Незваный гость

— Ну вот что, по-твоему, есть магия?! Виктор разглядывал каждое дерево, что встречалось ему на пути. Какой-то житель сказал, что около самого высокого дерева в лесу и живёт Джефферсон. Чудаковатый Шляпник, путешественник по мирам, как угодно, появлялся в мыслях Виктора последние два года. Каждый день перед сном, каждое утро, каждый дождливый вечер. Воспоминания четко всплыли в голове Франкенштейна, будто все произошедшее случилось буквально минуту назад: Виктору семнадцать, он только начал интересоваться наукой, как вдруг в его жизни появился пятнадцатилетний сумасшедший из другого мира. Слишком цветной, слишком безумный. Но молодым людям пришлось сдружиться, ибо Шляпник тогда исполнял свое первое в жизни задание, из-за которого безумцу пришлось несколько недель провести в сером мире. Джефферсон вечно все портил, лез во все эксперементы, иногда мог сломать что-нибудь. И Виктор злился. Очень злился. Но Шляпник лишь разводил руками, никогда не извиняясь. Франкештейн несколько раз выгонял Безумного, но последний вечно возвращался. Отец с братом не знали о госте, Джефф жил около лаборатории Виктора, куда никто не заходил без разрешения. Так Джефферсон прожил в особняке Франкештейнов два месяца, а после пропал, даже не попрощавшись. И Виктор был безумно этому рад. — Ну как, что. Что-то волшебное. Иногда светлое, иногда темное. Вот только не надо на меня, как на идиота смотреть! Магией владеют все, просто некоторые это отрицают. Как ты, к примеру. Держу пари, ты тот ещё волшебник. Их история продолжилась лишь спустя два долгих года, когда они совершенно случайно пересеклись все в том же черно-белом мире на похоронах Герхарда. У Шляпника снова было задание, а Виктор и видеть его не хотел. Жить Джефферсону пришлось в гостинице, ибо Франкештейн наотрез отказался впускать Безумца в свой дом. Но, как не крути, пересекаться им пришлось. Пусть и не так часто, как в предыдущий раз. Джефф просто выполнял свою работу, а Виктор старался не обращать внимания на иногда ищущего что-то в земле безумца. Но вечно игнорировать бы не получилось. Мало помалу, Виктор стал привыкать к жителю другой реальности. Пусть в дом все ещё и боялся пускать. Больно большой риск остаться без дома вовсе. — Я учёный, Джефферсон! И никак иначе! Их общение продолжилось. Виктор потихоньку начал понимать безумие Джефферсона. Учёному стало интересно это странное поведение. Что у этого Шляпника в голове? Никто не мог понять, похоже, даже сам Шляпник. И Виктор уже со смехом смотрел на роющего землю ложкой в поисках чего-то Джеффа. Эти голубые глаза словно светились в темноте. И Франкештейн стал чертовски зависим от них. Да и вообще, Виктору начали нравится некоторые цвета. Учёный уже с лёгкостью мог назвать свой любимый цвет. Голубой. Такой волшебный, который заставлял Франкештейна покрываться бесцветным румянцем. Но даже при этом парни старались издеваться друг над другом при любых обстоятельствах, скрывая всю симпатию. Это было своеобразным весельем. И Вик даже научился понимать Джеффа с полуслова. Даже после окончания задания Шляпник продолжал общение с занудным учёным, который уже даже против не был. — Когда ты уже поймёшь, что твоя наука — скучный бред... Виктор начал понимать, что влюблен, далеко не сразу. Сначала он списывал все на банальный интерес к жителю другого мира. Но потом это контролировать стало просто невозможно. Франкештейн запирался после каждого слова, не знал, куда смотреть, стоило Шляпнику начать разговор. И ведь выкинуть из головы мысли о том, какой Джеффесон красивый, какой у него бархатный и приятный голос, просто невозможно было! Шляпник сам с ума сошел, так ещё и Виктора свёл. Вот мерзавец... Но это безумие было великолепно, как и эти бездонные голубые глаза, освещающие весь этот чёрствый серый мир. Виктору, наконец, начала нравится его жизнь. Ведь в ней был Шляпник. Такой светлый, такой безумный... Франкенштейн никогда таким не был и уже не будет. И Виктор представить боялся, что когда-нибудь Джефферсон перестанет навещать этот мир, и серый цвет вновь поглотит душу ученого. И все будет, как раньше. Никаких красок, только скучные опыты и... Да, такое возможно, Виктору стала скучна наука. По сравнению с голосом Шляпником все эксперементы были просто рутиной. Пусть раньше Франкештейн и горел желанием сидеть в лаборатории целыми днями. Но люди меняются. — Только не нужно обижаться... Я рассуждаю логически. Без науки тебе бы сейчас было негде жить. Все вокруг создано человеком с помощью науки. Их первый поцелуй произошел самым глупым образом. На кладбище, когда Шляпник снова пытался найти что-то в земле. Виктор, как всегда, смеялся и не мог оторваться от такого милого зрелища. Джефферсон ругался на непонятном никому языке и психовал, словно маленький ребенок. А Франкенштейн стоял в стороне, пытаясь не встречаться взглядами с объектом своего обожания. И, вроде бы, все, как всегда, ничего удивительного не должно было произойти. Но самый напряжённый момент, как обычно бывает, наступил совершенно случайно. Виктор просто вызвался помочь другу, который уже успел обматерить все существующие миры, пока рылся в земле. На вопрос "Что ты ищешь?" Джефф лишь недовольно промычал что-то и, не отрываясь от поисках, жестом подозвал к себе Виктора. Учёный послушно подошёл и наклонился, начав рассматривать землю точно также, как это делал Безумный. Но потом, всё-таки, случилось страшное. Взгляды пересеклись. Виктор готов был поклясться, что Джефферсон в миг покраснел. И это показалось учёному забавным, пусть он и сам стоял весь красный (просто из-за отсутствия цветов этого видно не было). И сначала Виктор надеялся, что они просто разойдутся и забудут обо всем, но потом Безумец выпрямился и чуть ближе подобрался к Франкештейну. Словно специально... И Виктор уже не мог сдержаться. И в тот момент весь мир стал куда более красочным. Шляпник не стал сопротивляться, словно был даже не против того, что его целует другой мужчина. Франкештейн не мог описать словами те ощущения, будто он соприкоснулся с чем-то волшебным. С чем-то нереальным. И, черт возьми, учёный потерял весь контроль над своим телом. Его руки обхватили лицо безумца и с невероятной нежностью, что была нехарактерна для Франкенштейна, начали гладить эти горячие щеки. Лишь отдалившись, Виктор понял, что совершил огромную ошибку. Хотя эти голубые глаза так горели, с таким удивлением смотрели на ученого... Но Джеффесон тут же убежал, забыв о своем странном занятии, пока Виктор продолжал стоять на кладбище и рассматривать землю. Ему было стыдно. Но, в то же время, Франкештейн был просто счастлив, что осмелился, наконец, поцеловать этого чудного странника по мирам. — А я лучше на улице жить буду. Твое черно-белое сознание вообще перестало в магию верить, ну как так... Общение не прекратилось, наоборот, молодые люди начали все чаще и чаще видеться. Шляпник рассказывал Виктору о своих путешествиях, да и просто о себе, а учёный тихо слушал, наслаждаясь присутствием этого безумца. Иногда Джефферсон не давал Франкенштейну и слова вставить, но учёному и не нужно было. Ему просто нравилось слушать. А Джефф любил говорить. И где эти двое нашли друг друга?.. В некоторые уж слишком дождливые дни Виктор мог впустить себе в дом Джефферсона, так как в гостиницах обычно не заботились о здоровье клиентов. Всем было плевать, откровенно говоря. Иногда могли попасться номера с дырами в стене, и это считалось совершенно нормальным. А Франкештейну вовсе не хотелось, чтоб его лучший, можно сказать, друг, больной выполнял свою работу вора, ибо судя по рассказам, выходных у него не бывало никогда. А в особняке Франкештейнов всегда было тепло, и переживать из-за того, как согреться, не стоило. Правда рядом со Шляпником Виктору становилось куда теплее... Даже жарко, можно сказать. И каждую ночь, что Джефферсон проводил в огромном имении, Виктору приходилось спать с открытым окном. — У тебя этого создания вообще нет, Джефф... Виктор все ближе и ближе к цели. Дом Шляпника не изменился. Все тот же небольшой особняк где-то на окраине Зачарованного леса. Франкенштейн всем сердцем надеялся, что Джефферсон именно там, не в Стране Чудес. Но знать наверняка нельзя было, все же, у Шляпника не бывало выходных. Последние два года молодые люди не виделись, и Виктор не был уверен даже в том, что Безумец его помнил. Но все равно, он шел по цветному миру, от которого жутко болели глаза, и просто надеялся, чего раньше просто не умел. Его научил Шляпник. — Значит без сознания куда лучше, раз уж с ним ты увлекаешься всякой наукой. Виктор с рождения любил рисовать, и получалось у него даже неплохо. И, в основном, рисовал учёный редко, и только то, что считал безумно красивым. Джефферсон походил под эти характеристики безоговорочно. Каждое действие Шляпника Франкештейн старался зарисовать, и при этом ещё и передать всю красоту безумца. Его улыбку, сияющие глаза, вечно растрёпанные волосы. Но на бумаге это получалось не так идеально, как в жизни. Не так безумно, не так красиво. Безусловно, получалось у Виктора хорошо, но он не мог передать все великолепие, которое он видел в Джефферсоне. Другие бы, может, и сказали бы, что рисунок ученого очень похож на Шляпника в реальности, но ведь это не так. Не тот уровень. Безумие нельзя изобразить, безумием нужно заболеть. — Ну все, не злись. Будешь чай? Два года... Уже проклятое число для Виктора. Да года Джефферсон не появлялся на пороге Франкештейна и ровно столько же им было предназначено, чтобы знать друг друга получше. А потом Шляпник опять пропал. Просто не появился на месте, где появлялся регулярно. И спустя неделю не появился. И спустя месяц... Виктор был ужасно взволнован. Но потом стало ясно, что Джефферсон просто... Занят? Да, опять работа, времени на какого-то серого зануду просто нет. И уже не будет. И все заново, проклятие двух лет. Долгие два года Виктор не мог видеть голубые глаза, принадлежащие Безумному из всех безумных. Самой яркой личности в жизни Виктора. Самому лучшему другу, которого ученый успел лишь единожды поцеловать. И эти два года стали настоящим адом. Не было цели в жизни, не было причин жить. Не было ничего яркого, приносящего чертовому миру краски. — Ты издеваешься?! Думаешь, я умею отказываться?! Дверь все ближе, а дыхание будто с ума сошло. Ногами словно кто-то управлял. Виктор не мог идти быстрее, специально оттягивал самый неловкий момент. Когда придется постучать, и снова увидеть эти глазки. Франкештейн все готов был отдать, лишь бы просто выпить чай в компании Шляпника. В компании друга, которого учёный любил. И не представлял свою жизнь, если бы когда-нибудь в его дом не ворвался странник по мирам. Такой странный, такой цветной. Но Джефферсон вряд ли вспомнит Виктора, слишком долго они не виделись. Возможно, Джефф и не захочет вспоминать. Но вот, катастрофа неизбежна, нужно было постучать. Идти некуда, дверь находилась чуть ли не вплотную к лицу Франкештейна. Гребаное волнение... — Ну все, все, идём. На улице уже холодно становится. Не хватало ещё, чтоб ты заболел. Стук в дверь, гробовая тишина в ответ. Франкештейн прислушался, но так ничего и не услышал. Похоже, никого дома не было. Повторная попытка тоже не увенчалась успехом. Так тихо, словно особняк уже не первый день был заброшен. Что ж, все надежды Виктора наконец увидеть Шляпника разбились о каменную стену. Учёный опоздал. Он ведь мог раньше задуматься придти, возможно застать Джефферсона и просто обнять. Но нет, дверь была заперта, а за этой дверью вряд ли кто-то был. — И за что же я тебя люблю, дурака такого... Хотя... Спустя пару мгновений Виктор услышал шаги. Неужели Шляпник? Сердце заколотилось так быстро, как только могло, то ли от волнения, то ли от волнения, то ли от радости. Столько месяцев работы были не напрасны. Виктор ведь так старался найти способ путешествия по мирам. Он несколько месяцев работал, и все тщетно, в итоге помогло ему простое желание увидеть друга. Этим желанием он и призвал Румпельштильцхена, отдав всю свою лабораторию взамен на путешествие в Зачарованный лес. И все ради Шляпника. — Я уже сто раз говорил, заказы временно не принимаю! — знакомый голос из-за двери звучал более грубо, чем раньше, но все также очаровательно. Это был Джефф, Виктор не мог перепутать. — Тут такое дело, я не заказывать сюда пришел... — неуверенно сказал Виктор, и дверь тут же открылась. О боги, это нужно было видеть. Шляпник без рубашки стоял перед Виктором и, почти задрав голову, смотрел в глаза рядом стоящего. А Франкештейн просто завис на мгновение, разглядывая это знакомое лицо, которое он не видел такой огромный промежуток времени. И ведь по взгляду Джефферсона даже понять нельзя было, помнит ли он ученого или нет. — Не знаю, вспомнишь ли ты меня. В общем, я... — Виктор! — Шляпник резко обхватил руками шею Виктора, подпрыгнув и чуть не задушив ученого, чуть не сбив его с ног. Франкештейн и сопротивляться не стал, просто от неожиданности произошедшего сориентироваться он не успел, и чуть не упал на землю. Кожа Шляпника была холодной, не такой, как раньше. И Виктор постарался ее согреть, гладя своими руками обнаженную спину. — О да, как я по этому скучал, — усмехнулся учёный. — Пожалуйста, прости, что пропал... Я правда не хотел... Я просто не мог вернуться. У меня... Шляпа была не у меня, и я... — Шляпник отдалился и начал что-то объяснять, явно чувствуя себя виноватым. — Тихо, Джефф, все в порядке. Я нисколько не зол на тебя, правда, — Виктор аккуратно взял Джефферсона за подбородок и приподнял его голову. Голубые глаза вопросительно смотрели на Виктора, и это было чертовски мило. — Можно я..? — Да целуй уже, ей богу... Виктор улыбнулся и наклонился чуть ближе к Шляпнику. Дыхание у Джефферсона тоже было ледяным. И когда безумец успел стать таким холодным? Франкештейн закрыл глаза и медленно, как только мог, приблизился, поцеловав точно такие же ледяные губы. Чьи-то холодные руки обвили шею Виктора, и это было просто невероятное ощущение. — Взаимно, психопат.