Глупая самка

      Я — огонь. Он течет в моих венах, порождается в моей пасти, пылает внутри. Наш род вышел из глубин пламени и низвергает в них все живое и бездыханное.       Я — ужас под сенью небес, под светом согревающим и морозным. Тень моих крыльев затмевает горизонт и обращает в бегство. Мой рев заглушает тысячи криков и стук тысячи копыт.       Я — смерть, что настигает в мгновения, и биение самой жизни, что явилась из подгорных глубин и лона тверди.       И я чудовищно голоден. Глупые маленькие существа не понимают, как мало дают пищи, не обращают внимание на гул моего живота. Пятеро баранов и семеро коз никогда не утоляют каждодневную тягу к плоти. Голод сосет изнутри, терзает, распаляет злобу.       Я ползу в глубины пещеры, в обширные ходы в породе. Эти пещеры слишком тесные, крыльями не взмахнуть, не хлестнуть хвостом. В них воняет другими драконами, и каждый раз, запертый в них, желаю отнять территории, вступить в схватку и занять другие пещеры — вдруг они просторнее? Теснота изводит нас, губит наше внутреннее пламя. До чего хорошо иметь свой выход.       В конце лаза высокий отвес скалы, и я слетаю вниз, долгожданно расправляю крылья. Будь я один, вылетал бы гораздо чаще. Дракон всегда свободен и волен делать, что пожелает. Но многие годы назад, когда я был моложе, у меня был друг. Он показал, как интересно летать вдвоем, как весело исследовать мир в паре. Потом он умер — эти существа называют себя людьми и очень недолговечны, в отличие от нас. Новый же мой друг, тогда совсем детеныш, пылал и пылает так, будто в нем действительно течет доля нашей крови.       Глупые люди придумали звать его хозяином. Не бывать дракону подневольным, и никогда не станет над нами хозяев. Человек — друг.       И я всегда, везде чую его ноздрями и нутром. Взмахиваю чаще в ответ тонкой нити зова, искать недолго — он близко. Быть может, сегодня ночью согласится вместе полетать над облаками или поиграть с коровами.       Они зовут его Деймон. Раньше мы часто летали вместе, каждый день отправлялись разминать мои мышцы. Я любил гонять Вхагар с ее другом на спине по небосводу и вызывать вопли далеко внизу. Мы бывали в местах, где жарким огнем полнится воздух и мелкий песок, где гниют вонючие болота и где нет ничего, кроме дичи и травы. Мы лезли в горы, и человек смеялся, когда я кружил вниз головой или оборачивался спиной к земле. Пролетая над холодным морем, он не боялся брызг и коротких ныряний, когда я ловил большую смрадную рыбу с зубами. Он даже не боялся пролетать над развалинами, где ворчит древняя магия и роятся клубни червей — смелый. Как настоящий дракон, только маленький.       Теперь же он сидит безвылазно в своей горе, выходит изредка, чтоб почесать мне морду и принести вкусных четвероногих детенышей. Я желаю воли и простора, и он должен возжелать их, они — его путь.       Деймон среди больших белых деревьев с красными листьями, но не один: с ним другой человек. Я смотрю на них сверху, вытягивая шею, и в нос бьет запах спаривания. Кажется, мой человек нашел себе новую самку. Старая износилась, воняет слабостью. Новая — тонкая, с длинной белой шерстью, как у друга. Она смешно пищит и тяжело дышит, слегка пахнет Вхагар, и я спокоен. Не чужая, хорошая самка.       Люди носят на шкуре другую шкуру. Конечно, у них ведь нет такой крепкой чешуи, как у драконов, в их жилах не течет пламя. Они маленькие и холодные, пока не горят, им нужна защита. У самки шкура стянута с задних лап. Вижу между лап что-то помимо клоаки — значит, еще не сменила форму для вынашивания яйца, еще самец. Друг знает, что делает, кусает лишний орган, забирает его целиком в пасть, и самка пищит громче.       — Деймон, а-ах, постой... Тут твой дракон.       — И что? — спрашивает друг. По охрипшему голосу — очень довольный.       — Я так не могу. Пока он...       Чувствую пламя внутри друга, озлобленное и досадливое. Не понимаю, что происходит. Я лишь смотрю, как Деймон порождает жизнь, делает новое яйцо. Другие самки не мешали, кривили морды довольными пастями, гордились.       — Эймонд, в чем дело? Ты будто ранее драконов не видел.       — Но он пялится на нас! Давай куда-нибудь уйдем, я прошу тебя, дядя, — что не по нраву этой вредной самке, зачем она натягивает вторую шкуру обратно? Нет ничего зазорного в чужом спаривании. Даже красиво.       — Тогда пойдем в твои покои.       Мой человек смеется и машет мне, а после удаляется в глубины своей стылой горы, тянет напряженную, как длинный канат, самку за собой. Я пристально смотрю, как исчезают они в глубине мелких пещер со странными ровными входами, и в глубине туловища клокочущим пожаром рождается гнев.       Как смеет отлучать она меня от друга, какое право имеет указывать дракону?! Пусть восхваляет судьбу, что дорога ему, и не посмею ее тронуть. Яйца в человечьих самках мягкие и растут внутри, и показывается уже живой детеныш, не возлежит в тепле секрета. Если раскусывать аккуратно, можно увидеть его, вылизать языком из вспоротого живота. О, какова была бы моя трапеза, не будь эта особь Деймоновой!       Но я продолжаю чуять их и, подгоняемый инстинктом наблюдать, внимать и запоминать, отыщу в глубинах горы. Под лапами и крючьями когтей вздрагивает и трещит земля, и я кружу у основания. Пасть моя открыта и ловит привкус каждого, кто запрятан в глубинах пещер. Деймон сказал "покои" — это такие крошечные норы, в которых маленьким людям просторно, там они проводят ночи.       Гора красная, как моя чешуя, и очень высока. Люди сами свалили ее и продолжают лепить, ползают на высоте с палками большими и малыми. Созданное ими так же хрупко и недолговечно, как они сами. Мои лапы слишком велики и соскальзывают с выступов. Я недовольно рычу и вбиваюсь когтями в камень, гора трещит и обрушивает ошметки вниз. Из мелких распахнутых нор слышатся испуганные крики и веселые звуки переполоха. Это хорошее развлечение, мне не хватало суеты. Надо будет снова залезть на гору, может, даже пройти внутрь — я так соскучился по крикам.       А вот и нужная дыра в камне, именно от нее пахнет другом и самкой-что-дружит-с-Вхагар. Я цепляюсь за отвесы удобнее и изгибаю шею, чтобы заглянуть внутрь. Густая тень от моей морды перекрывает свет с небес, но глаза порождений огня прекрасно видят сквозь тьму.       Они сняли вторые шкуры, их мягкие тела бледны и едва не светятся на широкой подстилке с лапами. Друг оплодотворяет самку, тесно сливается с ее клоакой, кусает за шею. Самка рычит и тянет Деймона за мех, царапает короткими когтями спину, а крики ее мелодичны и протяжны, как драконья песня. Не ласкают друг друга, но сплетаются с жадностью в битве — прямо как мы. Я довольно ворчу утробой: хорошая связь, качественная. И самка сильна, хорошая выйдет кладка.       Голова самки откидывается назад, и единственный глаз направлен прямо на меня, нехорошо блестит.       — Деймон, семь Преисподних, он опять смотрит.       Зачем ты прекратил спаривание, дорогой друг, и почему сотрясаешься от смеха? Я недоуменно и с растущей обидой гляжу на возникшую преграду из дерева, что перекрыла чарующее зрелище. Не позволю отстранять себя, ведь наблюдал я зарождение жизни всех твоих детенышей, позволял наблюдать за своим сплетением. Не вздумай порождать во мне недоверие, Деймон.       Аккуратно скребусь рогом о преграду и пронзительно реву. Ответом мне — отзвуки ругани и хохота. В деяниях их все менее сакрального, все больше охватывает меня опостылевшая скука. Из чистой гордости стучу мордой в дыру и сметаю хлипкую преграду, едва не застреваю в камне. До чего же эти норы тесны.       — Караксес, — голос Деймона строг, и под пристальным немигающим взглядом я недовольно фыркаю. Серный дым обдает фигуру друга. Отчего-то сложно противиться тяжелому взору. — Улетай отсюда немедленно.       Неведомо мне, в чем их сложность, но приязни в ретивости немного. Я слетаю с высоты отвеса, и порченые камни вылетают из горы целыми гроздьями. Пусть только явится в ближайшие дни — придется долго и вкусно вымаливать мое расположение. Раз столь важно им спариваться в одиночку, раз настолько пугливую и ворчливую самку себе отыскал.       Глупая самка. И Вхагар ее глупая, не хочет делать совместную кладку. Хочу укусить ее за толстый хвост.       Как раз этим и займусь: ночь глубока, а старуха спит. А после раздобуду себе парочку жирных быков.