Скажи, Маринетт

      Маринетт.       Ма-ри-не-тт.       Сколько любви я могу вложить в произношение твоего имени? А сколько любви я могу вывалить на тебя целиком?       Наверное, около… бесконечности.       Ты, Маринетт, была рядом всю мою жизнь — ту ее часть, которую я действительно могу назвать жизнью. Это — то, что абсолютно точно далёко от моего существования до коллежа.       Ты — именно ты и никто другой — заполняла собой все пространство школьных дней. Ты и твои совершенно очаровательные падения на ряду с заиканиями по неясным ранее причинам.       Маринетт, почему мне кажется, что я влюблен в тебя немного дольше, чем был в Ледибаг?       В тот день, мой первый в школе, я отдирал жвачку с твоего места, куда налепила ее Хлоя, а ты ворвалась в класс аккурат минута в минуту. Конечно, ситуация двоякая, и ты сделала выводы.       Но скажи, Маринетт, почему же я настолько сильно не хотел, чтобы такая девочка, как ты, думала обо мне плохо?       Потому что я хотел со всеми подружиться? Разрушить стереотип избалованной модели?       Возможно.       Но почему мое сердце так горело?       Маринетт, я влюбился в тебя в ту же секунду, как только ты оттолкнула меня и с презрением назвала «другом Хлои». Я продолжал любить тебя, когда ты стала смотреть на меня с той теплотой и обожанием, — да, я замечал, я всегда замечал — и нелепо путаться в собственных ногах, при виде меня.       Маринетт, я всегда видел это.       Но, как это обычно бывает у несмышленых, невидящих жизни вне огромного особняка, мальчишек, я не предавал этому значения. Как и тому, как лично моя грудина едва ли не кипела, когда я наблюдал за тобой со стороны — тогда, когда ты не запинаешься о плоский пол и не проглатываешь половину слов в разговоре. Да, Маринетт, я наблюдал за тобой. Я действительно это делал.       Моя любовь к Ледибаг, несомненно, на все сто процентов искренняя, но, Маринетт, как я и говорил: я влюблен в тебя дольше.       Я не могу знать Леди без маски, но знаю тебя: ты — Маринетт, моя милая одноклассница, хороший лидер и потрясающий друг.       Проблема лишь в том, что ты не знаешь меня, уже не любишь и больше, увы, не полюбишь.       Я был слеп, Маринетт, в попытках дотянуться до Ледибаг, и сейчас понимаю, что облажался. Я тебя ни в чем не виню: ты просто устала тянуться за Адрианом, который, погубив тебя, губит и себя.       Но, скажи, Маринетт, будь моя личность тебе известна, получилось бы у нас быть вместе?       Смогла бы вновь полюбить вторую часть твоего любимого Кота Нуара?       Я бы, наверное, рискнул и сознался — огреб на себя гнев Ледибаг — но Монарх, похоже, знает о нас, поэтому это может быть опасно.       Да, Маринетт, наверное, наш последний разговор останется последним. Теперь Адриан будет краснеть пред тобой в коллеже, а Кот Нуар — избегать, но зато ты будешь цела.       Оберегать тебя — мой супергеройский долг, а теперь и сердечный.