Полунамеки

— Вы пьяны. — Вы правы. Заплетающимся языком, то и дело срываясь на режущий ухо немецкий акцент, Ней с трудом ответил на замечание Веллингтона и лениво улыбнулся, норовя уронить голову прямиком на стол перед собой, убаюкиваемый танцующими тенями от языков пламени множества свечей, освещающих комнату. В хрустальном бокале перед ним, наполовину полным шампанским, играли блики, то и дело выхватывая шаловливые пузырьки, превращая их на пару мгновений в крохотные золотые бусинки. Нарушая их танец, Ней подцепил плохо слушающимися пальцами бокал и поднес к губам, но не успел сделать и глотка, как Веллингтон перехватил его прямо из рук и отставил подальше. — Мне кажется, вам хватит. — Русские говорят, что когда кажется… Знаете, что надо делать? Веллингтон молча и пристально посмотрел в его лицо спокойным взглядом, будто ожидая продолжения фразы. Но ждал и Ней, не отводя осоловевших, блестящих от алкоголя глаз, пока, наконец, тишина, нарушаемая потрескиванием свечей не насмешила его. Он хихикнул и прикрыл рот рукой, будто застеснявшись собственного смеха. — Надо креститься! Ней снова потянулся за бокалом, но Веллингтон отставил его ещё дальше, второй рукой буквально удерживая хмельного маршала от прямого заваливания четко на стол, для этого дела абсолютно не предназначенного. — Маршал, зачем вы пришли? — А вы не понимаете? — Не уверен. Ней оставил попытки вернуть бокал и сел обратно, подпирая голову рукой. Улыбка его, до этого по-пьяному задорная, будто осыпалась и сделалась совсем тусклой, бледной пародией на саму себя. Несколько секунд Ней молча смотрел в пустоту перед собой, о чем-то думая, но, наконец, скосил взгляд на Веллингтона и ответил прямо: — Вы обо мне не судачите. И… И глупости не спрашиваете… — Вас это настолько беспокоит? — Меня это достало! — Ней стукнул кулаком по столу, но так слабо, что даже чернильница не звякнула, — Куда ни пойди — Наполеон да Наполеон. Отречение да отречение. Деревенщина с княжеским титулом… Он заикнулся и зажал рот ладонью, болезненно хмурясь, будто бы его вот-вот должно было вырвать от выпитого. Веллингтон напрягся и даже привстал, чтобы, в случае чего, все душевные и не только излияния пришлись не на его документы. — Все в порядке, я ещё не настолько пьян… Ней жестом руки дал понять, что всё спокойно, и Веллингтон неуверенно сел обратно. Он закинул ногу на ногу и сложил руки на колене, сцепив длинные пальцы в замок. Острые голубые глаза внимательно прошлись по всей фигуре маршала и остановились на его поджатых губах, а после, внезапно, спустились к сабле, покоящейся в богато отделанных ножнах. — Это ведь не та сабля, которую подарил вам Наполеон? — спросил Веллингтон, подмечая, как Ней прикусил губу. — Нет… Это подарок короля неаполитанского. После России… — После того, как он оставил армию? Ней кивнул тяжёлой головой и посмотрел на саблю, неуверенно, будто бы боясь обжечься, дотрагиваясь самыми кончиками пальцев до золочёной гарды, аккуратно, почти боязливо, оглаживая её. — Он подарил мне её на День Рождения, — Ней тихо усмехнулся и отнял от сабли руку, — но я-то знаю! Я-то знаю, что это прощальный подарок. Он хмельно засмеялся, но Веллингтон отчётливо услышал, как надрывно задрожал его голос, похожий на туго натянутую звенящую струну, готовую вот-вот разорваться от натуги и хлестнуть по лицу незадачливого музыканта. — Он не вернётся, — констатировал Веллингтон, не боясь, что может усугубить этими словами положение, и сам сделал крупный глоток из бокала Нея, осушая его почти полностью. Но, вопреки всем ожиданиям, Ней не пришел в больший упадок. Он просто горько усмехнулся и провел ладонью по лицу, кажется, начиная потихоньку трезветь. — Нет, — подтвердил он, — не вернётся. Австрийцы не позволят… — Никто не позволит, я вам больше скажу. — Ничего уже не вернётся… Ней, внезапно, замолчал. Подпирая голову рукой, он, казалось, задремал с открытыми глазами, пока Веллингтон терпеливо ожидал от него дальнейших слов, продолжая спокойно потягивать шампанское, доливая в бокал ещё из стремительно пустеющей бутылки. — Но это ваших рук дело, в том числе, — наконец, нарушил тишину он, — вы ведь уговорили Наполеона отречься. И вы же кичились этим. Не нужно делать вид, будто для вас это стало вынужденной мерой. — А я и не буду, — Ней поднялся, опираясь обеими руками о стол, чтобы ненароком не упасть. Его качало из стороны в сторону, сам он, казалось, не может даже стоять, несмотря на возникшую в его речи и лице осмысленность, и Веллингтон напрягся снова, надеясь, что маршал не свалится прямо сейчас. Но он не свалился. Напротив, он смог встать прямо и непослушными пальцами отстегнуть пояс с ножнами, который с лязгом и грохотом рухнул на пол к его ногам. Грустно, почти обиженно, в свете свечей блеснула гарда и тут же потухла в тени стола. Ней стоял, опустив руки и плечи, голова его наклонилась на бок, а сам он молчал с опустевшим взглядом. Веллингтон вздохнул. Он поднялся со стула и подошёл к Нею, внимательно глядя ему в лицо. — Тяжёлая? — спросил он. — Очень. Ней поднял голову, чтобы не пялиться куда-то в сторону, а четко видеть перед собой лицо бывшего врага, которого готов был разорвать зубами в Испании и которому сам попортил крови и нервов. Они ненавидели и уважали друг друга взаимно, а теперь, когда наступило затишье, и главного разжигателя войн сопроводили на Эльбу, что между ними осталось? Ничего. Ничего не осталось и ничего не вернётся. — Я хочу всё отпустить…— прошептал он сиплым от шампанского голосом. Веллингтон лишь понимающе поднял брови. Он не разделял этих настроений. Ему нечего было отпускать, ведь для него всё ещё только приходило: титулы, слава, деньги и женщины. Триумф над Наполеоном, который он делил с самим императором Александром и который обозначал и утверждал с каждой новой любовницей Наполеона, привечавшей фельдмаршала в своих спальнях. И вот он убеждался в нем снова, когда именно к нему пришел за утешением один из самых видных и важных маршалов низверженного Наполеона. Но Веллингтон не знал слов утешений. Лишь действия. Не получив от него ответа, Ней поджал губы. Он развернулся, готовый уйти, но Веллингтон остановил его, ухватывая за запястье. Послышалось тихое потрескивание свечей и едва слышный стук тяжёлых капель воска по изножию серебряного подсвечника. — Вы хотите, чтобы я остался? — осторожно спросил он, и от Веллингтона не ускользнула нота надежды в его голосе. Он желал услышать положительный ответ, потому что любил ощущать себя нужным. — Останьтесь, — коротко и дежурно ответил Веллингтон, большим пальцем забираясь под богато расшитый рукав его мундира, с нажимом проходясь по тонкой коже запястья, под которой отчётливо бился живой, трепещущий пульс. Не отпуская его руки, лишь мягко перехватывая ее поудобнее, Веллингтон подошёл со спины вплотную, свободной рукой мягко обнимая Нея поперек груди и притягивая к себе. Он не пытался утешить, но пытался утвердиться в очередном триумфе, пытался оказаться настолько всевластным, что смог бы не то, что помочь отпустить Нею всё, что он хотел, а попросту вышвырнуть из его души, что до сих пор точило и болезненно тянуло. — Герцог… — Вы нарветесь на неприятности, если уйдете сейчас. — Волнуетесь? — Вы пьяны. А на улицах много всяких… Ней попытался обернуться, чтобы посмотреть на Веллингтона, но тот, словно игнорируя, поднял его руку и мягко дотронулся губами до запястья. Ноздри защекотал лёгкий запах одеколона, древесного, с лёгкой горчинкой. Не узнать его было нельзя, ведь именно этим запахом пропитаны покои императорских любовниц, именно этим одеколоном пахли щедро надушенные платки, подаренные им Наполеоном. И им, впрочем, пользовался весь круг приближенных императора: камергеры, министры, маршалы — все пахли, как его собственность. И Ней пах точно так же. — Вам не идёт этот одеколон, — прошептал Веллингтон, не отнимая губ от чужого запястья, нарочито обжигая его горячим дыханием. Губы оставили несколько поцелуев на тонкой коже, заставляя Нея рвано выдохнуть и блаженно прикрыть глаза, не отстраняясь и не находя ничего крамольного в происходящем. — Зачем…— чуть слышно прошептал Ней, ловя теплое дыхание и прислушиваясь к прикосновению необычно холодных рук. Сквозь густую пелену шампанского он ещё слышал какие-то отголоски того, что принято называть здравым смыслом: не стоит продолжать происходящее и не стоит задавать вопросы, чтобы не получить на них ответы, способные ранить ещё больше, чем всё, уже случившееся. Но, право, какая глупость — этот здравый смысл — когда чужое дыхание так маняще щекочет кожу и когда волнительно будоражит осознание того, что сейчас рядом с ним человек, бывший его врагом. Впрочем, наверное, они и не переставали ими быть, но истинно глупо длить вражду, когда война, наконец, закончилась, и остались только тяжёлые мысли и злословие окружения. И эта внезапно наступившая тишина, которую разорвал громкий вдох, едва ли не граничащий со стоном, когда вместо ответа Веллингтон напористо поцеловал раскрытую ладонь Нея влажными от шампанского губами. Недосягаемый и неуловимый в Испании, теперь Ней был в его руках, будто знамя низложенного Наполеона, а оттого отпустить его было почти невозможно. — Я задавал вам такой же вопрос, помните? — шепнул Веллингтон уже на ухо маршалу, — Но вы не ответили конкретно. Да, я не судачу о вас, и что с того? Ней промолчал. Не в силах унять дрожь в коленях, он буквально привалился к Артуру спиной, и тот уже обхватил его обеими руками, удерживая все ещё в стоячем положении. — Я не понимаю полунамеков, Мишель… Его терпкое дыхание обласкало покрасневшее ухо, и, услышав собственное имя, произнесённое Веллингтоном так вкрадчиво, Ней окончательно растерялся. Он с трудом выбрался из его рук и, обернувшись, поднял голову, глядя из-под полуопущенных ресниц в глаза Артура взглядом попавшей в капкан лисицы, искренне надеющейся на то, что открывающий его человек пришел только затем, чтобы вызволить… Он протянул к нему руки и медленно ухватился пальцами за плечи. — Помоги мне… Я не хочу ни о чем думать. Не хочу ничего вспоминать. Не хочу больше ненавидеть себя. Спокойствие и невозмутимость на секунду покинули Веллингтона. Ему даже почти стало жаль Нея, который, кажется, ненавидит самого себя настолько сильно, что готов унизиться, лишь бы унижением этим заглушить всё остальное, что рвало и терзало его изнутри. Но никакой жалости не оставалось уже спустя пару мгновений. Веллингтон — не доктор человеческой души, и лечить ее не обязан. Молчание, которым он ответил Нею, если не напугало, то напрягло маршала, сквозь шампанское, внезапно, сумевшего понять, что сказал что-то совершенно вопиющее и обвинившего себя в несдержанности. — Я… Он не успел договорить и только ахнул, когда Веллингтон резким движением обхватил его поперек пояса и притянул к себе, накрывая полуразомкнутые губы своими. От неожиданности Ней упёрся в его плечи и даже протестующе замычал, но Веллингтон лишь посильнее дёрнул его, буквально вжимая в себя едва ли не до боли. Ней замер и весь напрягся, чувствуя, как язык Веллингтона с мягкой настойчивостью проникает в рот и обласкивает его язык, не дающего никакого отпора и не пытающегося перехватить инициативу. Это не было неприятно, не было противно, а оттого не хотелось даже предпринимать попытки всё прекратить. Зачем? Он ведь сам пришел и сам дал добро на всё, а, потому, будь, что будет. Мишель медленно расслабился и прикрыл глаза, почти обмякая в чужих руках. Он попытался ответить, неловко сталкиваясь языком с языком Артура и едва прихватывая губами его губы. Мокрый, громкий поцелуй затянулся, нарушая стройную музыку потрескивания свечей, довершая симфонию звуков шумным, горячим выдохом Мишеля, стоило только их губам разойтись. Веллингтон чуть отстранился, глядя на густо покрасневшее лицо Нея, который тяжело дышал, хватая воздух широко открытым ртом, блестящим от слюны. Этот человек уже плохо соображал и туго понимал, что с ним происходит: алкоголь и горячие прикосновения окончательно разморили его, отчего Артур понял, что теперь полностью властен сделать с этим знаменем Великой Армии что угодно. У него не было цели унизить и оскорбить. У него была цель просто овладеть. Его рука, державшая Нея за поясницу, медленно сползла ниже и, опустившись на округлую кавалерийскую ягодицу, ощутимо сжала её, срывая новый выдох, граничащий почти со стоном. Ней плотно зажмурился и поджал губы, шумно сопя, потихоньку начиная срываться на тихие стоны, когда вторая рука Веллингтона выдернула из-под воротника мундира шейный платок, открывая доступ к белой тонкой коже. — Я ведь ещё ничего не сделал, — подметил Артур, но уже в следующий момент приник к шее Нея, то кусая, то зализывая, будто не желая оставить без внимания ни одного сантиметра. Для Мишеля это было чем-то невозможным. Он невольно закатил глаза и, несмотря на то, что хватался крепко, едва не упал из-за подгибающихся и дрожащих от возбуждения и волнения коленей. — Артур… — Мне прекратить? — спокойно и размеренно спросил Веллингтон и, будто вопреки собственному вопросу, расстегнул несколько пуговиц маршальского мундира, тут же ныряя рукой под него, с нажимом проходясь по груди, сжимая ее, словно девичью. Сорвав этим новый стон, Артур едва удержался от победной улыбки, видя, как плывет и тает в его руках тот самый маршал, гонявший английскую армию по всей Испании, тот самый, справившийся с жестокими снегами России… Он не справлялся с собственным телом, теперь выгибаясь в руках Веллингтона. — Прекратить? — повторил он вопрос, желая услышать или увидеть согласие на всё, что может произойти дальше. И, скорее всего, произойдет. Но даже спрашивая, Веллингтон не остановился, теперь уже расстегнув пуговицы жилета и потянув вязки рубашки под самым горлом, полностью обнажая для взгляда и действия гладкую, тяжело вздымающуюся грудь. Не дожидаясь ответа, но глядя выжидающе, Веллингтон запустил ладонь под рубашку и мягко сжал чувствительный розовый сосок, почти моментально затвердевший под длинными напористыми пальцами. От этого Ней снова не смог ответить, широко распахнув рот и запрокинув голову с тихим стоном, пока его руки всё крепче и крепче хватались за плечи Веллингтона. Реакция говорила сама за себя, и теперь наблюдать этим становилось всё интереснее, изучая пределы чужого тела, казавшегося под всем золотым шитьем мундира, под широким кушаком, под пресловутой орденской лентой таким неприступным и не подвластным никаким страстям. Тем занятнее было наблюдать, как оно дрожит и трепещет, послушно выгибается и подаётся навстречу в поисках ещё больших тепла и ласки. Внимания. Сдержанно улыбнувшись одним краешком губ, Веллингтон не прекратил манипуляций пальцами и снова накрыл губами распахнутый рот Нея, теперь с большим напором и рвением толкаясь в него языком ритмично и размеренно, словно уже переходя грань греха… Впрочем, грех его не пугал, иначе многое бы из того, что он уже успел совершить за жизнь, просто не было бы совершено. Теперь, срывая новые мычания и стоны, он будто сношал чужой рот языком, не давая перехватить инициативу и толково ответить на поцелуй. Хотя бы попытаться сделать это. Чувствуя, как растет собственное желание от понимания всевластия над бывшим врагом, Веллингтон разорвал поцелуй так же резко, как и начал, увлекая Нея за руку на негнущихся ватных ногах в соседнюю комнату. Буквально ворвавшись в приятный полусумрак, смягченный светом огромного количества свечей, Артур как можно сдержаннее стянул с Нея мундир, и только дрожащие руки и порывистые движения выдавали всё его нетерпение. Это же читалось и в брошенных на пол ленте, жилете, рубашке, своем собственном мундире и всей последующей одежде, особенно мешавшей происходящему, пока оба они не остались раздетыми по пояс, замирая на секунду в мерцающем свете. Думать было нечего, они уже переступили порог спальни, а Ней так и не попросил остановиться ни единого раза, значит, винить себя будет точно не в чем. Он сам этого захотел, сам пришел, влекомый чувством ненависти к себе же и какой-то безграничной усталости от войн, от двора, от короля… От всех. Взяв Нея за крепкие плечи, Веллингтон подвел его к широкой кровати и толкнул, заставляя опрокинуться на белые простыни под звук зашумевшего за окнами крупного дождя… Не давая себе пауз, Веллингтон скинул кюлоты вместе с исподним, полностью обнажая высокое, жилистое тело, которое оказалось куда более худым, нежели виделось в мундире. Крепости и силы внешне в нем не наблюдалось, и даже несмотря на многочасовые конные поездки, бедра его не набрали объема и округлости. Чего нельзя было сказать о Мишеле. Веллингтон потянул вниз его кюлоты, открывая для взгляда широкие, покатые бедра, усыпанные бледными веснушками. И теперь, когда оба они были полностью обнажены, Артур позволил себе остановиться и посмотреть сверху вниз на раскинувшегося на простынях Нея, густо покрасневшего и стыдливо сводящего колени. Веснушчатые плечи, полностью лишённая волос холмистая грудь, мягкий живот и белая-белая кожа, то тут, то там покрытая шрамами, некоторые из которых, судя по посиневшим от прохлады рубцам, были совсем ещё свежими, безмолвными свидетелями того, что последние бои отгремели нет так давно. Ней поднял на Веллингтона глаза, ловя его изучающий взгляд. Взволнованный и возбуждённый одновременно, он смотрел на Артура, как лиса, которую охотник едва вытащил из капкана и ещё не до конца раскрыл всех своих намерений, давая надежду на спасение. Но вот, охотник делает выпад: Веллингтон забрался на кровать, нависая над Неем и проводя раскрытой ладонью по его бедру, сминая пальцами с особым смакованием, скользнул выше, проходясь по боку и подбираясь к груди с затвердевшими сосками. Ней тихо, едва слышно, ахнул, снова ощутив крепкую хватку на груди, приоткрыл рот, желая что-то сказать, но, не успевшее родиться, слово обернулось уже менее сдержанным стоном, когда Веллингтон наклонился ниже и обхватил сосок губами, втягивая его в рот и, то дразня языком, то слегка прикусывая. — Артур… Ней упёрся в его плечи в слабых попытках отстранить, зашарил ногами и весь изогнулся под ним, будто не заезженный конь, ощущая, как все тело отзывается на эту ласку почти болезненной сладостью… — Не дёргайся так, я ведь могу откусить. Веллингтон сухо усмехнулся и улегся рядом, медленно разводя его колени, заставляя открыться. Он провел пальцами по губам Нея и с нажимом протолкнул их ему в рот, тут же проскальзывая по языку, собирая слюну. То ли от неожиданности, то ли из банального согласия с любыми действиями в свою сторону, Ней не удивился и не попытался вытолкнуть пальцы, напротив, осторожно втянул их, расфокусированным от возбуждения и выпитого шампанского, взглядом смотря на Артура и почти не видя его острых хищных черт. Должно быть, он понимал, для чего это нужно, либо просто воспринимал такой жест, как начало странной игры, суть которой ему была не до конца ясна, но которая заставляла действовать на чистом любопытстве. Или все это было не более, чем обычным додумками Веллингтона, с интересом наблюдающего за тем, как мягко губы Мишеля обхватили его пальцы, заставляя дышать тяжелее и чаще. Он не ожидал, что маршал окажется настолько отзывчивым, теперь от нетерпения активнее толкая пальцы ему в рот ритмичными и размеренными движениями. Невольно он подался бедрами вперед, прижимаясь затвердевшим членом к чужому горячему бедру, оставляя на коже блестящий след от выступившей смазки. Выдохнув, когда язык Нея прошелся между пальцами, раздразнивая еще больше, Веллингтон, наконец, вытащил их и неторопливо опустил руку между его разведенных ног. Возможно, дойди между ними до подобного в иное время, он бы пренебрег всеми этими долгими прелюдиями, но теперь забота и о собственном комфорте волновала не меньше, чем желание продемонстрировать власть и волю пришедшему к нему в отчаянии человеку. Осторожно, но напористо, Веллингтон надавил на колечко мышц и протолкнул в Нея один палец, вошедший удивительно… просто. Видимо, некоторые слушки, ходившие в его отношении, были в какой-то мере, правдой, однако Веллингтон не подал вида, лишь тихо усмехнулся и приник губами к уху Нея. Тот весь изогнулся от проникновения, резко сведя ноги и зажав руку Артура бедрами, отчего он шикнул и невольно прикусил его мочку, сквозь дискомфорт опуская руку ниже и вводя второй палец. — Расслабься, я же тебя не насилую, — строго проговорил он, стараясь не звучать слишком грубо. Ней и без того весь напрягся, как натянутая тетива, изогнулся, плотно зажмурился и, поджав губы, отвернул густо покрасневшее лице от Веллингтона. Сопя, он, все же, сделал над собой усилие и медленно развел колени, стараясь расслабиться хотя бы для того, чтобы снизить неприятные ощущения и без того притупленные выпитым алкоголем. — Умница. Из уст Веллингтона это прозвучало, пожалуй, слишком дежурно и неправдоподобно, но уже достаточно для того, чтобы Ней задышал чаще и расслабился больше, не дергаясь и не извиваясь. Толкаясь в него пальцами, Веллингтон внимательно прислушивался и приглядывался, то ускоряя, то замедляя напор, просто потому, что ему было занятно улавливать даже малейшие изменения в дыхании и поведении Мишеля, слышать, как его действия влияют на ощущения одного из виднейших военачальников Франции. Прикусив губу от предвкушения, Веллингтон нарастил скорость, срывая теперь еще больше горячих выдохов и тихих стонов. Проникновения стали глубже и резче, пока, внезапно, не прекратились, когда пальцы выскользнули из тела Нея. Но так же быстро, как Артур вытащил их, он поднялся и еще шире развел ноги Мишеля, закидывая их на свои бедра. Он сплюнул на ладонь и неторопливо размазал слюну по члену, поглядывая на лицо Нея, который так и не прекратил жмуриться и смущенно отворачивать лицо, будто юная девица, впервые оказавшаяся в постели с мужчиной. Однако он не был не только юной девицей, но, судя по всему остальному, и делить постель с мужчиной ему было не ново. Право, не женщина же развлекала его подобными вещами. А, впрочем, Веллингтон ведь ничего не знал про то, как они проводят время с мадам Аглаей Ней за закрытыми дверьми их общей спальни… Хмыкнув, он направил член в Нея и, крепко придерживая его за бедра, подался вперед, медленно входя в него. От узости, он стиснул зубы, но не подал вида, продолжая медленно проникать в горячее тело, под музыку огня, дождя и сдавленных стонов, пока, наконец, не вошел до упора, позволяя себе сделать перерыв и привыкнуть, накрепко стискивая пальцами бедра Нея, оставляя на них синие отпечатки и розовые полумесяцы от ногтей. Он навис над маршалом и опустился к его уху, дотрагиваясь влажными губами до мочки, мягко прихватывая ее и прикусывая. — Ни о чем не думай, — жарко выдохнул он, — как ты это умеешь… Возможно, на такую шутку Ней мог бы и возмутиться, но не успел, поскольку первый, но при этом необычно быстрый и резкий толчок заставил его вскрикнуть и, распахнув глаза, сжать простыню до побеления костяшек. Он застонал, не стесняясь собственного голоса и возможных соседей, которые могли стать случайными, а, может, и не случайными свидетелями происходящего. Кто знает, сколько шпионов приставлено наблюдать за самыми важными военными и политическими фигурами… Хотя, он, скорее всего, даже и не думал об этом, как резко перестал думать обо всех кривотолках в отношении себя и супруги, о ненависти к самому себе и о том, что ничего, совсем ничего теперь не будет прежде. Новый толчок оказался еще более резким и напористым, как и все последующие, когда Веллингтон установил свой темп, комфортный более для себя, нежели для гнущегося под ним Нея. Крепче придерживая его бедра, он резко толкался вперед, позволяя себе отпустить изредка только пару шумных выдохов, чтобы не перебивать Нея своими стонами. Сложно было подумать, что он окажется настолько шумным, и что его тело будет отзываться так остро на любую ласку, движение и действие. — Посмотри на меня, — почти приказательным тоном произнес Веллингтон, не прекращая движений, сопровождающихся звонкими шлепками бедер о бедра, — посмотри. Он взял Нея за лицо одной рукой и повернул к себе, удерживая теперь крепко, чтобы не дать отвернуться. Наконец, его приказ был выполнен: Ней медленно открыл глаза, подернутые дрожащей сизой пеленой. — Умница… Веллингтон сдержанно улыбнулся, глядя теперь глаза в глаза, почти не моргая, будто гипнотизируя. Он уперся обеими руками в кровать и навалился сильнее, меняя угол проникновения. Толкнувшись с новой силой, он сорвал с губ Нея новый, еще более громкий стон, в котором теперь слышалась странная смесь удивления, наслаждения и боли, тем не менее, не помешавшая ему вцепиться в плечи Веллингтона, то ли, чтобы удержать, то ли совершенно наоборот… За окном на секунду вспыхнула яркая молния, и последовавший за ней гром заставил задребезжать стекла и погаснуть несколько свечей, стоявших на подоконнике. Ней мелко дрогнул и охнул от неожиданности, сделавшись совсем растерянным. Он было метнулся в сторону, но Веллингтон удержал его на месте и, сильнее навалившись на него, буквально вдавливая в кровать, жалобно заскрипевшую от резких движений, прошептал на ухо: — Это гроза… Союзники уже разоружились… Да, разоружились. Ведь Наполеона больше нет, никто не развяжет новую войну, Франция будет в безопасности. Так ведь? Спросить это было бы глупо, да и невозможно: Ней не мог и не хотел сопротивляться собственным стонам. Вместо этого он крепко обхватил Веллингтона обеими руками, царапая его спину обломанными ногтями и утыкаясь лицом в его плечо, пока он двигался, сопя ему на ухо. Оказавшись прижатым к нему настолько близко, Ней понял, что, вряд ли, сможет продержаться долго, и яркое предвкушение пика заставляло хвататься еще крепче и срывать голос в громких стонах и просьбах не останавливаться, действовать быстрее… В какой-то момент он полностью потерял связь с происходящим и пришел в себя, когда ощутил сходящую на нет дрожь в теле, горячие вязкие капли на животе и то, как ставшие влажными, толчки замедляются. Тяжело дыша, Веллингтон вышел из него и отстранился, даже несмотря на то, что Ней потянулся к нему за поцелуем. Он сел на край кровати и вытер пот со лба, молча глядя в окно напротив. Гроза еще не успокоилась и только набирала в силе. Веллингтон обернулся через плечо, посмотрев на Нея. Тот, пытаясь отдышаться, свел дрожащие ноги и с трудом перекатился на бок, обнимая себя за плечи. Ему стыдно, и это очевидно, но разве не за чем-то более сильным, чем чувство ненависти к себе, он пришел? Веллингтон хмыкнул и обернулся, снова забираясь на кровать и переворачивая Нея на живот. Отточенным движением руки он вздернул его бедра и коленом развел ноги.

***

Ней проснулся один. Он знал о привычке Веллингтона вставать рано, поэтому не удивился своему одиночеству, равно как и тому, что, в принципе, проснулся в чужой постели. Выпитого было не так много, чтобы не помнить о произошедшем за всю минувшую ночь. Взявшись за растрепанную голову, Ней мученически замычал, чувствуя и похмелье, и все последствия случившегося, особенно, когда он попытался подняться и едва не упал на пол, чудом ухватившись за стул, на котором аккуратно была развешена вся его одежда. Вот уж, точно теперь ему было не о мыслей, тяготивших его ранее: теперь у него были думы о том, что ему нужно привести себя в порядок и хоть как-то оклематься, но, вместе с тем… Впрочем, избавиться от этого вязкого, противного чувства собственной никчемности он бы и так не смог, особенно, осознавая, на что пошел ради этого. Переспать с бывшим врагом, это же надо было додуматься. Он поднял голову на зеркало, висевшее рядом на стене, и ощутил себя еще более гадко от лицезрения засосов и укусов на шее, от белесого следа в уголке губ… Все это заставило в остервенении приняться тереть кожу и отвернуться. Нужно вернуться домой, забрать жену, детей и убраться из проклятого Парижа, уехать в Кудро, где они смогут спокойно жить без лишнего шума и мыслей, мешающих спокойно радоваться жизни. Ней схватился за одежду, но понял, что из всего, что было при нем, нет сабли… Он не мог оставить ее. Ней стянул с постели простыню и, закутавшись, с трудом шагая, вышел из спальни. Кабинет был пуст, подсвечники вычищены от воска, бумаги аккуратно сложены, бутылки вынесены. И только на полу рядом со столом одиноко лежала брошенная им сабля, тусклая и печальная, не сверкающая, как раньше. От этого вида Ней ощутил, как болезненно щемит в груди. Он сделал несколько широких шагов, но не удержался на ногах и шлепнулся на пол, теперь уже дотягиваясь до ножен и притягивая саблю к себе. Ничего не будет прежним. Никто и ничего никогда не вернется. Но значит ли это, что он должен был одноминутно предать все это? Ней прижал саблю к груди и сдавленно всхлипнул, не замечая, как в кабинет вошел Веллингтон, ставя на стол бокал вина. Он молча посмотрел на Нея и только поправил съехавшую с его плеч простыню. Он ведь не доктор человеческой души, и сделал то, что от него хотели.