Комната с цифрой восемь

— Всем желателям приятно перепехнуться здравствуйте! Правила нашего дома такие: пассивы в той части, — хозяйка мероприятия указывает ладонью на угол, где мерцает синим светом, — активы в той, — рука направляет на освещенную красным часть, — а универсалы вон там, — в сторону, где зелёным. — Вы осматриваете кандидатов, приглядываетесь, кто может быть совместим с вами, и выбираете партнёра на эту ночь. Подходите, знакомьтесь, уеденяетесь, а дальше, — она шутливо подмигивает, — сами думайте. Презервативы, смазки и разнообразные игрушки уже разложены по комнатам. Надеюсь, всё ясно. Дорогие мои, хорошего секса! Даша, как актив подсвечиваясь красным, осматривает противоположную сторону — с синей подсветкой, для пассивов. Она смотрит — людей много, даже очень. Есть парни, девушки и те, по которым сходу не скажешь. Есть полненькие, которых можно помацать за мягкие бока, и худые, у которых даже издалека видны выпирающие кости. Есть с вытянутыми лицами и схожие на мопсов. Есть сверкающие лысиной, а есть с длинющей косой, что достаёт до копчика — и это, между прочим, парень. Есть в кепках, панамках, в зимних шапках и беретах — у всех разные причуды, хотя на улице зябко, а ртуть градусника ползёт всё ниже и ниже — по ощущениям, на улице минус двести. Народа настолько много, что Даша узнаёт двух людей из толпы: бывшую репетиторшу по немецкому, которая преподавала ей лет пять назад, и милого мужчину, который каждое утро покупает французский багет в пекарне возле Дашиного дома. Раньше она думала, что ему пятьдесят-шестьдесят… Его присутствие — шок, но Даша не хочет тратить время на мысли о старике, она же за другим — а, может, другой — пришла. Мимоходом она смотрит на часть, где кишат универсалы, но быстро отдёргивает себя. Уни — чудесны, но всегда с заподлянкой — в какой-то момент могут забыть свою роль и начать непоколебимо доминировать над тобой. Не все такие, но перестраховка никому не мешала, поэтому взор возвращается к синим светильникам. Но… сколько не смотри, никто взгляд не цепляет. Она настраивает себя, как только можно, — даже подмигивает паре пассов, получая умилительное смущение в ответ. Но не в какую — из медленно рассасывающейся (во всех смыслах) толпы она не хочет никого. Хоть ты тресни, но не дёргается ничего — да, в теории у неё дёргаться ничего и не способно, но метафоры, как облака, — летят туда, куда ветер прикажет, ими мы неподвластны. И, как итог: Даше легче думать о небесных метафорах, чем о предстоящем партнёре для секса. На самом деле, она не приверженец таких мест. Ей по душе что-то более старомодное: сначала подружиться, стесниться, обрести сто и одну локальную шутку и начать общение на уровне «рассказываю о каждой выкаканой каке». Нужно перешагуть шаг с признаниями в чем-то откровенном, когда со скрипом души доверяешь самое личное-не публичное из своей копилки — такое, чтоб прям обосраться. А потом, предварительно пару сотню раз дружественно признавшись в любви, признаться и по-настоящему. Кучу последующих этапов романтических отношений расписывать не хочется, настолько они банальны. А уже после них, наконец, сам секс. Стоит ли говорить, что с такой схемой жизни большинство её потенциальных половых партнёров слились на полпути, а то и раньше? Дашин девиз: «Секс был, но мало, лучше пойду кривить ебало». Но сегодня, находясь на пике хорни вайбов, она не удержалась и пришла сюда. При чём по объявлению в интернете, в котором был неправильно написан адрес (указанного в принципе не существовало), и Даше, сгорая от стыда, пришлось подробно объяснять водителю, — хаджику за сорок — куда она намылилась. И оказалось, что он знал это место! Довольный такой протянул со своим акцентом: «Ах, вот куда вам, девущка, ну паехали. Но-но, лащадка». — Это он завёл мотор потёртой шестёрки. «Девущка» тогда не поняла: ей волшебно повезло или лучше потянуть концы шарфа, крепче затягивая вокруг шеи, чтобы воздух выбило из груди? Всё-таки безпорядочные половые связи не привлекают вообще — и название соответствующее. Половые же от слова «пол», а пол — это что-то внизу, где-то на дне, там, где живёт Губка Боб. Но желание испытать чью-то нежность теснее и ближе, чем со всеми, не давало покоя. Сотни взапой прочитанного гейского порно не помогли — пришлось применить тяжёлую артиллерию. Удобно, что она би — подходят и парни, и девушки. Неудобно, что она переборчива — планка стоит не ниже Стейна из «Алисы в стране чудес» и Андвари из клуба романтики. И, что грустно, ни один парень из толпы пассов не носит перевязку, перекрывая выколотый глаз, и ни один не является гномом с эльфийскими ушами. А жаль, на самом деле. Даша успевает взгрустить и принять, что никого она не найдёт и трах-тибидох-тибидоха не будет. Сердце её расквашивается так же, как и на последнем звонке, когда подростки, все в соплях, слюнях и слезах, прощаются с родными душé вещьми — тем, что любили, ненавидили и тем, что просто было. Она даже вспоминает свой выпускной: как шарики в небо отправляли, когда она в уголку пожеланий дописала «Всем, кто на облаках, привет!», как к речке ходили, как Андрей набухался настолько, что пьяным лепетом доказывал, что умеет ходить по воде. Ещё рассвет вспоминает — ярко-красный, красивый-красивый. Текущие по течению мысли останавливаются громким хлопком двери — будто плотиной, которую не в том месте построили зубастые бобры. Даша оборачивается на звук, видит девушку. И… что-то дёргается. Ничего особенного в ней, кажется, нет. Гигантский пуховик, вязаная шапка, натянутая до бровей, смешные валенки и краснючие, как тот самый рассвет, щеки. Походка у неё странная — как у потерянной панды, которую охарактеризовать можно только забавным «идёт». Нос та чешет смешно, словно вот-вот и чихнёт, а её кудрявые прядки в глаза лезут так, что руки нетерпеливо чешутся поправить. И снег с одежды тает, каплями падая на пол — у неё течёт на пол, а Даша просто течёт. Даше нравится… энергетика? Это всё странно и глупо, но она продолжает завороженно смотреть на «человеческую панду», хоть и без мешков под глазами. Змейка пуховика вжухает, и сам пуховик снимается, брызкая подтаемшими снежинками. Шапка, из которой во всё стороны торчит ворос ниток, пихается в рукав. Всё это добро криво-косо вешается на крючок возле двери. Под пуховиком оказывается полосатый свитер и подвеска в форме гусиного пера. А щеки от смены температуры краснеют ещё сильнее — хотя, казалось бы, куда сильнее. Краснощекая быстро снимает обувь, оставляя её перевернутой валяться на коврике, и несёт какой-то бесформенный пакет хозяйке. Говорит с ней о чем-то, смеётся, оголяя зубы, и… сверкает. Даша не задумывается, что это за пакет, но задумывается, насколько милая у девушки улыбка. Светлая такая, как будто солнышко заблудилось и с неба свалилось. Солнышко отходит от хозяйки дома, а у Даши в голове проносится тысячи мотивирующих фраз: «если не сейчас, то когда», «живём один раз», «бери быка за рога, а корову за вымя»… Адреналин застилает разум, поэтому в голову приходят бредовые вещи и, может, не слишком корректные. Но сейчас поебать — и пока не понятно в каком смысле. Даша, про себя повторяя, что пора забыть о предрассудках и жить на полную катушку, не замечает, как доходит до этой девушки. А потом резко осознает, что уже стоит перед ней. Девушка Дашу видит и чего-то ждёт — вопроса там, хоть сухого приветствия. А Даша забывает, зачем подошла. Перед глазами мигает красная лампочка — срочно нужно что-либо сделать. Или, опять же, сказать. Не такое скучное, чтобы девушка не заснула на месте, но и не слишком борзое, чтобы не напугать. Что-то к месту и чтоб не вызывало подозрений. Что-то… Даша плюёт на всё и накрывает чужие губы, приятно отдающие морозной улицей. Она не целует, скорее мажет мокрыми — сама не заметила, когда начала облизывать их, — губами. Мозг воспламиняется и кричит, что «Не настолько же на полную катушку!», а сигнал СОС светит розово-фиолетово-синим. Даша, как лучший игрок регби, ловит бисексуальную панику, что с ветерком прилетает ей в руку. Воздух в лёгких стремительно заканчивается — поэтому она отстраняется, толком и не посмаковав чужими губами. Даша смотрит в помутневшие голубые глаза, обладательница коих точно находится в полном, растущем шоке. Даша смотрит и понимает, что пора объясниться. Спросить не против ли та, свободна ли, имя хоть узнать и извиниться за то, что всё так резко произошло… Короче, вдох-сдох и погнали. — Ты… — смущённо начинает Даша, — сверху или снизу? Чёрт! Она хотела сказать что-то совсем другое. Не такое прямое и абсурдное. Что-то легче, как пушинка, и не столь навязчивое… В любом случае, точно не это! Какого, блять, хуя она творит? — Снизу, — после небольшой паузы отвечает девушка и проводит подушечками пальцев по теперь блестящим — от Дашиной слюны — губам. — Я Ника. — Даша, — наконец знакомятся они. Даша думает, что это какая-то неправильная форма жизни, не подходящая к приевшимуся «старомодному способу». Тому, где поцелуй находится после — как минимум! — двадцати сложных пунктов, проверенных временем. Ну уж точно после имён друг друга! А Даша реально поцеловала незнакомого человека вместо приветствия… Чёрт. Но она была вся в адреналине! Что ей оставалось? «Поздороваться и спросить, чего та ищет в этом помещении» — хороший вариант, но на него Даша лишь фаркает — такие все умные вокруг. Недоделанные бебебы, блин. Сейчас необходимо сделать нечто по правилам хорошего тона, но Даша, перестав оценивать ситуацию, крепко цепляется за Никину руку и ведёт ту в сторону комнат. Многие уже закрыты, но звуков из них не слышно — наверное, стены специально уплотнены. В конце коридора видна распахнутая дверь с цифрой восемь — туда Даша и тянет. И, что странно, Ника не сопротивляется. Ни капли. Ни тебе визга, ни слова — либо она реально не против, либо… реакция на стресс? Даша знает парня, который в стрессовых ситуациях встает посреди улицы бревном и не может ни хрюкнуть, ни пукнуть. А если в этот момент ему предложат подписать кредит и омпутацию почки — он подпишет и даже не поймёт, что делает. Так его однажды развели на ящик просроченных тюлек. А у него аллергия на рыбу и забытый в отеле хорёк — можете представить все минусы ситуации. Без паники, хорька он вернул — не совсем он, а милая девушка-клинер спохватилась, но главное, что с зверьком все хорошо, — а тюльку он отвёз на ближайшую свалку — провонялся, но не смертельно. Зато опыт получил, чтобы другие потом оправдано корили его, что он «наступает на одни и те же грабли». Можно поспорить, что грабли-то не одни и те же — все разных цветов! И размеров, и некоторые с наклеечками! А бьют, конечно, одинаково больно. Даша уже щёлкает ключом в двери, запираясь, загнанно понимая, что секс уже близко. А она и подготовиться морально не успела — задумалась о знакомых, граблях и знакомых граблях — например, у тёти в сарае стоят большие такие, зелёненькие. Тётя граблями землю для овощей капает — вкусные помидоры вырастают. И огурцы такие большие, как вон тот страпон на полке! А, стоп. Даша оглядывается и понимает, что вокруг кишит искусственными членами, вагинами, шариками непонятного предназначения, смазками и… наручниками. Даша слышит, как Ника сглатывает, — эмоцию понять не выходит, — и это служит толчком. Хорошим таким толчком. — Так, — начинает она, собираясь с духом. — Ник, прости, что так вышло. Я-а-а… не понимаю, что на меня нашло. Прости. Ника кивает и смотрит впритык настолько, что Даша тушуется, отводя взгляд. Казалось бы, доминант, но так сразу собраться сложно. Особенно с мыслями. Особенно находясь с человеком, которого видишь впервые и собираешься ложится с ним под один нож хирурга — и на одну койку. Или ложить человека на койку. Валить на койку?.. Короче. — И ещё… — Даша дует ноздри и напряжённо пяхтит, — как я тебе вообще? От Ники прёт жаром — не ясно, так сильно нагрелись её щеки или она сама по себе горячая девушка. Эта горячая девушка осматривает её с ног до головы и делает это пристальней охранника при выходе из Луи Виттон. Если проследить за глазами, то можно понять, что взглядом Ника останавливается на ушах, чёрных перчатках и, кажется, маленьком брелке-котейке. Зрачки её медленно плывут, обтекая всё тело полностью — с полной уверенностью на лице и без какого-либо страха за мчащиеся время. Даша думает, что с ней (с Дашей — с Никой всё более, чем отлично) явно что-то не так, и косится на себя в отражающую поверхность шкафа. Нет, вроде, выглядит она неплохо — вся в чёрном, с латексным топом и всяческими ремешками, заклепками. Вообще-то это её лучшая одежда! Парадная, блин, на выход. Она даже волосы немного уложила утром… Почему на неё так смотрят тогда? Она ничьего ребёнка не ела и у котят корм не отбирала. Ника всё ещё смотрит, прожигая этими своими глазами с туманной гаванью, и наконец говорит: — Ты охуенна. В горле першит смесью из облегчения и негодования. С одной стороны, Дашу не облили говном, это радует. Но с другой — и это, типа, всё? То есть её рассматривали так долго и пристально для краткого «охуенна», да? «Пизда», — себе же отвечает Даша. А Ника улыбается — слабо, явно сдерживаясь, будто внутри неё шалят уличные праказники — те самые, которые стучат во все двери в парадной и быстро-быстро бегут вон, пока не спалили. Но, в отличии от них, Ника не прячется. — Я смотрю, ты немногословна, — подмечает Даша, стараясь не перейти ни в какую крайность, а наоборот — сохранить в своих словах нейтралитет. Она надеется, что получается. — А ты бы хотела иначе? — с игривой улыбкой интересуется Ника. Она закусывает губу, заводя руки за спину, и тут Даша понимает две вещи: во-первых, Ника даёт ей возможность начать быть тем, кто сверху, кто подчиняет, — и по Никиному лицу видно, что та только этого и ждёт. А, во-вторых, Даша впервые так хочет человека — и понять, и узнать, и… ну, просто хочет. — Сегодня я хочу, чтобы ты, зайчик, говорила о всех своих желаниях, — «ведь я настолько волнуюсь, что в тишине не смогу даже разуться», — само дополняет подсознание. Даша нервно хрустит шеей и смотрит на «зайчика». — Тогда моё первое желание: соблазни меня. Нет, нет, нет, боже, зачем он вообще сюда пришла? То есть… просьба звучит простой и логичной, и Даша не видит ничего плохого в соблазнении Ники, но… в голове поселяется паук дядя Шнюк, который меланхолично вяжет розовую шапку и совсем не хочет подсказывать, что делать. А кроме него в мыслях нет ничего — ну, разве что нервные смешки. Так! Собраться, матрос! Миссию «соблазнение» начать. Даша подходит к Нике ближе — ещё шаг и они столкнуться носами — и аккуратно, еле касаясь, дотрагивается до края свитера. Сминает его пальцами, теребит. Соблазнение так себе, но интимом момента прям прёт. Дыхание переблизко, глаза перераспахнуты, тело в перетреморе, пережить это кажется невозможным, а в мыслях бегает перемышка Лариска, которая ничего пополам не делет — она жадина и к тому же опьянела, из-за чего безпорядочно шатается от стены к стене, еле цепляя углы. Если бы эта мыша делила страны, вышел бы наш мир — где существует Россия и Ватикан с разницей больше семнадцати миллионов километров в квадрате. Но сейчас, конечно, не об этом. — У тебя красивая улыбка, — шепчет Ника, зная, что разведёт дворцовый мост, разведёт лоха на кулак. И разводит — Даша смущённо улыбается и ловит ответную улыбку Ники. Теперь хочется сморозить детское «Нет, у тебя красивее». И Даша это всё-таки говорит, из-за чего чужая улыбка расцветает сильней, сверкая двумя большими, кроличьими, зубами — хотя скорее заичьими, Ника же зайчик. — Зайчик, — вместе со своими мыслями окликает Даша, — ты не против, если я?.. — и дёргает край свитера вверх — видна футболка, поэтому стыд не сильный — тем более Ника горячая, ей точно жарко! Даша доброе дело делает. Всё на этом. — Тебе всё можно. Мамочка, — двухсмысленно тянет Ника с совсем не сочитающимися наивным глазами. «Ну как можно быть такой… Такой, а?». — Или, подожди… ты же меня зайчиком называешь, значит сама-а-а… — она вытаскивает одну руку из-за спины и суёт прядь волос за ухо, — волчица! — Ника хихикает, прокашливается и… — Зорі прозорі вгорі, Вам спиться, чи не спиться? Вила на місяць новий… Мо-олода вовчиця, — довольно напевает, пристукивая ногой. Даша смотрит на неё странно — пытается понять, что это, как, зачем и с чем едят. На русский не особо похоже, скорее белорусский или украинский. Может польский? Хотя нет, «чше-чше» не было. — Это Винник, знать надо. — Веник? — глупо переспрашивает Даша, пытаясь то ли атмосферу разбавить (для самой себя), то ли показать, что она говорить умеет. — Вин-ник, — по слогам объясняет Ника. — Это его песня. На украинском, моём родном языке. — Ага… — Даша медленно кивает. — Я сама петь умею, но на татарском, к сожалению, не смогу. Я и говорить на нём разучилась… Ничего не помню, кроме «син каникулда кая барасын?» — Вау, — а Ника по взгляду восхищена. Будто фраза была вовсе не на татарском, а на волшебном эльфийском, который знает только один человек в мире — и этим человеком оказалась Даша. — Что это значит? — Чем ты занимаешься на каникулах? — На счёт каникул не уверена, но на эту ночь планы есть, — Ника ярко (и многозначительно) улыбается. — Это был перевод, — щёки розовеют. — Знаю. — А. Так они и стоят. В тишине и с повисшим «а» в воздухе. До тех пор, пока Ника не решается снять свитер сама, при чём довольно нелепо: сначала стягивает рукава, а потом освобождает и голову. В итоге выходит, что вещь не выворачивается на другую сторону — прям магия какая-то. — Ну что ж… — тянет Ника и, оборачиваясь назад, разглядывает кровать. Следом вертит корпус обратно, осматривает полочки, осматривает Дашу. Пристально. — Ты хочешь этого? — бровь её выгибается, почему-то давя — хоть видно, что Ника просто хочет быть уверена в взаимном согласии. А Даша уже ни в чем не уверена. Нет, то есть приходила она сюда с чёткой целью, но сейчас будто квасится. Страшно, стыдно, не то. Только внутренняя Даша держит за неё кулачки и кричит кричалку, как в черлидинге. «Даша вперё-ё-ёд, Даша чемпи-он! За победу, за интим! Да будет он, да будет он! И-ЭН-ТЭ-ИМ! Интим, интим!» Ну, вы поняли. Даша выдавливает из себя уверенность и натурально кивает, будто каждый её день — это находится в комнате, предназначенной для похабщины (в большинстве своём) с девушкой, которая верит, что всё окей и направляется к шкафу со всем секс-дерьмом. Ещё и наручники берёт. Стоп, что? — Ты не против одеть их на меня? — А Даша против? Да вроде… э-о-у-ы… — Да, конечно, — Даша, не понимая, что делает, подходит. Ника сама переворачивается, подставляет руки и — клац, замочек закрыт. — Это наверное странно, но я… — Блять. — Люблю… — Ника определённо хотела рассказать о чем-то, но смешавшиеся слова в довольно милое «блюблю» её настораживают. — Даша? Всё в порядке? Мы можем этого не делать, если ты не хочешь. — Нет-нет-нет, я хочу! — непраподобно выкрикивает она и чтобы кому-то что-то доказать трясущимися пальцами обхватывает чужой подбородок и тянется, чтобы поцеловать. И целует. В этот раз почему-то сложнее. Ноги трясутся, сердце кричит, под веками тьма, а котик-брелок на ремешке жалко трясётся, звякая об ткань. Но Даша упрямо сминает то верхнюю губу, то нижнюю, случайно стукается зубами и нервно очерчивает круглый подбородок пальцем через ткань перчатки. Целует — неуверенно, но пытаясь казаться самой сладкой «шугар мамми» из всех. Целует — нежно, без языка, но всё равно влажно — интересно, а губы могут потеть? Целует — Даша, чёрт возьми, её целует. Просто, сука, целует. И, совершенно не желая, кусает. За губу. Ника мычит — неясно, что имея виду, поэтому Даша отстраняется и принимается заваливать Нику и её губу извинениями. Тараторит так быстро, что даже слова не вставить. Но Ника, словно чемпион ноунейм спорта по вставлянию, умудряется. — Всё хорошо, Даш. Я вижу, что ты напряжённа… Ты точно хочешь? И готова? — Честно? — Честнее всех. Я ложь не блюблю, — хихикает Ника (наверное, вспоминая слившиеся «блять» с «люблю»), но выглядит она серьёзно. Серьёзней всех. — Не знаю, — выдыхает Даша и, сделав пару шагов, садится на край кровати — она мягкая, кстати. Спать — просто спать, ничего такого — наверняка удобно. — Тогда не надо. — А ты? — Даша сама не уверена, что имеет ввиду, но всё должно быть кристально ясно. — Что я? — А, может, и не кристально. — Ну, знаешь… Ты же пришла сюда зачем-то. Там… покувыркаться с кем-то, — боже какое ужасное слово. — А сейчас уже все расползлись, ещё и я тебе ломаю малину… Клубнику… — Что? Нет, конечно, — Ника-клубника не оценила каламбур со своим именем. Или слишком серьёзной стала, кто её знает. — Я просто подруге посылку передала, и в моих планах было вернуться домой, прочесть пару страниц книги и валиться спать. Просто спать, ничего такого, — объясняет она, а Даша понимает, что они мыслят одинаковыми фразами. — А как тогда… Почему… — Не оттолкнула я тебя, потому что интересно было. И я всегда за любой движ, — она мягко улыбается. — Кроме насильства. Особенно над животными. И стариками. И животными-стариками. — Во как, — у Даши идёт период осознания, а потом она предлагает: — Может, лучше чай попьём? — Без проблем. Только руки мне верни, мамочка, — Ника смеётся, Даша стыдится — ну, в целом, уже привычно. Клац — наручники открываются и железякой падают на пол. Ника идёт к выходу (сбегает, что ли?) и берет в руки рюкзак (а, вот оно что). — Ты его тащила с собой? — уточняет Даша, потому что до этого его не замечала. — Ага, — соглашается Ника и как фокусник вытаскивает железный термос. — Ты майский чай пьёшь? — Пью. — Здорово. — Ника раслабленно плетётся на кровать, запрыгивает на неё и подгибает под себя одну ногу. — Кровать нам сегодня всё равно понадобится, — она хихикает, откручивает крышку с термоса, наливает чай — в воздухе кружатся клубки пара. Ещё, кряхтя, вытаскивает из кармана штанов пачку клубничного печенья. — Реально? Ты носила печенье в кармане? — Даша удивлённо оглядывает мини пикник на простыне и аккуратно садится возле. — Скажи ещё сахар с собой носишь. — Конечно, а тебе насыпать? Я просто без сахара чаи гоняю. — Э? — Даша не до конца верит её словам, но из кармана летят три пакетика с надписями «цукор», явно с какой-то кафешки. — Это тоже украинский? — О да, — она улыбается. — Знайомся, цукорок з «арома кави». Моя любимая кофейня из всех-всех-всех, — её нос забавно морщится при улыбке. Как у ежа. — Я там часто бываю и сахар всегда беру — так, про запас. Поэтому хочешь — бери. Даша тоже пьёт чай без ничего, но ради интереса пакетик берет и крутит из стороны в сторону. После ингредиентов она вычитывает местоположение — «ул. Преображенская 50, г. Одесса». — Ты из Одессы, зайчик? — она отрывает взгляд от сахара к Нике. — Да, оттуда. Который в цветущих акациях город, у Чер-но-го моря. — Кажется, она процитировала песню. — Дашуль, давай чай сёрбай, а то остынет. И печенье бери. — И кто из нас мама, — бурчит та, но глоток делает. И тут же выплёвывает. — Он ещё горячий! — Ну простите. Какая хозяйка, такой чай. — Было Даша хочет уточнить, кто из них хозяйка, как Ника поясняет: — Ты, кстати, стала хозяйкой, когда в руки взяла. — А. — Бэ. — Да иди ты. — Вот и пойду. Но не сегодня. Сегодня чай, — Ника смеётся, а Даша думает, что ей нравится этот смех — приятный. Даже лучше интима. За эту ночь в комнате номер восемь смех слышится не в последний раз. Точно не в последний — им же ещё есть, что обсудить, а где обсуждения, так и шутки. К тому же Ника смешно даже жуёт. И живёт. Короче, без смеха — не утеха, без смеха ни-ни-ни.