Тяжёлая душа

На Лебединый берег не ходили. Скорбное это было место, а скорбь того рода, которую предпочтут забыть поскорее – густо замешанная на вине. В том, что случилось, была вина разве только ветра, а с ветра спросу нет. Памяти в нём меньше, чем у волн, омывающих останки того, что некогда было Западным флотом кесарии. Лебединый берег был берегом погибших кораблей. Увязнув в песке отмели, лежал на боку линеал, неуклюжий и жалкий, как выбросившийся на берег кит. Страшные раны зияли в его бортах, рваные паруса полоскало прибоем. На борту ещё можно было различить имя некогда прекрасного корабля – «Ноордкроне». Чуть поодаль торчали десятки изломанных мачт, едва поднимающихся из моря. Тишину нарушал лишь плеск волн. Даже чайки облетали это место стороной. Единственной живой душой на берегу был Первый Адмирал Рамон Альмейда. Он приходил сюда каждый Излом, стоял у кромки прибоя и молчал. Иногда это длилось несколько минут, иногда – до самого заката. В такие моменты Берто не решался нарушать его одиночества, хоть несколько раз незаметно следовал за своим монсеньором, чтобы разгадать тайну этих визитов. Но не узнал ничего. Лебединый берег производил на него гнетущее впечатление. Море, полное звуков и жизни, было здесь совсем мертвым. Всё изменилось в день Осеннего Излома, и этот день Берто запомнил на всю жизнь. На этот раз Альмейда пробыл на берегу всего пару минут. Лицо его было совершенно неподвижно, будто сведено судорогой, а в молчании столько смысла, что по спине юноши пробежали мурашки. Чтобы ни происходило на берегу – это было прощанием. Берто уже было выбрался из-за обломка скалы, служившего ему убежищем, чтобы последовать за стремительно удаляющимся монсеньором, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение там, где его не должно было быть. Носовая фигура «Ноордкроне» пошевелилась. Юноша застыл. Раздался тихий плеск. От форштевня отделился тёмный силуэт и тотчас скрылся под водой. Спустя несколько секунд вновь показался над поверхностью. Куда ближе к берегу. Теперь Берто мог его хорошенько рассмотреть – и шумно сглотнул, не в силах шелохнуться. До середины тела это создание походило на человека. Обнаженная, очень бледная кожа, будто у мертвеца, подготовленного к обмыванию. Седые, неровно обрезанные волосы, серые глаза, мутные, будто подёрнутые прозрачной плёнкой. Пропоротая насквозь щека, сквозь которую виднелись мелкие, нечеловеческие зубы. Существо улыбнулось. Оно смотрело прямо на Берто. Ноги у юноши подогнулись, и он упал на колени, прямо на мокрый песок. Он никогда не был трусом, но сейчас его накрыло такой волной цепенящего ужаса, что он не мог произнести ни слова и перевёл взгляд на нижнюю половину тела существа – белёсый, будто брюхо дохлой рыбы, гибкий хвост с отслаивающейся чешуёй и порванным плавником. Несмотря на травмы, существо двигалось невероятно быстро. Вот оно уже очутилось у самого берега. В лицо Берто прыснули солёные брызги. – А раньше мои улыбки нравились. Голос существа оказался глубоким и гулким. В нём было мало эмоций, и всё-таки Берто чувствовал их, как чувствуешь море в ночи – его не видно, но ты знаешь, что оно там. Этот голос был полон скорби. Смирения. И чего-то ещё, очень личного, направленного на ушедшего альмиранте. – Вы ведь… Вы… Существо молчало. Оно ни разу не моргнуло. – Вы Олаф Кальдмеер. Командующий Западным флотом. Усилием воли Берто взял себя в руки и поднялся на ноги. На колени налипли песчинки, губы были упрямо поджаты. Он уже стыдился своей слабости и был рад, что альмиранте её не видел. – Почему вы здесь? Ведь вы умерли. Олаф Кальдмеер улыбнулся чуть шире. Из уголка незаживающей раны скатилась капля сукровицы. – Действительно. Вот только Создатель не любит самоубийц. В горле Берто стал ком. С трудом оторвав взгляд от изуродованного лица, он перевёл его на торчащие из воды мачты. Обычно на них устраивались птицы, но здесь не было ни единой. Олаф понял его без слов. – Их души взлетели морскими птицами. Моя оказалась слишком тяжела, – произнёс он негромко, отвечая на невысказанный вопрос. – О чём он вас просил? – Это только моё дело. И его. «Больше он не вернётся». Они оба знали это. И потому не произнесли вслух. Солнце медленно клонилось к горизонту. Тени истерзанных штормом кораблей тянулись к берегу. Олаф и Берто молчали. Да и о чём можно было тут говорить. – Вы ведь здесь совсем один, – наконец, произнёс юноша. – Не тревожьтесь обо мне. Большую часть времени я сплю, – ответил Олаф без улыбки. Раздался тихий всплеск. Кальдмеер поднял со дна заржавленный осколок металла, оттянул мокрую седую прядь и принялся срезать. Осколок был тупой, и дело шло трудно. Берто молча наблюдал. – Они всё время растут, – задумчиво протянул Олаф. – Почему у мертвецов растут волосы, юноша? Вы никогда не задумывались? Берто не ответил.