- Хочу еще...

Зима в самом разгаре царствовала на улице. Неприятный хруст снега под ногами заставляет поежиться. Жгучий буран, обжигающий нежные щеки Антона, вроде начал утихать под покровом сумерек. Лишь кое-где были фонари, освещающие путь, однако их было ничтожно мало, чтобы увидеть вновь самонадеянную улыбку Ромы, что шел рядом и вдохновлено рассказывал байки, что поведал его отец еще давно. Прогулки зимними вечерами стали отрадой для Петрова. Все меньше он стал задумываться над происхождением Алисы и все больше убеждал себя, что это плод фантазии — иллюзия, которая отдает болью в висках. Рома, даже не подозревая этого, смог помочь справиться с навязчивыми мыслям, что тревожат парня, что убивают его изнутри, создавая жжение, почти такое же как и буйный деревенский буран. Правда, эти прогулки и беседы с Пятифановым встали на место тревожных мыслей о богатом животном мире, существующим в дремучем лесу. Каждый раз Антон пытался уловить мысль предложений Ромы, что получалось почти всегда тщетно, учитывая его погруженность в мысли. И всякий раз неизбежно смотрел на его алые от мороза губы, пытаясь иллюзорно сделать шаг ближе и… — Антох, че ты так пялишься? Ты вообще слушаешь? — немного обиженно произнес Рома. — И-извини, — пришлось на момент забыть о своих мыслях, терзающих душу и разум, — повтори, что ты сказал. — Говорю, что Катьку недавно провожал со школы, нес рюкзак, все дела. Как думаешь, как лучше напроситься к ней в гости? — А зачем? — недоуменно спросил Петров. — Как зачем. За шкафом. Хотя я не против ее и в другой обстановке засосать, — жадно ухмыльнулся Рома, облизывая потрескавшиеся губы. Антон, сгущая брови в задумчивое выражение лица, пытался сообразить, как более лояльно ответить другу, но по итогу сам для себя выпульнул то, чего даже не было в голове изначально: — А ты уже целовался? — серьезно поинтересовался парень, однако после осознания сказанных собою слов, залился красками. — А ты что, нет еще? Да я столько раз, что тебе и не снилось! — воскликнул Рома, будто бы это всемирно известный факт. — Я еще не целовался, — грустно констатировал Петров. Громкий хохот, словно эхом раздался по пустой улице: — Ну ты даешь! — вроде как успокаиваясь, ответил Пятифанов. — А че, с окулярами тяжело сосаться? — вновь раздался гулкий смех. — Да иди ты! — Антон надул губы, поправляя свои очки, которые сейчас задели сильнее, нежели их хозяина. — Ладно, ладно, — парень выдохнул и убрал с лица слезинку. — Раз ты такой смелый, то может ты меня научишь? — зрачки, от собственного удивления, расширились, а руки начали нервно трястись. Даже Рома резко встал в ступор, не понимая шутка это или нет. — Тоха, мы же не «эти». Ты как такое думать можешь? — Пятифанов действительно ждал, когда Петров рассмеется, но тот выглядел слишком серьезным. — Да, но ты знаешь как девочки учатся? Тоже друг с дружкой! Так давай, и меня научи, ты же много раз это делал, — перевернуть ситуацию в юмор было поздно, оставалось только идти до талого, пускай и ожидая различные обороты. Антон даже уже представил, как Рома либо злобно уходит и больше никогда не заговорит с ним, либо вдобавок ударит. Однако ему было жаль, что впервые в жизни не послушался рассудок, а зов своего сердца — и попал впросак. — Ладно… Может хоть за Полинкой смелее приударишь, — отводя взгляд в сторону, ответил парень. — И не смотри на меня так! Глаза Антона округлились, а сердце настолько усилило свой ритм, будто бы сейчас выпрыгнет наружу из груди. Он наивно хлопал ресницами, пытаясь уловить ложь или правду в словах Ромы. — Пошли за тот дом, он вроде пустует с прошлого лета. Ноги становились ватными, но Петров старался крепко удержаться на ногах, чтобы лишний раз не позориться перед другом. Дыхание настолько участилось, что, казалось, с каждым вдохом он может собрать все сугробы снега. Рома старался держаться уверенней, но изнутри приятной разрядкой проходило через все тело волнение и трепет. Зайдя за дом, где была почти тьма, Пятифанов встал прямо перед Антоном, пытаясь собраться. Он хотел было что-то сказать, но слова застревали в горле, образуя ком. Взяв немного грубовато за плечи, он зажмурился и начал приближать свое лицо, но его уверенность резко обломил парень, что резко снял очки. — Я сломаю твои окуляры! — рыкнул Рома, и резко поддался навстречу губам Антона. Немного жестоко переминая уста Петрова, что были стиснуты, он прошептал ему: «Расслабься», после чего поцелуй становился чуть более мягким. «Делай, как я.» — и Антон, поддавшись властным губам, повторял движения. Они растворялись в нежности, в теплоте, которую сами и создавали. Казалось, буран утих, а снег вокруг них — растаял. Рома, незаметно для себя, расслабил хватку в области плеч и переместил руки на холодные щеки парня, а Антон, в свою очередь, немного бесцеремонно ухватился за талию. Мысли, все «за» и «против» отошли на второй план, особенно, когда Пятифанов добавлял искринку и покусывал нижнюю губу, а иногда кончиком языка облизывал то же место, будто восполняя боль лаской. Однако, дыхание было столь прерывистым и непостоянным, а иногда и сквозь вздохи выходили чуть слышные стоны, которые смущали обоих, и воздуха, в конце концов, перестало хватать вовсе. Рома первым отпрянул от желанных губ, прикрывая лицо тыльной стороной кисти, пытаясь не показывать смущения и страсти, которая, впрочем, настигла словно цунами. — Да ты дурак! Идиот! — кричал Пятифанов. — Хочу еще… — словно завороженный, загипнотизированный ответил Антон, приближаясь к Роме, затягивая его в пучину страсти и неизведанной ранее любви.