Is it in my veins? Is it in my blood? 'Cause I can’t get enough. I tried to detain my love with paper shackles, Yet the words that spilled out my mouth Spell: «I need you now, » - I try to push them down.
Это в моих венах? Это у меня в крови? Потому я не могу насытиться. Я пытался сдержать свою любовь бумажными кандалами, Но слова, которые вырвались из моего рта, Гласили: «Ты мне нужен сейчас, » — И я пытаюсь сдержать их. Он не позволил себе быть слабым даже тогда, когда сил не было. Калеб просто был таким — невозмутимым внешне и чрезмерно хрупким внутри. Идеальное сочетание Психеи и Антея в одном человеческом теле. Но у Главного Секретаря просто не было выбора, причём даже намёка на него, ведь тех, кто мог его действительно понять, прочувствовать, полюбить, просто не было, как ему казалось. Не просто казалось, а он свято в это верил, как Лоренс верил в некое Дитя Света. Слабость всё сильнее и сильнее одолевала работника Империи, ударяя по самым чувствительным местам: по глазам, мышцам рук и ног и общему самочувствию. Но парень, в свою очередь, гордо держался, отказываясь ото сна и следя за младшим. На часах, которые мерцали на коммуникаторе, половина девятого вечера, за окном густая темень, переливающаяся из-за туч на небе, а на улице лёгкая морось, что нежно стучала по окнам квартиры. Дождь уже будто бы стал олицетворением встреч Главного Секретаря и Аграрного Комиссара. Дейв снова спал тем самым глубоким беззаботным сном новорождённого младенца, которого только что покормили, не думая ни о чём: ни об алгоритме, ни о почётной награде на своей форме, ни о своём местоположении… Он просто спал и, казалось, даже снов не видел, лишь изредка аккуратно менял своё положение на Секретарской кровати, порой комкая под собой простынь, то засовывая руки под мягкую перьевую подушку, то залезая с головой под тёплый плед, после чего, из-за переизбытка волнения, Калеб слегка приоткрывал голову младшего, стягивая с неё тёплую ткань, понимая, что вытаскивает друга из-под маленького защитного купола и должен сам являться в этот период для него непоколебимой защитой, твёрдой опорой и надёжной поддержкой. Этот Секретарь, казалось, был готов сейчас уподобиться самым жестоким богам и уничтожить весь мир, так же уподобляясь активной первичной материи, лишь бы этот сопящий комок усталости и страха был в полной безопасности, был неприкосновенностью для других. Калеб ещё не до конца осознавал, с чем связано такое его необычное желание, но думать об этом на данный момент совсем не хотелось. Даже тошнило от таких мыслей. Хотелось просто сидеть на краю собственной кровати, которую он добровольно отдал в эксплуатацию тощему телу, следить за наивным гостем и понимать, что всё хорошо. Сейчас всё хорошо, ведь есть тому весомая причина.***
Задолго до настоящего времени.
— Кейт, ты спишь? — тихо прозвучало с нижней койки двухъярусной кровати, которая стояла в комнате двух близнецов. Ответа не последовало. В помещении висела только напрягающая тишина, которую изредка нарушало дыхание детей. Маленький, сжавшийся от холода разочарования комочек в виде Калеба совсем не хотел сейчас спать. У него что-то болело, что-то неимоверно сильно ныло и хотело выйти наружу, вспарывая тело изнутри. Родители всегда говорили этому ребёнку, чтобы тот смело, без страха и без зазрения совести, пусть даже со слезами на глазах, просил помощи у близких ему людей, которые его любили, учили правильной заботе, стараясь не привить никому из детей жестокости, и искреннему состраданию. Когда малец видел грустную сестрицу Кейт или расстроенных мать и отца, то тотчас же бросался к ним, дабы обнять, утешить и напоить детской наивной любовью. Этому его тоже научили действительно любящие родители. Калеб встал, упёрся ногами в нижнюю койку, вытянулся и схватился руками за поручни верхнего яруса, разглядывая под тёплым светом ночника свою сестру. Кейт укрывалась двумя пуховыми одеялами, а её руки сжимали единственную подушку, оставляя голову без мягкой поддержки. Мальчишка больше всего любил свою сестру, хотел впускать её в свой мир снова и снова, показывать ей нечто прекрасное. Юнец спустился, взял свою подушку, поднялся вновь и аккуратно подложил перьевую опору под голову сестры. Так он чувствовал, что он не один, ведь поступая правильно, он оберегал любимых от боли и привкуса горечи во рту из-за слёз и истерик.***
Наше время.
Дейв сопел сквозь заложенный нос и изредка дёргался. «Видимо, ему что-то снится, » — Калеб осмотрел своими ореховыми глазами друга, начав наблюдать за ним ещё более пристально. Длинные ресницы Комиссара чуть подрагивали, губы то сжимались, то разжимались. Несколько раз удалось застать Лололошку с открытым ртом, пускающим слюни на подушку, что ничуть не отталкивало Главного Секретаря, ведь младший спал. Иногда Секретарь поправлял вьющиеся волосы спящего, которые норовили того разбудить, мешаясь то на щеках, то на глазах, то на носу. Старший не знал, что ему стоит чувствовать, но пока он просто предпочёл наслаждаться моментом, ведь сдержать свою любовь бумажными кандалами ему совсем не удавалось. Калеб, где-то глубоко у себя в сердце, никогда не был жестоким, холодным и закрытым; наоборот — этот юноша любил людей, любил своих близких, любил себя, свою новую семью, свою сестру и, очевидно, Лололошку, которого изначально было невозможно терпеть. Когда Комиссар заёрзал, дабы перевернуться на другой бок, ему подвернулись под руку колени Калеба. Нащупав чужие ноги сквозь сон, Дейв просунул под одну из них ладонь, а сверху уложил свою голову, упираясь в область прямой мышцы бедра ближайшей ляжки, и вновь спокойно засопел. «Картина маслом, — Секретарь усмехнулся и смирился со своим положением. — Кто ещё во всей Империи, во всех существующих куполах и за их пределами, может позволить себе вот так лежать на Главном Секретаре? И кому я могу позволить так делать? Дейв…» Более глубокой ночью Калеб принял решение тоже отчалить спать, уйти в царство Морфея хотя бы на пару часов, но как только он был готов закрыть глаза, лёжа на диване в гостиной, в незакрытом дверном проёме вновь показалась худощавая фигура. — Лололошка? Ты уже проснулся? — Калеб не смог остаться к парню равнодушным, он не хотел гробить труды нескольких часов самопознания и отталкивать младшего. — Что-то случилось или ты чего-то хочешь? Заходи. Дейв бесшумно подошёл к дивану и окинул растерянным, слегка сонливым даже, взглядом человека напротив, а выражение Комиссарского лица будто бы умоляло простить его за все смертные грехи. Лололошке было неловко по сей час, тем более после того, как он увидел, что хозяин квартиры максимально бесцеремонно отправился спать в другую комнату, а не переселил туда своего невежливого гостя. — Давай я тут лягу?.. — сиплым голосом произнёс младший, опускаясь подле дивана на колени и укутываясь во флисовый плед, который последовал за ним ещё от кровати. — Зачем? — Калеб всё понимал, но подыгрывал наивности своего гостя, приподнимаясь на локтях и заглядывая в глубокие голубые глаза. — Я… Мне… Мне неудобно перед тобой, Калеб. Понимаешь? — голос Лололошки дрожал, будучи и без того осипшим. Калеб действительно не хотел церемониться. Его это даже раздражало, но что было поделать? Он вытянул руку, взял ею концы пледа, которые сжимали пальцы младшего, и за них затянул Комиссара на диван, укладывая того рядом и укрывая его тело ещё и одеялом. Морфей затягивал Секретаря в своё царство всё сильнее и сильнее, отбирая силы на разговоры и прелюдии, которые привели бы точно к такому же исходу: Дейв лежал бы под одним одеялом с Калебом, деля с ним одну подушку и неразложенный диван. — Если что, вода стоит возле дивана в стакане на полу. Спокойной ночи. Бесцеремонно! Действительно бесцеремонно, отчасти даже жестоко, Главный Секретарь уложил рядом с собой хрупкое тело, хозяин которого обладает не менее хрупкой психикой. Старший не стал ни прижиматься к другу, ни даже пытаться того обнять, пока дыхание Комиссара предательски не перебилось вслух и не выдало приближающуюся к горлу истерику, которая уже третий раз за день могла настигнуть Дейва. И это явно не осталось без внимания. После сего события, Калеб, как его учила ещё мама в детстве, аккуратно, но со своей некой напористостью одной рукой приобнял Лоши, проводя пальцами сначала по спине, потом по рёбрам, а потом оставляя руку в области живота, но юноша не допускал соприкосновения кожи с кожей — не та ситуация, не тот уровень отношений, да и всегда был риск усугубить ситуацию, доведя неокрепший разум до истерики. И самое забавное: действия Секретаря помогли! Дейв ещё минуту подрожал в предистеричном состоянии, а после расслабился, не обнаруживая ни опасности, ни осуждения, ни презрения со стороны хозяина данной квартиры. Но гостя съедал сумасшедший интерес… Ему так хотелось прикоснуться к этой крепкой руке своей рукой, почувствовать себя в безопасности окончательно и узнать, какой температуры руки его самого близкого человека. Пусть интерес и стыд в совокупности и пытались сожрать хрупкую психику Лололошки, но присутствие Калеба и его действия создавали защитный купол, который был куда крепче всего остального. Никакая армия не пробьёт такую оборону. Эта оболочка была готова подпустить близко, разве что, сон, который сейчас был чертовски необходим.