Дима хочет еще

Темнота давит. Надвигается со всех сторон, прижимает к стулу, размазывает и уничтожает. Голова непрерывно гудит, мозг безуспешно пытается привыкнуть к внезапной слепоте. Веки под плотными слоями ваты, пластыря и бинта сами собой пытаются открыться. Дима в панике. Хоть и понимает, что это ненадолго, что, стоит добраться до заветных дверей офиса, как все закончится. Его персональный ад, так весело начавшийся с очередным брошенным вызовом себе, наконец, перестанет существовать. Он сможет увидеть свет, яркие цвета и любимые лица. Вот только до этого конца хорошо бы еще дожить. Он сидит в зале ожидания вокзала, гул которого отдается вспышками боли в голове, и ждет. Полтора часа до следующего поезда. Минуты ползут медленно как улитки-инвалиды, топчутся на месте, тормозят и, изредка, нехотя, делают шаг вперед, лишь для того чтобы опять остановиться. Дима откидывается на спинку сиденья, Дима кусает губы, Дима пытается поспать. Но из-за отсутствия зрения слух обостряется в несколько раз и вылавливает самые незначительные звуки из общего шума. Это дергает и отвлекает, не дает расслабиться и заставляет злиться. На себя, что вообще ввязался в эту авантюру, на Сударя, что отвез его в ебеня, хотя договаривались, остаться в пределах Москвы. На того мелкого пиздюка, что мучает телефон матери и в сотый раз прослушивает надоедливую детскую песню под омерзительные писки мультяшных голосов. Дима слегка встряхивает головой, пытаясь отвлечься. Зря, очень зря. Тошнота подкатывает к горлу с удвоенной силой и, в этот раз, грозит выплеснуться наружу. За такое его вряд ли здесь кто-нибудь похвалит. Да и вонять блевотиной до самого дома совсем не хочется. Он делает глубокий вдох и медленный выдох. Мысленно уговаривает себя сдержаться, потерпеть еще немного. Полтора часа. Дима старается представить помещение офиса, большой зал сразу после короткой прихожей, мягкий диван с жесткой тканью, большие окна и высокий потолок. Ребят, весело гогочущих над какой-то шуткой, рыжую Цири с короткими лапами, радостно бегущую навстречу. Эмиля, сидящего на полу с телефоном в руках, что обязательно поднимет взгляд и обязательно улыбнется. Восхищенно и одобрительно кивнет, подаст руку или даже обнимет. Уткнется на мгновение лицом в плечо, вдохнет запах и прошепчет что-то быстро. Дима, конечно же, не услышит и переспросит, но Эмиль, в своей обычной манере, улыбнется еще раз и просто качнет головой, мол, не важно. Дима сглатывает. Сжимает ладони в кулаки и сильно жмурится. Кажется, ворсинки ваты за несколько часов успели врасти в веки, проникнуть в самую глубь, стать кровью, сосудами и слезами. Он трет глаза, пока ресницы не становятся мокрыми. Значит, пока пронесло. Дима очень хочет увидеть приветливый взгляд Эмиля, ненавязчиво провести губами по щеке и держать в объятьях так долго, пока не устанут руки. Дима хочет усадить его на колени, Дима хочет ощутить его ладони на шее. Дима хочет, наконец, услышать его спокойный голос, чтобы снова почувствовать безопасность. Почему это становится настолько важно именно сейчас, он не может ответить даже самому себе. Желание просто возникает, как будто из неоткуда, захватывает сознание и бьет по измученному мозгу навязчивой мыслью точно и методично. Дима не сопротивляется. Ему приятно представлять прикосновения Эмиля широкими ладонями по спине, горячими, наверняка. Большие пальцы на губах, подушечками которых он будет гладить, оттягивая уголок. А потом, конечно же, поцелует. Сначала осторожно, будто спрашивая. Дима не будет против. Дима захочет еще. Обязательно потянется за новым поцелуем, и он, совершенно точно, будет более глубоким, чувственным и желанным. А закончится все на том самом мягком диване с жесткой обивкой, искусанными губами и безумным взглядом. Дима смутится и попросит прощения, а Эмиль кивнет, соглашаясь. Однако уже намного позже, лежа в ворохе сбившегося одеяла, сам он поймет, что хочет продолжения. Отыщет Эмиля, прижмет к себе и уже не отпустит. И все начнется заново, под общие стоны, всхлипы и слова любви в темноте. Только та темнота не будет такой липкой и вязкой как эта. Та темнота будет наполнена счастьем, одним на двоих и еще чуть-чуть страстью. — Молодой человек, поезд скоро подъедет, давайте, я вам помогу. Сердобольный охранник, опекавший Диму последнее время, легко трогает за локоть, привлекая внимание. Он оборачивается, на мгновение, забывая о слепоте. — Аха, спасибо большое. Сиденья в поезде оказываются такими же неудобными, как и на вокзале. Он кое-как устраивается на месте, сгорбившись от усталости и чувства собственной никчемности. Рядом с ним кто-то двигается и явно сопит. Дима оборачивается на звук и, желая скоротать путь в бессмысленной беседе, спрашивает первое, что приходит на ум. — Как у вас с настроением? Но незнакомец отвечает безразличной тишиной, чем добивает окончательно. — Спасибо… Поездка обратно выматывает в ноль. Тряска в вагоне, давящие мысли и полнейшая беспомощность, почти доводят до истерики. Дима осторожно выходит из поезда, стараясь не думать ни о чем. Дорога до офиса здесь, в Москве, уже не кажется такой легкой как в начале пути. Голова кружится и каждый шаг дается с колоссальным усилием. Тошнота упирается под самое горло и, кажется, спотыкается только на кадыке. — Выйти из метро, перейти дорогу, а там по стеночке, по загородкам строительной ямы, — бормочет Дима, — пройти еще немного и будет получше. Там уже, совсем близко. Главное сейчас — не блевануть на кого-нибудь. Главное — донести до дома, до заветной двери офисного туалета, где можно спрятаться. Сжаться в тугой комок и просидеть так пока не отпустит. Пока не перестанут душить слезы, пока опустошенная и вывернутая наизнанку душа не попросит отдыха. Совсем немного, осталось совсем чуть-чуть. Он обязательно выживет, как выживал ранее до этого. Было бы для кого. Распахнутые двери офиса встречают одобрительным гулом голосов. Но Диме плевать. Его тянет в сторону, в первую комнату по левую руку, за спасительный щелчок замка, в полное одиночество. Все еще с перевязанными глазами, все еще беспомощный и слепой, но уже на своей территории со знакомыми правилами. Жесткий кафель туалета под коленями, гладкий пластик унитазного ободка под ладонями и долгожданное освобождение от преследовавшей всю дорогу тошноты. Его выворачивает наизнанку, затягивая кишки в тугой узел. Желудок плюется желчью, мышцы живота ноют от резких спазмов, а болезненный стон слышится жалким писком. Сознание вновь дергает чувством собственной никчемности, но в этот раз Дима быстро перебивает его мыслями об Эмиле. Он думает о банальном, земном, простом прикосновении, о мягких поцелуях, о ласковых словах и участливом взгляде. О том, как подойдет к нему, как обнимет, как поделится всем тем, что успел представить и прочувствовать, сидя на вокзале. О том, как цеплялся за воспоминания, пытаясь сохранить в сознании хоть какой-то свет. И Дима обязательно сделает все это, ведь Эмиль совсем рядом, всего в нескольких минутах езды от офиса. Нужно просто собраться с силами и закончить съемку. Дима глубоко вздыхает и медленно поднимается на ноги. — Здарова, — голос Димы даже не дрожит, хотя ладони, все равно противно потеют, — ты дома сейчас? Разбуженный Эмиль весьма красноречиво сопит в трубку, чем вызывает легкую улыбку. — Один, — невпопад отвечает он, — в смысле, да, дома. — Откроешь? Дверь в подъезд пиликает примитивной мелодией, а за ней пара пролетов лестницы и Эмиль встречает его, зябко ёжась. — Четыре утра, Дим… Что случилось? Эмиль пропускает его внутрь, весь помятый, в светлых пижамных штанах и с не прикрытым торсом. Закрывается на ключ и только потом протягивает раскрытую ладонь для рукопожатия. Дима делает шаг вперед и тянет Эмиля к себе, прижимается очень плотно, обхватывает поперек спины внезапно одеревеневшими руками. Страшно, что всего через несколько секунд, Эмиль опомнится, вывернется из объятий. Ведь Дима слишком ласково гладит плечо и слишком близко склоняется к щеке. Но Эмиль не замечает ни затянувшихся прикосновений, ни сбитого дыхания. Он расслаблен донельзя и напоминает сонную Цири, поднятую с лежанки. Такой же мягкий, тихий и теплый, удобно устроившийся в руках Димы, сладко досыпающий на плече. Слова, почему-то, теряются внутри. Дима понимает, долго так стоять у них не получится, рано или поздно придется что-то сказать. Но он отчаянно оттягивает этот момент, все так же неспешно поглаживая кожу под пальцами, стараясь раствориться в мгновении. Зря, наверное, пришел. Не разобравшись в себе, не разложив ощущения по полочкам и не сделав выводы. А если все это – мимолетное желание, простая прихоть сознания, которое слишком долго находилось в стрессе? Что если чувства уйдут через пару дней? — Спать хочется, — скрипит Эмиль у самого уха, чем выдергивает Диму из размышлений, — можно мы поговорим завтра? Он, все же, высвобождается из Диминых рук и трет прикрытые глаза основанием ладоней. — Я пойду тогда, — отвечает Дима, прекрасно понимая, если сейчас окажется на улице, то никакого «завтра» для них уже не будет. — Там же ночь, — резонно замечает Эмиль, — оставайся. Хоть будет, кому меня завтра с утра поднимать. Он увлекает за собой едва успевшего скинуть обувь и куртку Диму. — Правда, лишних матрасов у меня нет. — Диван? — Не тупи, — отмахивается Эмиль, — он узкий. И короткий. Опять будешь спать в позе изнасилованной креветки, а потом весь день ныть, что спина по пизде пошла, — он весело сверкает покрасневшими глазами, — выключатель за шкафом. В холодильнике, вроде, оставалась еще еда. Дима согласно кивает, все так же безропотно продолжая идти за ним. — Пообещай, что ляжешь рядом, — упрямо говорит Эмиль, — и, что на пол не завалишься, тоже пообещай. Вместо ответа Дима тянет ворот толстовки вверх и снимает ее через голову. Вслед за ней идут футболка и штаны, а массивные часы оказываются на полу под изголовьем. — Доволен? Он демонстративно разводит руками, выражая готовность подчиняться. Эмиль удовлетворенно кивает. — К стенке или с краю? — С краю, — Дима щелкает выключателем, погружая комнату в темноту. Нутро дергает отголосками дневной паники, подталкивая к горлу ком. Ноги будто деревенеют, а под ребрами противно тянет испугом. Дима делает глубокий вдох, проклиная себя за секундную слабость. Причин для страха больше нет. Он в безопасности, с открытыми глазами и четким пониманием всего происходящего. Ну как, четким. Что делать с Эмилем, успевшим заснуть, Дима все еще не знает. Растормошить и вывести на разговор? Так он сам уже клюет носом, предвкушая залезть под теплое одеяло. В таком состоянии едва ли возможно связать слова в осмысленные предложения, не говоря уже о том, чтобы четко донести мысли. Он тихо чертыхается, забираясь на кровать. Эмиль лежит спиной к нему, подсунув руку под подушку и размеренно сопит, под громкие удары Диминого сердца. Прижаться сзади грудью выходит как-то само собой. Уткнуться носом в выбритый затылок кажется таким правильным. Размашисто погладить раскрытой ладонью от живота к шее и обратно. Смять губы на горячих плечах, размазывая по ним поцелуи. И как же сладко от этого ёкает внутри, ликуя от долгожданной близости. Дима прижимает Эмиля к постели, отдаваясь пьянящим ощущениям. Эмиль сейчас его. Расслабленный и безвольный, делай с ним что хочешь, все равно к утру забудется или спишется на излишне реалистичный сон. Дима хочет развернуть его, уложить на спину и настойчиво раздвинуть ноги. Чтобы было удобно тереться об него, чувствовать ответное возбуждение, кожей ощущая его обожание. На крохотный момент Дима позволяет себе эту слабость. Одним движением проскальзывает за резинку трусов, пальцами сминает ягодицы, одновременно толкаясь в них уже вставшим членом. Охуенно. Это именно то, что необходимо для быстрой дрочки после очень сложного дня. Дима выдыхает в шею Эмиля и делает еще толчок. Все мысли, переживания и сомнения сливаются в гремучую смесь, концентрируясь в члене горячим желанием. Диме надо совсем немного, лишь бы Эмиль лежал неподвижно. Безропотный, податливый, не способный отказать и оттолкнуть. Сквозь пелену возбуждения, каким-то чудом, Дима слышит под собой слабый стон, а в бархатной толще темноты различает, как Эмиль хмурится. Во сне, само собой. Он не уворачивается, не пытается отползти или пихнуть в бок локтем, на худой конец. Он просто глубоко вздыхает. Обреченно, как показалось Диме. Желание что-то делать дальше отпадает мгновенно. Дима выпускает его из объятий и отодвигается, а затем и вовсе трусливо сбегает в ванную. Он только что чуть не изнасиловал Эмиля, о котором всего пару часов назад думал с придыханием. Над губой проступает колючий холодный пот. Дима запускает пальцы в волосы, стараясь унять мелкую дрожь. Чертов придурок. Зачем он вообще поперся к Эмилю ночью? Тупая привычка идти на поводу эмоций когда-нибудь должна была закончиться чем-то подобным. Нужно было сразу возвращаться домой или остаться в офисе. Закутаться в плед и заснуть перед телевизором под бубнящие голоса из сериала. А не сидеть в чужой ванне, пытаясь понять, как не убить себя, прежде чем за него это сделают другие. За тонкой дверью слышится приглушенная возня. Эмиль ворочается и многозначительно шуршит одеялом. Дима звонко бьет себя ладонями по щекам. Не хватало еще чтобы Эмиль застукал его здесь, сидящим в кромешной темноте с покрасневшим лицом и безумным взглядом. Не хотелось бы лишний раз выдумывать себе оправдания, даже если Эмиль в них охотно поверит. Главное теперь не возвращаться в постель, а быстро одеться и свалить. Осознание совершенного пиздеца в нем, конечно, появилось, но вот силы воли не прибавилось ни на грамм. Дима точно знает — если хотя бы на секунду позволит себе усомниться в необходимости уйти, то найдет миллион и одну причину чтобы остаться. Он выходит из ванной, подбирая на ощупь одежду с пола. Но стоит ему сделать всего пару шагов, как Эмиль, сладко потянувшись, опускает руку на пустующую половину постели. Шарит по ней ладонью, а затем, чуть приподняв голову, смотрит на Диму сощуренным глазом. — Дим? Ты куда? Голос скрипучий, домашний и безумно родной. Он приковывает к себе одним лишь звуком, лишая остатков воли. — Попить вставал, — полушепотом отзывается Дима, сдаваясь. — Нашел? — Эмиль опускается обратно на подушку. — Нашел. — Это хорошо, — в приглашающем жесте он откидывает край одеяла на себя, — ложись, пожалуйста. Почему он не сбежал в трусах? Подальше отсюда и, желательно, не появляться в поле зрения Эмиля еще недели две. Сдохнуть от желания и непонятности чувств, от долбанной любви, лишь бы больше не причинять ему вреда в порыве не управляемой страсти. Но ведь поздно уже. Дима как завороженный забирается в постель, по привычке подтягивая ноги к себе. Спиной к Эмилю, чтобы избежать соблазна сгрести его в охапку и целовать до потери сознания. Ни хрена это не помогает. Потому что уже сам Эмиль подползает совсем близко и по-хозяйски перекидывает ногу через бедро, плотно жмется животом к спине Димы. А еще он целует. Мягкими горячими губами легко проходится по загривку к шее, ладонью проскальзывая под руку. — Пиздец как люблю тебя, чувак. Дима выдыхает, почти стонет, обреченно прикрыв глаза. Совершенно очевидно, что Эмиль сказал это на границе сна, когда реальность начинает смазываться, а сознание перестает контролировать сказанное. Дотерпеть бы до утра, а потом свалить, вежливо поблагодарив за радушный прием. И постараться забыть, искренне надеясь, что и Эмиль не вспомнит того, что успел натворить Дима. Несмотря на переживания, Дима выключается почти сразу. Проваливается в вязкую черноту, и дна у нее нет. Зато есть цепкие лапки с острыми коготками, впивающиеся в самую душу. Здесь пахнет отчаяньем и безнадежностью, а еще сыростью с примесью уныния. Дима даже не пытается сопротивляться, безвольно повиснув между ничем, выжидая конца. Потому что смысла бороться нет. Он в зыбкой трясине бесконечной темноты, окруженный омерзительными запахами и непонятными шорохами. Дима боится остаться здесь навсегда, но страх этот не подстегивает к действиям, а наоборот, добивает чувством никчемности и абсолютной ненужности. И Дима просто ждет. Хоть чего-нибудь. Дебильный челлендж. А затем происходит нечто. Сначала появляются руки, уверенно перехватывающие живот и с силой прижимающие к чему-то живому. Дима хмурится и разворачивается к нему навстречу, обнимая в ответ. Приятно. До охуения приятно. Дима пробует щекой нащупать плечо, но утыкается носом в шею. Отлично, значит, у этого чего-то точно есть голова, а возможно даже и ноги. Дима улыбается дурацким мыслям и тянется губами к подбородку. Целует невесомо, едва касаясь кожи. Кто-то сверху шумно выдыхает и подается вперед еще сильнее, подставляясь. Руки гладят размашисто по спине и жмут теснее, заставляя лицом упереться в грудь. Приходит тепло и переносить окружающую темноту становится чуточку легче. А еще это возбуждает. Не хило так прокатывается от живота к паху, обращаясь в хороший стояк. — Дима, Дима, Дим, — быстро тараторит кто-то сверху, — проснись, пожалуйста. Голос подозрительно похож на Эмиля. Только сиплый, будто сам только что проснулся. Дима упрямо мотает головой и хмурится, не желая выпускать тепло из рук. Но ведь придется. Не просто так же его просят открыть глаза, после чего неизбежно последует больнючее осознание. — Ммм, — скрипит в ответ Дима, прижимаясь еще сильнее. — Дима, пожалуйста, — продолжает знакомый голос, — целоваться хочу. На мгновение это отрезвляет. Дима подтягивается на руках, локтями упираясь в подушку, и разлепляет веки. Эмиль совсем близко, дышит загнанно, сам едва ли успевший проснуться. Трется кончиком носа о щеку Димы и давит раскрытой пятерней на затылок. Горячо, даже душно и пиздецки приятно. Сердце не успевает ёкнуть, разум — осознать, а горячий язык уже раздвигает податливые губы, проникая глубоко и увлекая в поцелуй. Дима жалобно всхлипывает Эмилю в рот и сдается без сопротивления. Тупо отказывать себе в удовольствии, когда оно само идет к тебе в руки. И Дима сжимает Эмиля в объятьях крепче, отвечая на поцелуй, вкладывая в него все желание, копившееся последние сутки. А Эмиль притирается теснее и обхватывает бедра ногами, давит пятками под ягодицы. Дима чувствует его крепкий стояк сквозь ткань трусов от чего крышу сносит окончательно. Он разрывает поцелуй, кусает за подбородок и под хриплые стоны спускается к шее. Губы сменяются зубами, наверняка оставляя багровые следы на смуглой коже. Приятной на ощупь и охуительной на вкус. Эмиль сейчас его, полностью и без остатка, готовый принять все и попросить добавки. Дима знает это наверняка, потому что чувствует дрожащий кадык под языком и вибрирующее горло под губами. Спуститься поцелуями к груди, а после еще ниже влажно пройтись по животу и вылизать место под пупком. Хватает мгновения, чтобы стащить с Эмиля трусы и вернуться обратно к паху и стоящему члену. А дальше Дима перестает думать окончательно. Мягко трется щекой о внутреннюю сторону бедра, губами проходится по жестким волоскам и вбирает в рот член полностью. — Ебать… Эмиль выгибается дугой навстречу и задыхается стонами. Пальцы бездумно проходятся по затылку и больно цепляются за плечи. Дима насаживается еще глубже, чувствуя, как головка движется по мягкому нёбу дальше внутрь. Давится и отстраняется, но сразу же возвращается обратно, настойчиво обхватывая член губами, проталкивает дальше. Мышцы под пальцами твердеют в камень, а стоны сверху больше напоминают тихое рычание. Эмиль на пределе. Широко разводит ноги в стороны и толкается бедрами вперед, в такт Диминым движениям. Слюна в уголках губ, пошлые хлюпающие звуки и собственный ноющий возбуждением член, заставляют усилить натиск и ускориться. Эмиль жалобно всхлипывает, а Дима едва успевает выпустить его изо рта. Горячие капли мажут по шее вязкой жидкостью и стекают вниз от плеча к ключице. Дима не может терпеть. Подтягивается на руках вверх, резко подминая Эмиля под себя, жмется пахом и начинает тереться между ног. Эмиль реагирует сразу, снова обхватывая поясницу ногами, крепко обнимает за шею. Он горячий и слегка влажный, с теплым запахом чего-то терпкого. — Хочешь же меня? От голоса по спине пробегают мурашки, заставляя на мгновение застыть на месте. — Я знаю, что хочешь. Иначе не стал бы отсасывать. Дима стонет ему в шею, почти рычит, с силой сжимает задницу Эмиля в ладони. — После ты меня еще и выебешь. Стоя или лежа, или, может быть, сидя на коленях, — не унимается он, влажно обжигая ухо дыханием, — и тебе понравится трахать меня пальцами. Сделаешь же, Дим? Дима не отвечает, потому что не может. Потому что эмоции бьют по мозгам, а удовольствие уже рвется наружу, туго стягивая мышцы, и выплескивается оргазмом на живот. Нехотя, Дима выпускает Эмиля из рук и переворачивается на спину. Дыхание все еще прерывистое у них обоих, руки дрожат от схлынувшего напряжения и сердце колотится как бешеное. Перед глазами – мутное пятно серого потолка, плавно переходящего в темное окно. Дима смотрит на него и часто моргает, пытаясь собрать мысли в кучу и осознать произошедшее. Как получилось, что из беспокойного сна все резко вылилось в безумные ласки? И, что самое главное, почему они оба с такой легкостью приняли их друг от друга? Почему сейчас так отвратительно неловко, если все было по взаимному согласию и желанию? Дима боится переводить взгляд на Эмиля. — Блядь. Эмиль отворачивается к стенке, накрываясь одеялом с головой, и не произносит больше ни слова. Остаток ночи Дима проводит в ближайшем кресле. От греха подальше. — Мы можем сделать вид, что ничего не было. Они сидят за обеденным столом каждый со своей кружкой напротив. Димин кофе, все еще горячий, горчит на языке и не вызывает ничего кроме отвращения. Утро бьется в окно серыми облаками и моросящим дождем по стеклу и вгоняет в еще большее уныние. Дима чувствует себя покрошенным на кусочки, словно части тела разбросаны по разным углам и собрать их воедино не представлялось возможности. Глаза слезятся от недосыпа, мышцы режет от ночных ласк, а сознание разрывается массой вопросов, ответов на которые Дима дать не в состоянии. — Я же тебе столько хуйни вчера наговорил, — обреченно произносит Эмиль, ёрзая на табуретке. Взгляд такой же воспаленный как у Димы, значит, остаток ночи он тоже не спал. На заднице красуются три одинаковых синяка, на шее – багровые пятна засосов. Ночные заслуги самого Димы, от чего сейчас стыдливо горят щеки и шея. Но, кажется, Эмиля это мало волнует. Он ерошит и без того взлохмаченные волосы и тяжело выдыхает. Красивый, черт его дери, даже в таком жалком состоянии. — Тебе бы этого хотелось? Чтобы ничего не было? Эмиль вскидывает голову и смотрит на него, не моргая. Хмурится, кусает губу изнутри, наверняка отдирая от нее больнючие кусочки кожи. Щипать же потом будет, придурок. Молчит. Наверняка пытается подобрать нужные слова. Чтобы не обидеть. — Понятно. Так и не дождавшись ответа, Дима встает и уверенно направляется в спальню, за разбросанными вещами. — Спасибо, что дал переночевать, — уже в прихожей бросает он через плечо, лихорадочно пытаясь вспомнить, куда дел ключи от машины, — и, прости за все. — Дим, — Эмиль настигает его у входа в комнату и крепко жмет к себе, обнимая со спины, — не будь ебланом, пожалуйста. Утыкается лбом в загривок, носом трется о плечо. Сердце щемит в груди от тепла, к горлу подкатывает противный ком и ладони, почему-то, превращаются в кулаки. — Просто не уходи. Я в душе не ебу, что чувствую к тебе сейчас и хуй разберусь один. Не уходи. Дима прикрывает глаза и делает пару глубоких вдохов. Он точно пожалеет об этом решении позже, как жалел ночью о многом. Но сейчас, в его истерзанном усталостью сознании остаться кажется наилучшим выходом.