Дело об одиноком фехтовальщике

      1901 г. Лондон, Сент-Джеймс.       Едва Ватсон переступил порог полутемной комнаты, как у него появилось странное чувство, будто он уже был здесь раньше. Застоявшийся запах алкоголя и дыма от огарка свечи тоже казался смутно знакомым, как и усталое лицо Лестрейда, стоящего в углу комнаты.       — Доктор, — маленький инспектор кивнул ему, и они обменялись рукопожатием. Холмс, как всегда небрежный к светским любезностям, уже кружил вокруг тела на полу. Стекла его очков блестели, отражая бледный свет предрассветного неба и фонарей за окном: было раннее утро конца ноября, и фонарщики еще не начали гасить их.       — Ватсон! Идите сюда, — Холмс на мгновение поднял голову и махнул ему рукой. — Что вы об этом думаете?       Доктор подошёл к телу и опустился рядом, игнорируя легкую боль в коленях. Ковёр был грязным от следов инспектора и констеблей и почти не смягчал жёсткость холодного дерева под ним. Напротив него серые глаза Холмс в полумраке казались такими же темными и прозрачными, как осеннее небо. От детектива слабо пахло лавандовым мылом миссис Хадсон и табаком; очевидно, он успел не только побриться, но и выкурить первую трубку, прежде чем констебль из Скотланд-Ярда постучался к ним в дверь. Ватсон позавидовал бы ему, если бы не подозревал, что это значит лишь то, что Холмс просто не ложился спать этой ночью. Сам он чувствовал себя слишком старым для таких подвигов, в конце концов ему было уже почти пятьдесят.       Ватсон вздохнул, отгоняя невеселые мысли, и перевел взгляд на тело. У мертвеца были аккуратные седые бородка и усы. Красивое лицо с выдающимся греческим носом не портили даже две большие залысины.       — Мужчина, на вид около пятидесяти лет…       После поверхностного осмотра он отодвинул воротник рубашки покойного, обнажая бледную шею, покрытую синяками.       — Я бы сказал, что его задушили, хотя я не уверен, как именно. Я не вижу ни отпечатков пальцев, ни верёвки или чего-то подобного.       Холмс кивнул.       — Время смерти?       Ватсон поднял руку мертвеца и сжал его запястье пальцами, наблюдая, как кожа на мгновение бледнеет, а затем быстро восстанавливает свой синеватый цвет.       — Самое большее — шесть часа назад, — ответил он. Чертовски хотелось закурить, но он даже не был уверен, что в спешке захватил свой портсигар.       — Его звали Альфред Хаттон, капитан в отставке, — подал голос Лестрейд. — Около двух часов назад горничная зашла в хозяйскую спальню, чтобы развести огонь, но не обнаружила там Хаттона. Не спать по ночам, очевидно, не являлось привычкой капитана, поэтому она встревожилась и начала искать его. И нашла здесь — в его кабинете, мёртвым. После этого она подняла на уши весь дом. Констебль прибыл через десять минут. Меня вызвали ещё через двадцать…       — А вы вызвали нас, — нетерпеливо перебил его Холмс, — мы знаем эту часть, инспектор. Скажите мне, чего мы не знаем.       Лестрейд выглядел так, словно проглотил лимон.       — Дверь в кабинет была заперта, но ключ торчал снаружи, в замочной скважине. Очевидно, это сделал убийца, когда уходил. Но никто не слышал ни как он вошел, ни как вышел. Ни звуков борьбы, ни криков о помощи… У капитана не было посетителей накануне и служанка клянется, что черный ход всегда запирается на ночь. Дверь не была взломана, мы проверили. Окна тоже. Возможно, убийца проник через крышу…       Пока инспектор говорил, Ватсон рассеянно осматривал кабинет. Здесь было много книг, а на одной из стен доктор увидел два скрещенных клинка, напоминающих шпаги, но с широким лезвием у эфеса. Капитан Хаттон… имя звучало знакомо, но он не мог вспомнить, слышал ли он его где-то или читал о нем… Возможно, они пересекались в его клубе, если Хаттон был офицером и служил в Индии…       — Он жил один? — спросил тем временем Холмс.       — Да, никогда не был женат, детей нет, — подтвердил Лейстейд, глядя на тело капитана Хаттона с жалостью. — Мне сказали, что он преподавал фехтование в этом новом клубе баритсу на Шафтсбери-авеню. Входил в комитет правления.       — Бартитсу, — поправил его Холмс.       — Что?       — Это борьба называется «бартитсу», а не «баритсу». Я читал статью о ней, кажется, в январе… Смесь японской борьбы джиу-джитсу, бокса и французского савата. Крайне любопытная вещь.       — Джиу… что? — нахмурился Лестрейд, затем раздраженно отмахнулся. — Неважно… Если это сделал один из членов клуба, то почему? Зависть? Месть?       При звуке этого слова Ватсон резко поднял голову. Месть… ну конечно, теперь он понял, почему это место казалось таким знакомым. И хотя это была не пустынная Брикстон-роуд, а фешенебельная Джермин-стрит, Ватсон отчётливо вспомнил другой мрачный тихий дом, такой же промозглый осенний день, запах алкоголя и свечного дыма… Дело Джефферсона Хопа. «Это было ровно двадцать лет назад», — внезапно понял он.       Пораженный этим осознание, он посмотрел на Холмса, который всё ещё разговаривал с Лестрейдом и с каждой секундой выглядел все более скучающим. Его друг почти не изменился за эти годы, разве что в волосах прибавилось седины. Ватсон невольно задался вопросом, как он будет выглядеть еще через двадцать лет.       «Возможно, я буду там, чтобы увидеть это», — подумал он и усмехнулся собственной сентиментальности. Но тут, словно почувствовав его взгляд, детектив обернулся. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а затем Холмс улыбнулся. Это была странная — застенчивая и одновременно триумфальная — улыбка. Именно так он выглядел в тот первый день на Бейкер-стрит, когда Стэмфорд представил их друг другу. Двадцать лет… Ватсон почувствовал, как эта улыбка отражается на его собственном лице. Вместе с ней пришло спокойствие. Да, ему было почти пятьдесят и он находился именно там, где хотел быть.