***
Во второй раз это происходит потому что ограбление прошло безупречно. Они спотыкаются в гостиничном номере, и Люси выдергивает ожерелье из лифчика, поднимая его в воздух. — Ты это видел!?— восклицает она, вертя его на пальце и улыбаясь так сильно, что кажется, что она вот-вот взорвется.— Вот как это делается, вот как это делается . Флинн улыбается ей, выглядя при этом странно гордым, как будто он на самом деле доволен ею, тем, как все прошло, и они это сделали. Одним ограблением больше одним меньше в, кажется, бесконечном списке Мейсона. И Эми будет рада услышать эту историю. Руфус, в меньшей степени, он говорит, что хочет сохранить какое-то правдоподобное отрицание, как будто это вообще будет иметь силу в суде. Ее сердце колотится, и именно поэтому она делает это — она делает это во благо других, для того, чтобы помочь людям. Заложите драгоценности и смотрете, как богатые ублюдки рвут на себе волосы, в то время как она отправляет выручку тем самым людям, которые пытаются исправить свои ошибки. Но она также делает это, потому что это острые ощущения, потому что это увлекательно, потому что это весело … А потом Флинн говорит, все так же улыбаясь ей: «Ты была великолепна, Люси», и она целует его, прежде чем успевает дважды подумать. Какое-то время они смотрят друг на друга. Люси понятия не имеет, о чем думает Флинн, но он выглядит так, будто у него сотрясение мозга. Затем они оба одновременно погружаются друг в друга. На этот раз им удается трахаться на кровати. Она толкает его на спину и скачет на нем. Ее бедра вращаются и встречают его резкие толчки, и он так глубоко внутри нее, что кажется,что если бы она прижала ладонь к своиму животу, она смогла бы почувствовать, как он движется под ее кожей. И он сжимает ее бедра так сильно, что кончики его пальцев оставляют синяки. И она кончает так яростно, что мир становится белым.***
Он знал, что во второй раз — тот,когда они сделали это, когда Люси смеялась и крутила это ожерелье, он знал — он попал в беду. Конечно, у него были проблемы с того момента, как он впервые увидел ее и выпалил: «И это Кошка?». Потому что он не знал, что Кэрол Престон вышла на пенсию, а ее великолепная, блестящая, бесконечно прекрасная дочь взяла на себя семейный бизнес. Может быть, у него уже были проблемы , когда Руфус сказал ему вытаскивать свою задницу из какого-то бразильского бара, в котором он хандрил, и встретиться наконец с вором, с которым он должен будет работать. Точнее, с которым он будет работать. Если бы он знал, что для него было лучше,то отправил бы ему чертову фотографию Люси и информацию. Без, понимаешь: о, кстати, она лучшая воровка драгоценностей в бизнес-информации, которую было бы полезно иметь. Как будто это был профиль на сайте знакомств, и это, черт возьми, сработало. . Но сейчас у него определенно проблемы. Он входит в их гостиничный номер и видет, что Люси стоит перед зеркалом в полный рост и носит ожерелье, которое они украли. О, и браслеты с той другой работы. И серьги, которые она сняла просто «потому что я захотела» во время их первого ограбления, тех, которые привели к серьезной ссоре (одной из многих). Следует отметить, что она носит это, и ничего больше. Флинн совершенно уверен, что теперь он знает, что такое инсульт. Ожерелье им действительно нужно использовать снова, чтобы получить другую работу, над которой они сейчас работают. Люси надела его на вечеринку, которую устраивала их метка, заверив Флинна, что с таким эффектным украшением она и смешается, и получит внимание Метки. Она была права. Именно поэтому Флинн воспользовался телефоном-автоматом в вестибюле, их было бы труднее отследить, если Риттенхауз нападет на них, чтобы позвонить Руфусу и попросить чертежи, которые им нужны. Очевидно, Люси думала, что этот звонок займет больше времени. С ожерельем, в бордовым платьем с глубоким вырезом, которое она носила ранее, Люси выглядела дьявольски притягательно. Оно обвивает ее шею и туго застегивается, как колье, но одна его часть сползает все ниже и ниже, рубины и черные жемчужины скользят вниз извилистой линией, как змея, прямо между ее грудями и в ткань платья.. Когда она была в платье. Которого сейчас на ней нет. Это точно инсульт. Люси поднимает голову, ее глаза встречаются с его глазами в зеркале. — Что, — удается прохрипеть Флинну, — ты делаешь? Люси, к ее чести, не выглядит ни капли смущенной. Они уже дважды трахались, и во второй раз им действительно удалось раздеться догола, так что он считает, что это разумно. За исключением того, что он проникся к ней чувствами. Она стоит там, как королева, как на картине. Ее кожа нежная и сияющая, темные волосы каскадом ниспадают на ее голую спину, ожерелье лежит прямо между ее грудей, а браслеты обвивают ее запястья. И она выглядит — она похожа на принцессу, на королеву, а он — — Развлекаюсь, — отвечает Люси. Она отворачивается от зеркала, проводя кончиками пальцев по изгибу ожерелья, которое прилегает к горлу. — Мне нравится… восхищаться ими, прежде чем я отдам их Эми, и она разорвет их на части и продаст. — Люси делает паузу, и Флинн видит в ее взгляде редкий намек на уязвимость. — Я не всегда буду выглядеть так. Меня это устраивает, но я просто… иногда хочу посмотреть и запечатлить в своем уме. Так что, когда я стану старше, я смогу вспомнить — как когда-то выглядела, когда была красивой и носила украшения, сделанные для королевской семьи. У меня были рубины вокруг горла. Ты всегда будешь прекрасна, думает Флинн, и ох, он не может сказать это вслух, иначе он действительно все испортит. Поэтому вместо этого он пересекает комнату, падает на колени и целует ее прямо там, где заканчивается ожерелье, точно. под нижней частью ее грудей. Дыхание Люси сбивается, и ее рука скользит в его волосы. Это единственное , что он собирается получить, и, ну, он может быть вором с честью, но он все еще вор. Он умеет брать. Он целует ее. Он целует холодные камни на ее коже, пока они не становятся теплыми. Он создает свое собственное ожерелье вокруг ее шеи, одними губами, которое не так легко снять, и ему потребуется время, чтобы исчезнуть. Он тянет серьги, заставляет ее вздрогнуть. Затягивает застежку ожерелья один, два, три раза, пока Люси не задыхается и не шепчет «да, вот так», выгибаясь к нему. Это всего лишь их третий раз, но он быстро понял, что они всегда, в конце концов, делают то, что хочет Люси. А Люси хочет, чтобы они стояли на коленях на кровати, чтобы он брал ее сзади, чтобы она могла наблюдать за ними в зеркало. Он не может смотреть на себя — ни в прямом, ни в переносном смысле, — поэтому он смотрит на нее. Смотрит на свою руку, сжимающую ее горло, на ее грудь, на изгибы ее тела. Смотрит на красные, красные камни на ее пылающей коже, на свирепый, голодный блеск ее глаз, который сочетается с блеском драгоценных камней. Он думает (а точнее знает), что она самое прекрасное существо, которое он когда-либо видел.***
В четвертый раз она полностью винит перчатки. Флинн носит эти перчатки, так хорошо, из итальянскаой кожи. Он купил их во Флоренции (ублюдок). Они помогают ему не оставлять отпечатков пальцев, но не мешают его движениям и ловкости. Он носит их, чтобы поднимать картины, и она может видеть, как его руки сгибаются под черной кожей. При этом, все это происходит в полной тишине. Он никогда не издает ни звука, Даже тень может иметь название. В любом случае в этом особняке никого нет дома. Поэтому они трахаются на мраморном полу в галерее. Ну, технически, она ждет, пока Флинн поставит картину, а затем встает на колени, вынимает его член и берет его в рот,. А Флинн, как всегда профессионал, совершенно молчит, пока она это делает. Весело наблюдать как выглядит его перекошенное лицо, когда он кончает, напрягаясь от попытки не шуметь, заставляя ее желеть, что у нее с собой нет камеры. Затем она направляет его руку между своими ногами и прикусывает кожу его другой руки, пробует ее на своем языке. Он трахает и трахает ее этим, пока она не слышит.как сильно промокла его перчатка. Абсолютно грязные звуки ее собственной развратности - единственное, что она слышит в комнате. И когда Флинн шепчет, наполовину грязно - наполовину благоговейно: "Ты как будто хочешь взять мою чертову руку", она кончает и так сильно кусает перчатку, что он три дня жалуется на следы от зубов, которые она оставила.***
В пятый раз Флинн чуть не погибает. Когда Мейсон сказал им, что у них есть общий враг в лице Риттенхауса, и что, как миллиардер, он знает, где хранится все нажитое нечестным путем искусство, все причудливые дома и сейфы, в которых оно спрятано, Люси знала, чтоздесь был подвох. Флинн тоже знал это. Они шли на это с широко открытыми глазами: выступите против Риттенхауса, и Риттенхаус придет за вами. Но они так хорошо справлялись, они были так осторожны, и она начала думать, что, возможно, они смогут победить. Она не увидела этого, она не разглядела ловушку , а потом Флинн истекал кровью, и им пришлось бежать, бежать, бежать, не останавливаясь, пока они не добрались до своего гостиничного номера. —Ты ее забрала?— спрашивает Флинн или, скорее, хрипит. Его голос звучит так, будто он выкурил пачку сигарет, а затем проглотил камень. — Ты схватила… Он падает на пол, прислонившись спиной к стене, и Люси старается, чтобы ее руки не дрожали, когда приносит аптечку. Это просто царапина. Она это видит. Рана кровоточит только потому, что это один из тех раздражающи неглубоких порезов, которые кровоточат, как ублюдок, но это так много крови. Если бы Флинн не увернулся достаточно быстро, если бы он повернул не в ту сторону, руководствуясь инстинктом ... — Ты истекаешь кровью и беспокоишься о картине? — шипит она, сдергивая с него рубашку. — Это Дега, — возражает Флинн. Если быть точным, это одна из работ Дега, украденных из музея Изабеллы Стюард Гарднер в 90-х годах. Не то чтобы Люси в данный момент действительно было не насрать на это. — Значит, это стоит твоей жизни? — рявкает она. В ее словах звучит больше ярости, чем она собиралась, применяя антисептик и все остальное. К его чести, Флинн даже не шипит, когда она приступает к ножевой ране на его животе . — У меня было хуже, но за меньшие деньги. Большой палец Люси проводит по шраму, разделяющему его тело пополам, длинному и страшному, о котором она спрашивала в их первый раз. И говорит себе, что просто держит там руку, чтобы удерживать его неподвижно, пока работает. — Ну, тебе не становится хуже, пока ты мой партнер. Работа не стоит твоей жизни. Флинн долго молча смотрит на нее.— Я не твоя мать. Кэрол Престон была предана своей работе. Слишком предана. — Я знаю это. Я не трахалась с своей матерью, для начала. Флинн фыркает так, что одним звуком удается передать:ты самая невозможная женщина, которую я когда-либо встречал . Ее руки снова начинают трястись, поэтому она быстро хватает марлю и начинает перевязывать его. Флинн наблюдает за ней, и она ненавидит, как он может смотреть на нее и видеть так много, видеть сквозь нее. Она ненавидит, как он так мягок с ней, и все же никогда не уступает, никогда не дает пощады. Берет все, что она ему швыряет, и отдает обратно, бросая ей вызов. Она ненавидит его, она действительно ненавидит его... Она завязывает марлю.—Вот так.—У нее пересохло в горле. Она прочищает его.—Это должно сработать. Флинн все еще наблюдает за ней. — Люси, — говорит он, и вроде бы все, все закончилось, но почему-то он издает ужасный звук. Это не рыдание, оно слишком глубоко для этого, она не назовет это так. Оно подымается к ее горлу, и она целует его. прежде чем она успеет сказать что-нибудь ужасно изобличающее. Например: вы крадете искусство у нацистов и возвращаете его еврейским семьям , или вы назвали меня гением, или вы думаете, что искусство должно быть доступно всем и чтобы его видели все, а не пряталось в хранилище или, что хуже всего, , не оставляй меня. Она оказывается у него на коленях и остается там, целуя его, и в этом столько тепла, но не свирепости первого раза. Ее губы задерживаются на его, и она говорит себе, что двигается медленно, потому что он ранен, а не потому, что она хочет насладиться им. Флинн держит ее лицо в своих ладонях, и если он почувствует соль, у него достаточно такта, чтобы не упоминать об этом.***
Он теряет счет времени, но однажды, однажды это происходит в доме у океана, когда встает солнце. Люси разбудила его, забравшись на него сверху и покусывая доброе утро в его челюсть, и он никогда не сможет скажи ей нет. Свет раннего утра, золотой и ясный, льется на них, когда они движутся вместе. Ее тело распростерлось под ним, и он всегда ценил искусство, любил его, но никогда не мог создавать его. Но он бы хотел, чтобы кто-нибудь запечатлил этот момент — Люси сияет золотом в лучах средиземноморского солнца, ее глаза сверкают, как опалы. После этого они лежат, растянувшись, его голова покоится на ее груди а рука закинута ей на живот. Ее пальцы лениво проводят по его волосам, а ее ногти (когти, кошачьи когти, воровские когти) слегка царапают его кожу головы. Ее большой палец обводит изгиб его уха. «Свидание любовников», — думает он. Холст, масло, 2017, художник неизвестен. «Я удивлена, что Мейсон не позвонил», — замечает Люси через некоторое время, слушая шум волн, разбивающихся о берег внизу. — Вероятно, так и есть.— Флинн уткнулся носом в ее теплую кожу, слегка обнял ее.— Я просто выключил наши телефоны. И отключил стационарный телефон. Он сбит с толку, когда Люси трясется от смеха.— Он собирается нас убить. — Пусть попробует.—Флинн наклоняет голову так, чтобы его подбородок упирался ей в грудь, и он мог смотреть ей в глаза.— В конце концов, это наш медовый месяц. Люси притягивает его и целует, а он целует ее в ответ — это чертовски лучшая вещь, которую он когда-либо украл. (Хотя, если честно, скорее всего, она украла его.)