Рецидив

      — Ну надо же какие люди.       Сильва открыл дверь, самодовольно расплываясь в улыбке.       — Нам надо поговорить.       — Ну конечно. А с чего ты взял, что я захочу говорить с тобой?       Одним быстрым движением Крипто прижал Октейна к стене, уводя чуть дальше от дверей. Рука прижимала почти самую шею.       — Ну уж нет, ты меня выслушаешь.       Сильва лишь недовольно хмыкнул и развел руки в стороны. Выбора все равно не оставалось.       — Я надеюсь, ты не унижаться сюда пришел.       — Прекрати язвить, нормально со мной разговаривай.       — Я итак нормально разговариваю. Или ты думал, что я буду с тобой сюсюкаться?       — Банального уважения у тебя ко мне совсем нет, я так понимаю.       И Сильва уже открыл рот, дабы возразить, но его тут же перебили.       — Хотя бы за то, что между нами было. Не пойму, я что ли тебя как-то предал? Или намеренно навредил? Что такого произошло, что заставляет тебя так ко мне относится?       — Для этого и не нужны причины, — безучастно ответил Октейн. — Я так со всеми, и ты не исключение.       — О нет, я знаю, какой ты со всеми. И я, судя по всему, как раз таки исключение. Садись уже, раздражаешь своим тремором.       Сильва лишь хихикнул, но сел напротив. Ноги стали активнее двигаться, неприятно поскрипывая.       — Знаешь, ко мне пришло осознание, что ты тот еще ублюдок. Мне и раньше говорили, только я закрывал на это глаза.       — Ах нет, — и снова послышался смешок. — Какая трагедия.       — Не перебивай.       Взгляд исподлобья заставил парня заткнуться. Он лишь хитро сощурился и начал пристально наблюдать за чужими глазами.       — Признаю, это было моей виной — так самоотверженно цепляться за тебя. Да и после, делать уже все то, что тебе не нужно было. Только я все понять не мог, отчего же ты так яростно пытаешься изжить меня с моего места. Я вроде бы и оставался в тени от твоих глаз, а ты своими действиями все равно пытался меня свести. Пока не понял, что тебе просто скучно. Видимо, это с тобой и правда навсегда. Что же, не мне уже маяться с этой проблемой. Но я столько сделал для тебя.       В глазах читалась боль и ярость, что давно уже должна была выйти наружу. На что Крипто лишь получал очередные смешки.       — Это что, твоя защитная реакция? Смех. Такой неуместный. Практически на каждое мое действие.       Октейн исказился в лице.       — Ладно, это не должно уже меня волновать. Ты хоть понимаешь, что итак достаточно натворил?       — Тогда зачем ты здесь? Чтобы я натворил еще больше? Я же такой хуевый, — наигранно ответил Сильва.       — Да, ты хуевый. И мне стоило сразу это понять, а не пытаться ужиться с твоими недостатками.       — Ну знаешь, как говорится, в тихом омуте. А твой омут настолько глубок.       Октейн наклонился чуть вперед, свешивая голову на бок и пристально вглядываясь в собеседника.       — Я осознаю, что мы оба виноваты. И мне возможно и хотелось бы от тебя услышать, где я именно что сделал не так, однако…       — Да я себя и не виню, не беспокойся, — Сильва тут же натянул неподдельную улыбку. — Я тебя виню, так удобнее. Ненавижу ответственность во всех ее проявлениях.       — Ахрененно…       Октейн вальяжно расположился, облокачиваясь спиной о диван.       — Ты назвал меня крысой. А помнишь ту самую переписку? Нашу с тобой, которую не должны были увидеть чужие глаза. Ты поступил точно так же и сам, только намного раньше. Какое ты имеешь право после этого что-то говорить про меня? Сам не лучше.       — Ты прекрасно понимаешь, с какими намерениями я это сделал, — сквозь зубы проговорил Сильва.       — А какая разница? Я тоже сделал в попытках, чтобы стало лучше. Мне. Думаю, ты даже больше провинился тогда. Положительного результата это не дало, да и вообще я пожалел, что доверился тогда тебе. Словно нож в спину. Но оправдывал тебя. Даже сейчас крысой не считаю, хотя следовало бы.       — Да плевать уже как-то. Сам понимаешь, что мое мнение от этого не измениться. Чего ты хочешь? Чтобы я извинился?       — Возможно. Просто странно что ты «проработал» только хорошее ко мне отношение, а вот плохое оставил. У меня тысяча причин превратить твою жизнь в кошмар, Сильва. И я на это способен, уж будь уверен. Однако до сих пор выбираю уважать тебя. И честно говоря, ты этого уважения совершенно не достоин.       — Достоин, не достоин — какая разница? Будто мне твое одобрение нужно.       — Конечно нет. Просто за свои то труды я надеялся хотя бы на минимальную отдачу в виде нормального отношения ко мне. А ты совершенно за своим языком не следишь. А что, если бы ты просто похоронил дело всей моей жизни одним колким словом? Неужели тебе настолько наплевать? Неужели ты настолько самовлюблен? Как в таком маленьком человеке с такой низкой самооценкой вмещается столько эга? Хотя, в который раз убеждаюсь, что токсичные люди только на такое и способны. Странное соотношение.        Сильва лишь закатил глаза, предпочитая отмолчаться.       — Я очень зол на тебя, Сильва. Ты даже представить не можешь.       — Ну так назови подонком и иди себе куда шел, чего ты тут остаешься то?       — Так бы поступил ты? Язык не поворачивается тебя оскорбить, хотя конечно там есть за что.       — Я уже по горло сыт твоей благородной самоотверженностью. Я не из тех, кто будет ее ценить, дошло, amigo?       — Давно уже. Поэтому я тут не ради тебя. Ты просто болен. И остаешься все еще, какие бы иллюзии ты сейчас там ни питал. И проявлял свою токсичную любовь. Это все, на что ты был способен, да? Я был готов буквально на все, лишь бы вернуть тебя. Но знаешь, что меня останавливало? Мысли, что от этого тебе станет хуже. Когда бросал меня ты — то даже не задумывался об этом. По факту, ты поставил меня перед выбором, а потом резко вернулся. Так что мое предложение о прекращении отношений выглядел весьма мягко по сравнению с тем, как это сделал ты.       — Ты тоже поставил меня перед выбором, когда исчез. Ох, эта ночка была той еще затравкой.       — Хочешь предаться воспоминаниям? Давай тогда вспомним ту ночь, когда я шесть часов пытался успокоить тебя в твоей очередной истерике. Если бы ты тогда меня еще нахуй послал — я бы не удивился. Когда я ложился Бог знает во сколько из-за тебя. Я так часто просил тебя перестроить режим не только потому, что так правильно, а просто чтобы иметь больше возможностей провести это время с тобой. А в итоге мои просьбы не были услышаны и мне пришлось самому подстраиваться под тебя. Раз за разом, пока ты меня окончательно не сломал. И я стал никем без тебя. И заново собирать свою личность из обломков в каждой сфере, что была пропитана твоим едким запахом. Теперь то ты понимаешь, насколько я тобой дорожил? И что даже поняв, какой ты в действительности человек, я бы принял тебя. Я бы был готов. Поставить все на кон. Но хорошо, что до этого не дошло. И я был готов любить тебя, по-настоящему, несмотря на твои зависимости, твою незрелость, несмотря на то, какой ты сломанный человек. Но вместо этого ты предпочел во всем винить меня и скидывать всю ответственность. Держу пари, ты и сейчас не чувствуешь вины. Я здесь не за тем, чтобы травмами меряться. Хотя ясное дело, я страдал больше. Потому что любил. А ты спустя 2 недели нашел мне замену. С твоим бывшим было также. Вспомни. И я боялся, всегда, что повторю его участь. Так оно и вышло, представляешь. А сколько было убеждений в том, что сейчас-то все будет иначе. Не будет. С твоим-то отношением иначе и быть не могло. И я злюсь, что ко всем ты добр, но зол со мной. И чем я только это заслужил — понять не могу…       Сильва молчал. Стеклянные глаза иногда подавали признаки жизни, но на лице не дрогнула ни одна мышца. Впервые тишина. Без скрипа протезов.       — Ты знаешь, а раньше я думал, что ты лишь играешь отбитого мудака, плохого героя. Ведь такое мышление вполне присуще людям, твоего возраста. Я и сам через это проходил. Но теперь я понял, что это никогда не было маской. Ты сам по себе человек, с мелочной душой, что способен лишь плеваться желчью на весь мир и думать, что ему все должны. Думать, что мое внимание, моя забота и прочие проявление чувств были чем-то, что шло по дефолту. Пубертатная язва — вот это уж точно про тебя. Рано или поздно этот юношеский максимализм в тебе пройдет. Быть может позже придет осознание. Ну а пока скажу, что ты мне отвратителен. Я надеюсь, более никогда не заговорим. Но я тебя прощаю. За все то, за что ты никогда уже не попросишь прощения.