Донамышлялся

С тех пор, как Аль-Хайтам по доброте душевной пустил товарища своего давнего к себе на бесплатное сожительство, Кавех не может найти себе места. Он прекрасно помнит, каким этот «товарищ» был во времена учёбы — заносчивый, высокомерный, самовлюблённый сноб, который постоянно боролся за первое место везде и во всём и громче всех осуждал самого Кавеха за его легкомысленность и отсутствие какого-либо критического мышления. А что теперь? А теперь он, видите ли, заботливо заваривает ему чай после бессонных ночей (Кавех, если честно, побаивается его пить, опасаясь подмешанного яда, поэтому с радостью поит им аль-хайтамовский фикус, которому на вид лет сто), улыбается каждый раз, как встречает его на кухне (Кавех, если честно, видит в этом оскале угрозу, поэтому всегда задумчиво стоит у окна и туповато смотрит на облака, пока Аль-Хайтам не уйдёт) и прощает любые необдуманные траты, на какую бы бессмыслицу они записаны ни были (Кавеху, если честно, кажется, что Аль-Хайтам как-то раз ограбил банк Северного королевства и теперь находится в международном розыске, иначе откуда у него столько денег?). Аль-Хайтам ни разу не попытался ни ткнуть его ножом в печень, ни украсть что-нибудь из его вещей. Кавеха мучает когнитивный диссонанс. — Аль-Хайтам точно что-то замышляет. С этого начинается примерно каждая их встреча. Своеобразная традиция ресторана «Ламбада», ими самими же и придуманная. Тигнари тяжело вздыхает, хлопая ладонью по стулу рядом с собой. — Ты принимаешь его действия слишком близко к сердцу. — Да нет же! — моментально взвинчивается уставший после рабочего дня Кавех, взъерошивая и так не самые уложенные волосы, и откидывается на обитую бархатом спинку. — Он ведёт себя слишком подозрительно. Он точно что-то замышляет. Я сердцем чую. — Так ты к Тигнари и обратись, он травы для сердца как раз недавно собирал, — мрачно тянет Сайно из-за кружки с фруктовым вином. Тигнари бросает на него многозначительный взгляд. Кавех недовольно фыркает. — Никто не воспринимает мои проблемы всерьёз, — драматично прикрыв лицо принесённым меню, он с чрезмерной внимательностью бегает взглядом по бесконечным строкам. И даже никаких картинок к названиям блюд не приложили. Кошмар. — А ведь больше никто, кроме вас, не может мне помочь. Сайно закатывает глаза. — Вот за помощью тебе точно не к нам. Мы уже пытались советы давать, но ты всё равно по-своему всё делаешь. — Подсыпать в его кофе утром соль или прорастить в кровати семена лиан — это не совет! — с искренним возмущением восклицает Кавех. Меню с таким же возмущённым шлепком падает на столешницу. Всё равно он ничего, кроме воды, заказывать не собирался. — Ему просто надо выговориться, — спокойно тянет Тигнари, мягко накрыв ладонь Сайно своей. — Для этого и нужны друзья. — Я в мозгоправы ни к нему, ни к этому интеллектуалу в уродских сапогах не нанимался! — Сайно аж дёргается и очень гневно стирает рукой капли вина с губ, но руку из-под ладони Тигнари не убирает. — Мне даже не платят за это дерьмо. — Нормальные у него сапоги! — Кавех скрещивает руки на груди и сводит брови к переносице. — Ты в тех магазинах, где они продаются, даже ни разу не бывал. — У него хотя бы есть сапоги… — тихо тянет Тигнари себе под нос, старательно пряча в кулаке улыбку. Сайно бросает на него взгляд самого преданного во всём Тейвате человека. — А вот это просто нож в спину, — костяшки, сжатые на ручке кружки, начинают белеть. — Тебя чем-то не устраивает моя обувь? — В лесу много опасных насекомых, разводящихся в почве, бактерий, растений, да даже банальные ветки могут тебя поранить, а ты ходишь практически босой… Тигнари даже договорить не успевает. Сайно практически ревёт. — Я чёртов генерал, Тигнари, ты думаешь, что меня одолеют какие-то там бактерии? Стук по столу. — То есть вас вообще не волнует то, что Аль-Хайтам определённо что-то замышляет? Две пары глаз уставляются на очень обиженного Кавеха. Глаза у Сайно похожи на две раскалённые монеты моры, и Тигнари, заметивший это, снова посмеивается. — Ради архонтов, Кавех, заткнись, я не хочу уже третью неделю кряду слушать что-либо об этом индюке! Услышав от Сайно что-то об архонтах, Кавех окончательно убеждается в том, что ситуация патовая. Флегматично отпив воды из принесённого таки стакана, он обводит обоих приятелей задумчивым взглядом, зависнув на треснутой перечнице между ними секунд на двадцать. Тигнари с лёгкой обеспокоенностью машет ладонью у него перед лицом. — Он что-то замышляет. — Послушай, в обычной доброжелательности нет ничего плохо… — И я обязательно выясню, что. — Кавех!.. Крик Тигнари еле-еле доносится до тяжёлой ресторанной двери и, потонув в её хлопке, даже не доходит до самого Кавеха. Сайно тяжело качает головой. — Ну и идиот. Тигнари, пожав плечами, чокается с ним кружкой вина. — Им просто нужно поговорить. Но мне кажется, этого никогда не произойдёт. * Аль-Хайтам, наверное, действительно что-то замышляет. За последнюю неделю он никак не прокомментировал внешний вид Кавеха (Кавех даже, глядя на собственное отражение по утрам, сам начал бормотать, что академики, вообще-то, так не ходят, потому что открытый вырез — это вульгарно и вызывающе), а однажды даже сделал комплимент его причёске. Кавех, чисто ради приличия, похвалил в ответ его сапоги. Ему было всё ещё обидно, что Сайно так нелестно о них отозвался. — У Аль-Хайтама очень хороший вкус в одежде, — пожимает плечами Нилу, с опаской ступая на покачивающийся мост. Под связанными досками раскинулась полноводная река, и пусть никто ещё никогда с этого моста вниз не падал, всё равно как-то немного не по себе. — Если бы я его не знала, я бы предположила, что он пользуется услугами стилиста. — Стилиста? — переспрашивает Кавех, и в глазах его сверкает непонятная эмоция. — Ага, — Нилу кивает. — Ты же с ним живёшь, да? Он сам одевается или ты ему помогаешь? Кавех шарахается от неё, как от прокажённой (Нилу, кажется, выглядит слегка уязвлённой). — Не хватало мне ещё ему помогать, — невнятно бормочет Кавех, и вид у него внезапно становится очень заискивающий. — Кстати, об этом. Нилу, дорогая, скажи, тебе не кажется, что Аль-Хайтам что-то замышляет? Всё это время молчавший позади Сайно очень показательно цокает языком и снова закатывает глаза. Теперь Нилу выглядит по-настоящему растерянной. Кавех смотрит пристально и долго, пока она слабо теребит в пальцах ткань своей накидки и пытается найти в вопросе какой-то подвох. Знала бы она раньше, к чему приведёт неожиданное предложение со стороны Кавеха прогуляться втроём по вечернему Сумеру... — Скажи, что нет, умоляю, — спустя пару секунд фыркает в стороне Сайно. Кавех косится на него, как на слегка отсталого. — Видишь ли, нашему немногоуважаемому архитектору солнце затылок припекло, и теперь он уверен, что Аль-Хайтам, — при этом имени Сайно кривится, — что-то замышляет. Кавех косится на него, как на совсем отсталого. Нилу, кажется, теряет нить разговора. — Я не знаю, правда… — бормочет она, кажется, уже продумав в голове с десяток вариантов, как бы побыстрее вернуться в театр. — Близко я с ним не общаюсь, а виделись мы в последний раз вроде месяц назад, или что-то около того… И вообще, с чего ты это взял? Кавех морщится так, словно у него спросили, какого цвета небо и сколько будет дважды два. — Это же Аль-Хайтам. Нилу качает головой. — Кажется, я не совсем тебя понимаю. Сайно выглядит так, словно сейчас же готов упасть головой вниз прямо в воду. Мост, который они уже минут пять всё никак пройти не могут, как раз подвешен достаточно высоко. — Он за ним следит. Я уже даже готов найти Аль-Хайтаму какого-нибудь благородного пустынника в телохранители, а то мало ли этот, — короткий кивок в сторону Кавеха, — вдруг решит убить его тёмной ночью. А мне свидетелем потом выступай или, не дай архонт, пособником, потому что скрывал от Академии его гнилые намерения. После подобного откровения Кавех то ли зеленеет, то ли бледнеет, словно нечаянно съел поганку. Нилу приоткрывает рот в желании что-то сказать, но потом закрывает, решив, что это вне рамок её понимания. — Звучит, как сюжет для какого-нибудь детектива-бестселлера, — всё же находит слова она. — Издательскому дому Яэ бы точно понравилось, — ведёт плечом Сайно, оперевшись локтями о перила. — Я мог бы стать популярным и заработать много денег, чтобы снимать своё собственное жильё, — мечтательно вздыхает Кавех. Нилу осоловело моргает несколько раз подряд. — Надо сказать Тигнари, что он вчера переборщил с благовониями. Теперь крыша едет уже у меня, — шепчет Сайно себе под нос. — Попроси его одолжить мне немного, — тоже зачем-то шепчет Нилу, оглядываясь на идущего к другому концу моста Кавеха. — Пригодятся. * Самое явное доказательство того, что Аль-Хайтам что-то замышляет — его отношение поменялось только к Кавеху. Больше никто во всём Тейвате не смог заслужить и капли благосклонности с барского плеча — он всё так же презирал всех и каждого, кроме, конечно же, себя, ну и немного Кавеха. На днях он вообще сцепился с Сайно чуть ли не на главной площади Сумеру всего-то после пары глотков медовухи. Разнимать аж вдвоём вместе с Тигнари пришлось. — Забирай свою псину, Кавех, иначе я его лично на шаурму пущу, — рычал Сайно, одной рукой держась за плечо Тигнари, а другой вытирая текущую из разбитой губы кровь (нет, не подрались — всего лишь оступился и сам неудачно упал. Уж больно разозлился на вопрос Аль-Хайтама о том, уважает ли он его). — Подавишься, гиена недоделанная, — тяжело дышал Аль-Хайтам, цепко ухватившись за запястье Кавеха, словно самого себя же пытаясь успокоить и остановить от дальнейшей перепалки. Кавех, сконцентрировавшись только на этом ощущении, вообще, кажется, выпал из этого мира. — Судя по твоему уровню развития, твой рацион должен состоять только из сырых плесенников. Как можно понять, быстро это не закончилось. Этот инцидент теперь на пару с когнитивным диссонансом не позволяет Кавеху спокойно спать по ночам. — Здесь точно есть какой-то подвох, — решает он, сидя на каком-то пне и потягивая из чашки, радушно предложенной Тигнари, горьковатый чай. Тигнари, в это время чрезмерно увлечённый пересадкой цветов в одной из своих многочисленных теплиц, почему-то с ним не соглашается. — Ты себя накручиваешь, — качает головой он, методично набирая лопаткой какое-то удобрение из холщового мешка. Хмурится и ведёт рукой по лицу, размазывая под носом грязную полосу. — Здесь нет никакого подвоха. — Не верю, — фыркает Кавех. — Твоё право, — со снисходительной улыбкой пожимает плечами Тигнари. И они одновременно замолкают, погружаясь в таинство удобрения каких-то цветов каким-то непонятным дерьмом. Кавеху, признаться, довольно сложно найти в этом какую-либо эстетику, но не станет же он осуждать чужие увлечения. Из чистейшего приличия он, забыв про чай, игнорирует Тигнари ровно две минуты и всё же не выдерживает. — Ну вот ты серьёзно хочешь сказать, что он за секунду взорвался от одного только комментария Сайно к его сапогам, — Тигнари отставляет лопатку в сторону, — но не сказал ни слова о моей шутке, что я с удовольствием попробовал бы шаурму из него? — Кавех выглядит поражённым в самое сердце. Тигнари на него почему-то не смотрит. И почему-то смеётся. — Это несмешная шутка. — Но ты ведь смеёшься! — Тебе показалось. Тигнари всё ещё на него не смотрит. Кавех всё ещё ничего не понимает. Спустя ещё минуты три всё того же таинственного молчания он решает, что идеальнее момента для того, чтобы разныться и вылить душу хоть кому-нибудь, он никогда не найдёт. — Он ведь такой мерзкий был во времена учёбы, аж вспоминать не хочу, — плечи непроизвольно дёргаются от воспоминаний. Кавех замечает, как вместе с ними дёргается и одно из ушей Тигнари. Значит, слушает. — Мелочный, самоуверенный и чересчур самовлюблённый. Я уверен, что впервые он подрочил на собственное отражение в зеркале, — Тигнари на этих словах едва кривится. — А ещё его любимым занятием было ненавидеть меня. Я наравне с ним по оценкам всегда шёл, а его это не устраивало, вот и злился. Один раз он выбросил в реку мой тубус с чертежами, ты представляешь? — Уму непостижимо, — с притворным удивлением восклицает Тигнари, утрамбовывая удобрение руками в перчатках. — Вот именно! — вмиг оживляется Кавех, почувствовавший поддержку. — Такой человек не может быть добрым по отношению ко мне просто так. — Люди меняются. — Не такие, как Аль-Хайтам. Сделав в земле с десяток крупных ямок, Тигнари очень осуждающе смотрит на Кавеха. — А ты остался таким же, каким был во времена учёбы в Академии? Кавех хмурится и, флегматично допивая чай, смотрит за тем, как волосатые луковицы цветов прячутся в земле. Он даже не спросил их названия. — Аль-Хайтам определённо что-то замышляет, я уверен. Тигнари тяжело вздыхает. — Просто поговори с ним, — он присыпает луковицы почвой и довольно осматривает проделанную работу. — Будешь ещё чаю? И Кавеху ну очень трудно отказаться. * Однажды Сайно всё-таки не выдерживает. — Значит так, — шипит он, хватает Кавеха сзади за воротник и пытается встряхнуть как следует (из-за значительной разницы в росте со стороны это выглядит довольно комично), — сейчас ты собираешь свои яйца, если они, конечно, у тебя есть, в кулак, и идёшь говорить с этим придурком напрямую, иначе я лично тебя к нему в постель притащу! Кавеху на язык так и напрашивается шутка о том, что к подобным экспериментам втроём он пока не готов. Слава архонту, он её вовремя сдерживает. Горе архонту, что он, недооценив силу генерала махаматра, всё же не соглашается поговорить с Аль-Хайтамом самостоятельно. — Слушай меня сюда, учёный-самоучка, — цедит сквозь зубы Сайно, толкая Кавеха в спину чуть ли не лицом в грудь Аль-Хайтама, — это белобрысое комнатное растение вытрахало нам, а мне в особенности, все мозги за последний месяц, потому что просто зассало поговорить с тобой напрямую, — Кавех издаёт недовольный булькающий звук. — Так что я из самых что ни на есть чистых побуждений решил на полставки поработать вашим мессией. Говорите. Аль-Хайтам даже сказать ничего не успевает: Сайно тотчас же уходит, сворачивая за ближайший угол. Единственное, что после него остаётся — шлейф грубого, брошенного в сердцах «Идиоты». Аль-Хайтам кривится. И смотрит на Кавеха. Не говоря ни слова, с неподдельным интересом смотрит на Кавеха. Кавех с трудом смотрит на него в ответ. Этот момент настал немного не в то время, в какое он планировал. Он даже ничего не просчитал! Не собрал доказательный базис! Не набрался, в конце концов, смелости! Зато Кавех набирает воздуха в лёгкие. «Ладно», — бормочет где-то в глубине черепной коробки внутренний голос. — «Всё или ничего. Сейчас или никогда. Ты или тебя». Теперь Аль-Хайтам смотрит на него, как сова бы смотрела на внезапно ожившую в её когтях мышь. Нужно выдавить из себя максимальную уверенность, чтобы сразу раскусить этого ублюдка и заставить его достать все свои козыри из рукава. Нужно принудить его во всём признаться, а потом самодовольно рассмеяться и сказать, что он, вообще-то, уже давно обо всём догадался, обо всём узнал и ко всему подготовился, но почему-то у Кавеха из всего этого героического списка получается только неловко крякнуть: — Что ты замышляешь? Вопрос повисает между ними маятником Ньютона и качается из стороны в сторону, ударяя под дых то одного, то другого. Аль-Хайтам выглядит чересчур удивлённым, настолько, что на пару секунд Кавех даже верит, что тот и правда понятия не имеет, о чём идёт речь. — О чём ты? Кавех теряется, но тут же берёт себя в руки. Представляя в голове достаточно авторитетный образ Тигнари (именно так в представлении Кавеха и выглядят уверенные в себе люди), он сцепляет руки за спиной, понижает тон голоса и всем своим телом изображает максимальное спокойствие, такое, что все сумерские удавы разом обзавидовались бы. — Ну как же? Шаг влево. — Приглашаешь пожить у себя, — шаг, — радушно принимаешь, как самый благородный хозяин, — шаг, — заботишься, — шаг, — не язвишь и не оскорбляешь, — шаг, — деньги просто так даёшь, — ещё шаг. Кавех успевает описать вокруг Аль-Хайтама целый круг. — В чём подвох, Аль-Хайтам? Он стоит в опасной близости от этого лица. Буквально слышит скрежет шестерёнок в этой голове, вживую наблюдает целый калейдоскоп эмоций в этих глазах — от удивления до... удовлетворения? — и щурится в максимальном подозрении. Аль-Хайтам почему-то улыбается. Кавех опять ничего не понимает. — Ты никогда не был таким добрым. Ты всю учебную жизнь меня презирал и только и делал, что пытался унизить и задеть, — он распаляется всё сильнее и сильнее. — Ты столько чертежей моих испортил, столько нервов мне сжёг, что и до конца жизни не восстановить. Я больше месяца пытался понять, что с тобой не так. Вот скажи мне, что ты снова замышля… Аль-Хайтам его целует. Кавех его отталкивает. Аль-Хайтам отступает назад как-то неловко. Взгляд у него открытый, уязвимый и такой обманутый, словно его только что мать родная в лес в мороз за подснежниками выгнала. Ещё бы секунда — и… Баста. Тушите свет. Кавех машинально дёргается вперёд, хватает Аль-Хайтама за плечи и, жадно, остервенело прижимая к себе, целует уже сам. Губы у того мягкие и сухие, и Кавех не верит в реальность момента, пока его язык скользит по чужим зубам, а чужая ладонь ползёт в его волосы. Это он тоже замышлял? Или всё пошло не по плану? Если Аль-Хайтам и это задумал заранее — он чёртов гений. Кавеху, видимо, пора опускать руки. В унисон с этой мыслью Аль-Хайтам отстраняется с самой гениальной улыбкой на свете на губах. — Ну, теперь ты понял, что я замышляю? Кавех на рефлексе кивает, обводя его фигуру поплывшим взглядом. Где-то глубоко в грудине в эту секунду ярчайшей сверхновой взрывается его сердце. Донамышлялся. * Целоваться с Аль-Хайтамом оказывается гораздо приятнее и интереснее, чем истязать себя догадками о том, что же такого он там может замышлять. Хотя Кавех уверен на все сто пятьдесят процентов: он всё ещё что-то замышляет. — Как же ты меня уже достал, — обречённо стонет Сайно прямо в полупустую кружку фруктового вина. Как иронично, однако. — Не надоело? — Признаюсь честно, нет, — Кавех закидывает руки за голову с видом искуснейшего пройдохи и улыбается хитро так, что подвох чувствуется сразу, правда, пока непонятно, где именно. — Хотя, если он продолжит целовать меня так, то мои ноги просто-напросто перестанут меня держать. За столом повисает гробовая тишина. — Так вы?.. — подаёт голос Сайно и залпом осушает кружку до конца. — Архонты свидетели, это точно не то, о чём я хотел узнавать! Тигнари очень осуждающе пихает его локтем в бок. — Я тебя поздравляю! — искренне улыбается он, пожимая Кавеху руку. — Вот видишь, он ничего не замышлял. А ты чуть с ума не сошёл. — Да нет, он всё ещё что-то замы… — только успевает начать Кавех, как замечает ладонь Сайно, что медленно, но верно ползёт к лежащей у тарелки вилке. Лицо расцветает в улыбке. — Да шучу я, шучу, расслабься! — Херовые у тебя шутки, — цокает языком Сайно с видом профессионального знатока. Кавех смеётся. — Юморист белобрысый, — цокает языком Сайно снова, когда Кавех, дождавшись ровно пяти вечера, в спешке покидает их, прикрывшись какой-то ну совсем уже глупой причиной. — Новое расследование о чужих замыслах ждёт! В этот раз ресторанная дверь не хлопает, а закрывается тихо. Тигнари снова прячет улыбку в кулаке. — Ты проиграл мне три сотни моры, родной. Сайно округляет глаза и, вспомнив, прячет лицо в ладонях, съехав практически под стол. Глухой стон разочарования лишь больше забавляет Тигнари. — Да кто ж знал, что у этого придурка вообще есть чувства!.. Я искренне был уверен, что он только себя любить и может. Тигнари мягко убирает руки Сайно от лица и с нежностью целует его в щёку. — Значит, мы можем за него порадоваться. Он учится принимать себя. — Нет, он просто наконец-то эволюционирует. Тут даже Тигнари не может сдержать смешка. Они определённо стоят друг друга.