-1-
Обласканный лучами полуденного солнца, Чимин кажется ещё более нежным и хрупким, чем есть на самом деле. Омега безмятежно спит, тихо посапывая в подушку, наволочка которой уже давно пропахла маслянистой сладостью каприфоли и едва различимыми фруктовыми нотками жасмина, иногда хмурится, сводя тёмные брови к низкой переносице, и забавно причмокивает, совсем как ребёнок. Он очаровательно ворочается в постели, ворох одеял ногами сбивая в комочек и сталкивая с кровати на пол — плотные шторы, не задёрнутые вчерашним неожиданно прохладным вечером, обнажают полупрозрачный тюль, пропускающий тёплые солнечные лучи в комнату. Игривые лучики, то и дело просачивающиеся сквозь перистые белёсые облака, мягко ложатся на чувствительную кожу и чуть припекают — спина омеги, полностью оголённого, влажная, слегка липкая от пота, и меж острыми лопатками виднеется несколько крохотных солёных капель. Чимин ёжится от осторожного прикосновения к изгибу позвоночника в районе поясницы, чувствуя прохладу чужих рук на разгорячённой коже. Альфа медленно оглаживает тонкую талию, дотрагиваясь лишь подушечками пальцев, мимолётно опускается ниже и проходится мозолистой ладонью по бархатистой ягодице, более не скрытой кремовым постельным бельём, рокочет на грани слышимости и оставляет воздушный поцелуй на плечике. Омега нехотя приоткрывает глаза, тут же жмурясь от залившего комнату яркого золотистого света, улыбается смущённо и переворачивается на спину, позволяя Юнги увидеть своё заспанное лицо. Мин взглядом ведёт от взъерошенных светлых волос до острого подбородка, рассматривая выразительные черты лица так, словно всё это впервые: густые прямые брови, глаза медовые, влюблённые до беспамятства, аккуратный крошечный нос и розовые губы, мягкие, почти плюшевые. Альфа не сдерживается и проводит указательным пальцем по чужой щеке, очерчивая красноватый след от помятой наволочки, оставшийся на скулах и в уголке губ, касается нижней, сухой и особенно полной после долгого сна, и, наконец, нежно целует. Пак лениво потягивается, мурлыкая себе под нос, делает ещё одну попытку открыть глаза и двигается ближе к альфе, игнорируя неприятную жару и скопившуюся в комнате духоту. Чимин втягивает носом густой аромат лимона, смешавшийся с его собственным в одно неразделимое целое, и ластится, просит ещё немного нежности, прежде чем подняться с постели и начать новый день. Юнги беззвучно смеётся, когда маленький омега в его шею носом тычется, и хрипло желает доброго утра, продолжая приглаживать чиминовы волнистые волосы, заправляя непослушные пряди за ухо. — Моё счастье, пора просыпаться. Уже за полдень, — Мин притягивает к себе расслабленное тело и крепко обнимает, слизывая с шеи солёные капельки пота. Альфа окольцовывает руками узкие плечи и довольно урчит Чимину на ухо, в какой раз ловя себя на мысли, что влюблён в этого человека бесконечно сильно. Юнги даже не уверен в том, что может подобрать подходящие слова, чтобы описать, насколько маленький и неловкий омега драгоценен и дорог сердцу, насколько глубоко запал в душу, принося с собой тепло, комфорт и домашний уют, поэтому сейчас Мин только лишь приподнимает уголки губ, пребывая в каком-то совершенно сказочном блаженстве, и оставляет ещё один невинный поцелуй на чужих устах. — Угу, — омега в последний раз потягивается, поглаживает ладошками широкую спину своего мужчины, и, наконец, поднимается, усаживаясь по центру широкой кровати. — Так приятно пахнет… Ты приготовил завтрак? — Да, я встал довольно рано и решил не тревожить твой сладкий сон. Твои любимые вафли уже на столе, — Юнги улыбается, встаёт вслед за Чимином и расцеловывает его тонкие запястья, исчерченные полупрозрачными венами, смущая в очередной раз — они оба такие неловкие, хотя уже не дети давно и вместе, кажется, целую вечность. — Всегда знал, что мне достался самый заботливый муж, — омега целует влажно и, озорно вскакивая с кровати, семенит в душ, чтобы смыть неприятную липкость с кожи и позже позавтракать. С кухни и правда пахнет вафлями, малиновым джемом и сахарным сиропом, а ещё ягодным чаем, который до дрожи в коленях любит омега, и крепким горьким кофе, предпочитаемым альфой. — Включи кондиционер! — кричит уже из ванной. Мин ещё несколько минут лежит в постели, понимая, что не может оторваться от чужой подушки: Чимин пахнет как-то по-особенному. Некогда яркие, насыщенные фруктовые ноты жасмина стали приглушёнными, а вот сладость жимолости усилилась в несколько раз, забивая лёгкие феромоном. Альфа тычется носом во влажное постельное бельё, вдыхает так глубоко, что в грудной клетке начинает покалывать, и медленно выпускает воздух через рот, наслаждаясь тем, как частички аромата оседают на слизистой. Настолько сладко, что даже на языке появляется лёгкий привкус, и Юнги с удовольствием сглатывает ставшую вмиг вязкой слюну. Внизу живота начинает недвусмысленно тянуть, и Мин невольно потирается о матрац пахом, пока не слышит тихий голос омеги. — Юнги~я, ты идёшь? — Чимин гремит вилками на кухне, очевидно, уже приняв душ, и альфа, стряхивая с себя зыбкую пелену неожиданного возбуждения, включает кондиционер, чувствуя приятную телу прохладу. — Нужно на ночь шторы задвинуть, — альфа усаживается напротив омеги и, пожелав приятного аппетита, искоса поглядывает за тем, как Пак усердно вытаскивает десертной ложечкой джем из банки и намазывает на вафли, делая их приторно сладкими. — Не слишком много сахара? Я ведь и так добавил его в тесто. — Нет, — Чимин с удовольствием откусывает кусочек и блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь вкусом. Он делает глоток чая, морщится, потому что он не успел достаточно остыть, а потом переводит взгляд на альфу, сидящего с нечитаемым выражением лица и какими-то особенно растерянными глазами. — Что-то не так? Ты покраснел, — омега вопросительно поднимает брови, изгибая их домиком, а потом тянется к чужой мягкой щеке, чтобы прикоснуться к прохладной молочной коже кончиками пальцев. — Нет, моя радость, всё в порядке, просто задумался. «Просто в тебе так много нерастраченной заботы и нежности» отчего-то остаётся не сказанным. Ближе к обеду Юнги лежит на диване и лениво листает соцсети, когда в рекомендациях в очередной раз появляется популярный детский магазин — с чего бы, непонятно, ведь интересы альфы не менялись уже долгое время и совсем не соответствовали уже неоднократно всплывающей рекламе, но, не видя в этом ничего плохого, Мин с интересом нажимает на ссылку и ждёт, когда страничка сайта полностью загрузится. Несмотря на то, что альфе уже тридцать два, он никогда прежде не задумывался о детях серьёзно — знал, что однажды, когда-нибудь через много лет хотел бы держать маленькое чудо на руках и гордо носить звание отца, но это «однажды» всегда было таким далёким и призрачным, что Юнги и не заметил, как повзрослел раньше, чем ожидал. Когда-то он и сам не готов был к продолжению рода — сначала бурная молодость и нежелание оседать на одном месте; потом учёба в институте, отнимающая все силы, и забота о совсем молодом Чимине, который младше него на семь лет, что, вроде как, вовсе не катастрофично, особенно сейчас, когда они оба давно не маленькие дети, но в то время, когда Пак был крошечным десятиклассником, этот факт часто маячил на периферии сознания в виде ярко-красного восклицательного знака, оказывая влияние почти на каждое действие альфы; работа, тяжёлый график и коллектив, который в начале противился принимать Мина по неведомой причине, ко всему в добавок, учёба Чимина в университете и постоянно сдающие нервы из-за скорой свадьбы; а позже поднимать тему просто отчего-то казалось неуместным — если омега захочет детей, скажет сам. Но Чимин ничего не сказал. Альфа забывается на долгих двадцать минут, пролистывая бесконечный каталог совершенно очаровательных костюмчиков с яркими принтами и ещё более очаровательных джинсовых комбинезонов и малюсеньких кроссовочек. Юнги несколько особенно симпатичных вещей отправляет в корзину и, когда последняя мягкая игрушка становится шестнадцатой по счёту в списке понравившихся товаров, альфа, наконец, останавливается. Не столько потому, что надоело, сколько потому, что в дверном проёме появляется Чимин. На нём фартук бежевый с рисунком кумамона и волосы снова растрёпаны, как утром, и Юнги ловит себя на мысли, что омега сегодня действительно слишком привлекательный. — Что хочешь на обед? Я приготовлю, — Чимин невольно хмыкает, когда Мин резко блокирует телефон и отбрасывает его в сторону, но ничего не говорит, потому что доверяет безоговорочно. — Не знаю, на твоё усмотрение. У тебя любое блюдо получается великолепным, — Мин по-доброму улыбается, встаёт с дивана, морщась от хруста в колене, и чмокает довольного похвалой мужа в нос-кнопочку. На самом деле, смотреть на то, как Чимин готовит — сплошное удовольствие: Пак возится у плиты, аккуратно поправляя любимый фартук чистыми пальчиками, туже затягивая пояс, напевает себе под нос какую-то новую, пока ещё не очень популярную песню, пританцовывает, двигая бёдрами в такт музыке, а потом забавно чихает, когда дело доходит до ароматных приправ. Юнги смотрит на него с любовью во взгляде, а потом ловит себя на мысли, что было бы довольно приятно посмотреть на беременного Чимина в таком фартуке — он бы, наверное, еле-еле сходился на животике, и омега бы громко ворчал, жалуясь супругу на набранный вес, ошибочно считая его лишним. Альфа подходит к омеге сзади, пока тот занимается нарезкой овощей для салата, обнимает за тонкую точёную талию и тычется в изгиб шеи, вдыхая сладостный аромат своей пары. Он ведёт кончиком носа к месту за ушком, очерчивает пухлую мочку, где красуется несколько крохотных серёжек, а потом переходит к плечу — одной рукой приспускает футболку с широким воротом, оголяя небольшой участок кожи, оставляет сухими губами поцелуй на косточке, а потом еле ощутимо прикусывает, заставляя омегу вздрогнуть. — Юнни, ты чего? — Чимин откладывает нож в сторону и поворачивается к альфе. — Ты так приятно пахнешь, — Юнги облизывается, как наевшийся сметаны кот, и снова припадает губами к манящей коже: Мин выцеловывает чужую шею, продолжая иногда тереться о неё носом, дышит глубоко, стараясь впитать в себя как можно больше запаха, и в какой-то момент начинает тихо мурлыкать, когда Чимин вздрагивает в его объятиях, укладывая ладошки на плечи супруга. — Это новый гель для душа, наверное. У него очень стойкий запах, — омега отводит взгляд в сторону, чтобы альфа мог беспрепятственно ласкать его, но тот, кажется, этого жеста и вовсе не замечает, продолжает самозабвенно вылизывать чистую кожу, не ощущая на языке солоноватости, ещё раз вдыхает и не перестаёт мять пальцами талию. — Нет, это не гель. Я про твой природный запах, он такой…насыщенный. Он всегда был таким? — Мин отрывается от своего занятия и восторженно смотрит в омежьи глаза, встречаясь с удивлённым взглядом. — Юнни, с тобой всё хорошо? Он совсем слабый, ничего не изменилось, — Чимин всегда пах до безумного приятно, но слабо, поэтому, будучи ещё совсем маленьким, боялся, что альфа не сможет учуять его в толпе, но, как оказалось, зря волновался — у Юнги прекрасный нюх. Пак вопросительно смотрит на мужа, не сводя с него широко распахнутых глаз, судорожно вспоминает, когда течка была в последний раз и понимает, что до неё ещё как минимум две с половиной недели, а значит, его феромон никак не мог стать сильнее, другой же причины он придумать и не может. — Я в порядке, — Юнги последний раз целует медовую кожу и отстраняется, так и не прикоснувшись к пухлым влажным губам, позволяя омеге закончить с обедом. К вечеру Чимин понимает, что альфа абсолютно точно не в порядке. Юнги всегда был нежным и жадным до незатейливых ласк, но сегодня омега буквально утопает в заботе: острая необходимость постоянно прикасаться к мужу с каждым часом только усиливается, и Пак в какой-то момент даже боязливо вздрагивает, когда Юнги снова притягивает его ближе, обнюхивает шею, вновь прикусывая на пробу, а потом и вовсе усаживает к себе на колени лицом к лицу. Чимин природы такого поведения по-прежнему не понимает, напряжённо вспоминает, может ли альфа просить таким образом прощения за какой-нибудь мелкий проступок, который и сам омега-то не заметил, но ничего такого в голову не приходит, особенно когда Юнги присасывается к коже под ключицей и оставляет маленькое сиреневатое пятнышко засоса. Альфа рокочет, мнёт чужие бока не останавливаясь, и ловко снимает с омеги собственную растянутую футболку, изрядно потрёпанную временем настолько, что в нескольких местах ткань выцвела и даже почти протёрлась. Пак чувствует, как тело приятно содрогается от ласк, от поцелуев, что с каждой секундой становятся всё жарче, от беспорядочного касания чужих рук к оголённой спине. В том, как нежно Юнги проводит подушечками пальцев по позвоночнику, пересчитывая каждую косточку от шеи до крестца, всегда было что-то особенное — альфа делает это медленно, с оттяжкой, с наслаждением, но сейчас он касается смазано, скорее, просто щекочет ногтем, не давая в полной мере почувствовать себя желанным. Чимин хмурится, заглядывая в глаза альфы, не понимая, что за беспочвенное кокетство он разыгрывает на ночь глядя в таком положении, но, приоткрыв рот для того, чтобы возмутиться, тут же его закрывает: глаза у Юнги почерневшие, мутные, заплывшие сизой пеленой. Чимин тянется за поцелуем первый, а дальше всё как в тумане — чужое рычание где-то в районе шеи, смятая омежьими пальчиками футболка, так и не снятая с плеч альфы, и неистовая страсть, разделённая надвое. В душ омегу несут на руках, плавно опускают на согретый тёплыми струями воды кафель и, время от времени сцеловывая капли с плоского живота, натирают гелем для душа. Он приятно пенится, пузырится на коже, щекоча, и Чимин тихо, почти беззвучно, хихикает, особенно когда альфа переходит к чувствительным бёдрам, натирая их с особым усердием. Омега перед Юнги хрупкий, по-прежнему крошечный, как и много лет назад, хотя их габариты, на самом деле, не слишком уж и сильно отличаются, просто Пак воздушный такой, нежный, извечно обласканный и смущённый, застенчивый и безмерно благодарный за каждую мелочь. Где-то в груди предательски щемит, и Мин снова припадает к чужим губам своими — на этот раз осторожно и неспешно, просто для того, чтобы показать свою любовь, безграничную и всепоглощающую, не находящую выражения в слишком пафосных словах. — Люблю. Безумно люблю, — Юнги говорит шёпотом, отчего-то не решаясь повысить голос, но Чимин и так прекрасно слышит. В ответ ничего не говорит, лишь молчаливо вплетает пальчики в мокрые волосы мужа и массирует кожу головы, позволяя обнимать себя столько, сколько супругу понадобится. Постельное бельё, перепачканное телесными жидкостями, альфа меняет самостоятельно, пока муж, заботливо одетый в махровый халат и дополнительно завёрнутый в огромный тонкий плед, сидит на кресле напротив кровати и жуёт ванильное печенье, аппетитно причмокивая. Чимин, раскрасневшийся после тёплого душа, румяный, как младенец, и Мин снова невольно задумывается о ребёнке — будет ли он таким же розовощёким и очаровательным, как омега? На самом деле, после целого дня, проведённого в раздумьях, Юнги чётко определил для себя, что хотел бы омегу. Хотел бы ещё одного покладистого, заботливого омегу, похожего на собственную пару как две капли воды, нежного такого, пухленького, как Чимин в раннем детстве, чтобы обнимал крепко и носиком в шею тыкался, ища защиты и поддержки у альфа-родителя, доброго и совершенно прелестного малыша. — Юнги? Ты слушаешь меня? — из мыслей вырывает муж, пытливо высматривающий в супруге причину рассеянности. — Ты сегодня совсем в облаках витаешь. Что-то случилось? «Ты случился», — мелькает в голове. — Нет, Чимини. Выпью воды и вернусь, ложись пока, — и Пак беспрекословно укладывается в постель, быстро переодеваясь в шёлковую сорочку с кружевными лямочками. Омега ложится на живот, лишь для вида накидывает простынь на распаренное тело, прячась от прохладного воздуха кондиционера, и обнимает руками подушку, смыкая потяжелевшие веки. Юнги возвращается через считанные минуты, громко гремя на кухне стаканами и, кажется, чуть не уронив один из них на пол. Он медленно заходит в комнату и рвано выдыхает — Чимин розовую пяточку из-под простыни высунул, покачивая ногой в воздухе, и это кажется недопустимо милым для хрупкой психики старшего: в порыве нежности, альфа присаживается на колени около постели и, осторожно окольцевав длинными пальцами чужую лодыжку, подносит стопу к губам, целуя очаровательную пяточку. Омега смеётся заливисто, потому что неожиданно и щекотно до жути, извивается на кровати, хватаясь короткими пальчиками за наволочку подушки, пахнущей теперь одним лишь порошком для стирки, и прикусывает нижнюю губу, когда альфа начинает громко мурлыкать совсем близко. Мин укладывается в постель, тут же прижимаясь к Чимину всем телом, сползает немного вниз, прячась с головой под простынь, приподнимает край сорочки и носом около животика водит, вырисовывая кончиком незатейливые узоры. Чимин восторженно отодвигает краешек постельного белья, чтобы рассмотреть Юнги получше, и тихо охает, когда альфа оставляет долгий поцелуй под пупком.*через несколько дней*
— Юнги, я возьму твой телефон ненадолго? Мне нужно кое-что срочно посмотреть, а мой выключился. — Конечно, родной. Чимин тапает на иконку браузера, тут же удивляясь количеству открытых вкладок — в отношении телефона Мин никогда не был чистюлей, и куча ненужных, давно не использующихся приложений уже давно висит мёртвым грузом на главном экране и засоряет память, но рядом со строкой поиска ещё никогда не было двухзначного числа, что уж говорить о тридцати четырёх страницах. Омега нерешительно открывает полный список, наскоро пролистывает и невольно задерживает дыхание:Как правильно держать на руках младенца?
Что делать, если у ребёнка колики?
Магазин «Всё для вашего малыша»
И множество других запросов, каждый из которых связан с детьми. Дети. Дети никогда не были Чимину противны, но ещё в подростковом возрасте он понял, что это чертовски сложно. Он видел беременность папы младшим ребёнком, видел, как тяжело вынашивал старший брат его племянников, то и дело мучаясь от болей в пояснице, отёков и неконтролируемых перепадов настроения, вызванных всплеском бушующих гормонов. Он видел, как оба ненавидели своё тело после родов, как тихо плакали перед зеркалом, рассматривая увитые белёсыми полосками растяжек располневшие бёдра, как носили одежду на несколько размеров больше собственного, чтобы скрыть от глаз своих альф, привыкших к идеальным телам и точёным фигурам, ещё не исчезнувший животик, который теперь упругим назвать едва ли язык повернётся, ведь кожа растянулась и стала дряблой, видел многочисленные ссоры и срывы, в какой-то момент ставшие нормой. Омега знал и то, что рождение новой жизни — лишь начало, воспитание ни капли не легче. Дети милые, и Чимин это признаёт. Признаёт и побаивается, что в один прекрасный день, когда драгоценный Юнги тоже захочет собственного малыша, он возненавидит себя, своё тело, похоронит ментальное здоровье под грудой комплексов, порождённых воспоминаниями из детства, до сих пор время от времени всплывающими перед глазами, и собственноручно положит конец семейному покою. Впрочем, Пак прекрасно осознаёт и обратную сторону медали. Ребёнок. Это же маленький малыш, рождённый от прекрасной и чистой любви, от дорогого сердцу мужчины, такого заботливого и любящего Юнги. Чимин никогда не спрашивал, планирует ли альфа стать отцом, но всегда подсознательно понимал, что да. Мин заботливый, надёжный, с таким не страшно даже в самые непростые времена, потому что за его широкой спиной можно спрятаться от всего мира, можно укрыться в крепких объятиях и ни о чём не волноваться — омега в безопасности, ему ничего и никогда не будет угрожать. Юнги осторожный, понятливый и внешности внимания уделяет гораздо меньше, чем глубине человеческой души, предпочитая познавать внутренний мир пары, день за днём открывая для себя что-то новое. Его муж будет прекрасным отцом. Чимин быстро блокирует экран телефона, испуганно оборачиваясь, когда Мин появляется в дверном проёме словно из ниоткуда. — Я тебя напугал? — обнимает, опоясывая талию руками, и жмётся к хрупкой омежьей спине. — Ага, немного. — Нашёл, что искал? — Да. Спасибо, — омега клюёт мужа в лоб, оставляя на гладкой коже поцелуй совсем невинный и торопливый, и скрывается в спальне, отказываясь вылезать из-под одеяла до конца дня, а потом и вовсе предлагает альфе навестить старого друга, с которым они не виделись уже целую вечность. Юнги хмурится, замечая странную перемену в настроении пары, но просьбу выполняет — если его супругу нужно побыть наедине с самим собой, он не будет противиться. Накидывает излюбленную белую футболку, джинсовые шорты по колено и клацает ключом в замке входной двери. Августовское солнце уже не греет так, как раньше. Его лучи не обжигают кожу, а лишь приятно касаются светлого эпителия, вызывая волну мурашек. Юнги приподнимает козырёк излюбленной кепки с несколькими колечками в качестве украшения и смотрит в небо — облачно. Пушистые облака лениво проплывают мимо, еле движимые ветром, и скрываются за кронами деревьев, пока ещё пушистых и зелёных, и альфа невольно задумывается о скором наступлении осени. Осень ему никогда не нравилась. Угрюмая, хмурая, дождливая и холодная, она приносит с собой одну только печаль: серое небо, заволочённое тяжёлыми тучами, серые деревья, усыпанные увядающими листьями, и насыщенный запах петрикора, забивающий лёгкие мгновенно. Мин поворачивает за угол и на детскую площадку смотрит с ноткой восхищения — там малыши бегают ещё совсем крошечные и те, что постарше, весело смеются, играя в догонялки, а нежные омеги, такие уставшие, но счастливые сидят в стороне на лавке, переговариваясь друг с другом о сложностях воспитания сорванцов. Юнги по-доброму ухмыляется и, не задерживаясь, проходит дальше. Студия Намджуна находится не так уж и близко, но Мин даже не замечает, как доходит до нужного здания. Ким открывает дверь почти сразу, словно стоял, поглядывая в глазок, и ждал прихода друга именно в эту минуту. Несмотря на долгую разлуку, вызванную слишком многими факторами, присущими непростой взрослой жизни, неловкости не возникает: альфа приветствует Юнги дружескими объятиями, и, всучив пакет с чипсами, ведёт в небольшую светлую комнату, возвращаясь к работе лишь на несколько минут, чтобы сохранить отредактированный файл и выключить оборудование. — Как ты понял, что хочешь ребёнка? — Юнги падает на диван и задушено стонет, закрывая лицо руками. — Это то, о чём я думаю? — Зависит от того, о чём именно ты думаешь. — Чимин хочет ребёнка? — Не знаю, не то чтобы. Скорее, я его хочу. Мы никогда не говорили об этом. Всё время казалось, что рано ещё или момент неподходящий, а недавно я всерьёз задумался о детях, и неожиданно понял, что Чимин никогда не говорил мне о том, что хочет стать папой. Даже в перспективе. — Что мешает спросить его об этом сейчас? — альфа усаживается рядом с Мином и протягивает ему банку пива, припрятанную в небольшой холодильной камере около дивана. — Не знаю. Наверное, боюсь услышать ответ, который мне не понравится, — Юнги делает глоток, морщась. — Джин тоже никогда не говорил мне о детях. Просматривал милые видео в соцсетях, нянчился с племянниками, после встреч бросая фразы, вроде «О боже, как же с детьми сложно» и всё в таком духе. Я в какой-то момент даже смирился и решил, что жизнь может быть прекрасна и без малыша, ведь мой любимый человек рядом и это главное, — посмеивается. — А потом я совершенно случайно услышал его разговор с Чонгуком. Он был взволнован тем, что я не прошу его родить мне ребёнка, — делает глоток. — Знаешь, омеги не всегда являются инициаторами подобных бесед — кому-то ребёнок действительно не нужен по ряду причин, а кто-то просто не решается поговорить со своей парой, потому что боится спугнуть альфу столь серьёзными планами на будущее. Но в вашем случае я не думаю, что стоит бояться, сам подумай: вы вместе уже чёрт знает сколько, оба имеете стабильный заработок и все условия для того, чтобы обеспечить кроху. Вы не ругаетесь, потому что предпочитаете обсуждать всё, что вам не нравится, и заботитесь друг о друге, как курицы наседки. Не вижу ни единой причины не поговорить и об этом, — Ким, наконец, поворачивается, и смотрит на Юнги своими пронзительными глазами. — Спроси его напрямую. Не думаю, что он не хочет стать папой вашего чудесного малыша. На речь друга Юнги реагирует лишь тихим «Спасибо», но Намджуну этого более чем достаточно: он прекрасно знает, что в одном слове благодарности скрыто гораздо больше, чем кажется. Дальше разговор перетекает совершенно в другое русло, и оба просто непринуждённо беседуют на сторонние темы, доставая из холодильника ещё несколько банок пива. Домой Юнги возвращается только за полночь, полный решимости и желания подарить своему омеге столько нежности, сколько сможет. Он находится сразу же — встречает прямо у порога, отдохнувший и, кажется, ничем более не обеспокоенный. Чимин ластится, целует в прохладную щёку и кончиком носа чужого касается, как котёнок, а потом к губам прижимается своими, чувствуя на языке привкус нелюбимого алкоголя и забавно морщась. Альфа довольно рокочет, гладит по взъерошенным волосам и тычется лбом в тонкую омежью шею, вдыхая родной запах, по которому за пару часов успел соскучиться так, словно несколько недель был лишён возможности наполнять им лёгкие. — Всё в порядке? — Теперь да. Мне нужно было побыть одному, — Чимин смущённо опускает глаза, рассматривая ворсинки коврика у двери, когда вспоминает, как в порыве неожиданного волнения метался по постели и строил из одеял, сохранивших запах обоих, маленькое гнездо, не очень красивое, потому что все вещи альфы пахнут только порошком для стирки, неприятно химозным и слишком насыщенным, но такое необходимое в тот момент. — Я понимаю, — Мин подушечками пальцев проводит по линии челюсти, целует заалевшие щёки мужа, наконец, разувается и проходит в глубь квартиры. — Хочешь кушать? — Нет, спасибо. Приму душ и спать, хочу заобнимать тебя до смерти перед тем, как усну. — Хорошо, — Чимин неловко сминает пальчиками край широкой футболки, висящей на его плечах, и уходит в спальню дожидаться альфу. За время отсутствия Юнги он о многом успел подумать и понять одну ранее неочевидную, но очень простую вещь — они оба рассматривали создание полноценной, по мнению общества, семьи как нечто неотъемлемое, то, что обязательно произойдёт, когда придёт время, но за столько лет, проведённых бок о бок, так и не удосужились поговорить. Чимин полон сомнений и страхов, где-то беспочвенных, а где-то, напротив, вполне обоснованных, альфа же просто никогда не делился мнением. Впрочем, нетрудно заметить, что к деткам он тянется, даже с племянниками Чимина играет с радостью, хотя они ужасно шумные и почти никогда не слушаются — омега редко видится с семьёй, но в такие моменты всегда украдкой снимает короткие видео на телефон, где мелькает макушка Юнги и счастливые улыбки уже подросших крошек. Тем не менее, ни разу Пак не слышал просьбы родить собственного малыша — в какой-то момент даже промелькнула мысль, что альфа его и вовсе не хочет, но случайно обнаруженные в телефоне вкладки говорят об обратном. Чимин всецело Юнги доверяет — альфа никогда не давал повода усомниться в себе, не даёт и сейчас, но глупые страхи всё равно лезут в голову. Омега знает, что их жизнь резко изменится, и боязнь потерять своего мужа и тот поразительный покой, который он обретает только рядом с ним, кажется страшнее растяжек на бёдрах и испорченной фигуры. К сожалению, никто не может предсказать будущее и увидеть, как сложится жизнь, но если альфа будет рядом, будет крепко держать за руку и продолжать поддерживать, то Чимин готов. Юнги принимает душ долго, стараясь смыть с тела въевшийся в кожу запах пива, но, когда он ложится в постель и притягивает омегу ближе, он по-прежнему чувствуется, хотя уже и не так сильно. Мин ничего не говорит, не расспрашивает, только кидает обеспокоенный взгляд на гору одеял в углу комнаты, которые Пак решил не убирать слишком далеко на случай, если ночью они снова ему понадобятся. Чимин чувствует, как альфа игриво прикусывает мочку уха, скорее просто так, чем с сексуальным подтекстом, гладит по волосам, мягким и приятно пахнущим новым шампунем, а потом нежно целует в лоб, пытаясь свободной рукой дотянуться до прикроватного светильника и выключить его. Комната погружается в темноту. Тишина, разбавленная мерным постукиванием капель дождя о карниз и треском кондиционера, приятная, не такая напряжённая, как ожидал омега, хотя недосказанность, повисшая в воздухе, всё же ощущается. Чимин просит обнять его крепче, дышит часто, стараясь как губка впитать в себя родной феромон, словно чужого запаха на собственном теле мало — только недавно обновлённая метка до сих пор саднит при резких движениях, отдавая тупой болью в плечо. Альфа горячий. Его тело, будто раскалённая лава, пылает под крошечной ладонью омеги, а грудь быстро вздымается, даже несмотря на спокойствие, воцарившееся в комнате. — Я видел открытые вкладки в твоём телефоне, — шепчет на грани слышимости, смущаясь неожиданно интимной атмосферы. — Мельком. Юнги затаивает дыхание и непроизвольно сжимает губы в тонкую полоску — даже в сумраке Чимин может заметить взволнованное выражение чужого лица. Альфа слегка отстраняется, кивает в знак подтверждения, не считая, что для разговора время неподходящее — поздно слишком, да и в голове лёгкий туман после выпитого алкоголя, чья горечь всё ещё чувствуется на языке, но вновь откладывать теперь непозволительно. — Ты не говорил, что хочешь ребёнка, — Чимин всматривается в глаза напротив и не сдерживает улыбки: Мин никогда не мог скрывать свои эмоции, даже в те моменты, когда пытался притвориться бесчувственным камнем. — Ты тоже. Я ждал, пока ты предложишь поговорить об этом, но ты так ничего и не сказал. Я подумал, что наличие детей в семье для тебя непринципиально, — мурлыкает куда-то в макушку. — А для тебя? — Ну, скорее да, чем нет. Я, конечно, не буду тебя принуждать, но я бы хотел стать отцом. В последнее время я всё чаще представляю тебя беременным, — Чимин охает и продолжает слушать, как завороженный, — думаю, это всё из-за рекламы детского магазина, которую ты видел. И знаешь, у меня сердце начинает биться сильнее, когда я думаю об этом. Я настолько вжился в роль будущего родителя за эти недели, что даже мысли о том, что ты будешь посреди ночи отправлять меня в магазин за чем-нибудь труднодоступным, меня не пугают, — Юнги смеётся хрипло, стискивая омегу в объятиях, а тот лишь щеками алеет. Он и не сомневался в том, что его мужчина не посчитает противными или раздражающими шалости меняющегося гормонального фона, но слышать это вживую куда приятнее, чем просто знать. — Я тоже хочу ребёнка, Юнни, — Чимин гладит ладошками чужую оголённую грудь и, сползая с подушки чуть вниз, оставляет мимолётные поцелуи пересохшими губами. — Мы можем попробовать в эту течку, — мягко касается пальчиками возбуждённых бусин сосков и лижет одну из них на пробу. Омега бедром чувствует, как плоть альфы наливается кровью, реагируя на прикосновения, и нарочито медленно обводит головку указательным пальцем, улыбаясь тому, как чужой член ощутимо дёргается в белье. — Если ты продолжишь в том же духе, мы будем пробовать прямо сейчас, — Юнги рычит в копну омежьих волос и невольно толкается тазом, молчаливо выпрашивая большего. — Знаешь, как мне было трудно держаться всё это время и не любить тебя на всех поверхностях в доме? — Так вот почему ты выглядел таким нуждающимся. Ты представлял себе, как будешь брать беременного омегу? — Чимин переворачивается на спину и позволяет Юнги нависнуть сверху. Тот целует рвано, но привычно нежно, носом трётся о крошечный омежий, о пухлые от природы щёки, мурлыкает в районе выпирающих ключиц и снова возвращается к лицу, чтобы чмокнуть во влажный висок. — Не брать, а любить, Чимин. Я всегда буду тебя только любить, — альфа дышит настолько глубоко, что где-то под рёбрами начинает жечь от переизбытка кислорода, выцеловывает влажными губами шею, маняще пахнущую каприфолью, и прикусывает кожу на своде плеча, стараясь не оставлять следов на гладком эпителии. Чимин ногами обхватывает поясницу альфы, притягивая ещё ближе — так, чтобы не осталось ни миллиметра между пылающими жаром телами, целует отчаянно, хватаясь за широкие плечи, и шепчет на ухо, что готов принять узел альфы в любой момент: Юнги бы должным образом подготовить омегу, растянуть длинными пальцами тщательно, чтобы о боли не шло и речи, но Чимин настойчиво требует войти прямо сейчас, жмётся так тесно, что не оторваться. — Я готовился к твоему возвращению, — всё вокруг словно в тумане. Запах в комнате концентрированный, насыщенный, загустевший настолько, что сложно дышать. Омега под ним податливый, разнеженный незамысловатой лаской, которую и прелюдией не назвать. Чимин заслуживает гораздо больше: долгих поглаживаний, тягучих, как нуга, поцелуев, касаний к пока ещё плоскому животику, на котором тенью пролегают зачатки пресса, покусываний на внутренней стороне бедра и ещё многого — на самом деле, всего, чего только пожелает, но надутые в наигранной обиде губы делают своё дело, и альфа повинуется воле супруга. Мужчина входит медленно, несмотря на просьбы Чимина поторопиться, сначала только головкой, чтобы почувствовать липкость смазки, сгустками выделяющейся из нуждающейся дырочки, а потом, наконец, во всю длину с непозволительно громким шлепком. Альфа двигает бёдрами в меру быстро, но резко, входя глубоко во влажное нутро и рыча от наслаждения, одной рукой опирается о матрац в паре сантиметров от головы омеги, а другой мнёт пышную ягодицу, теперь напряжённую от крепкой хватки — волосы Чимина разметались по подушке, смешно спутываясь и превращаясь в растрёпанные пряди, а сам он, прикрыв глаза, тихо выстанывает имя мужа, не желая отпускать его чуть исцарапанные плечи ни на секунду. Несколько крошечных полос жгутся, пульсируют, прибавляют адреналина и доводят до точки кипения: Юнги почти полностью выходит, оставляя внутри поскуливающего омеги только головку, и тут же мощно толкается внутрь, проезжаясь по чувствительной железе. Чимин вытирает крошечные слезинки, выступившие то ли от удовольствия, то ли от предвкушения сцепки, когда узел альфы стремительно набухает и увеличивается в размере. Мужчина осторожно гладит влажную спину супруга, переворачивая обоих на бок, и обнимает крепко, прижимая к себе на остаток ночи, пока омега продолжает вздрагивать от микрооргазмов, приятной волной растекающихся по телу. Пак чувствует, как густая и тёплая сперма наполняет его, и невольно тянется ладошкой к животику, чуть увеличившемуся от количества семени — внутри всё пульсирует, дырочка сжимается вокруг крупного члена Мина, чтобы не упустить ни капли белёсой жидкости, а сам Чимин, выдохшийся не столько физически, сколько эмоционально, проваливается в глубокий сон.
-2-
По мнению Чимина, время пролетело слишком быстро. Только недавно он держал в руках тест с двумя отчётливыми полосками, чувствуя приятное волнение в груди, а сейчас уже наслаждается последними деньками перед родами. За окном солнечно и тепло, как и в душе — малыш здоровый, крепкий, а беременность протекала без особых осложнений: токсикоз почти не мучал, хотя иногда было действительно тяжело сдержать рвотные позывы, гормоны шалили, но не настолько, чтобы замучить будущих родителей резкими перепадами настроения омеги, а муж был всегда рядом, готовый помочь в любую минуту. Пак гладит животик, сидя на кухне, и невольно вспоминает выражение лица альфы, когда тот впервые увидел крошку на УЗИ — маленькое пятнышко, только отдалённо похожее на человечка; он крепко держал за руку своей крупной ладонью, свободной гладил по волосам, накручивая на палец отросшие пряди, а потом, не контролируя прилив нежности, целовал мужа прямо в кабинете врача. Господин Кан тогда посмеялся от души и сказал, что рад видеть такого заботливого альфу. Юнги и правда заботливый. Он Чимина оберегал, как самое драгоценное в своей жизни, ласкал безостановочно, чтобы омега и ребёнок внутри не чувствовали себя одиноко, закармливал любимыми сладостями, каждое утро лично покупая сахарные булочки в кондитерской через дорогу, и контролировал приём витаминов, потому что муж порой совершенно о них забывал. Альфа носил его на руках в ванную, когда на раннем сроке было лениво подниматься с постели самостоятельно, носит и сейчас, просто из прихоти — его супруг должен ощущать себя счастливым. Мин даже самостоятельно делал для него гнездо, чтобы в порыве неожиданной тревоги Пак мог укутаться в тёплые одеяла и, лёжа в постели, вдыхать насыщенный запах, исходящий от аккуратно разложенных по краям кровати футболок супруга. Чимин, впервые увидев такое гнёздышко, даже расплакался — для альфы создание нечто подобного приравнивается к высшей степени заботы, не многие могут так трепетно относиться к моральному состоянию пары. Чимин слышит, как в гостиной выключается телевизор, а следом приглушённый голос альфы. — Чимин~а? — Да, Юнни? — очаровательно округлившийся омега заходит в гостиную и садится на диван рядом с Юнги. Тот, очевидно, чем-то сильно озадачен, но всё равно сразу же переводит взгляд на супруга. Потемневший и без привычного блеска на дне, он выглядит незнакомым, пугающим, явно не сулящим приятный разговор. Чимин неловко ёрзает на месте, находя удобное положение, и непроизвольно укладывает аккуратные ладошки на крупный животик, где вовсю растёт и развивается малыш. Ребёнок не заставляет себя долго ждать, почти сразу реагирует на прикосновение родителя и толкается пяточкой. Омега охает, заставляя альфу вынырнуть из своих мыслей и опуститься перед ним на колени, осторожно обхватывая руками живот. — Всё хорошо? Тебе больно? — Юнги мнёт пальцами располневшие бока, целует скрытый тканью тонкой сорочки эпителий и всматривается в омежьи глаза, в отличие от его собственных, полных умиротворения. — Твой сын снова толкается, — омега притворно дует и без того пухлые губы и чуть наклоняется вперёд, чтобы получить робкий поцелуй в лоб. Чимин хмурится, когда альфа не встаёт с пола и продолжает сидеть на коленях в неудобной позе, опираясь подбородком на его собственные. — Юнни, что такое? Я беспокоюсь. — Скоро роды. — Да, и мы абсолютно точно готовы к ним, — омега успокаивающе гладит альфу по волосам, заправляя за ухо непослушные пряди. Как минимум, он действительно готов и морально, и физически. Многочисленные курсы, предусмотрительно пройденные заранее, не прошли даром — омега многое узнал, постарался запомнить, кое-что даже записал в милый блокнотик с кумамоном, позже зазубривая, как мантру. В Юнги он искренне верит, но с каждым днём его уверенность медленно угасает: альфа вздрагивает при одном только упоминании родов, что уж говорить о том, что он дёргается, как эпилептик, при малейшем вздохе мужа. Пак смеётся над ним беззлобно, но мысленно за внезапно расшатавшуюся психику пары беспокоится — как бы его самого не пришлось в больнице откачивать. — Да, мм, но я бы хотел кое-что спросить, — Мин облизывает пересохшие губы и возвращает руки на животик, гипнотизируя его глазами. — Мне обязательно идти в родовую? Я имею в виду, не мог бы я во время схваток находиться рядом с тобой, а потом подождать за дверью? Вопрос ставит Чимина в тупик. Честно говоря, они не обсуждали это, упустив из виду не столь очевидное — подавляющее большинство альф в принципе не спрашивает о пожеланиях омеги, молча усаживаются в приёмной, запасаясь крепким кофе и терпением, и долгие часы ждут рождения новой жизни, каждые десять минут дёргая медсестёр в приёмном отделении. Юнги же не такой — он не сможет оставить Чимина на совсем, но омега и не думал, что в часы невыносимой боли его будут держать за руку и подбадривать. — А ты собирался? — моргает быстро, приходя в себя. — Я хочу сказать, что тебе в целом необязательно идти со мной в палату, ты можешь посидеть в приёмном и подождать. Ну или приехать позже, когда наш сын уже родится, я сразу же позвоню или попрошу врача связаться с тобой. — Нет, я буду рядом. Ты же знаешь, у меня сердце разрывается, когда тебе больно, — альфа трётся носом о колени омеги и зажмуривается на несколько секунд. — Не подумай, мне не противно или что-то в этом роде, просто у меня уже руки трясутся, хоть ты и сидишь прямо передо мной, что со мной будет, когда я увижу, как ты мучаешься? И даже не это самое главное. Я смотрел видео, где чей-то муж упал в обморок прямо во время родов, и врачи отвлеклись, чтобы привести его в чувства. Из-за промедления, малыш не выжил, — Юнги говорит тихо и медленно, с каждым словом всё сильнее погружаясь в пучину депрессивных мыслей. — Юнни, посмотри на меня, — Чимин ласково переплетает их пальцы в замок и укладывает на живот. — Мы сделаем так, как тебе будет комфортно. Я буду только рад, если ты сможешь поддержать меня, но если ты чувствуешь, что не сможешь, просто подожди меня, я постараюсь управиться как можно быстрее, — омега смеётся заливисто, а Мин только сильнее сникает, закрывая лицо свободной ладонью. Не о его чувствах они должны беспокоиться — не ему терпеть боль и не ему давать жизнь ребёнку. Он альфа, он должен быть опорой, сильным плечом, на которое можно положиться в любой момент, а не впечатлительным мальчишкой, который в такой ответственный момент превращается в амёбное существо. — Хочешь немного молока? — Что? — В моей груди так много молока, мне кажется, она вот-вот лопнет, — омега снова хихикает, и на этот раз его смех похож на звон колокольчиков. — Врач сказал, что альфам тоже нравится его вкус, молочко должно быть жирным и сладким. Ты можешь попробовать его, если хочешь, — Чимин встаёт с насиженного места и не без труда снимает сорочку, оголяясь перед мужем впервые за долгое время. Это немного смущающе и в какой-то степени непривычно, потому что инстинкты Юнги последние месяцы буквально кричали о том, что супруга нужно держать в тепле, и тот закутывал его во всевозможные пледы и вязаные кофты. Мин смотрит на него снизу вверх с обожанием и неподдельным вожделением, медленно поднимается с колен, чтобы затянуть в поцелуй, чуть влажный, но приятный. Чимин в его руках снова податливый, как глина — лепи с упоением и наслаждайся, ластится, как может, хотя крупный животик порядком мешает прижаться. — Как тебе будет удобно? — Я могу сесть на твои бёдра, правда, тебе всё равно придётся тянуться ко мне, — Пак озорно улыбается и тянет к дивану. Мин усаживается и осторожно придерживает драгоценного омегу, когда тот неловко усаживается сверху и притирается бёдрами о его пах. Возбуждения нет, есть только трепетное предвкушение и лёгкое волнение — кормление альфы никогда не сравнится с грудным вскармливанием ребёнка. Юнги наглаживает живот без остановки, прижимается к нему своим собственным и чувствует шевеление внутри — его малыш снова не может уснуть. Альфа мнёт чужую поясницу, расслабляя мышцы, и супруг невольно скулит, ощущая долгожданное облегчение, пускай и кратковременное. Чимин вздрагивает, когда правый сосок погружается в горячий минов рот. Альфа лижет его на пробу, перемещая руки на размягчившиеся бёдра и оглаживая гладкую кожу подушечками пальцев, позволяет слюне чуть подсохнуть и дует на чувствительную бусину — трудно не заметить контраст температур. Омега зарывается пальчиками в густые волосы мужа и чуть толкает в затылок, безмолвно прося приступить к основному. Юнги не может противиться — он в последний раз целует набухшую грудь, губами касается соска и, наконец, сосёт, как младенец. Осторожно, не торопясь, позволяя каплям действительно сладкого молока оказаться на языке; альфа незаметно для себя начинает мурлыкать, и вибрация передаётся Паку — он беспорядочно целует супруга в лоб, иногда дотягиваясь до бровей, а Юнги только громче рокочет. Он не спешит. Пьёт медленно и не кусается, хотя мог бы, мнёт рукой вторую грудь, играет с соском, подготавливая его для собственного рта, и, тщательно вылизав правую бусину, переходит к левой. Это приятно. Есть что-то эротичное в том, как альфа ласкает его, но почему-то именно нежность выходит на первый план: никто из них не возбуждён, нет развратных стонов или плавно изгибающихся навстречу друг другу тел, только приятная тишина, разбавленная тиканьем механических настенных часов и мерным урчанием любимого мужчины. Роды начинаются ровно через три дня, когда Чимин очередной раз утопает в ласках Юнги. Тот гладит его по щекам, иногда в шутку прикусывая румяную кожу, мнёт пальцами грудь, с которой снова срываются белёсые капли молока, а потом гладит и живот, ставший к этому сроку неподъёмным. Чимин не кричит, спокойным будничным тоном сообщает, что влага на диване — не его смазка, а отошедшие с забавным хлюпаньем воды и, как ни странно, Юнги так же спокойно воспринимает эту информацию. Он оставляет Пака на диване, подстилая под бёдра полотенце, которое уже не спасёт ни одежду, ни обивку дивана, и идёт в спальню за чистыми вещами и специальными трусиками, формой напоминающими памперс. Негоже его омеге мокрым ехать до больницы. — Мне помочь тебе переодеться? — Нет, всё в порядке. Я приму душ и соберусь, — альфа провожает омегу до ванной, заботливо открывает нужные краны, чтобы тот не тянулся до них, и возвращается в спальню, чтобы положить документы в файл и спрятать их в заранее расстегнутый боковой карман сумки. По ходу звонит доктору Кану, сообщая, что их малыш решил появится на свет в солнечное утро седьмого мая и что в течение получаса они будут в больнице. Чимин собирается за десять минут и, стоя перед зеркалом, пережидая несильную схватку, понимает, что его потряхивает. Юнги обнимает со спины, трётся носом о загривок и тихо шепчет на ухо слова поддержки. Всё будет хорошо. Он верит. Альфа взволнован, но ему больше не страшно. Его крохотный Чимин сумел вернуть ему уверенность в себе и своих силах, но успокоительные таблетки на всякий случай покоятся в заднем кармане джинсов, хотя Мин всё же надеется, что сможет быть рядом с супругом и без них. Он настроен решительно, осторожно усаживает Пака на переднее сидение автомобиля, на заднее бросает сумку, а всю дорогу до больницы, недолгую, но полную душевных бесед и неторопливых перешёптываний, держит за руку, ни на секунду не отпуская крохотной ладони. Руки у Чимина прохладные, немного дрожащие, но в целом он чувствует себя хорошо, просто предвкушение от скорого появления на свет их долгожданного ребёнка даёт о себе знать мандражом и испариной на лбу. Во время схваток Юнги тоже рядом. Он помогает омеге неспешно расхаживать по палате под чутким наблюдением врача, потому что так легче переждать приступ боли, массирует поясницу, пока Пак, кажется, и вовсе забавляясь, едва заметно пружинит на огромном резиновом мяче, а потом нежно целует в висок, когда Чимин, лёжа в постели, надрывно скулит — это не что-то разрывающее изнутри, но действительно больно, хотя моральная подготовка, фундаментальная и тщательная, и поддержка дорогого человека немного помогают. Как заходил в родильный зал, Юнги не помнит — просто на автопилоте следовал за врачом и любимым супругом, намертво вцепившимся в его руку. Чимин раскрасневшийся, потный и порядком уставший, такой измотанный, что у альфы действительно начинает болеть сердце, но он не обращает на это никакого внимания, только пальцы с омежьими крепче сплетает и становится у изголовья специального кресла. Омега еле слышно хлюпает носом, но Мин тут же вытирает влагу салфетками, не смея отвлекать врачей ни на секунду, гладит по взмокшим волосам и со слезами на глазах просит потерпеть ещё немного. Чимин его слышит, видит, чувствует. Альфа будто бы забирает часть его боли и взамен отдаёт такие нужные сейчас силы, словно и не он вовсе несколько дней назад трясся перед ним на коленях, не уверенный ни в чём, кроме своей несостоятельности как мужчины. Омега кричит лишь раз, и его собственный крик смешивается с младенческим, таким громким и пронзительным. Ребёнка кладут ему на грудь, и Пак сразу же переводит взгляд на Юнги — тот к малышу тянется, поглаживая пухлую щечку, а потом, теряя всё самообладание, торопливо целует мужа в висок. «Спасибо», не требующее мгновенного ответа, повисает в воздухе.-3-
Прошло уже три дня с момента выписки, а Юнги всё так же не берёт маленького Сумина на руки: обхаживает омегу с разных сторон, когда тот укачивает сына, еле ощутимо, одними лишь подушечками пальцев, касается крошечного носика, редких пушистых волос на макушке, поёт колыбельные своим хриплым от волнения голосом, умиляясь от приглушенного агуканья в ответ, но на руки не берёт. Чимин на всё это смотрит скептично, игнорируя панику в глазах мужа и чувствуя усталость в потяжелевших руках, терпеливо молчит, думая, что альфе просто нужно привыкнуть к тому, что в их доме появился новый драгоценный человечек, но утром понедельника не выдерживает. — Да Боже ж ты мой, я просто хочу сходить в душ! На 5 минут! Ты можешь собственного сына взять на руки на 5 чёртовых минут? — Чимин взрывается не на шутку: хоть и говорит шёпотом, кажется, что истошно кричит. И Юнги бы соврал, сказав, что не понимает омегу — тот носится с мальчиком сутки напролёт, и единственное, чем альфа может помочь, так это сделать массаж ближе к ночи, потому что непривыкшие к нагрузке руки быстро устают, взять на себя домашние дела, с которыми справляется, на самом деле, так себе, да посидеть рядом с сыном, когда тот лежит в своей кроватке. Наверное, будь он на месте супруга, уже давно дал себе подзатыльник и силой впихнул крошку. Тем не менее, омега ждёт, кричит мысленно, на деле шикая, но ждёт, не настаивает. Если бы альфа умел читать мысли, он бы знал, что Пак его ни в чём не винит, да и благодарен от всей души за то, что не приходится тратить свободные минуты на готовку или уборку, имея возможность спокойно отдохнуть в постели и подремать, но неприятный осадок, налётом отпечатывающийся где-то глубоко в груди, всё равно остаётся. — Пожалуйста, положи его в колыбельку, я покачаю, — альфа смотрит взглядом нашкодившего щенка и пальцы мнёт, себе не свойственно. — Ладно. Омега в какой-то момент даже думает, что малыш мужу противен, но, как только выходит из душа, дурные мысли тут же прогоняет прочь из головы: Юнги склонился над кроваткой в неудобной позе, покачивает её осторожно, совсем легонько, чтобы ребёнку было комфортно, напевает новую мелодию, придуманную, кажется, на ходу, и в паузах мурлыкает себе под нос — его сын в тепле и безопасности, что ещё нужно для счастья? Мужчина малыша в щёки пухлые нежно целует, даже нежнее, чем Чимина в приступе нахлынувшей ласки, по голове гладит указательным пальцем и то и дело поправляет мягкий бежевый плед, чтобы прохлада комнаты не добралась до новорождённого. — Я так боюсь ему навредить, — шёпотом. Омега становится рядом, обнимая супруга, и терпеливо ждёт продолжения, зная, что альфа вот-вот обнажит перед ним душу. — Он такой маленький, хрупкий, мне кажется, что я его сломаю своими огромными лапами, — Чимин смеётся. Смеётся, но понимает: у Мина действительно крупные ладони, чуть мозолистые вдобавок, и руки сильные, крепкие, надёжные. — Такой крошечный, — Юнги снова сгибается, тычется носом в румяную щёку ребёнка и взволнованно рокочет, чувствуя, как малыш поворачивается в его сторону и тянется ручонками к отросшим прядям волос. — Мой сынок. У омеги непрошеные слёзы на глаза наворачиваются, в любую секунду готовые сорваться с пышных нижних ресниц на чуть бледные щёки, и губы предательски подрагивают. Чимин сильнее к супругу прижимается, обхватывая тёплыми ладошками талию, ведёт губами дорожку от линии челюсти до ушка и целует в районе скулы. Былая злость и нервозность улетучиваются мгновенно, и на их место приходят умиротворение и понимание: его супруг просто не может не любить своего очаровательного малыша, как две капли на него похожего — от Чимина он взял только пухлые щёки, румяные и мягкие до безумия, и спокойный, тихий характер, как и хотел Юнги. Ребёнок некрикливый совсем, хотя иногда и плачет, что неудивительно — он ведь ещё совсем маленький, беспомощный, не способный выражать потребности словами, вот и хнычет время от времени, прося больше внимания и ласки. — Ты не навредишь ему, Юнги, — на грани слышимости. — Давай попробуем? Я помогу тебе, — проскальзывающее в чужих глазах смятение больше не пугает, не вынуждает внутреннего омегу сжаться в комочек и в пароксизме нервозности тенью блуждать по комнатам, гадая, отчего же родитель не принимает собственное дитя. — Хорошо, — напряжение наполняет комнату, дымкой повисая в воздухе, но развеивается почти сразу же, как только Пак бережно берёт крошку на руки, выпутывая из тёплого одеялка, и, баюкая, передаёт альфе. Юнги до забавного сильно нервничает, судорожно вспоминает, чему его учили на курсах будущих родителей и что рассказывал сам Чимин, вытирает вспотевшие ладони о растянутые домашние штаны и принимает ребёнка на руки. Теплый. Действительно крошечный и безумно тёплый. Его вес почти не ощущается, и альфа невольно напрягает руки, чтобы удержать, тут же краем уха улавливая тихий смех Чимина. — Расслабься, ты не уронишь его, — гладит по плечам и помогает поправить позу. — Вот так, смотри, ему стало удобнее, — Сумин агукает, руками в воздухе машет, иногда задевая подбородок отца, и кажется совершенно счастливым. — Он улыбнулся! Чимин, он улыбнулся! — Юнги взбудоражен до кончиков пальцев, омегу в руках держит более уверенно, хотя страх окончательно ещё не исчез: как минимум, его папа рядом, если что-то случится, он отреагирует быстрее альфы. — Родной, ты видишь это? Мой сын улыбается мне, — Мин, придерживая головку, прижимает к себе ребёнка и мурлыкает ему в макушку, вдыхая ненавязчивую сладость, присущую его ещё не раскрывшемуся в полной мере феромону. Мальчик пахнет молоком, жирным и питательным, Чимином и лишь немного им самим — альфа сильнее трётся носом о крошечный носик младенца и не перестаёт мурлыкать, как довольный кот, стараясь отдать сыну как можно больше собственного запаха. — Конечно, любимый. Он счастлив, что его отец рядом, — омега едва ли может собрать себя в кучу после развернувшейся перед ним картины. И как только можно было подумать, что мужчина, так трепетно ласкавший его животик во время беременности, трясущийся над ним, как личная нянечка, может испытывать неприязнь к собственному ребёнку, такому долгожданному и непомерно любимому? Юнги усаживается с крошкой на кресло, покачивает смелее, рассматривая любопытные глазки-пуговки, а потом и вовсе расслабляется, когда Сумин, так и не хныкнув ни разу, медленно засыпает прямо в его руках. Альфа бережно поправляет воротник мягкого комбинезона, который они вместе с Чимином купили ещё за несколько месяцев до родов в том самом магазине, и прижимается губами ко лбу малыша, не желая отстраняться ни на минуту. Все же, есть что-то особенное в том, как альфа держит своего ребёнка. Трепетно, нежно, с опаской и бесконечной любовью во взгляде. Чимин снова ластится к мужу, присаживаясь на подлокотник и приобнимая его за плечи, а свободной рукой гладит пяточку ребёнка, скрытую под нежно-голубым носочком, и чувствует себя совершенно счастливым.