати! Остановись! Я приказываю!       Бешенные позабыли чем каждый был занят, в воцарившейся тишине можно было слышать, как муха летит, как мерно сокращаются и расправляются клапаны респиратора Сангая, но из мембран не вырвалось ни одного слова, ни стона, ни хрипа, лишь размеренное спокойное дыхание. Безумное множество взглядов в короткий миг было приковано к нему, а его взгляд выцветших остекленевших глаз продолжал смотреть куда-то сквозь атаманшу, которая не могла выдержать взгляд даже забитого раба, а уж тем более его.       Пальцы в кожаной перчатке не потели, не дрожали, когда ловким движением предохранитель был снят, а курок взведён. Он исполнит любую волю. Он исполнит...       - Я приказываю – убери пушку, чтоб тебя черти побрали! – голос молодой Бешенной непроизвольно и больно для связок сорвался в визг и моментально оборвался – она не должна показывать свою слабость.       Шутка вышла из-под контроля – пацаны не будут трепаться, базару нет, но слухи обязательно пойдут, да и отбрехаться Верховной Ведьме о смерти её знаменосца, её асассина, её цепного ручного пса надо будет постараться.       Кадык его не дрогнул от сглатывания тяжелой, вязкой слюны, которой заполняется рот в преддверии некоего события – её просто не было, как и страха, отчаяния, не опускались веки; но пальцы отработанным годами движением поставили пистолет на предохранитель в один миг он вернулся в кабуру. Лина не знала, от чего её больше трясёт – от гнева, от страха, или от отчаяния, но была рада, что сделанный из пижамы костюм достаточно широк, чтобы скрыть её трясущие поджилки.       - Идём. За мной, - приказала она. – Заберём эту хрень...       За своей спиной Огнепоклонник слышал целый ворох эпитетов, один хуже другого, и лишь немногие перешёптывались и пересуживали – что же могло сделать его таким? Сангай привык слышать, но не слушать чужие разговоры, даже если они касались его.       Потому что его прошлое не касается их. Не касается кого-либо. Только он и...       Стоило только тяжелой двери дома старейшины за спиной захлопнуться, и натянутая до предела струна лопнула. Лина резко развернулась, слишком быстро смахнула очки, прикрыв свои чистые глаза веками и тонкие пальцы впились в краешек проступающих через броню его лопаток – разница в их росте была ощутимой. По нагруднику не текли горячие, липкие, предательские слёзы – она перестала плакать в тот день, когда выродок прикончил её родителей, а Бешенные заменили ей семью. Она никогда не будет больше плакать.       Никогда...       - Не делай так больше... – Мягкий, уставший голос выдал не приказ, но просьбу.       Впервые за долгое время в бесцветных рыбьих глазах Сангая вспыхнула искра жизни, осознанности, мировосприятия. И мембраны фильтров его респиратора пропустили лишь четыре слова:       - Сделаю всё, что смогу...       Мужчина не расскажет никому об этом коротком мимолётном мгновении слабости, даже если бы захотел; да и девушка не станет распространяться – кто-то воспримет это за слабость, а как известно, слабых жрут сильные...              Если разобраться, то далеко не факт, что Огнепоклонники обладают какими-то сверхъестественными способностями. Зато как они умеют подать себя. Бывшие актеры, музыканты, да и просто жулики, обладающие яркой внешностью и достаточной смелостью, составляют костяк этой фракции.       Сангай кажется не таким, холодным и простым, как палка, обозлённым цепным псом, но на самом деле он – позор, несущий жалость и укор, заставляющий всех вокруг лицезреть, как он беспрекословно шагает в волю Вечного Пламени. Если это всё, что его не истлевших мозгов хватило в попытке вызвать к себе жалость – у Одегон найдётся радость для лицезрения, как маленький самобичющийся мученик сойдёт в огонь, устроив пресыщенное драмой, клише и тщеславием шоу...