Маленький бельгиец

Рукопись была у Пуаро, и теперь мне было её очень, очень жаль. — Что ты с ней делаешь? — спросил я у него однажды. — Перечитываю, — задумчиво ответил он. — Перед смертью отправлю в издательство. Вы хорошо пишете, Шеппард. Я и без того знал, что я хорошо пишу, даже слишком для человека, у которого в этом не так много опыта. Я продолжаю писать и сейчас — благо, Пуаро мне не запрещает, и это чуть ли не единственное развлечение, оставшееся у меня здесь. Здесь — в новом доме Пуаро. Он переехал из Кингс-Эббот в ещё более глухое место, и это его более, чем устраивало. У его дома был высокий — в два раза выше меня — красно-кирпичный забор, а ещё отличная шумоизоляция. Так что я мог совершенно ничего не страшась, делать, что хотел. Я пытался убить Пуаро раз семь в день. — Я очень голодный, — вздыхал Пуаро, мешая ложкой суп. — Так ешьте, — пожимал плечами я. Маленький бельгиец качал головой и, к моему глубочайшему сожалению, отравленный суп из раза в раз оказывался вылит. Дротик с ядом падал на него сверху, только появись он в проёме моей мастерской, но Пуаро просто делал шаг в сторону, и дротик пролетал мимо, не задевая даже край его рукава. Эта игра, казалось, мне никогда не должна была надоесть. То, с каким мастерством Пуаро предсказывал каждый мой ход, не просто восхищало, вгоняло меня в дрожь, и я с новым возбуждением принимался мастерить очередную неочевидную для обычных людей ловушку. Пуаро был одновременно моим спасителем и моим тюремщиком. После того, как я подстроил свою смерть от передозировки веронала, он забрал меня сюда, и теперь не выпускал дальше красно-кирпичного забора. Мне можно было гулять по его саду-тире-огороду, а дальше — табу. Не то чтобы я совсем не смог бы выйти, если бы захотел. Я не хотел. На меня навалилась тяжесть осознания совершённых мной преступлений. Конечно, люди, которых я убил, того полностью заслуживали, но сам я был их нисколько не лучше. Смерть от передозировки веронала была бы наилучшим решением, и однажды я пробую. С тех пор из нашего дома исчезают даже бритвы. Честно говоря, даже спустя несколько лет сожительства, я до сих пор не понимаю Пуаро. Совершенно не понимаю. Тяжесть никуда не исчезла. Больше всего мне было жаль Кэролайн — она просто не заслужила того, чтобы у неё был такой брат, как я. И я благодарен Пуаро, что она не узнала, кто является убийцей на самом деле. Не имею ни малейшего понятия, как он это провернул, но убийство Роджера Экройда замяли. Возможно, и из-за моей смерти в том числе. — Осторожно, доктор, — вздыхает маленький бельгиец. — Вы чуть не съели порцию, предназначающуюся мне. Я резко отдёргиваю ложку с супом ото рта. В самом деле?.. — Что с вами, Шеппард? Вы в последнее время сам не свой, — Пуаро качает головой и пододвигает мне неотравленную порцию. Героически отказываюсь. И у меня нет совершенно никакого желания отвечать на его вопросы. Впрочем, Пуаро, как и обычно, обо всём догадывается сам. Уже когда я лежу в постели, я слышу его осторожные шаги. Он мог бы прийти беззвучно, но он говорит мне о своём присутствии, и за это я ему несколько благодарен глубоко внутри. Он ложится рядом со мной, прижимаясь горячим боком. Я поворачиваюсь к нему лицом, вытаскиваю из-под него одеяло и накрываю нас обоих, снова отворачиваюсь. Пуаро молчит, я тоже. — Что вы за человек такой, Шеппард? — в конце концов бормочет он тихо и жалобно. Добрый маленький бельгиец совершенно меня не понимает, пусть и может предсказать каждое моё действие. Даже постоянное перечитывание моей рукописи не даёт ему разгадку головоломки имени меня, и я подозреваю, что это одна из причин, почему я до сих пор жив и здесь, рядом с ним. Я поворачиваюсь к нему лицом и долго, отрешённо смотрю в его глаза. А вы что за человек, господин Пуаро? Кто вы такой? Мне ответить несложно. В конце концов, я доктор. А вот вы — детектив, и тем хуже для вас. Вы меня никогда не разгадаете. Подозреваю, потому вам и интересно со мной водиться — я единственное, что вы вообще не можете предсказать, Пуаро. Наши носы почти соприкасаются. Теперь мне кажется, что мы похожи на крупных хищников разных видов. Пуаро — гордый лев, а я неуправляемая чёрная пантера, и я чувствую, будто именно это ему и нравится. Мир взрывается, когда мои губы соприкасаются с его. Даже в поцелуе, оставаясь мягким, Пуаро умудряется управлять процессом. Я видел, как целуются другие люди — прикрывая глаза. Я же глаз не могу сомкнуть, как и Пуаро — мы смотрим друг на друга, и кажется — моргнёт кто-нибудь из нас, а второй сразу же нападёт, вцепится зубами в горло, и это будет безоговорочная победа. Он сжимает руками мои плечи и целует глубже. Я задыхаюсь. Потом, когда он наваливается на мою спину, и наши тела сливаются в чём-то запретном и непотребном, Пуаро шепчет: — Мы с вами сошли с ума доктор. Скажите, вы что… Ставили себе клизму перед моим приходом? Я смеюсь и прогибаюсь в спине. Сам себе я кажусь безумным, но моего маленького бельгийца это давно уже не пугает так сильно, как могло бы. После всего я лежу и в прострации брожу взглядом по своей спальне. Пуаро довольно сопит у меня под боком, ласково прижимаясь щекой и губами к шее. Прости меня, дорогая Кэролайн, но думается мне в этот момент, знай я сейчас, что можно вернуться в прошлое и всё изменить, я бы сделал всё точно так же только ради того, чтобы слушать сейчас чужое тихое дыхание.