***
Чуя часто кричит на Дазая, ругается и материт. Но сейчас он слишком молчалив. Чуя молчит, а Дазай думает, что сейчас выпрыгнет в окно, если тот не заговорит. И не важно, что Осаму живёт в частном доме. Лишь бы сбежать от гнетущей атмосферы. Накахара смотрит на запястья Дазая, покрытые побледневшими аккуратными шрамами, и тихо сглатывает нарастающий ком в горле. Он осторожно касается кончиками пальцев запястья Осаму, хлопнув ресницами. Дазаю внутренне страшно, потому что первый раз видит Чую в настолько отрешённом состоянии. Многие одноклассники и знакомые задавались вопросом, что под бинтами Осаму. Парень всегда отшучивался, мастерски уходил от ответа и много улыбался. Накахара смотрел на эту клоунаду со скепсисом, хотя мысленно также интересовался этой темой. В конце концов, к некоторым странностям Дазая в этом плане окружающие уже давно привыкли. Разве стоит задумываться над тем, что на первый взгляд не кажется таким уж важным? Стоит ли, если ты всё равно этого не узнаешь? Многие думают, что нет. А сейчас Чуя видит. Похоже, единственный видит и у него нет мыслей в голове. Все бессвязные, бесформенные. Его голос хрипит, а ком в горле не даёт выдать хотя бы какое-нибудь слово. Дазай нервно кусает губы, перебирая в длинных пальцах снятые бинты. Накахара медленно опускается на диван рядом, практически невесомо проводя ладонью по чужой груди. — Кто... Кто тебя так? — Чуя не отрывает взгляд от синяков. Увечий много и разных. На спине идеальные прямоугольные красноватые полоски, напоминающие контур линейки, на боку синяки, на груди три ровных царапины, будто от чьих-то когтей. И тут Чуя вспоминает, что мать Дазая всегда любила носить длинные красные ногти острой формы. Накахара ещё успевал удивляться, как она с ними справляется. — Моя дорогая матушка. — без тени сомнений отвечает Осаму, кисло улыбнувшись. — И... — Некоторые сам. — заканчивает за него Чуя треснувшим голосом, скользнув голубыми глазами по следам на шее и шрамам на запястьях. Накахара очень хочет сказать многое, но не может. Не получается. Дазай однажды пропал два года назад в конце учебного года. На несколько недель. Чуя никогда в этом не признавался, хотя волновался сильно. Все подшучивали над горе-суицидником, ориентируясь исключительно на его чувство юмора, связанное со смертью. Чуя тоже шутил. Правда, смешно ему никогда не было. — Прости, что не говорил раньше, просто... — начинает Осаму, опасливо смотря на друга и неуверенно сжимает ладонь на его плече. — Всё в порядке. И Чуя вновь замолкает. Юноша ведёт пальцами по бледной шее, обводя тот самый след. Словно от крепкой верёвки. Два года прошло, но тот всё ещё остался, хоть и не слишком явно. Дазай незаметно вздрагивает от прикосновений тёплых пальцев к прохладной коже, прекрасно ощущая контраст. Это не может не нравиться. От этой мысли становится стыдно, но Осаму к подобному привык, чтобы придавать этому такое значение, как раньше. — Я не дам тебе умереть. — заявляет уверенно Накахара, смотря точно в большие карие глаза напротив. — Чу, ты не должен... — Осаму удивлённо вскидывает бровь, коротко мотнув головой в отрицательной форме. — Я знаю, Осаму. И у Дазая не находится, что ему ответить.***
На диване в комнате Дазая удобно и просторно. Тем не менее, Накахаре здесь никогда не нравилось находиться. Всё дорого обставлено, с красивым минималистичным интерьером, а мисс Агата всегда ведёт себя мило по отношению к однокласснику сына. Чую пугает эта улыбка. Чуе хочется сбежать из этого дома, обязательно захватив Осаму с собой. Тут царит атмосфера роскоши и богатства. А ещё отчаяния. Накахаре кажется, что комната Дазая пропитана отчаянием. Запах отчаяния исходит из каждого угла и от самого Осаму в частности. Только сейчас Чуя обращает внимание на таблетки от бессонницы на тумбочке, на удивительно изношенный канцелярский нож, будто им пользуются часто. Накахара знает, что пользовались. Ведь Дазай рассказал, что больше предпочитает лезвия. Чуе больно слышать такое от Дазая, но он просит рассказать ещё. Осаму позволяет себе приоткрыть шторку только Накахаре, который прописывает подзатыльник по каштановой голове. Дазай болезненно шипит, бурчит какие-то оскорбления — чисто символически — и улыбается своей широкой улыбкой, от которой Чуе всегда с усилиями приходится сдерживать собственную. Накахаре больно и страшно, но он уже пообещал, что не даст Дазаю умереть, а слов на ветер не бросает. Чуя невнимательно смотрит фильм, стараясь не показывать хоть каплю какого-либо волнения, потому что Дазай до странного нежно перебирает пальцами рыжие кудри. И Чуя это позволяет. Параллельно сдерживается от желания зарыться веснушчатым носом в мягкие каштановые волосы и вдохнуть до горечи родной аромат дома. Дазай всегда пахнет домом, а Накахаре остаётся только удивляться. Осаму тихо смеётся, комментируя очередную сцену в фильме. Чуя закатывает глаза, пока сам улавливает в смехе Дазая излюбленные шелковистые нотки. Накахара расслабленно прикрывает глаза, чувствуя, как наполовину забинтованная ладонь зарывается в его локоны, цвета раскалённой меди, на макушке.***
На залитой светом лампы кухне витает запах свежеиспечённых блинов. Светлые занавесочки легко покачиваются, из-за приоткрытого на проветривание окна. Деревянный стол пока может похвастаться только миской фруктов, но на столешнице уже скапливается немаленькое количество аппетитных блинчиков. Чуя заглядывает на кухню и его тут же заключают в объятия нежные женские руки. — Как твои дела? Как день прошёл? — Коё поправляет свои рыжие волосы с розоватым отливом, собранные в пучок, поглядывая на парня. — Хорошо, мам. — отвечает Чуя сразу на два вопроса и, бросив, что поест позже, идёт в свою комнату. Накахара ненавидит врать своей маме и он не врёт. Всё действительно хорошо. Их отношения с Дазаем почти не изменились. Тот продолжает ходить в школу, шутит такие же шутки про суицид и отмахивается от вопросов про бинты. Как всегда. Глупые подростки смеются, а Чуя смотрит на них немного по-другому и больше не говорит на эту тему. Они ничего не знают. Они не видят настоящего Дазая и то, что подросток с явными проблемами так успешно скрывает. Накахара видит. Он всё знает, поэтому считает их глупцами. Осаму по-прежнему нарекает самым худшим из них. Дазай по-прежнему сидит вместе с Чуей за партой, постоянно раздражает и вызывает в груди необъяснимое тепло. Чуя ненавидит это чувство даже сильнее тупой скумбрии, не заметив, как оно стало привычным. Накахара пишет последнее предложение в тетради по японскому, обращая внимание на мерцающий экран телефона. Рыжий улыбается, тут же подхватывая гаджет и открывает переписку. Пустая тарелка из-под давно съеденных блинчиков забытая стоит на краю стола. Скумбрия: Уже попил молочка и ложишься спать, Чуя-кун?:) 22:34 Вы: Не дождёшься, Осаму. А вот детям в твоём возрасте пора в кроватку в такое время, поэтому соизвольте забыть мой номер и пойти нахуй. 22:34 Чуя улыбается шире, потому что стал чаще называть Дазая по имени. Скумбрия: На твой? 22:35 Чуя злостно сжимает зубы и агрессивно долбит пальцами по клавиатуре, игнорируя покрасневшие кончики ушей. Вы: Долбаёб. 22:35 Скумбрия: И тебе спокойной ночи, Слизняк~ 22:36 Накахара откидывается на спинку стула, несколько секунд просто смотря в экран телефона, где соответствующая надпись оповещает, что контакт был в сети минуту назад. Чуя спокойно поднимается из-за стола, бухнувшись на кровать. Уроки закончены, на теле мягкий плед, а в руке чат с сообщениями Дазая. Накахара поворачивается на бок, скользнув взглядом по прикроватной тумбочке. Телефон через мгновение оказывается там. Чуя зарывается с носом в подушку, вдыхая запах свежих простыней. Видимо, Озаки сегодня меняла, пока он был в школе. Накахара не замечает, как начинают тяжелеть веки, во время ленивых размышлений о пожелании спокойной ночи от Осаму.***
Чуя грызёт ручку, смотря в одну точку. Акутагава бросает на него настороженный взгляд, и прервать мыслительные процессы не решается. В конце концов, пятница, казалось бы, надо радоваться, прыгать от счастья в конце последнего урока и бежать домой на всех парах, кое-как запихнув в рюкзак книги с тетрадями. Но чёртов придурок Дазай скорее действительно сдохнет, нежели заболеет. Жизнь, видимо, решила над ним знатно подшутить, одарив таким крепким организмом. Теперь Осаму расплачивается психикой. Он не попадает на занятия только по одной причине — прогуливает. Зачастую вместе с Чуей, а изредка просит прикрыть его перед учителем. И Чуя бухтит, ругается и бьёт по плечу. А потом всё равно прикрывает. Дазай уговаривает Чую сбежать вместе с ним, обещает очень продуктивно провести время и незамедлительно получает за своё откровенное враньё. Потому что продуктивного там ничего нет. Чуя знает, что они будут шляться по парку, или улочкам, возможно пить какую-нибудь газировку, разговаривать совершенно на любые темы и обмениваться очередными колкостями. Дазай ещё та надоедливая скумбрия, поэтому точно придумает несусветную глупость, на которую Накахара пойдёт. Не без оскорблений, конечно. И обоим это нравится. Иначе они бы не ходили вместе. Иначе Чуя бы не улыбался, а Дазай не смеялся так весело. У Дазая смех мягкий, с бархатными и чуть хриплыми нотками. А ещё очень заразительный. Когда Дазай улыбается, Чуя временами тоже не может сдержать улыбки. Но сейчас место за партой около Накахары занимает сумка, а сам рыжий грызёт ручку и приводит мысли в порядок. Он говорит себе, что всё нормально и Осаму просто опять творит хрень. Чуя внешне успокаивается, перехватывает сумку на плечо и направляется к выходу из кабинета. Накахара спокоен, абсолютно точно не волнуется. Чуя уже облегчённо выдыхает, поправляя лямку сумки. Нервов с этой забинтованной мумией не напасёшься. — Да подожди ты! — Акутагава, согнувшись пополам, хватает Чую за плечо. Парень тяжело дышит, поправляя растрёпанные чёрные локоны и поднимает голову на одноклассника. — А? Что ты...? — Чуя непонимающе смотрит на Рюноскэ в ответ, повернувшись в полуоборота в его сторону. — Накахара, что с тобой такое? Я тебя звал в кабинете, потом пришлось за тобой по коридору бежать, — Акутагава тихо вздыхает, протягивая Чуе телефон. — Вот, ты на парте забыл. — Спасибо... — Накахара забирает телефон, кинув его в карман штанов. Ученики быстро проходят мимо, чуть ли не бегом вываливаясь из главного входа. В голове полный бардак и шум. Неужели Чуя настолько задумался, что даже не заметил как забыл телефон и ускорил шаг? — Не за что, — Рюноскэ коротко качает головой, поравнявшись с Накахарой. — Слушай, с тобой всё нормально? Ты выглядишь каким-то странным. И где твой дружок Дазай? Вы с ним не разлей вода обычно. — Дазай? Да чёрт его знает. — невнятно отвечает Чуя, потупив взгляд в стену, после чего разворачивается и быстрым шагом идёт за толпой учеников к выходу из злополучного здания. И он упускает момент, когда на подобные заявления стал реагировать настолько спокойно. Хотя, стоило кому раньше назвать их с Дазаем друзьями — остался бы без зубов. Это распространялось на всех в школе, кроме Акутагавы и Ацуши. С первым у них с Накахарой общение нормально задалось, а вот второго ударить рука не поднимается. Такой невинный и чистый ребёнок, что чувствуешь себя ужасным грешником, сматерившись в его присутствии. — Что? — Рюноскэ хочет сказать ещё что-то, но отвлекается на беловолосую макушку сбоку. — О, Ацуши-кун... Чуя его не слышит, вылетая на улицу. Свежий весенний ветерок проскальзывает по щекам, легко подхватывая рыжие кудри. Накахара вдыхает полной грудью, лениво шагая по асфальту. Надо просто отвлечься. Перестать зацикливаться на мыслях о Дазае. Чуя думал ему позвонить, или написать, но не хватало ещё, чтобы придурок подумал, что он волнуется. Потому что Чуя абсолютно точно не волнуется. Вообще плевать. Пусть шатается где хочет, не дело это Накахары. Завтра выходные, нужно прийти в адекватное состояние и радоваться, как все нормальные люди. Ключи с звенящим звуком летят на тумбочку. Чуя сбрасывает кеды у входа, проходя дальше по коридору на кухню. В квартире тихо, а значит отец с матерью на работе. Вот и славно. Первым делом посещает рациональная идея поесть. Открыв холодильник, Чуя захлопывает его обратно, откладывая приём пищи на потом. Юноша опрокидывает в себя стакан воды и направляется в комнату. Сумка небрежно летит на стул — долой уроки, сделает позже. У Накахары плохое настроение, когда он в очередной раз перечитывает пожелание спокойной ночи и заглядывает в экран телефона с надписью, что Дазай был в сети вчера вечером.***
Чуя недовольно шипит, ибо яркий свет от смартфона бьёт в лицо. Он встал рано утром, чтобы попить воды и улечься спать обратно в тёплую кровать. Выходные всё-таки, спешить никуда не нужно. Можно позволить себе проспать до самого обеда. Скумбрия: Прости. 2:45 Накахара трёт глаза с неистовой силой, часто моргает и поправляет боксёры. Дазай написал ему в три часа ночи. Сейчас почти шесть утра. С чего бы это? Причём с таким содержанием. Чуя пытается вникнуть хоть в что-то, перечитывая одно единственное слово по несколько раз. А потом его пронзает догадка. Чуя со скоростью света кое-как проходится расчёской по рыжим, спутавшимся за ночь, волосам, натягивает спортивные штаны с футболкой и, закинув телефон в карман, бежит к выходу. В горле накапливается комок, или немой крик. Чуя трясущимися кончиками пальцев завязывает шнурки на кедах — те не поддаются. Накахара матерится себе под нос, судорожно вдыхает воздух, дабы хоть как-то срегулировать дыхание. — Чуя? Что такое? Ты куда собрался в такое время? — Коё выглядывает из-за угла кухни, сжимая в тонких пальцах белую кружку с кофе, над который вздымается лёгкий пар. Женщина зачастую просыпается рано, дабы успеть на работу вовремя. Да и просто привычка, выработанная годами. — Мам, там... Там Дазай и... Я... Не знаю, что с ним... И, мам, мне надо к нему... — Чуя запинается, дёргая ручку двери. Поняв, что это безуспешно, мозг всё же выдал решение провернуть ключ в дверном замке. — Я поняла. Беги. И будь осторожен. — Коё кивает, заметно побледнев. Видеть собственного сына в подобном состоянии для неё крайняя редкость. Раз Чуя так волнуется и спешит, то у него явно на это есть весомая причина. Тем более, бежать к Дазаю в шесть часов утра в субботу. Чуя шепчет тихое «спасибо», вылетая на лестничную площадку. Быстро. Нельзя сбавлять темп. Своей беготнёй по этажам Накахара вполне способен потревожить сон соседей, но ему на это полностью плевать. Дазая не было в школе целый день. Он ничего не писал. Появился только один раз в сети с извинениями. Посреди ночи. Будучи одним в комнате отчаяния. С лезвиями. И Дазай чёртов самоубийца. Чуя нервно дёргается, ринувшись в сторону дома Осаму. Голову заполняет целая дюжина различных мыслей и каждая мрачнее другой. Перед глазами всплывает картинка, как Дазай лежит на полу в своей персональной ванной комнате. Его руки вспороты, из изрезанных вен сочится кровь, а шоколадные волосы рассыпались по белоснежной, идеально начищенной плитке. Накахара яро машет головой из стороны в сторону, прогоняя ненавистные видения. Грудь сдавливает воздух, лёгкие готовы взорваться от настолько настойчивого движения. Чуя не останавливается ни на секунду. Чуть не спотыкается по дороге, но не прекращает усердно перебирать ногами. Кажется, Чуя ещё никогда так быстро не бежал. Дазай чёртов суицидальный семнадцатилетний старшеклассник, а Чуя слишком хорошо умеет себя накручивать. Накахара с виду всегда кажется упрямым, сильным и уверенным. Внутри он не совсем такой и об этом среди сверстников знает только Осаму. Чуя себя накручивает, имеет свои тараканы в голове и комплексы. У Чуи проблемы с агрессией и выражением эмоций. И Чуя сильно волнуется за здоровье Дазая. А Дазай ненавидит себя, всю свою семью и жизнь в особенности. Накахара замечает незнакомую машину около особняка и открытые настежь ворота. Парень без лишних рассуждений врывается во двор, проносясь мимо идеально подстриженных и высаженных деревьев. В висках отдаётся глухими ударами биение сердца, пока Чуя жмёт на дверной звонок, вдавливая указательным пальцем с незаметной для себя силой. — Чуя-кун? — за дверью появляется красивая высокая женщина с длинными светлыми волосами. Она тихо всхлипывает, вытирая носовым платочком с вышитыми синими цветами слёзы под глазами. — Мисс Агата, там... — Чуя пытается перевести дыхание в норму, согнувшись пополам. Только сейчас его настигают последствия такой беготни без правильного контроля дыхания. Кажется, лёгкие рассыпятся на мелкие кусочки, а бьющееся в бешеном ритме сердце вылетит из грудной клетки, пробив несчастные рёбра. — Дазай... С ним всё хорошо? Агата Кристи лишь качает головой, закрывая лицо руками. Раньше, возможно, Накахара бы почувствовал жалость, но в этот момент он думает, что это лицемерие. С тех пор, как Дазай открыл ему свои шрамы, Чуя смотрит на эту женщину с другими эмоциями. Это она виновата. Чуя срывается с места, позабыв о всех правилах приличия. На секунду ему показалось, что Агата улыбнулась уголками губ. Чуя искренне надеется, что действительно просто показалось. Он помнит, где находится комната Дазая, особенно, когда голова полностью отключилась и действуют лишь чистые инстинкты. Накахара не обращает внимание на удивлённый взгляд дворецкого в свою спину. Потому что бежит опять, думая, что такими темпами точно задохнётся и свалится прямо на эту лестницу. Ручка двери податливо опускается и в глаза ударяет полумрак. Чуя закрывает за собой дверь, проходя вглубь комнаты. На кровати видится силуэт человека, рядом с которым стоит капельница. Дазай выглядит истощённым, уставшим и в целом точно как мумия. Накахара тяжело, а в тишине комнаты ещё и невероятно громко, дышит, приблизившись к кровати одноклассника. — Ты... Ты идиота...кусок. — Чуя судорожно выдыхает, хватаясь рукой за футболку в зоне груди. Дазай поворачивает на него голову и теперь уже приходит его время молчать. Осаму смотрит странным, не читаемым взглядом, будто сквозь. Чуе становится жутко от такой реакции, из-за чего прежний пыл сходит на нет. Он аккуратно опускается на кровать рядом с Дазаем, перехватив чужие худощавые плечи в свои крепкие ладони. — Дазай...? Ты слышишь меня? — спрашивает Накахара, в ответ получая лёгкий кивок. — Хорошо... Ты знаешь, кто я? — снова кивок. Чуя нервно смеётся, пытаясь не отводить взгляд от глаз Дазая. Славно. Не хватало ещё, чтобы было как в этих, блять, подростковых сериалах с внезапной амнезией перед счастливым будущим. Это не сериал, а реальная жизнь, поэтому во всём можно разобраться на месте и не тянуть двести серий. Тут, с подобными глупыми мыслями на нервной почве, Чуя замечает таблетки на прикроватной тумбочке. Очень много таблеток. Точнее, пустых блистеров из-под препаратов. Цепочка складывается моментально. Чуя опять начинает дышать чаще, только уже от злости. — Чёртов подонок... — Накахара смотрит на лицо друга, злобно блеснув голубыми глазами. Пальцы агрессивно сжимаются на плечах. А Дазай молчит. Он смотрит до ужаса безразлично и молчит. — Язык откусил, когда таблетки глотал, долбанутый суицидник? — Чуя переходит на угрожающий шёпот, сдерживаясь от желания влепить Дазаю звонкую пощёчину. Только на время. Чуя хочет слышать объяснения. Но в ответ Чуя слышит тишину и теперь его это по-настоящему настораживает. Осаму молчит. Да быть того не может. Дазай травит шутки, очень выводит, смеётся, постоянно что-то говорит без умолку и то, что происходит сейчас ему совершенно не подходит. Что-то явно не так. — Не молчи, скажи уже что-нибудь. Иначе выбью всю дурь прямо здесь. — Накахара заметно ослабляет хватку, несмотря на собственные слова. Дазай ничего не отвечает. — Эй, что с тобой? — Чуя хмурит брови, сводя их к переносице, и трясёт Дазая за плечи. Сильнее с каждой минутой затяжного молчания. — Он с того момента, как его откачали такой, дорогой. — Агата бесшумно вливается в комнату, шмыгнув носом. Чуя вздрагивает, пожалуй, впервые замечая, насколько незаметно передвигается эта особа. Он переводит вопросительный взгляд на Кристи, поднимаясь с кровати. — В каком смысле? — Накахара спрашивает, пока сам думает, что слышать ответ не горит желанием от слова совсем. — Ох... — Агата вымученно вздыхает, сжимая носовой платочек в изящных пальцах. Чуя еле сдерживается от того, чтобы не скривиться. И как раньше только можно было не замечать эту наигранность? Чуя был слеп. Теперь он это прекрасно понимает. — Осаму, мой мальчик... Не разговаривает с момента пробуждения. Врачи сказали, что это может быть на психологическом уровне, ведь со связками повреждений никаких нет... Мисс Кристи тихо плачет, отворачиваясь в противоположную сторону. Возможно, она хочет, дабы Накахара обратил внимание на бедную женщину в непростой ситуации и пожалел. Чуя об этом не думает. Чуя тоже молчит и сжимает руки в кулаки. Короткие ногти сильно впиваются в кожу ладоней, отдаваясь глухой болью.***
За окном скапливаются тучи, закрывая собой солнце. Дождь особо не намечается, однако от тусклой погоды настроение лучше не становится. Дазай поглядывает в сторону матери, которая сидит рядом на кровати и приводит волосы расчёской в порядок. Надо же, буквально минут десять назад рыдала, а сейчас сидит как ни в чём не бывало. Дазай думает, что она похожа на ядовитого паука, что пускает свой яд по тонким венам и, вцепившись выбеленными зубами в глотку, затаскивает под свой контроль. Осаму ненавидит всё вокруг. Ненавидит собственную мать, включая её невообразимое лицемерие и ложь. Но Дазай и сам лицемерный лжец. Поэтому среди всего изобилия людской грязи больше всего ненавидит себя. — Ну что же ты так, Осаму. Почему заставляешь дорогую матушку расстраиваться? — Агата улыбается уголками губ, ласково проводя ладонью по мягким шоколадным локонам сына. Осаму сдерживается от того, чтобы вздрогнуть. Нельзя показывать свою слабость. Только не ей. Он молчит, делая настолько непринуждённый вид, что можно было бы поверить в его подлинность. Агата не верит. И они оба это знают. Хотя всё равно продолжают цирк. Агата играет роль хорошей матери, а Дазай играет роль идеального сына. В их семье по-другому не бывает. И Осаму искренне удивляется, когда видит обстановку в доме Накахар. Там нет фальши, это кажется странным, ведь Дазай к такому не привык, но таким правильным, что невольно улыбаешься. Комната Чуи не пропитанна отчаянием и Дазай хочет остаться вместе с ним. Потому что от Чуи пахнет домом куда больше, чем от собственной комнаты. — Ладно, отдыхай. И помни, что мама очень ждёт твоего скорейшего выздоровления. Ты ведь не хочешь разочаровать свою маму, как твой ужасный отец, правда? — Кристи поднимается с кровати, выпрямляясь на ноги. Её улыбка становится шире. Агата уходит из комнаты, мягко прикрывая за собой дверь. Дазай абсолютно не шевелится, пустым взглядом разглядывая через окно, как садовник Масуми подстригает куст в саду. Матери слишком не хочется прикладывать каких-либо усилий, для поддержания хорошего состоянии сада, поэтому наняла для этого садовника. Эта женщина вообще не любит прикладывать усилий самостоятельно. Ей нравится больше всего лишь смотреть на готовую идеальную картинку. Порой, Осаму чувствует себя какой-нибудь картиной в коридоре, которую покупают для галочки, дабы украсить интерьер. Вещица красивая на первый взгляд, но по существу абсолютно бесполезная. На шее Дазая следы от тугой верёвки, на его запястьях шрамы от глубоких порезов кухонного ножа, а на израненном сердце выгравирована фраза «должен». Улыбайся, слушайся мать, не перечь, учись на отлично, будь во всём безупречным. Старайся больше, того, что ты делаешь недостаточно. У Дазая желудок сводит от кучи выпитых таблеток. Дазай ничего не говорит с момента, как вышел из той комнаты. При больших оплошностях, или просто в плохом настроении, мать запирает его в тёмной комнате. Подумать над своим поведением. Осаму уже привык, ему не так уж страшно, несмотря на собственную фобию закрытых пространств. Она не полноценная, так как Дазай боится лишь закрытой комнаты на первом этаже дома в конце коридора. Комнаты, из которой выбраться самостоятельно не представляется возможности. Дазай чувствует себя зверьком в клетке. У Осаму на спине больше не болят следы от ударов линейкой, а значит всё это ерунда и можно пережить. Дазай пытается убить себя уже в третий раз, думая, что хотя бы сегодня получится. Не повезло. Осаму задумывается, что молчать не такой уж и плохой вариант. В глубине души он даже рад такому раскладу. Он не притворяется, а на полном серьёзе не в силах выдавить из себя какой-либо звук. И Дазай не считает это чем-то плохим. Ведь, в конце концов, быть идеальным сыном куда проще без возможности говорить. Может, хотя бы так Агата перестанет висеть над его жизнью огромным контролирующим грузом, дёргающим за ниточки паутины собственноручно рождённую марионетку. Осаму нет необходимости говорить. Зачем, если это только облегчит окружающим жизнь и ему в том числе? Настоящего понятия идеального не существует. Только фальш. Если что-то кажется идеальным, то оно пропитано фальшью и ложью. Дазай чувствует вину и ему искренне жаль, что Чуя выбрал в качестве друга именно его. В груди у Осаму слишком много новых чувств, возникающих при контакте с Накахарой. Дазай Осаму привязан к Накахаре Чуе невидимыми путами, что прочнее любых крепких верёвок на его шее. Ведь только с Чуей Дазай чувствует себя настолько живым человеком.***
Дазай не ходит в школу уже на протяжении четырёх дней и Чуя думает, что это длится как четыре года. Для него эти дни мучительно долгие. И, что самое главное, заполненные тишиной. Чуя часто говорил Дазаю заткнуться и помолчать несчастные пару минут, но сейчас он приходит к нему домой каждый день и просит сказать хотя бы слово. Чуя старается вести себя как всегда, что-то рассказывает, не замолкает ни на секунду. Осаму на второй день стал более оживлённым, отвечая на все слова одноклассника кивками, простыми жестами и короткими записками на листе бумаги в парочку слов. Выражение лица приобрело прежние эмоции. Чуя тоже не ходит в школу. Коё прекрасно видит состояние сына вне компании Осаму, поэтому разрешила последние школьные деньки благополучно прогулять. Весна стремительно уступает своё место лету. Они смотрят фильмы, Дазай привычно перебирает волосы цвета раскалённой меди, однако не слышится больше от него никаких неуместных комментариев. Не слышится задорный смех, а Накахара не даёт подзатыльник за попытки помешать просмотру. Чуя делает вид, что всё хорошо и как обычно, что ничего такого не происходит, но в глотке становится ком каждый раз, как только он улавливает тихий хрип из уст Осаму, вместо нормального слова. Чуя искренне хочет, чтобы всё было хорошо и как прежде, но как только он оказывается дома, мать нежно прижимает его к себе. Чуя не плачет, потому что для всех он должен оставаться сильным. Коё гладит по голове, целует в макушку и шепчет, что всё будет хорошо. А ещё делает вид, что совершенно не слышит одинокий сдавленный всхлип. На пятый день Накахара несёт Дазаю крабовые палочки в рюкзаке и бутылку с колой, выпивая свою по дороге. Агата следит за рационом Осаму слишком хорошо и приходится делать это незаметно. Стоит только видеть каким довольным становится личико Дазая, когда в поле его зрения попадают крабовые палочки. Чуе иногда кажется, что у всех нормальных людей около шестидесяти пяти процентов воды в организме, а у Дазая это крабы. Причём в любом виде. — Хей, скумбрия, смотри, что я принёс. — Чуя кидает в Дазая, сидящего на кровати, пачку крабовых палочек и ставит бутылку колы на тумбочку. Осаму пару секунд смотрит на предмет в своих руках, после чего поднимает на друга счастливый взгляд. Его глаза большие, карие, и Чуе они всегда нравились. На Чую они всегда смотрели по-особенному, не так как на других. Накахару грела эта мысль, заставляющая в груди ворошиться что-то приятное и тёплое, и кончики ушей предательски краснеть под рыжими кудрями. Но эти глаза смотрят пусто и устало. Дазай устал от жизни, а у Чуи сдают нервы. — Что, даже спасибо не скажешь? — выплёвывает Накахара, намного более ядовитым тоном, чем планировалось. Не следовало такое говорить, но он чертовски сильно устал. Осаму беззвучно приоткрывает рот. Выглядит удивлённым. Чую это, почему-то, выбивает из колеи ещё больше. Тишина давит тяжёлым камнем на плечи. Она заполняет голову беспокойными мыслями. Тишина убийственная вещь. Раньше Чуя этого не знал и предпочёл бы никогда не получать подобное знание. — Бесишь, придурок, — Накахара шипит жалобно и злобно одновременно, падает на кровать рядом с Дазаем и неожиданно обнимает. Чуя опускает голову на плечо озадаченного Осаму, который не понимает куда деть себя и свои руки в частности. — Как я тебя ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, слышишь меня? Я тебя ненавижу, Осаму. Боже, пожалуйста, скажи уже хоть что-нибудь... Чуя с силой сжимает ткань тонкой футболки на боках Дазая, яростно потираясь носом о его шею. И тут Дазай начинает осторожно гладить Накахару по голове, практически невесомо целуя в висок. И молчит. У Чуи наворачиваются слёзы на глазах, он прячет выражение лица в надплечье Осаму, прижимаясь до невозможного близко. Кажется, сейчас сожмёт рёбра настолько сильно, что те попросту сломаются под таким давлением. Распадутся на тысячи маленьких кусочков, врезаясь острыми концами в сердце Чуи, раздирая грудную клетку в агонии. Накахару мелко трясёт. Это страшно. Ведь Дазай не разговаривает почти неделю и Чуя не знает, что ему делать. Это больно, когда твой близкий человек пытается убить себя и замолкает. Больно, когда ты не можешь слышать его голос и переслушиваешь искажённые голосовые сообщения в переписке, только для имитации. Для успокоения и обмана себя. Чуя говорит все четыре дня, что всё хорошо, ибо всё очень плохо. Накахара сильный. А ещё он тоже человек и у него сдают нервы. Чуя подросток с горячей кровью и слезами. Дазай гладит его по спине, неуверенно зарывается носом в волосы и виновато зажмуривается. Чужой всхлип болезненно режет уши и сердце. Эти ощущения гораздо хуже спазмов в испорченном таблетками желудке.***
Кеды пинают камешек на асфальтированной дороге. В душе господствует только одно чувство — стыд. Чуя поддался эмоциям и позволил истерике вылиться наружу. Чуя плакал на плече Дазая и теперь ему стыдно. На самом деле, навязчивая идея свернуть обратно к себе домой очень активно крутится в голове. Накахара её усердно подавляет. Оставлять Дазая одного плохая идея. Чуя не знает откуда такая уверенность, однако проверять свою догадку не горит желанием. Чуя сорвался и теперь ему стыдно, но Дазай ничего не говорит уже шестой день и это волнует его намного больше. У Дазая голос бархатный и мягкий, и Чуя уже не может без него. Накахаре кажется, что он медленно умирает, из-за ненавистной тишины, которой плевать на судьбу двух подростков. Тишина нависает над ними тёмной дождливой тучей в яркий солнечный день, обдавает порывами холодного ветра, ледянящими кожу, и беззвучно смеётся над истерикой рыжего школьника. Чуя это практически слышит, поэтому хочет раскрошить тишину до последней капли. Накахара думает, что Дазай чёртов суицидальный ублюдок, тупая скумбрия, ходячая мумия и ещё куча подобных оскорблений. И Чуя не представляет себе жизнь без голоса Осаму. Чуя подходит к дому Дазая, тяжело вздыхая. Он заставляет себя собраться, дабы снова быть сильным в чужих глазах. Больших таких, карих и блестящих. Те Накахаре нравятся почти также сильно, как голос, но, конечно, юноша никогда в этом не признается. Чуя вообще много чего умолчал и теперь расплачивается за свои ошибки. А Карме легко судить, она не видит всей картины полностью. Она не знает, какие чувства можешь перенести, когда осознаёшь, что на школьного друга-врага хочется не просто смотреть, а и целовать. Сердце разрывается в клочья, стоит только увидеть побитого жизнью Дазая, одиноко сидящего в своей кровати. Без возможности озвучить. Чуя тоже не озвучивает свои переживания, но не потому что не может физически. Не может собраться. А Карме всё равно. Ей легко судить со своей колокольни. Накахара вяло поднимает голову, с удивлением замечая, что у ворот дома стоит Дазай. Он замедляет шаг, не сводя взгляд с Осаму. В целом, выглядит тот не очень. Будто волнуется. Встречать вышел? Зачем? Чуя непонимающе моргает. Первой мыслью было то, что ему это просто видится. Галлюцинации на нервной почве появились. Потому что Осаму не только не говорит все эти дни, а и не выходит со своей комнаты. Накахара подходит ближе, тыкнув Дазая в бок. Тот остаётся на месте, не думая рассыпаться и освобождать путь. Не показалось. Чуя поднимает на него свой взгляд с немым вопросом. — Привет. Давно не слышались. — Осаму вяло улыбается уголками губ, склонив голову чуть на бок. Его голос хрипит и непривычно искажается, из-за длительного молчания, но он есть. В голубых глазах читается столько эмоций за несколько секунд, что Дазаю становится неловко. А потом Чуя громко, с заметным облегчением, выдыхает, протягивая к Осаму трясущиеся руки. Шатен удивлённо вскидывает бровь, послушно подходя ближе. И, когда Дазая заключают в крепкие объятия, хочется кричать от счастья. Впрочем, не только это. Дазай обхватывает ладонями щёки Накахары, осторожно прижимаясь своими губами к его. Чуя широко распахивает глаза, не в силах даже пошевелиться. А потом отвечает, не обращая внимания на алеющие щёки. Дазай думает, что безнадёжен. В любви так точно. Настолько, что заставляет Чую плакать, грустить и сильно уставать. Дазая ненавидит собственная мать и ей было бы проще воспитывать идеального сына без возможности перечить. В этом он её поддерживает, ведь себя ненавидит в первую очередь больше всего. А Чуя плачет, так как хочет услышать его. Осаму не может сопротивляться сильной энергетике этого слизняка. Накахара правда ждёт, а значит весь оставшийся мир может отойти на второй план. Дазай наконец-то за шесть дней сказал хотя бы парочку слов. И Чуя думает, что впервые в жизни от настолько широкой улыбки начали болеть скулы.***
Солнечный свет так и норовит пробраться своими лучами в комнату, но шторы, которые закрывают собой окно, настойчиво не дают это сделать. Обычное солнце сдаётся, позволяя комнате погрузиться в полумрак оттенка штор. Дазаю кажется, что солнце не там, на улице, где ходят люди, вокруг проносится жизнь, а солнце прямо здесь. Солнце лежит под его грудью, играет лёгкой улыбкой с невероятно милыми ямочками и вполне способно сжечь своим свечением полностью. Осаму касается рыжих локонов своего личного солнца, наматывая их на худые пальцы, и чувствует себя выжженной дотла травой. И думает, что это чувство ему нравится. — У тебя красивая улыбка. — Дазай улыбается, устраиваясь головой на подушке поудобнее. Кончики прохладных пальцев задевают тёплую шею, из-за чего Чуя слегка вздрагивает, при этом не ощущая дискомфорт. — Ты это уже говорил. — отвечает Чуя, улыбаясь чуть шире. Он наивно надеется, что Осаму это не замечает. Но тот смотрит внимательно и пристально, цепляет взглядом каждую незначительную деталь в виде полупрозрачных веснушек на любимом лице в зоне носа и щёк, или припухших от поцелуев губ. — Когда? — Пять минут назад. Дазай тихо смеётся, а Чуя прижимается ближе к его груди, улавливая аромат кожи. Рыжий тычется носом куда-то в шею, смазанно целуя. Осаму подставляет губы, самодовольно усмехнувшись. Накахаре хочется дать наглой скумбрии подзатыльник, но получается только закатить глаза. С такой яркой улыбкой подобный жест совсем не кажется негативным. В комнате Чуи Дазай спокойно лежит без лишних, раздирающих израненное сознание, мыслей. Комната Чуи насквозь пропахла запахом владельца в перемешку с лёгким шлейфом одеколона. Накахара любит пользоваться духами. Если глянуть ближе к шкафу, то можно заметить полочку с аккуратно выставленными стеклянными флаконами. У Чуи комната небольшая, куда меньше комнаты Дазая. И Осаму чувствует себя здесь куда свободнее, чем в своих хоромах. На одноместной кровати немного тесно, так что им приходится прижиматься ближе друг к другу. Обоим это нравится. — С начала учебного года можно будет выдохнуть с облегчением. Мне вот-вот будет восемнадцать и мать больше не сможет меня контролировать. Сбегу от неё. — Дазай мечтательно улыбается, покрывая поцелуями лоб и щёки Чуи. — Мг, обязательно. Тогда от меня не отвертишься. — Накахара фыркает, прикрывая глаза, и с удовольствием подставляет лицо под губы Осаму. Дазай смеётся — мягко, с бархатистыми нотками, и Чуя думает, что ему безумно сильно не хватало этого смеха. Дазай снова озвучивает свои мысли, рассказывает какие-то глупые истории, травит несмешные шутки, и Накахара слишком рад. Они много целуются, кусаются и проходятся языками по губам друг друга, зализывая образовавшиеся ранки. У обоих опухшие губы, горящие от бесчисленного количества поцелуев, которое увеличивается каждую минуту. Их пальцы и ноги переплетаются между собой, пока внутри расползается что-то сладкое, вязкое и тёплое. Оно разливается в грудной клетке, проникая в самое сердце вместе с кровью по венам. Словно мёд, нагревшейся на солнце. Пульс явно учащённый. Им это не мешает от слова совсем. У них теперь совместное время и совместная жизнь. И оба думают, что всего времени мира не хватит, чтобы этим вдоволь насладиться. Потому что Дазай жадный, первый тянется за очередным поцелуем, прижимается к губам, и попутно хихикает, когда проникает языком в чужой рот. Чуе хочется его откусить и притянуть к себе ближе одновременно. Чуя ему тоже в жадности не уступает. — Чу, а где мы жить будем, когда в университет поступим? В общежитии ютиться? — Дазай выгибает бровь и совсем не выглядит как тот, кто против такого расклада. — Мои родители собираются на твой день рождения, в честь поступления в университет и начала отношений, подарить нам квартиру. — Накахара неловко мнётся, сжимая Осаму в объятиях чуть сильнее. Они ещё не знают, что на днях будут собирать вещи. Родители Накахары купили им билеты на поезд в деревню, к бабушке. Аргументом служила острая необходимость в нормальном отдыхе. Без семьи Осаму и вечных переживаний Чуи каждый раз, когда тот уходит к себе в поместье. — Ты волнуешься по этому поводу? — Дазай знает, что волнуется, но всё равно спрашивает. Чуя думает, что приносит близким людям слишком много проблем, а в особенности своим родителям. Осаму уверяет, что такого быть не может. — Скорее да, чем нет... — Мы найдём подработку и всё им вернём. — Ты серьёзно? — Конечно. А я оборву все связи с матерью и больше не уйду от тебя, Чуя. Дазай настойчивый и убедительный, а Чуе просто сложно ему отказать. Накахара коротко кивает, пряча выражение лица в надплечье Осаму. Дазай ведёт пальцами по лопаткам Чуи, поглаживая ладонью спину. От прикосновений Дазая по всему телу проходятся приятные мурашки. И Чуя опять улыбается до ушей.***
Солнечные лучи легко скользят по шоколадным вьющимся локонам и Чуя думает, что шоколад с карамелью очень даже неплохой. Чуя не знает откуда такие глупые мысли, но он счастлив и разрешает себе думать о чём угодно. Лёгкий летний ветерок проходится по щекам, щекоча кожу и давая ей немного блаженной прохлады. Трава — зелёная-зелёная — также щекочет кожу на щиколотках. Поле переливается разными красками, из-за мелких цветочков. Преобладающий цвет — свежий зелёный. И Чуя думает, что это цвет лета. На забинтованном теле Дазая лёгкая расстёгнутая рубашка с короткими рукавами, а на лице широкая улыбка. Его ладонь нежно сжимает ладонь Накахары, поглаживая большим пальцем тыльную сторону. Солнце припекает прямо в открытые макушки. Тут остаётся лишь виновато усмехаться. Бабушка же просила шляпы надеть. Но Дазай с Чуей — влюблённые подростки с горячей кровью. А значит им всё нипочём. Даже палящее летнее солнце. Вокруг тихо, ни души не прогуливается по окрестностям и Чуя ощущает, будто они владельцы этого поля. Не так далеко виднеются несколько больших деревьев, под тенью которых было бы неплохо спрятаться от июньского солнцепёка. Туда, собственно, они и направляются, еле перебирая ногами в открытых сандалиях. Не потому что устали, а потому что им некуда спешить. — Знаешь, Чуя, тебя ведь в университет могут не пустить. — вдруг начинает Дазай, лукаво улыбаясь. Он смотрит на своего парня, зажмурив один глаз. — С чего это? — отзывается лениво Накахара, сдувая выпавшие пряди из низкого хвоста со лба. — Ну, тебя ведь могут за школьника принять. На студента ты не слишком смахива... — Осаму не успевает закончить очередную издёвку, получив слабый подзатыльник. Не всерьёз, так, чисто профилактически. Дазай тихо смеётся и Чуе кажется, что солнце по сравнению с ним — просто тусклое бесформенное нечто. — Завались. Смотри не сдохни на своём литературном, или как его там. А то я по частицам тебя собирать не буду — оставлю на произв... — Чую обрывают мягким поцелуем в губы и лёгким надавливанием подушечками длинных пальцев на скулы. Осаму с улыбкой отрывается от излюбленных губ, коротко чмокнув напоследок. Вид такой самодовольный у паршивца, что непонятно чего хочется больше — ударить с кулака в рожу, или притянуть за воротник и впиться в губы более настырно, царапая зубами. — Бесишь, придурок. — бубнит Накахара, отводя взгляд в сторону. Рядом с каким-то цветком пролетела пчела, смешиваясь своим жужжанием с звуком тихого ветерка. — Я тебя тоже люблю, слизняк. — Дазай усмехается, скользнув рукой на талию Чуи. Знает, что получит за это. Но улыбается так ярко, что Чуя планирует перенести свою месть на потом. За их спинами располагается двухэтажный дом бабушки Накахары. Там просторно, хорошо и пахнет свежей выпечкой. А волосы Чуи пахнут домом и Дазай удивляется каким образом умудрился так быстро переметнуться из крайности в крайность. С Его Чуей по-другому не бывает. Накахара пишет сообщения матери каждый день и каждый раз оповещает, что всё хорошо. Чуя ненавидит врать своей маме, чего и не делает. Ведь всё действительно хорошо.