Best Friend's Brother/BFB

Джеймс берет свой телефон, накидывает пальто и подходит к двери, чтобы открыть ее, но замирает.    Ремус стоит с другой стороны, его рука поднята так, будто он собирается постучать. Его рот был открыт, как будто он собирался что-то сказать, но не мог произнести ни слова, и он просто смотрел на Джеймса в оцепенении. Джеймс смотрит в ответ.    "Что ты здесь делаешь?"    "Куда ты идешь?"    Они оба говорят одновременно, затем одновременно замолкают, глядя друг на друга. Ремус прищуривается, и Джеймсу требуется искреннее усилие, чтобы не шевельнуться виновато.    — Ты идешь к Регулусу? — спрашивает Ремус.    Джеймс смотрит на свои пальцы. "Может быть…"    — Черт возьми, Джеймс, мы договорились, — со стоном говорит Ремус, опуская руку только для того, чтобы вскинуть обе руки в явном раздражении. — Мы договорились, что не будем…    — О, а что же привело тебя сюда? Джеймс сухо прерывает, поднимая голову и выгибая бровь. — Ты здесь, чтобы увидеть Сириуса? Рот Ремуса закрывается, и Джеймс сопротивляется желанию рассмеяться прямо ему в лицо. "Да, я так и думал. Так много для чистого прорыва, а?"   — В этом нет ничего чистого, — ворчит Ремус, его взгляд скользит по плечу Джеймса. — Значит… он здесь?    — Он в своей студии, — мягко говорит Джеймс, потому что, честно говоря, Ремус выглядит немного грубым. Он вскидывает голову, отступая назад, чтобы Ремус мог проскользнуть внутрь. «Давай, я заварю тебе чаю. Нет ничего, что не могла бы решить хорошая чашка чая, так всегда говорил мой папа, или если не решит, то согреет тебя, пока все катится к чертям».    — Он кажется мудрым человеком, твой отец, — бормочет Ремус, следуя за Джеймсом на кухню.    «И да, и нет. Немного чая только потому, что он исключительно британец». Джеймс усмехается, когда Ремус тихо фыркает и подходит, чтобы поставить чайник. «Он прав, однако. Никогда не было настоящей чашки чая, которая не согрела бы меня, независимо от того, что еще происходило. Не могу его в этом винить, правда».    Ремус мычит. "Предположим, что нет."    — Ты выглядишь как дерьмо, приятель, — сообщает ему Джеймс.    — Мне хуже, — вздыхает Ремус и наклоняет голову вперед, чтобы посмотреть на свои ботинки, и раздраженно проводит рукой по волосам.    — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — бормочет Джеймс.    Они замолкают, толком не глядя друг на друга. Это густая, напряженная тишина, полная недосказанных вещей, такая, от которой у Джеймса хочется вибрировать прямо из кожи. Даже бульканье чайника не очень помогает. Джеймсу хочется извиваться, наполнить тишину бессвязным бормотанием, избавиться от дискомфорта, возникшего между ними. Он плохо разбирается в таких вещах. Ему нужно, чтобы все было хорошо, иначе он может просто взорваться.    Джеймсу требуется каждый дюйм силы воли, чтобы не выпалить вопрос, как дела у Регулуса. Он… он должен быть в порядке, да? Поскольку он Регулус, значит, он должен быть…    Джеймс боится спросить. Так боится ответа в любом направлении, что не может произнести вопрос, как бы сильно он ни ударялся о стенки его горла. Что, если Регулус не в порядке и не был в порядке? Что, если Регулус есть, был и останется? Он зол? Хуже того, он ранен?    "Как твои дела?" — бормочет Ремус.    — Это не то, что ты хочешь знать, — прямо говорит Джеймс.    Ремус сжимает челюсти. — Нет, это то,что я хочу спросить, иначе я бы не спрашивал. Я сам привык видеть тебя почти каждый день, прежде чем ты…   «Не сердись на меня из-за этого», — потрясенно шипит Джеймс, его глаза расширяются. — Ты тот, кто сказал…   — Это ты согласился, — огрызается Ремус.    Джеймс хмурится. «Да, и с тех пор я чувствую себя дерьмово из-за этого. Это последний раз, когда я позволяю тебе принимать решения, ясно?»   Ремус был тем, кто сказал это около недели назад, просто что это никогда не сработает, что должен быть полный разрыв, так как они знали правду. Джеймс согласился, потому что… ну, потому что в этом есть смысл, не так ли? Потому что если когда-нибудь до Регулуса и Сириуса дойдет, что их лучшие друзья встречаются с их братом… о… о, от этого уже не будет возврата. Итак, как только они узнали правду, они должны были остановиться, иначе все это развалилось бы со всех сторон. Возможно, Сириус и Регулус не знают всех причин, стоящих за этим, но если бы они знали, результат был бы таким же. Все было бы… хуже.    Они думали, что лучше просто отказаться от своей жизни. Наименее жестокий вариант, потому что, если Сириус когда-нибудь узнает, что Джеймс не прекратил отношения с Регулусом немедленно, или Регулус узнает то же самое о Ремусе с Сириусом... Что ж, они сочли за лучшее просто разорвать отношения и двигаться дальше без них. Джеймсу кажется, что с каждым днем ​​он все больше умирает внутри. Ремусу вроде бы лучше.    — Честное слово, — говорит Ремус уже мягче, — как дела ?    «Я…» Джеймс вздыхает и опускает голову, сутулясь. Это так странно, потому что до этого Ремус был просто лучшим другом Регулуса, Люпином, а теперь… Ну, теперь Ремус чувствует себя единственным человеком, который его понимает. «Честно? Плохо. Я не могу… я просто чувствую… Ремус, я скучаю по нему. Я очень, очень скучаю по нему. Ничего не поделаешь. А чувство вины… Ты… ты чувствуешь…?   — Все время, — шепчет Ремус.    — Он… как он? — хрипит Джеймс, глядя на Ремуса с неподдельным трепетом, и ему не нужно вдаваться в подробности.    Ремус вздрагивает и избегает смотреть ему в глаза, и Джеймс чувствует, как его сердце замирает. Ой. Тогда нехорошо. Блядь. "Джеймс…"   "Ему очень плохо?" — спрашивает Джеймс, его голос стал высоким и напряженным из-за того, что его горло сжимается. Его лицо одеревенело и горит, глаза горят, и ему кажется, что он снова заплачет.    — Уверен, ты не хочешь знать.    — Это все, о чем я могу думать. Ремус, пожалуйста.    «Ты не… ты не должен наказывать себя, Джеймс, хорошо? Ты пытаешься сделать то, что лучше для них обоих. Мы оба такие. Какие у нас есть варианты?» — мягко говорит Ремус.    Джеймс издает тихий звук. — Он что-нибудь говорил обо мне?   "Джеймс."    «Он искал меня? Ждал, когда я появлюсь?»    Ремус наконец смотрит на него, глаза его напряжены. Он медленно кивает, и Джеймс сворачивается в клубок, чувствуя себя так, будто его только что ударили. «О, Джеймс, не делай этого, хорошо? Мы не виноваты, что оказались связаны с… с…»    — Это не работает, — хрипит Джеймс. — Ремус, это не…   "Джеймс-"    — Так что ты здесь делаешь? Давай, расскажи мне, как ты . Как будто я уже не могу сказать. И ты хочешь спросить о нем, я знаю, что ты хочешь . Потому что он любит тебя, и ты обещал, что не бросишь его, так что представь, что он сейчас чувствует».   — Я знаю, хорошо? Ремус задыхается, отводя взгляд. — Я знаю. Я просто… я просто хотел его увидеть. Просто… хотя бы на мгновение. Я должен был увидеть его. Я… я тоже люблю его.   — Что мы делаем, Ремус? — бормочет Джеймс, поворачиваясь, чтобы протянуть руку и коснуться его руки, привлекая его взгляд. «Правда, что мы делаем, да? Как это решение поможет? Мы только навредили им и себе. Это не работает».    — Я не знаю, что еще делать. Если… если мы скажем им… Ремус прикусывает нижнюю губу, приподняв брови.    Джеймс постукивает пальцами по руке Ремуса, обдумывая это. Они смотрят друг на друга, оба танцуют вокруг реальности этого варианта. «О, это не пройдет хорошо, приятель».    «Нет. Нет, не пройдет». Ремус морщится. -- Да, Регул, ужасно жалкая и веселая история, но я, видите ли, влюбился в твоего брата. В того, кто бросил тебя, которого ты ненавидишь, да, вот он. Полная случайность, между прочим. это не слишком большая проблема, я бы хотел продолжать встречаться с ним, не теряя при этом тебя. Ты не против?" Он стонет. «О, он никогда не простил бы меня».    — Думаешь , тебе хуже всего? Джеймс фиксирует плоское выражение лица. «Ой, Сириус, ты никогда не поверишь этому, приятель. Тот бариста, о котором я тебе рассказывал? Оказывается, он твой младший брат! Да, именно тот, о котором я тебе говорил, который сосал мой член в кладовой. , которого я позже высадил в тот же день и вернулся домой, хвастаясь». Он вздрагивает. «Он не простил бы меня, но ему и не пришлось бы, потому что он убил бы меня».    — А мог бы? Думаешь, Сириус защищает Регулуса? Я думал, он его ненавидит, — хмурится Ремус.    — Это немного сложно, — вздыхая, отвечает Джеймс. Он убирает руку с руки Ремуса, когда чайник начинает визжать на них. Ставя чашки, он продолжает говорить. — Сириус ненавидит Регулуса, но он также… ну, он его старший брат. Я единственный ребенок, и ты тоже, я так понимаю?    Ремус кивает. "Ага."    «До того, как Сириус ушел из дома, Регулус был…» Лицо Джеймса сморщивается. — Позволь мне сказать так: Сириус уезжал домой на каждый перерыв, как бы он ни ненавидел возвращаться. Регулус был там, поэтому он всегда оставался. Потом, когда он сбежал, он просто… замолчал о Регулусе. Нет проблем, убедившись, что все знают, как сильно он ненавидит всю свою семью, включая Регулуса. Когда ему было семнадцать, один парень сделал замечание. Парень, с которым мы все дружили, заметьте. Мы все слышали, как Сириус говорил ужасные вещи о его семья, о Регуле, с тех пор, как он ушел... так что парень, вероятно, думал, что все в порядке. Он едва успел произнести всю фразу, как Сириус прижал его к стене за горло. Никогда не видел, чтобы он двигался так быстро. Он был холоден в этом. Точный. Жестокий. Только что сломал парню нос и чуть не напугал его до смерти, и все, что сказал Сириус… Скажи еще хоть слово о Реджи, и я позабочусь о том, чтобы ты больше никогда не смог произнести ни слова, сказал он. Отряхнул руки и ушел. Позднее он отнесся к задержанию с улыбкой».    — Это… — Ремус быстро моргает. — На самом деле, это довольно сексуально.   — Ремус, — говорит Джеймс.    "Извиняюсь." Лицо Ремуса становится розовым. — Так это… это случилось после того, как он ушел из дома, хотя к тому моменту он уже ненавидел Регулуса?    "Ну, это просто вещь, не так ли?" Джеймс протягивает Ремусу свой чай и вздыхает. «Я не совсем уверен, что он его ненавидит».    "Ой." Ремус открывает и закрывает рот, выглядя пораженным. Он наклоняет голову. "Почему ты так думаешь?"    Джеймс усмехается. «Я знаю его. Сириус действительно ненавидит Регулуса, но только из-за того, что любит его так сильно, что это сводит его с ума. Ремус, он провел все свое детство, защищая Регулуса так сильно, как только мог. Добровольно страдая за него. просто потеряй ту любовь, которая заставляет тебя делать такие вещи».    — Регулус однажды сказал, что Сириус — лучшее, что есть в этом доме, — мягко говорит Ремус.    — Он? — бормочет Джеймс.    Ремус мычит, хмурясь на свой чай. «Он также сказал, что Сириус сказал ему, что он ничем не лучше остальных членов своей семьи».    — Похоже на Сириуса, — бормочет Джеймс, морщась. «Ты должен понять, их отношения испортились . Вначале Сириус больше говорил об этом, каким был Реджи… становился таким, каким их мать хотела, чтобы они оба были. В конце концов, он вообще перестал говорить о Реджи...действительно. Он был ...весь запутался во всем. О том, кем становился Регулус.    — Но Регулус оказался не таким, — настойчиво шепчет Ремус. «Ты знаешь, что Регулус ждал его? Он сказал мне, что ждал, пока Сириус вернется за ним, но Сириус так и не вернулся».    — Значит, поэтому он ненавидит Сириуса? — спрашивает Джеймс. «Потому что я не могу понять эту часть. Сириус так много сделал для Регулуса, и что он получил? Регулус сделал это своей ошибкой, понимаешь, как будто проблема была в Сириусе . После всего, через что он прошел… "    — Думаешь, Регулусу было легче? Сириуса больше не было , и, насколько Регулус знал, он был так счастлив. Представьте, что он должен был чувствовать. Видеть, что твой лучший друг, твой брат, стал счастливее без тебя. Ты не думаешь, что Регулус ревновал, Джеймс? Напуган и одинок? Почему бы это не переросло в обиду, необходимость все время наблюдать за человеком, которого ты ближе всего бросаешь, и хотеть уйти от тебя, и относиться к тебе так, как ты часть проблемы из-за того, как ты учишься выживать, когда их нет?»    — Это несправедливо. Это не так — Сириус спас бы его в мгновение ока. Сириус забрал бы его, когда он ушел, если бы только ушел Регулус.    — Он спрашивал? — говорит Ремус.    Джеймс вздергивает подбородок. — А Регулус?    — Знаешь, здесь нет правильного ответа, — бормочет Ремус, отводя взгляд. «Нет никакого способа разделить это на то, кто прав или не прав, кто заслуживает вины, а кто нет, поэтому мы можем это исправить. Мы не можем это исправить, Джеймс. Правда в том, что они оба страдали. , и между ними это не закончилось хорошо, но все же закончилось».   "А вдруг…?" Джеймс наклоняет голову вперед и назад. — Ты не думаешь, что они были бы счастливее, если бы помирились?    — Думаешь, они могут? Ремус стреляет в ответ.    — Справедливое замечание, — поморщившись, говорит Джеймс.    Ремус вздыхает. «Я действительно думаю, что они были бы счастливее. Одним бременем меньше, и я действительно думаю, что они все еще заботятся. не думаю, что они это сделают, и я не уверен, что знакомство с ними поможет».    — Но не встречаться с ними — это… — Джеймс замолкает и сглатывает.    — Пытка, — хрипит Ремус.    Джеймс несчастно кивает. "Ага."    — Значит, если бы мы им сказали … — снова пытается Ремус, поднимая брови. — Как ты думаешь, как это могло бы пройти? Честно?    «Если бы мы сказали им, — говорит Джеймс, — ничего хорошего из этого не вышло бы, однако было бы ужасно, если бы мы не объяснили им, почему мы с ними больше не встречаемся. Я думаю, они уважали бы это знание. Регулус возненавидел бы меня и почувствовал бы, что я выбрав Сириуса, и Сириус относился бы к тебе так же, но Регулус был бы доволен тобой, а Сириус был бы доволен мной. Значит, мы не можем иметь и то и другое. Они никогда не позволили бы нам иметь все вместе. Если бы они знали, нам пришлось бы потерять одну часть, что мы уже делаем, и это не работает».    — Итак… — Ремус поднимает брови.    — Мы… не скажем им? — неуверенно говорит Джеймс, кусая нижнюю губу, как только слова выпадают.    Ремус смотрит на него. — Я имею в виду, раньше все шло хорошо  .   «Это действительно было так. Сириус был счастлив. Регулус был счастлив». Джеймс беспокойно ерзает. — Он… он был счастлив, не так ли?    — Вполне, — шепчет Ремус.    Джеймс делает глубокий вдох. «И мы взяли это у них, и теперь никто из нас не счастлив. Разве это не неправильно?»    «Это кажется неправильным».    «Так же как и ложь им».    — Но… — Ремус приподнимает брови выше. — Ради них самих и, может быть, немного ради нас? Я их обоих обожаю, правда, но они едва ли знают, что лучше для них самих, не так ли?    — Не совсем, — медленно соглашается Джеймс.    «Правильно, если они были счастливее раньше…»    «Лучше, если они не узнают».    Ремус осторожно кивает. «Это работало».    «Мы рационализируем это?» — шепчет Джеймс, настороженно наблюдая за Ремусом. «Я чувствую, что мы рационализируем это».    — О, да, определенно, — быстро отвечает Ремус, не обращая внимания на стоны Джеймса. «Но что еще мы должны делать? Ты прав. Это не работает. Если бы они не были такими чертовски упрямыми, это не было бы проблемой, не так ли?»    — Это очень плохая идея, Ремус, — бормочет Джеймс, сжимая чай в напряженных руках. Его сердце колотится. «Ты знаешь это, не так ли? Если мы сделаем это, если мы сделаем это нарочно, и они узнают…»    «Ну, мы не можем сказать им, и мы не можем продолжать… не делать этого, так что же мы должны делать?» — спрашивает Ремус, выглядя таким же потерянным, как и Джеймс. «Скажи мне, если у тебя есть другие идеи, пожалуйста. Он плакал, Джеймс. Регулус плакал».    Джеймс резко втягивает воздух. — Нет. Нет, не говори. Не говори мне этого. Разве… он не так ..? Ремус, он действительно…    — Да, — шепчет Ремус. — Сириус…?    «Он не создал никакого искусства», — хрипит Джеймс. «Он не может. Он плакал и почти не разговаривал со мной, потому что знал… Ну, ты ушел после того, как мы выяснили это. Он знает, что я замешан».    "Почему мы не можем иметь обоих братьев?" — сокрушенно говорит Ремус. «Если бы это была любая другая пара братьев…»    «Но это не так. Это они, так что если мы сделаем это…» Джеймс качает головой, приглушая стон себе под нос. «Я не могу потерять Сириуса, но я не могу держаться подальше от Регулуса».    Ремус почти лихорадочно кивает. «Вот именно. Это также, но для меня наоборот. Мы можем… я имею в виду, раньше все шло хорошо, так что не то чтобы мы не могли этого сделать».    — Только… только одно, — бормочет Джеймс. «В краткосрочной перспективе это блестяще. В долгосрочной перспективе? Что насчет позже? Даже если бы мы могли хранить это в секрете достаточно долго, что произойдет, если мы… если один из нас или мы оба захотим жениться или что-то в этом роде?» так важно? Как бы мы вообще…?»    "Конечно, мы могли бы... измотать их?" — предлагает Ремус. «Подтолкнуть их к этому? Если мы возьмемся за них с обеих сторон, может быть, мы сможем привести их к тому, что они смогут примириться...на день…"    Джеймс в таком отчаянии, что готов цепляться за что-то столь же хрупкое и притворяться, что оно имеет структурную целостность стали. Он возьмет это. «Да, это не может быть невозможно. Они упрямы, конечно, но они не могут быть такими упрямыми , не так ли?»    Сразу же, в идеальном унисон, Джеймс и Ремус вздрагивают от вопроса и отводят взгляд друг от друга, потягивая чай.    — Верно. Значит, все, что нам нужно сделать, — это не дать им узнать, что мы с их братом, — выдыхает Ремус. «Они даже не разговаривают друг с другом. Насколько это может быть тяжело?»   — Вот именно, — соглашается Джеймс, энергично кивая. «Мы так хорошо справлялись раньше. Должно быть достаточно просто».   «Да. Да, конечно». Ремус выдыхает и смотрит на свой чай широко раскрытыми глазами, выглядя немного осунувшимся. Джеймс может рассказать.    — Он действительно плакал? — шепчет Джеймс.    Ремус поднимает взгляд, и его лицо смягчается. "Он плакал."    — Мне нужно идти, — заявляет Джеймс, ставя свой чай на стойку и тяжело глотая. — Я должен… я не могу…    — Я знаю, приятель, — говорит Ремус, кривя губы. «Иди за ним».    Джеймс начинает пятиться, затем останавливается. — Ты будешь здесь? Я имею в виду, ждать Сириуса.    — Да, — отвечает ему Ремус.    — Удачи, — предлагает Джеймс.    Ремус поднимает свой чай в приветствии. "И тебе того же."    Всю дорогу до квартиры Регулуса Джеймса трясет. Его уши умоляют снова услышать голос Регулуса, пальцы умоляют прикоснуться к нему еще раз, и больше всего его глаза жаждут увидеть его. Джеймс ужасно скучал по нему, его мысли всегда были заняты им; где он, что он делает, как он был.    На самом деле он думал, что поступает правильно и для Сириуса, и для Регулуса, как бы эгоистично он ни желал сделать что-то еще. В конце концов, Регулус вряд ли захочет встречаться с лучшим другом своего брата, не так ли? Если бы он знал, то вообще не имел бы ничего общего с Джеймсом. Раньше он едва соглашался встречаться с ним, и тогда он еще не знал, так что если бы он согласился… Что ж, Джеймсу не нравятся его шансы.    Однако Джеймсу это нравится еще меньше. Он проигрывал моменты с Регулусом в своей голове каждый раз, когда закрывает глаза, теряясь в них, захваченный ураганом воспоминаний. Та самая первая еда на их первом свидании, глаза Регулуса сверкали, когда он разглагольствовал об отсутствии специй в некоторых блюдах. Мягкий, бездыханный смех, унесенный ревущим ветром, лицо Регулуса, обращенное в благоговении, когда они летели по пустому небу, и он выглядел так красиво, что Джеймс готов был расплакаться. Их первый поцелуй, инициатором которого был Регулус, неуверенный и нежный, и Джеймс брал все, что он давал, жаждая всего этого. То, как Регулус заботился о Джеймсе, обещало, что ничего не изменится, свет в его глазах, доверие.    Все эти и многие другие вещи постоянно крутились в голове Джеймса. Он не может убежать от них и не хочет; только отчаянно хочет, чтобы к ним присоединилось больше воспоминаний. Тот факт, что он не мог, что он больше никогда не сможет, истощил его. Высосала из него всю энергию. Дни стали длиннее, холоднее и темнее. Это все ужасно. Джеймс так несчастен.    Я далек от того, чтобы притупить твой блеск, Джеймс, сказал однажды Регулус. Это именно то, что возможно, Джеймс совершенно уверен. Его сияние потускнело, стало почти непрозрачным и мутным, готовым рассыпаться.    Джеймс задается вопросом, чего он ожидал. Буря поглощает весь солнечный свет, не так ли? Он должен был знать.    Но это нормально. Все в порядке, потому что Джеймс стоит у его двери, и, возможно, он обманывает и Сириуса, и Регулуса, но все это во имя исправления того, что не так. Джеймс просто хочет, чтобы они были счастливы. Все они. Он сделает то, что должен.    Во-первых, Джеймс должен постучать.    Его желудок скручивается, когда он стоит перед дверью Регулуса, его руки трясутся. Он просто хочет увидеть его снова. Нужно, правда. Это похоже на пульс внутри него, грохочущий в его костях, требующий, чтобы он сделал то, что должен, чтобы это произошло. Итак, он делает глубокий вдох, выдыхает и стучит в дверь.    Сначала тихо. Джеймс надеется, что Регулус не вышел; он почти уверен, что это Регулус, и ему придется сидеть возле своей квартиры, пока он не вернется оттуда, где бы он ни был. Но затем из-за двери доносится приглушенный звук шагов. У Джеймса есть всего секунда, чтобы почувствовать, как его сердце подпрыгивает, и тут дверь открывается.    Вот он, вся нервная система Джеймса вопит на него, и он чувствует, что просто загорается. Он тоже не может помочь. Каждая увядшая, удрученная часть его души наполняется новой энергией, и он просто рад снова видеть Регулуса. Итак, это его первая мысль, просто инстинктивный ответ всего его существа, как облегчение, как радость: вот он.    Второй - о, он прекрасен. И он. Развевающиеся пряди темных волос, вьющиеся над идеально изогнутыми бровями, даже в состоянии покоя, производили впечатление осуждения и превосходства, хотя ему даже не нужно было ничего говорить. Это не считая его глаз; Боже, его глаза, больше, чем просто их яркий цвет, но и то, как они обрамлены густыми темными ресницами, и как эти глаза могут быть достаточно мягкими, чтобы растворяться в них, или достаточно острыми, чтобы кровоточить. Маленький, симпатичный прямой нос, за исключением того места, где он немного вздернут на конце, нос-кнопка Джеймсу иногда хочется ткнуть, или ущипнуть, или укусить кончик только потому, что он очарователен. Внизу его рот, постоянно красный и полный, самая сдержанная часть его лица, всегда хмурится, за исключением тех случаев, когда он расплывается в улыбке, как подарок, и он такой мягкий, такой мягкий и теплый, потому что Джеймс помнит это. Не могу забыть это. Регулус абсолютно, несомненно, прекрасен. Так мило.   Регулус тоже быстро, быстро принимает это разбитое открытое выражение на своем лице и сметает осколки. Обнаженная уязвимость в его глазах испаряется, как дождь, бегущий по улицам, чтобы найти место, чтобы убежать, в конце концов смываясь обратно в океан. Его приоткрытые губы снова сомкнулись, сжавшись в тонкую линию. Когда проходит буря, пробивается солнечный свет и высушивает все, что осталось, испаряя его, и Регулус почти такой же.    — Регулус, — шепчет Джеймс, его сердце бешено колотится, а разум бурлит. Он переливается, сияя все ярче и ярче.    Рука Регулуса сжимает дверь, пока костяшки пальцев не побелеют и не обескровятся, а затем, не говоря ни слова, захлопывает ее прямо перед лицом Джеймса.    Итак, этот план они придумали? Да, он беспокоился об этом, и отчаянно нуждался в этом, и страстно желал воплотить это в жизнь. Прежде чем это может произойти, однако, это должно быть необходимо. Потому что прямо сейчас, когда Джеймс смотрит на дверь с открытым ртом в полном шоке, он понимает, что произошла небольшая оплошность.    На секунду Джеймс был так увлечен тем, чтобы снова увидеть Регулуса, получить то, что у них было раньше, что забыл одну очень важную вещь во всем этом.    Регулус? С ним нельзя трахаться.      Ремус сидит на самом краю дивана в квартире Сириуса и Джеймса и чувствует себя очень, очень маленьким. Компактный и сморщенный, как скомканный лист бумаги. Такая сморщенная и лишенная всякой жесткости, что имеет консистенцию папиросной бумаги, легко рвется и уже разваливается сама по себе.    Вот как он себя чувствует.    Всю последнюю неделю Ремус чувствовал себя чужим в собственной шкуре, как будто потерял себя, потеряв Сириуса. «Ты принадлежишь мне, Лунатик, ты всегда будешь со мной», — сказал ему Сириус, и теперь Ремус знает больше, чем когда-либо, насколько правдивым было это утверждение. Ремус, который так долго жил как призрак, наконец нашел свою загробную жизнь, свет, к которому он должен был идти, новое начало, ожидающее его в виде яркой улыбки и рук, созданных для созидания.    Ремус чувствует себя отброшенным обратно в пустоту собственного тела, из него вырвана вся жизнь, призрак, оставленный дрейфовать без привязи.    О, как Ремусу не хватало ощущения жизни.    Предвкушение скручивается в его животе, извиваясь и превращаясь в узлы, которые он и мечтать не может распутать. Он ждет буквально на краю своего кресла, но понятия не имеет, что произойдет, когда Сириус наконец вернется. Что будет сказано. Как это пройдет. Он не настроен оптимистично, по общему признанию.    Ремус прекрасно понимает, какую обиду он только ,что причинил Сириусу. Пообещав не оставлять его, он почти сразу же сделал это. Это сводило его с ума, потому что он не хотел этого делать. Честно говоря, легкое предательство по отношению к Регулусу или нет, Ремус никогда не хотел покидать Сириус. Каждую минуту с тех пор он хотел вернуться, умолять на своих гребаных коленях, если придется, и это ужасно, не правда ли, хотеть этого, когда Регулус ненавидел бы его, абсолютно ненавидел бы его за это?    В глубине души он знает, что это очень плохая идея для всех участников, но он так слаб для Сириуса Блэка. Так что очень слаб. Посмотрите на него, он сидит здесь и ждет, зная , что ему грозит.    Нервничая и не в силах усидеть на месте, Ремус вскакивает с дивана и начинает ходить взад-вперед, пытаясь найти хоть какие-то остатки хлипкого спокойствия, о котором его мозг, черт возьми, умоляет прямо сейчас.    На самом деле там ничего не найти.    В квартире тихо, если не считать непрерывного тиканья часов на стене, одних из тех, с дурацкими лицами и руками в перчатках на концах рук, которые двигаются, пока время движется по кругу. Похоже, ему место в детской комнате, а не в квартире, которую делят два взрослых мужчины лет двадцати с небольшим, но каким-то образом Сириусу и Джеймсу это очень подходит. Просто прямо сейчас Ремус не может выносить вида этой проклятой штуки.    Развернувшись, Ремус обнаруживает, что врывается в комнату Сириуса и тут же судорожно вздыхает с облегчением. Он чувствует здесь присутствие Сириуса, улавливает шепот его запаха, практически видит впечатления от того, как он двигается по своей комнате в какой-то иллюзии реальности. Плечи Ремуса сутулятся, и он шаркает, чтобы найти аварийную пачку сигарет Сириуса, чувствуя себя немного как член, но отчаянно в нем нуждаясь. Это чрезвычайная ситуация, не так ли? Похоже на это.    Ремус подходит к окну Сириуса, открывает его и ждет там.    Он проходит через три с половиной, прежде чем слышит отдаленный звук того, как кто-то входит в квартиру. На автомате его плечи напрягаются, а сердце начинает колотиться. Этот зверь в уголке его разума почти съеживается, сгорбившись и скуля, и впервые Ремусу становится жаль это чертово существо. Погладил бы его и успокоил, если бы у него не было соблазна свернуться калачиком и тоже спрятаться.    Боже, он никогда не чувствовал себя меньше, чем сейчас. Его пальцы дрожат, когда он снова вдыхает, решительно глядя в окно. Из кухни доносится грохот, и Ремус на мгновение думает, что, может быть, это Питер. Может быть. Он приходит, когда хочет, не так ли? Так что, может быть-   Дверь открывается, и Ремус медленно выдыхает, слыша резкий вдох позади себя. Щелчок пальцами, и пепел падает на подоконник, а затем Ремус, запрокинув голову через плечо, видит Сириуса в дверном проеме.    Они смотрят друг на друга, Сириус такой застывший, что кажется каменным, Ремус трясется, как будто его ударило током по позвоночнику, прилив энергии, который заставляет его вибрировать, даже когда он стоит на месте. Медленно, как можно спокойнее, Ремус выпускает дым и полностью разворачивается, чувствуя себя еще меньше под взглядом Сириуса. Уменьшено вдвое. Раскололся надвое. Потертости по краям.    — Лунатик, — шепчет Сириус, его горло сжимается, и ох, Ремус пропустил это. У него есть. Очень, ужасно много.    Ремус наклоняет голову и небрежным тоном, пугающим даже его самого, говорит: — Бродяга.    Челюсти Сириуса сжимаются, глаза сверкают, и вот оно. Есть гнев, которого ожидает Ремус, и он справедлив. Конечно справедлив. Как будто Сириус не расстроится после всего. Он имеет полное право быть таким, как и Регулус; отдаленно, он надеется, что Джеймс готов к гневу. Возможно, Ремусу стоило предупредить его. Как будто они переживут это невредимыми, причинив боль своему упрямому, эмоционально чахлому Блэку. О, как Ремус сразу не понял, что они братья? Они так похожи, не так ли?    Вам не сойдет с рук обида Сириуса Блэка или Регулуса Блэка, если уж на то пошло. Будете чертовски платить. Он очень хорошо осведомлен, и он более чем готов обанкротиться в погоне за тем, чего он хочет, чего они все хотят и в чем нуждаются.    — Как ты… — Сириус прищуривается, ноздри раздуваются, а затем шипит, как проклятие: — Джеймс.    — Не сердись на него, — бормочет Ремус.    — Не говори мне, блядь, что…    "Сириус-"    Это почти рычание, когда Сириус выплевывает: «Какого хрена ты хочешь, ты, тупой ублюдок? Ты не можешь просто ночевать в моей чертовой комнате! И ты куришь мой аварийный пакет, придурок!»    — Я заменю их, — мягко говорит Ремис.    — Не будешь, потому что тебя не будет рядом , чтобы заменить их. Убирайся , — рявкает Сириус и, вопреки своим словам, захлопывает дверь и свирепо смотрит на Ремуса. Это либо означает, что он на самом деле не хочет, чтобы Ремус выбрался наружу, либо он хочет, чтобы тот выпрыгнул из чертового окна. Ремус предпочитает верить в первое, а не во второе. Боже, он надеется, что это первое. В этот момент он может на самом деле выпрыгнуть из окна, как из чувства унижения, так и потому, что Сириус может искренне этого хотеть.    Ремус делает глубокий вдох, затем выдыхает. Пытается успокоить свое бьющееся сердце. — Сириус, я знаю, что ты злишься. Я знаю…    "Я злюсь?" — холодно спрашивает Сириус, его глаза как лед, и это делает его немного похожим на Регулуса, да. Ему неуместна эта ледяная пустота. — Нет, Ремус, я не злюсь. Совсем не злюсь. Что натолкнуло тебя на эту мысль?    — Ну, во-первых, я не слепой, — бормочет Ремус и вздрагивает, когда губы Сириуса сжимаются в тонкую линию. — А еще у тебя есть полное право злиться. То, что я сделал …   — То, что ты сделал, — резко прерывает Сириус. — Что ты сделал, Ремус? Давай, расскажи мне, что ты сделал.    — Я… — Ремус сглатывает. "Я ушел."    — Да, ты это сделал, — бесцветным голосом говорит Сириус. "Что-то еще?"    — Я не разговаривал с тобой целую неделю, не отвечал и не объяснял ничего из этого, — шепчет Ремус. — Ты нуждался во мне, а меня здесь не было. Я обещал, и я… нарушил это обещание.    — Да, ты это сделал, — так же ровно повторяет Сириус. "Что еще?"    — Сириус, — с болью бормочет Ремус.    Сириус отходит от двери, медленно приближаясь, его глаза переходят от застывшей ярости к вспышке ярости, столь же интенсивной, но более похожей на него, настолько, что Ремус испытывает от этого странное облегчение. — Я же говорил тебе, что произойдет. Я говорил  тебе , что это погубит меня, а что ты сделал, Ремус? Ты, черт возьми , погубил меня.   «Убей нас обоих», — вспоминает Ремус, быстро моргая, когда Сириус согласно мычит. "Сначала я."    — Ты первый, — шипит Сириус, подходя ближе, пока не поднимает руки, кладет их на грудь Ремуса и толкает. Ремус врезается в подоконник, его голова ударяется о приподнятое окно, не так больно, но достаточно, чтобы стук был слышен. Сириус толкает его снова, сильнее. — Ты понятия не имеешь … О, я мог бы просто… я хочу просто… Я чертовски ненавижу тебя, Ремус Люпин. Ненавижу чертово дыхание в твоем теле. Что ты здесь делаешь? Чего ты хочешь?    — Это была неделя, Сириус, — шепчет Ремус, и он ненавидит себя за это, за то, что преуменьшает значение, зная , что это только заставит Сириуса почувствовать себя идиотом. «Прошла всего неделя».    «Только неделя». Пальцы Сириуса сжимаются на груди Ремуса, а затем его лицо становится пустым. — Да. Всего неделя, не так ли? Ты прав. Как глупо с моей стороны расстраиваться из-за недели полного молчания, когда мы говорили каждый день, по нескольку раз в день, в течение месяцев до этой недели с моей стороны глупо расстраиваться из-за того, что ты увидел моего лучшего друга и ушел, не объяснив почему, ничего мне не сказав. Как глупо с моей стороны, это было только неделя ".    — Прости, — мягко говорит Ремус.    — Не надо, блядь , — рычит Сириус и снова пихает его, прижимая к окну. «Мне не нужны твои бессмысленные извинения. Мне ничего от тебя не нужно».    Ремус наклоняется и обхватывает запястья Сириуса, удерживая его взгляд. «Я хотел бы объяснить, Сириус. Пожалуйста, позволь мне. Я действительно… ты не представляешь, как сильно я скучал по тебе».    — Ты должен был подумать об этом раньше…    "Сириус-"    «Твои руки не сломаны, и твои ноги тоже. Ты мог бы позвонить. Ты мог бы прийти. Ты мог бы остаться в первую очередь». Сириус кривит губы в усмешке, его лицо искажается. — Но ты этого не сделал.    — Господи, Сириус, ты даже не понимаешь, что произошло, — выдавливает Ремус, теперь искренне расстроенный.    "Потому что никто, блядь, не скажет мне!"    "Я пытаюсь сейчас!"    "Ну, я не хочу слышать это сейчас!" — кричит Сириус в ответ, снова пихая Ремуса, пальцы впиваются в переднюю часть его свитера, чтобы немного встряхнуть его. «Я не хочу, чтобы мне что-то говорили, потому что я никогда не хотел, чтобы ты уходил, в первую очередь, но это правильно, не так ли ? Иди на хуй , да?    — Сириус, остановись, — рявкает Ремус, резко дергая запястья Сириуса, пытаясь вырвать его хватку, но в процессе лишь сближая их. — Хватит драматизировать …   "Отвали ". Сириус крепче сжимает Ремуса, длинная полоса яростного жара против него, глаза немного дикие от искреннего гнева и чего-то более резкого, чего-то неприрученного, что-то, что, вероятно, напугало бы большинство людей, но совсем не пугает Ремуса, потому что этот зверь свернулся калачиком, разворачивается с поднятой щетиной, челюсти щелкают, ноя от желания укусить. «Ты не можешь просто вернуться, как будто ты ничего не сделал! Ты не можешь сделать это со мной, только не со мной Ты не можешь просто быть здесь!»   "Ну, я !" Ремус встряхивает его в ответ, как будто может встряхнуть в него хоть какой-то смысл, его собственное разочарование растет, когда он не имеет права, потому что он хочет — всего, чего он хочет — — Я прямо здесь, Сириус. Я прямо здесь, черт возьми!    «Пока здесь», — яростно заявляет Сириус. «Знаешь, на самом деле, к черту это. Уходи ».    — Нет, — возражает Ремус так же сердито. — Ты думаешь, мне было весело , ты, болтун?   Сириус издает звук, опасно близкий к крику, и недоверчиво смотрит на Ремуса. — Ты тот, кто…    "Я знаю!" Ремус ревет, потому что знает. Он знает все, что он сделал, и он знает, как сильно он облажался, и он так зол на все это. Он дергает Сириуса за запястья, чтобы дать ему рычаг, необходимый для того, чтобы раскачивать Сириуса взад и вперед, толкая и толкая, пока он не прижимает Сириуса к стене рядом с открытым окном, тяжело дыша, борясь с несправедливостью всего этого, пока Сириус борется. против него. «Я знаю, хорошо? И мне очень жаль. Я так чертовски… Я никогда не хотел…»    — Заткнись. Дело не в том, чего ты хотел , не так ли? Потому что ты все равно сделал это. Ты сделал это, Ремус. — Сириус обрывается, слова застревают у него в горле, и он почти всем телом прижимается к Ремусу, пытаясь оттолкнуть его. Как животное, загнанное в угол, он просто набрасывается. "Отпусти меня!"    Ремус тут же это делает, выдавливая «Сириус», и откидывается назад, как будто все его струны были перерезаны.    — Боже, Боже, я так… я так тебя ненавижу, — говорит Сириус, и это почти хныканье, а затем он притягивает Ремуса обратно, врезается в него, целует его, как удар молнии.    Вот как это разваливается, рот Сириуса врезается в его, их зубы щелкают, без изящества. Ремус мгновенно сдается, его руки поднимаются так, что он может обхватить лицо Сириуса и удерживать его на месте, крепче прижимая его к стене. Сириус стонет ему в рот, побежденный, и Ремус, возможно, не должен чувствовать себя таким могущественным , как в этот момент, но он чувствует.    Он гудит от этого, от этой электрической энергии, чувствуя себя включенным, как будто он может осветить весь мир излиянием энергии, которую дает ему Сириус. Просто проводник. Розетка, в которую Сириус вписывается, идеально подогнана под него. Боже, Ремус чувствует себя созданным для него. Он рожден для этого. Он был приведен в этот мир и выжил только для того, чтобы быть этим, только для Сириуса.    Это немного беспорядок. Сириус снова отталкивает его, но только для того, чтобы уложить на кровать, дрожащими пальцами и неуклюжими конечностями, когда они сбрасывают одежду и снова собираются вместе. Грудь Сириуса быстро вздымается и опускается, глаза почти черные, сплошные зрачки, рот открыт, скользкий, влажный и жаждущий. Он просто продолжает стонать, злой, отчаянный, а Ремус просто продолжает падать на него, затягивая его, они оба встречаются снова и снова в дожде искр, грохоча друг о друга.    Ремус разбирает Сириуса на части так, как научился сначала; одна из самых первых вещей, которые он узнал о Сириусе, насколько хорошо с ним, всегда, даже сейчас. Даже сейчас, когда он груб, зол и переполнен эмоциями.    Сириус цепляется за него, цепляется так, как Ремус может просто испариться, если он не будет держаться достаточно крепко. Ремус немного теряет голову, желая заползти в чертову шкуру Сириуса и никогда не уходить, если бы только мог. Сириус сделал это с ним; справедливо вернуть услугу. Он пытается. Боже, но он так чертовски старается. Он думает, что должен как-то справиться с этим, потому что Сириус тоже немного теряет голову. На несколько блаженных мгновений после этого вся земля содрогается, когда они трясутся друг о друга, и Сириус успокаивается, дышит легко и спокойно.    — Сириус, — хрипит Ремус хриплым голосом. Он отрывает лицо от безопасности шеи Сириуса, чтобы отстраниться и посмотреть на него, когда его глаза распахиваются. — Сириус, я…    — Нет, — шепчет Сириус. Он смотрит на Ремуса и медленно, с явной силой ослабляет хватку и отпускает. Он просто… выворачивается, высвобождаясь из рук Ремуса, как будто он сам испаряется. Он сжимается в себе, руки обвивают его торс, словно он держится вместе, и он не смотрит на Ремуса, когда тот уходит. «Нет, я не хочу больше обещаний. Я думаю, ты нарушил многое».    — Я… — Ремус щелкает в горле, образуя ком. "Сириус-"    Сириус — это озон; вы не можете удержать его, но вы чувствуете его. Ремус чувствует его, но Сириус не тверд. Он туман, и он уплывает. Он не смотрит на него и шепчет: «Тебе так лучше, да? Все получается, не так ли? Я не хотел, чтобы ты уходил, но все в порядке. Потому что я хочу, чтобы ты ушел сейчас же». ."    "Сириус-"    «Ремус, я хочу, чтобы ты ушел сейчас же. Просто уходи. Пожалуйста».    Долгое время Ремус молчит. Он просто остается там, чувствуя, как будто он висит на волоске, его грудь прогибается. Он наблюдает жгучими глазами, как Сириус сжимается в себя все дальше и дальше, его голова отвернута, ноги подтянуты к груди, и он обхватывает руками их. Ремус никогда не видел его таким маленьким, и он думает, что именно он сломил его еще больше, просто находясь здесь.    В его голове зверь сворачивается в клубок. Ремус сильно моргает и подтягивается, глядя на свои трясущиеся руки вместо того, чтобы смотреть на Сириуса, которого он вдруг совсем не выносит. Он одевается. Зверь скулит. Он идет к двери, останавливаясь достаточно долго, чтобы оглянуться, только чтобы обнаружить, что Сириус полностью ушел в себя, прижавшись лбом к коленям, голый и уязвимый и нуждающийся в том, чтобы Ремус ушел.    Итак, Ремус уходит, а зверь воет.    Мир не кажется реальным, он не становится четким, пока Ремус снова не оказывается снаружи. Он делает глубокий, судорожный вдох и наклоняется, упираясь руками в колени. О, он сделал это хуже. Почему он сделал только хуже? Блядь.    Он просто… он ничего не мог поделать. Сириус заставляет его чувствовать больше, чем кто-либо когда-либо. Сириус коснулся его. Сириус поцеловал его. Они погубили друг друга. У них никогда не было шансов, и хуже всего то, что они оба это знали.    Ремус встает на ходульном движении, как будто он ранен, но видимой раны нет. Тем не менее, это не мешает боли быть, к сожалению, реальной. Он делает шаг, потом еще один, потом обнаруживает, что идет. Он не знает, что делать, но знает , что должен что-то сделать. Этого не может быть. Это не может быть все, что есть. Он не может оставить это так.    На полпути по улице он останавливается, когда видит, что к нему идет Джеймс, наклонив голову и засунув руки в карманы. Если бы его плечи опустились, они бы волочили землю. Он образ разочарования.    Да, Ремусу, наверное, следовало его предупредить.    — О, — бормочет Джеймс, когда Ремус встает у него на пути, преграждая ему дорогу. Он поднимает взгляд, его лицо выражает уныние, такое прямолинейное в своей печали, что у Ремуса сжимается грудь. Джеймс сглатывает. "Привет. Как дела?"    — Мы трахались(=ебали друг другу мозги), — признается Ремус.    — Великолепно, — хрипит Джеймс. "Хорошо для..."    — Нехорошо, Джеймс, — признает Ремус. Он зажмуривает глаза, из него вырывается дрожь, затем снова открывает их и видит, что Джеймс сочувственно смотрит на него. — На самом деле, уверен, что от этого стало еще хуже. А ты?    «Регулус открыл дверь и тут же захлопнул ее у меня перед носом», — бормочет Джеймс.    Ремус вздрагивает. «Ах, дерьмо. Не повезло, приятель».    — Да, — со вздохом говорит Джеймс. "Предположим, мы немного забежали вперед, не так ли?"    — Предположим, что да, — жалобно соглашается Ремус.    Джеймс долго смотрит на него, а потом говорит: — Знаешь, может быть, это знак того, что нам нужно просто… сдаться.    — Возможно, — бормочет Ремус. Они смотрят друг на друга в течение долгого молчания. — Но мы же не собираемся этого делать, не так ли?    — Нет, — мягко говорит Джеймс, — мы не такие.    Ремус глубоко вздыхает и слегка поворачивается, чтобы посмотреть через плечо в сторону квартиры, в сторону Сириуса. Его грудь сжимает, но какая-то решимость оседает в нем, и его плечи напрягаются, когда он оглядывается на Джеймса. Есть больше. Он это знает, и он это получит. У них у всех будет больше, если ему есть что сказать по этому поводу. «Итак, нам, вероятно, следует пересмотреть наш план…»