Искусство кинологии и расширения личных границ

Иногда Дане казалось, что у него нет сердца. Вот просто нет – родился без него. Внутри что-то гремит, кровь по телу гоняет-качает, но это что-то – механическое, ненастоящее, неживое. Искусственное. Иногда Дане казалось, что у него нет чувств. Родители разводятся? Ну и к черту, они уже несколько лет практически не разговаривали друг с другом, только время от времени разочарованно смотрели на сына и с одинаковыми – уставшими – выражениями лиц уходили на работу. Из Ориона выгнали? Да и насрать, отец заплатит, поговорит с кем-то из знакомых, выбьет – дурь из сына – новое место в команде, отмажет. Иногда Дане казалось, что у Никиты очень красивое лицо. Как-то это по-гейски, Дань, пидр что ли? Да нет, это просто констатация факта – у него же нет сердца и нет чувств. Это простое человеческое желание все оценить, отсортировать и разграничить: Никита очень красивый, особенно когда горбится над зажигалкой, поджигая сигарету, особенно когда ногой шаркает и громко шмыгает; а у Дани нет сердца, значит он может смотреть на этого красивого Бойко хоть до посинения. Никита однажды (весь розовый, с горящими ушами и бегающими глазами – все еще страшно красивый) говорит, что именно Даню нужно на эту их странную – ебнутую – миссию отправить, потому что “ну, ты такой, типа… симпотный...”. Группа «Б» смехом заливается, Никита уже громко шлет всех куда подальше – нахуй, а Даня чувствует, как по телу растекается приятное тепло, и сердце куда-то в пятки падает. Свое, настоящее сердце. Блять. Никита всегда чувствовал себя маленьким, беззащитным, беспомощным. Всю жизнь ощущал, как эта самая беспомощность ломает его на части, заставляет разувериться в себе, ставит подножки-проверки. Одной из его первых частыхежедневныхпостоянных "проверок на прочность” стал отец (слишком рано – Никите было всего 10), и это испытание Бойко не прошел – получил кулаком по лицу от пьяного мужчины. Если бы мать тогда не вызвала ментов – тоже впервые –, “проверка” бы стала последней. Все, game over, типа. Вскоре отец с сыном вернулись домой – за Бойко-старшего был внесен залог, Никиту подлатали в больнице, но уже тогда мальчик понял – в следующий раз мамы может и не оказаться рядом, а может (скорее всего) и она сама попадет под тяжелую руку отца. Пришлось обрастать защитными шипами-колючками и забывать про свою беспомощность. Хочешь жить – умей вертеться, а еще убегать, драться, прятать страхи глубоко внутри себя и успокаивать маму. Такие проверки ждали его буквально всюду, и с каждым новым пиздецом в его жизни Никита ощущал себя все меньше и беззащитнее. Но совсем крошечным он почувствовал себя, когда в Центр заявился Даня – мажористый футболист из какого-то элитного спортивного клуба. Мудак выше Никиты аж на целую голову, а своими широкими плечами может закрыть его от вообще всего. От одного только взгляда на эту махину внутри что-то переворачивалось, кровь закипала, а кулаки так и чесались вмазать по красивому лицу. Падла. Даня курил дорогие сигареты, Никита крутил в руках мятую пачку "Донского табака" , спизженную у отца. Даня проводил рукой по пышной шевелюре и пропускал пальцы сквозь русые волосы, Никита натягивал шапку на коротко стриженную голову. Даня выглядел как неприступная крепость, Никита чувствовал себя так, словно об эту самую крепость разбивается – как волна или маленькая пташка. И чем дальше он от этой крепости бежал, тем сильнее его тянуло снова разбиться об ее тяжелые каменные плечи-башни. Сука.

***

Даня уже и не мог вспомнить момент, когда впервые заговорил с Никитой без доебок, не напрашиваясь на очередную драку. Не мог вспомнить и момент, когда впервые разглядел один из многочисленных шрамов на тощей веснушчатой спине, когда стал ждать перекуров сильнее, чем раньше, когда возненавидел выходные за то, что нужно оставаться дома, когда впервые его рука, по-приятельски закинутая на чужое плечо, не была сброшена. Никита напоминал ему уличную собаку – подбитую, дикую, напуганную –; хочет тепла, но не знает как просить, хочет, но боится, поэтому убегает, скаля клыки. И Даня принимал это. Если Бойко говорит отъебаться – Даня отъебется, если просит прикурить – дает зажигалку. Если бы он попросил остаться с ним в подвале Центра – на ночь, на две, навсегда – он бы остался. Никита не просит.

***

Никита ненавидит себя за это, но он просто не может жить без касаний Дани. Приятельское рукопожатие, быстрое похлопывание по плечу после тренировки, секунда, когда он берет его зажигалку – что угодно, лишь бы почувствовать чужое тепло. Никите кажется, что он совсем ебнулся. Пидр несчастный. Даня давно уже не выебывается, теперь он по-дружески зовет их выпить каждые выходные. Сегодня пятница, они всей группой прощаются в раздевалке, договариваясь о следующем совместном “культурном и не очень" отдыхе. Даня снова закидывает руку на плечо Никиты – словно там ей самое место –, и Бойко думает, что сходит с ума, раз ему хочется, чтобы эта рука легла немного ниже и навсегда осталась на его талии. Никита опускает глаза в пол, думая, что ему, пропащему, нет прощения, как вдруг чувствует, что Даня чуть крепче сжимает его плечо и большим пальцем круги вырисовывает. Никита думает, что, возможно, они оба пропащие. В субботу вечером Даня, неожиданно для всех, впервые приглашает группу «Б» в свою квартиру. Первые десять минут ребята просто ходят по комнатам, разглядывая огромные помещения, шутят про размеры “квартирки” и оценивают запасы алкашки. Даня слышит, как с кухни доносится голос Никиты: “Компенсируешь крохотный размер?..”. Макеев смеется и останавливается на пороге, глядя прямо в глаза напротив: “Хочешь проверить?” – тихим голосом доносится до Бойко. Даня шутит, но ему интересно, о чем думает Никита. Рыжий парень чешет голову через шапку, смотрит в пол и идет куда-то в сторону ванной. Даня молча ругает себя и разочарованно возвращается в гостиную. Если бы Никита знал, что у себя дома Даня станет еще более… он бы не приходил. Каким, а, Никит? Каким? Может это не он становится “более…”, может это ты так остро реагируешь на вполне безобидные шутки? Идиот, какой же ты идиот. Никита ударяет себя по лбу, заставив обернувшуюся Яну долго смотреть ему вслед. Пропащий. Нужно было отказаться от приглашения. Несколько часов ребята пьют. Пьют размеренно, впервые без желания надраться в хлам. Обсуждают бывших и настоящих, представляют друг друга в тюрьме и, смеясь, думают, по какой статье их могли бы упечь всех вместе. Останавливаются на грабеже, вандализме и распитии алкогольной продукции. Даня оглядывается. Никиты нигде не видно, все остальные чокаются бутылками и продолжают беседу ни о чем. На кухне включают воду. Когда Макеев приближается к комнате, он замечает Никиту. Тот, с полуприкрытыми глазами, пьет прямо из под крана, смешно обливаясь водой. В груди у Дани екает. Никита поворачивает кран и медленно опускается на пол возле барной стойки. Даня неспешными шагами, словно боясь спугнуть, подходит к нему, усаживаясь рядом. – Ты в норме? – аккуратно, практически невзначай спрашивает Даня. Никита молчит. Под закрытыми веками дергаются глаза. Думает о чем-то. Даня повторяет вопрос: – Никит, ты в порядке? – В полном. – шепчет Никита в ответ. Пиздит. Несколько секунд Даня молча разглядывает его лицо. Уставшее, брови нахмурены, глаза по-прежнему закрыты. Даня редко видит Никиту таким. Сердце больше не екает, теперь только противно мечется по груди. Еще пару недель назад Даня не решился бы просто сесть с Никитой рядом – так, как сидит сейчас, плечом к плечу. Пару недель назад сердце бы не металось, да даже не трепетало бы – его “не было”. Пару недель назад Даня бы посчитал чем-то странным – касаться лица своего сокомандника. Сегодня же Даня с разбега прыгает в пропасть, сердце из груди вырывает и на золотой тарелочке ему, родному преподносит. Радуется – есть, что вырывать. Никита несколько секунд пытается осознать происходящее. Даня – его друг… приятель.. его… Никита не может найти подходящего слова для своей лжи. Даня аккуратно касается его лица, поглаживая большим пальцем — как тогда плечо — щеку. Уголки рта невольно подрагивают. Никита не знает, расплачется он сейчас, ударит Даню или просто сбежит. Он вообще ничего больше не знает. Не знает и тогда, когда Даня наклоняется ближе, оставляя между ними пару сантиметров и возможность его оттолкнуть. От этой возможности Никита не оставляет и следа, коротко целуя Даню. Он боится – этот страх накаляет воздух между ними, и Макеев быстро, не давая Никите отстраниться, шепчет: “Все в порядке.” Бойко чувствует, как его с новой силой целуют в губы, так трепетно, но жадно и долго, словно ждали этого момента давно. Никита знает, что Даня тоже боится, только не самого поцелуя – боится спугнуть Никиту. Никита не может наверняка сказать, сколько времени прошло и пытается ли кто-то их отыскать. Он не задумывается, просто целует человека, ставшего его крепостью, тем, рядом с кем он снова может стать маленьким и беззащитным. Пускай и временно. Никита отстраняется и снова прожигает пол взглядом. Вот сейчас, да? Сейчас он получит за свои глупость и минутное доверие так, как за всю жизнь не получал, так, что даже драки с отцом – кровавые, до потери сознания – покажутся легким толчком в спину. Так ведь? Никита жмурится и отползает от Дани, собирается с духом, чтобы услышать это “Никит, я же не такой, я не из этих”, пытаясь понять, когда сам “таким” стал, сжимает ладони в кулаки, заранее готовясь драться за свою честь или то, что от нее осталось. Собирается снова стать “большим и сильным”. Плечи Никиты дрожат, когда Даня нежно обнимает его за шею, обратно притягивая к себе. Он не может разобрать большей части слов, потому что Макеев шепчет куда-то в затылок, но с неумолимым ужасом осознает, что вместо “отъебись от меня, пидр” слышит “останься со мной, пожалуйста, Никит, ты мне так сильно…”. Двое парней сидят на полу кухни, обнимая друг друга так, словно в любой момент исчезнуть могут. Пропащие. Оба.