Разбитое небо

Йор всегда была мечтательницей. Девочка-фантазëрка с забавным ободком и большущими искрящимися глазищами. Плетущая венки из полевых цветов и прыгающая по лужам. И такая улыбчивая — соседи часто в шутку удивлялись, как у неё щëки ещё не треснули. Она была как красный солнечный лучик — закатный, игривый и нежный. Мамина помощница, папина любимица и лучшая старшая сестрица для недавно родившегося карапуза Юрки. Милая-милая юная девочка, у которой впереди была целая жизнь — такая же звонкая и чистая, как она сама. Как хрусталь. Хрусталь звонко бьëтся. И жизнь эта звонко разбилась в момент известия о смерти родителей, а осколки смылись кровавыми реками, в которых Йор пришлось по локти прополоскать руки. У милой-милой юной девочки хватило сил и смелости ради брата делать то, что осилили бы далеко не многие взрослые. Из нежного закатного лучика она стала самим закатом — кровавым и яростным. И вместо полевых мягких цветов на голове у неё венок из красивых, но больно колючих роз. Жизнь милой девочки сложилась совершенно иначе. Однако перестать быть фантазëркой ей не удалось. Быть может, именно её мечтательность к удивлению придавала ей сил и решимости. Ей двадцать семь, а она всё ещё смотрит на небо. Оно ведь бескрайнее — чем ли не символ воображения? Пускай изменилась вся её жизнь, но неизменно она может смотреть на облака и ненадолго чувствовать себя далеко-далеко в детстве. Когда всё было хорошо. Небо неизменно. Пускай меняется погода, но оно всё ещё над головой, что бы ни произошло. И Йор может всегда смотреть вверх — на облака, звëзды или хотя бы в бескрайнее пространство воображения. Небо спасало её. Наверное, именно поэтому её в первую же их встречу заинтересовали его глаза — голубые, как небо, в котором она так любила высматривать облака. И зачастую такие спокойные. Она смотрела в них и видела своё отражение — Боже, ей понравилось это с первых секунд. Если она могла видеть в них своё отражение, значит, в тот момент он смотрел лишь на неё. Столько лет она смотрела в небо, и вдруг при встрече с Лойдом Форджером оно словно взглянуло на неё в ответ. Раньше, чтобы не сломаться, она смотрела вверх. Теперь, возвращаясь с очередного порученного дела, ей нравилось приходить в новый дом — к нему. И пускай приходилось скрываться и врать, пускай они с самого начала обозначили их отношения рамками договорного брака — всё это не имело в те моменты значения. Ей нравилось быть с ним рядом, под одной крышей. Словно он был частичкой того неба, которое столько лет её успокаивало. Сначала казался просто приятным, надёжным человеком. У Йор возникало чувство, что, почти наугад предложив такую странную авантюру по типу договорного брака такому человеку, она выиграла лотерею. И чувство это было приятным. Лойд идеально подошёл на роль подставного мужа — а она и не надеялась, что ей так повезёт. Будто нашла алмаз. А в итоге отыскала случайно частичку своего неба. Небо это порой хмурилось — голубые глаза темнели. Будто в преддверии бури — холодной, сдержанной, но от того не теряющей свою силу. Лойд почти никогда не злился бурно, да и вообще делал это крайне редко, однако Йор нравилось наблюдать и за этим. Лойд Форджер пробуждал в ней интерес и, сам того не зная, приносил какой-то комфорт в её жизнь. А потом Йор забеспокоилась: когда она привычно смотрела ему в глаза и видела в них своё отражение, сердце в это время начинало стучать быстрее. И так громко, что появлялся страх — а не слышит ли Лойд её сердцебиение? Не слышал, конечно. Да и перемены не заметил. А Йор не могла не заметить. Сначала испугалась, что заболела — никогда ранее такого не чувствовала. Обыденные вещи с Лойдом стали странной пыткой: кровь будто кипела, бурлила, внутри щекотно и волнительно, а руки наоборот холодели. И в глаза ему стало смотреть трудно, что удивляло и даже расстраивало Йор — она ведь так любила смотреть в это небо. А теперь почему-то тушуется и смотрит куда угодно, только не в его глаза. И в то же время ей хочется быть рядом, хотя одновременно с этим она умирает внутри от смущения. И правда болезнь какая-то. Однако на медицинском осмотре, который проводился раз в пару месяцев для всех наëмников под предводительством Лавочника, их покровителя, ничего не выявилось. Сказали, как обычно, что у Йор отличное здоровье и с ней всё хорошо, а она, сидя на кушетке, только молча моргала. Ну как всё хорошо, если что-то в последнее время явно не так? — Что-то ещё беспокоит? — спросила медсестра, видя, как колеблется Йор. Подняв на неё глаза с красной радужкой, Йор задумчиво пожевала губу. Говорить об этом ей, специально нанятой начальством медсестре, о своих странных ощущениях как-то не особо хотелось — об этом обязательно будет доложено Лавочнику. — Нет, простите, — качнула Йор головой и улыбнулась, как улыбалась бóльшую часть своего времени. — Просто задумалась. Почему-то ей было тревожно от мысли, что о её ощущениях узнает Лавочник. Ведь чувствует она это только рядом с Лойдом — Лавочник может решить, что тот плохо влияет на её работу. Если и спрашивать, то у тех, кто с Лавочником не связан. Почему-то на ум никто не пришёл, кроме Камиллы. — А? — недоумëнно спросила Камилла, когда Йор во время обеденного перерыва рассказала о том, что с ней происходит. — Ты рассказываешь о твоей влюблëнности в Лойда, находясь при этом с ним в браке? — В... влюблëнности? — ужаснулась Йор. Камилла подняла бровь, увидев, как исказилось её лицо. — Ну да, — пожала Камилла плечами. — Сказать по правде, первое время я чувствовала то же самое со своим молодым человеком. Только вот не понимаю, как ты умудрилась выйти замуж за Лойда и почувствовать такое сейчас. Пока у Йор кружилась голова, Камилла коснулась пальцем своего острого подбородка и задумчиво промычала: — Хотя... — она усмехнулась, — пусть твой муж радуется, что даже в браке ваши чувства такие же яркие, как и до него. Ей-богу ты странная, конечно, но можешь не беспокоиться, это хорошая черта. А то слышала, брак со временем становится просто привычкой без прежних чувств. Хорошая черта, говорите... Да это же просто катастрофа! «Влюбилась?..» — думала Йор и от одного этого слова содрогалась в ужасе. Тот рабочий день для неё прошёл как в тумане. В конце концов она отошла в туалет, зашла в кабинку и медленно опустилась на корточки спиной к двери, прикрывая холодными ладонями лицо. Будто приговор объявили. Смертный. За двадцать семь лет никогда такого не ощущала. Пока девчонки в округе влюблялись и начинали встречаться, Йор была занята только Юрой, работой да тем, как бы не выдать себя. Её не интересовало ничего более, а любовные романы она, признаться честно, не читала. И была уверена, что всё это обойдёт её стороной. А тут такая напасть. «Влюбиться в собственного мужа» — звучит, конечно, забавно. Только вот в такой ситуации Йор смеяться не хотелось абсолютно — она была напугана. А что делать-то теперь? Как оказалось — ничего делать и не нужно. Только смириться с тем, что этот человек становится ей всё дороже. О том, чтобы признаться, и речи не шло — у Йор и смелости не хватало, и её душило осознание того, что не нужно обременять Лойда этим. Он-то не виноват в том, что она неосознанно переступила черту, которую они провели в своих отношениях. Да и взаимностью отвечать не обязан, а в таком случае, если она признается, дальнейшая их жизнь в договорном браке будет крайне неловкой. Она молчала. Однако если сначала ей казалось это пыткой, потом стало делом привычки. А ещё чуть позже ей понравилось это. Ей нравилось любить его. Это ведь не значило требовать взаимности. Оказалось, в ней было столько любви — чистой, звонкой, нерастраченной, что от переполняющих чувств порой по ночам что-то внутри щемило. За всю жизнь любила она только троих людей — и все они были её семьёй: папа, мама и брат. И думала, что наëмная убийца не предназначена для любви — как чужой, так и своей. Поэтому чувства к новой семье, к Лойду и Ане, стали для неё чем-то новым. Чем-то удивительным и очень приятным. Она свыклась и вновь смогла смотреть в его глаза без былой дрожи. Только теперь это было ещё приятнее, чем раньше. Йор любила небо. Лойда Форджера — теперь тоже. Чувства к нему сначала неимоверно пугали её, но стоило только принять их — они перестали ранить. Стали тëплыми и лëгкими, ни к чему не принуждающими. Они просто были. Их не вытравить просто так, а если попытаться — вместе с ними оторвëшь частички души, и тогда будет больно. Лойд жил с ней под одной крышей и не знал, какие чувства сгустились у неё в грудной клетке. Не заметил метаморфозу, произошедшую с ней. Только почему-то Аня часто внимательно смотрела на неё, наклонив розоволосую голову, как совëнок. Потом, будто специально, она тащила их обоих гулять — и Йор втайне радовалась этому, не зная, что Аня хитро хмыкает в это время в кулак. — Не тащи пакеты в одиночку, — говорит Лойд, когда они выходят из магазина, и мягко, но уверенно перехватывает пакет с покупками из её руки. Йор делала это по привычке, ибо столько времени жила одна. И со всем прекрасно справлялась. Но как же приятно было от всяких мелочей, которые для Лойда были в порядке вещей. То, как он всегда стремился перехватить тяжёлые вещи у неё из рук, хотя прекрасно знал, что она сильная и смогла бы наверняка оттащить в одиночку целое пианино. Как он всякий раз придерживал дверь для неё и Ани, как по тротуару шёл постоянно ближе к проезжей части, как порой помогал снять пальто и вешал его на крючок в прихожей. Для него в этом не было ничего сверхъестественного, однако как же красиво это смотрелось. Для Йор это было в новинку. Лойд Форджер был её первой любовью. Наверное, довольно поздней — двадцать семь лет как-никак, но от этого не менее яркой и тëплой. Небо стало нравиться Йор ещё больше. А ещё, где бы она ни была, всегда могла посмотреть наверх. И небо всегда напоминало ей Лойда Форджера. Такого спокойного, с которым она чувствовала себя увереннее и теплее. Камилла, которая в последнее время беспокоилась за состояние своего молодого человека, страдавшего от мигреней, однажды неопределённо хмыкнула. — Что? — спросила Йор. — Ты чуть-чуть поменялась, — сказала Камилла, потом немного хитренько прищурившись и наклонив голову. — Стала мягче. Чудеса, однако, творит этот твой Форджер. — Эт-то!.. — встрепенулась Йор, пытаясь скрыть вспыхнувшие щëки. — Это не поэтому! — Да ла-а-адно тебе, — хохотнула Камилла. — Дело-то житейское. И приятное, к слову, хи-хих! Её забавляла наивная реакция Йор. А ещё она отвлекалась от своих переживаний по поводу здоровья своего молодого человека. Выходной на этой неделе никак не должен был отличаться от предыдущих. Аня с самого утра унеслась на, так сказать, девичник, который устроила её подружка Бекки. Лойд же ближе к полудню тоже куда-то собрался. — Френки меня тащит в один бар в Южном районе, — сказал он, надевая пальто, а потом улыбнулся, посмотрев на Йор, выглядывающую из кухни. — Напиши мне список продуктов, зайду в магазин на обратном пути. — Я и сама могу зайти, — несмело улыбнулась Йор ему в ответ. — У меня ведь тоже выходной. — Это далеко, зачем специально выходить? — Лойд надел шляпу на светлые волосы. — Мне нетрудно забежать по пути. У тебя вроде планы были на сегодня, не отвлекайся. В этом был весь Лойд. Йор и правда могла пойти сама за продуктами, но настаивать не стала. Она намеревалась провести уборку в квартире, и Лойд это учёл. И, уходя, оповестил: — Вернусь ближе к вечеру. Йор так привыкла к этой простой бытовухе, что знала точно — отвыкнуть будет трудно. Квартира семейства Форджеров нравилась ей куда больше той, в которой она жила до этого. Та была однокомнатная, тесная и до смеха маленькая — Йор снимала её. Зато хозяйка была страшно язвительная горбатая старуха с вечно ноющими суставами, о которых при каждом случае ныла. Даже терпеливой и в повседневной жизни мягкой Йор она начала в конце концов надоедать до зуда в руках. Эта квартира была гораздо просторнее. А ещё в ней было уютно — такого не наблюдалось в её предыдущем жилище. Йор было комфортно здесь. И совсем не одиноко. Бонд разлëгся на Аниной кровати. Ему снилось что-то тревожное, отчего он глухо скулил, порой шевеля лапами. Йор не знала, что ему снилась больница. Она мыла полы, когда зазвонил телефон на тумбочке. — Форджеры, — сказала Йор, подняв трубку. Обычный выходной. Простая рутина. — Йор! — раздался голос Камиллы. — А? — не ожидала услышать её Йор, а потом улыбнулась. — Привет! — Я в больнице была сейчас... — С тобой что-то случилось? — забеспокоилась Йор, не дослушав до конца. — Да тьфу! — Камилла на том конце провода явно нервничала. — Со мной всë в порядке, я тут с моим на обследовании была. Тут короче это... Э-э, в Южном районе недалеко авария случилась большая, автобус перевернулся и даже пару прохожих зацепило. Йор слушала. И хотя не понимала, зачем Камилла рассказывает ей это, внутри с одного бока на другой перевернулась тревога. Камилла продолжила: — Мы были на том этаже, где реанимация располагалась. Туда на каталке везли кого-то, я фамилию пациента услышала. Сказали, что это Форджер. Его откатили в реанимацию. А на Йор в ту секунду рухнуло разбившееся на куски небо. — Что?.. — едва слышно спросила она, шевельнув мигом пересохшими губами. — Ну я короче тебе позвонила, потому что не знаю, твой ли это. Лойд дома? — Нет... — горло будто железным ошейником сдавило. — Он... — последующие слова показались Йор самыми страшными, — в Южный район поехал сегодня... За секунду небо пошло трещинами и с треском упало вниз. По кускам, разбиваясь потом на ещё меньшие части. Так же звонко, как чëртов хрусталь. Осколки этого неба градом сыпались на Йор, оглушали её, ранили и царапали. Солнце, луна, звезды, облака — всё разом пропало, как и необъятное, безграничное пространство. То, что держало Йор все эти годы, что она так любила, куда столько раз смотрела — разбилось, как нечто хрупкое, во что швырнули большим камнем. Так неожиданно, вероломно и неумолимо. — О чëрт... — дрогнувшим голосом сказала Камилла. Она говорила что-то ещё, однако Йор не слышала. Она просто стояла в гостиной с проклятой телефонной трубкой в руках, чувствуя, что она вот-вот выпадет из её дрожащей ладони, и ничего не слышала. Всё вокруг крутилось, её замутило, бросило и в холод, и в жар. Неизменное небо, всегда находящееся над головой, рухнуло и рассыпалось. Сознание будто помутилось. Йор не помнила, как прервала Камиллу, отыскала расфокусированным взглядом в телефонной книге номер южной больницы и набрала его на телефоне. Это было так сюрреалистично, так... нереально. Неправильно. Ну как же так?.. Такого ведь не может быть. — Южная больница, — прозвучало в трубке спустя несколько неимоверно долгих секунд, за которые внутри Йор всё мучительно больно ломалось. — Я... — дрожащим голосом сказала Йор, пытаясь собрать последние оставшиеся силы. Но потом умолкла, не зная, как продолжить. — Вы по поводу пострадавших в аварии? — спросила женщина на том конце провода, получившая, видимо, уже кучу звонков от переполошившихся родственников новых пациентов. У Йор всё сжалось внутри до ноющей боли. — Д-да. У вас... возможно, мой муж. Сознание упорно протестовало. Камилла наверняка ослышалась. Ну не может Лойд быть там. — Возможно-возможно, — быстро протараторила женщина, видимо, очень занятая до этого. — Как там у мужа вашего фамилия? — Форджер, — чувствуя, что вот-вот задохнëтся, ответила Йор. Она вцепилась в телефонную трубку мëртвой хваткой. Видел бы её Лавочник сейчас — не узнал бы. Принцесса шипов, сильнейшая наëмная убийца — сейчас сжавшаяся, испуганная и беззвучно молящая о том, чтобы всё это было ошибкой. — Эмма, глянь-ка в компьютере, — позвала женщина на том конце провода свою коллегу, — там к нам привезли одного с фамилией Форджер. Да, его. — В трубке раздался чужой невнятный голос, и Йор ничего не разобрала. — Ага, поняла. Спасибо. Ну что ж, — женщина вновь обратилась к Йор, которая вытянулась по струнке. Казалось, каждая мышца в её теле болит от напряжения, а челюсти сжались настолько, что заныли зубы. — Привезли сюда мужа вашего, в реанимацию отправили. В кому впал. Сердце ëкнуло, а в следующую секунду ухнуло вниз. Кома. Словно приговор. Это ведь был такой обычный день, так почему же... — А Франклин? — спросила Йор, прислонившись к стене. Дрожали колени. Фамилию Френки она вспомнила в последний момент. — Тьфу, — раздражённо сказала женщина и вновь позвала Эмму. — А Франклин? Ага. Он тут тоже отмечен, перелом руки. Почему так по-разному? У одного сломана рука, а другой... в коме. Почему именно Лойд?.. — Форджер... выживет? — Йор спросила это с большим трудом. Какие страшные слова. Какой невообразимый вопрос. — Откуда мне знать. Тут надо с врачом говорить. Йор положила трубку, не сказав ничего более. А потом не удержалась и соскользнула по стене вниз, на пол. Ноги больше не держали. Открытым ртом она хватала воздух, словно её душили, но не могла надышаться. Стоя на коленях, обняла себя руками, не зная, куда деться — так страшно и больно ей не было очень давно. Она забыла, что нужно делать. Перед глазами стояло лишь то мгновение, когда им домой пришло письмо — Йор была подростком, а Юрий играл в другой комнате в игрушечный паровоз. Отец уже давно был на фронте, а мама отправилась туда всего на неделю — она была медсестрой, поехала помогать, пока не пришлют ещё медиков. И должна была через два дня возвращаться обратно домой. В письме говорилось об их смерти. Погибли они вместе и одновременно — в пункт, куда был доставлен раненый отец, которого лечила мама, прилетел снаряд с самолёта. Когда Йор прочитала то письмо, ей казалось сначала, что это розыгрыш. Потом позвонили в телефон — содержание письма подтвердилось. А затем у неё случилась истерика — она помнит каждое мгновение. Стены комнаты словно сузились, зажали её в крохотную коробку, а потолок всей массой обрушился сверху. Хотелось кричать — кричать так, чтобы срывался голос до хрипа, но за стенкой был ничего не подозревающий Юрий. И Йор, зажав руками рот, задыхаясь и дрожа, забилась в угол, где провела следующие пару часов, пока младший брат спал посреди игрушек. Казалось, она в тот момент слышала, с каким звоном разбивалась та жизнь, которая могла бы у неё быть, если бы родители остались живы. Сейчас всё это повторилось, завертелось по кругу — по тому адскому кругу истерики, паники и чистейшего страха. События накладывались одно на другое. Лойд в коме. Лойд Форджер, воплощение её неба, её первые трепетные и сильные чувства, сейчас, чëрт возьми, в коме. Почему же это ощущается так, словно он уже мёртв?.. Только не он. Только не снова. Только не бросайте её заново в этот котëл отчаяния. Такая сильная, такая талантливая, одна из лучших наëмников — на коленях на полу, столь маленькая и беспомощная сейчас, напуганная и дрожащая. Лавочник такому не учил. По щекам скользнули несколько обжигающих слезинок, но Йор рукавом кофты вытерла их. Одна всё-таки сорвалась с подбородка. Так хотелось плакать. Но она, помедлив пару секунд, поднялась, держась холодной рукой за стену, а потом на дрожащих ногах выбежала в прихожую. Передвигаясь будто во сне, натянула пальто, даже не застегнув его, и в первых попавшихся ботинках выбежала из квартиры, едва не забыв запереть дверь на ключ. В домашней одежде, совсем без макияжа, с впопыхах собранными в хвост волосами и раскрытым нараспашку пальто она вылетела из многоквартирного дома и понеслась по тротуару, игнорируя проходящих мимо людей. Так странно. На неё оборачивались. Для всех Йор была просто посторонней девушкой, которая на мгновение появилась и в ту же секунду убежала. А у неё в это время будто жизнь рушилась заново. А под подошвой ботинок словно раздавался хруст — это хрустело разбитое небо. Удивительно, как в ногах ещё остались силы на бег — колени всё равно дрожали, и Йор опасалась, что вот-вот споткнëтся и полетит на проезжую часть. Сначала она бежала на автобус — это была единственная мысль в её опустевшей от отчаяния голове. Потом поймала проезжающее мимо такси. Упала в салон машины на заднее сиденье, сразу выдохнув: — К южной больнице. Она не узнала собственный голос. Такого ещё не слышала — отчаянный, надломленный и тихий. Всё ещё хотелось плакать, но Йор сидела, будто окаменевшая, и лишь беспокойными больными глазами смотрела на то, как за окном меняются дома. — Вы не по поводу аварии, случаем? — вдруг поинтересовался таксист, в зеркале заднего вида косо наблюдающий за своей пассажиркой. Йор дрогнула и перевела затуманенный, будто чем-то одурманенный взгляд в зеркало впереди, сталкиваясь с таксистом глазами. По их выражению тот сразу всё понял и без ответа. — Я уже отвозил кого-то туда. Кто... у вас? Понятно, о чëм он спрашивал. Обкусанные почти в кровь от нервов губы Йор шевельнулись. — Муж, — ответила она только одно слово и умолкла. — Соболезную, — качнул таксист головой, а Йор едва не взвыла. «Не говори так, будто он уже умер!» — билась в её голове шальная мысль, и она вновь уставилась в окно. Так нервничала, что не уследила за руками — ободрала себе ногтями кожу на пальцах. Потом впервые её посетила и другая мысль: «Что я скажу Ане?..» Если сама она сейчас едва ли не плачет и с трудом в состоянии добраться до больницы, то чего ожидать от Ани? Это ведь её папа. Папа... Йор сильно зажмурилась, вспоминая то, как сама отреагировала на известие о смерти родителей. Какое-то безумие. Это ведь был обычный выходной. Будто всё это ей мерещится, это галлюцинации, и этим вечером всё будет как прежде: Аня вернётся домой после девичника с подругой, а Лойд покажется в прихожей с пакетами продуктов. Он положит шляпу, повесит пальто, пройдёт в гостиную и поймает Аню, которая кинется к нему и повиснет у него на ноге. Не спит ли она?.. Нет, не спит — ранки на руках болят. Время поездки до больницы было сущей пыткой. Йор не могла усидеть на месте, разрываясь от противоречий: то ли ей хотелось побыстрее прибежать в больницу и узнать больше, то ли не приезжать туда никогда, чтобы ничего не знать. Когда такси наконец притормозило возле нужного здания, Йор выскочила оттуда и, чувствуя, как сердце бьëтся где-то в горле, устремилась ко входу. Вокруг было суетливо: всё ещё стояли машины скорой помощи, внутрь бежали люди — видимо, те, кто узнал, что пострадали их близкие. Со временем возникло ощущение, будто по коридору больницы идёт совсем не Йор — она смотрит на это со стороны, как зритель. Спрашивала у медсестёр о нужном кабинете, ибо в больнице этой никогда ещё не была. И в итоге сидела в коридоре на лавочке, уставившись в одну точку на противоположной стене. Страшно до ужаса. Если она сейчас расслабит напряжённые мышцы — её начнёт бить крупной дрожью. Не позволяла себе плакать, до ноющей боли сжимая губы. Неизвестность медленно, мучительно убивала. Резала, колола, сжирала и смеялась. «Не умирай, — думала Йор, и это была единственная мысль, крутившаяся в голове. — Только не умирай. Прошу...» Только не повторяй историю с её родителями. Ужасное совпадение. Лойд ведь почти не бывает в Южном районе. Если бы его сегодня туда не потащил Френки, ничего бы не произошло. А ещё она вспоминает его глаза. Голубые, чистые, как небо. Порой сумрачные, темнеющие, словно перед бурей. И зачастую такие спокойные. Она так любила в них смотреть и видеть своё отражение — это означало, что он смотрел в тот момент только на неё. Поразительно, как столь трепетные и тёплые чувства к нему обернулись такой сильной болью. И страхом — как же Йор ненавидит страх, а сейчас чувствует, как из-за него не может нормально дышать. То, казалось бы, недавнее время, когда она только-только поняла, что влюбилась, теперь казалось таким далëким. И таким светлым, в отличие от пугающей, мерзкой действительности. Она влюблялась в него тогда, совсем не зная, что через какое-то время он окажется здесь. И в коме. В этой части больницы людей было мало — большинство, видимо, были в другом корпусе. В конце концов в коридор вышел врач — мужчина лет пятидесяти в белом халате. Выглядел он устало, но Йор до этого не было дела. Сейчас она казалась себе такой малодушной, но ничего не могла с собой поделать — её не интересовал никто посторонний, кроме Лойда, который лежал за дверью. — Вы дежурный врач? — подскочила Йор к нему. Тот оглядел её совиными глазами поверх прямоугольных очков, нахмурив кустистые брови. — Родственница Форджера, стало быть? — спросил он. Йор даже закивать не успела, как он продолжил: — Ничего обещать пока не могу. Знал ли он, что такими словами её резал без ножа? Наверняка знал. Но для врачей все эти трагедии со временем становятся таким обыденным делом, что они перестают долго возиться с разъяснениями. — Он жив? — спросила Йор тихо. — Жив. На данный момент, — сказал врач. — Выживет? — Йор запнулась, а потом едва слышно продолжила: — Или... нет?.. Эти слова застревали в горле, обжигали язык. Невыносимо было произносить такие вопросы. — От него зависит, — качнул врач головой, ещё больше напоминая сову. — Если выйдет из комы в ближайшие пару суток, то диагноз может быть благоприятным. — Он оглядел Йор ещё раз и спросил: — А вы ему кто? — Жена, — ответила Йор, осмысливая его слова. — Кто-кто? — переспросил врач удивлённо, ещё пристальнее оглядывая её поверх очков, которые от его удивления съехали на кончик крючковатого носа. — Я его жена, — повторила Йор, начиная ощущать глухое раздражение. Она и так на грани балансирует, чтобы не впасть в истерику прямо здесь, а он ещё и с такими глупыми вопросами лезет! Все её эмоции стали проявляться словно в двойном размере. — А вам сколько лет? — продолжил свой тупой допрос врач, а Йор немного обалдела, не зная, как реагировать. — Двадцать семь. Нормальный ведь возраст — бóльшая часть женщин в такие годы уже замужем, что его удивляет? — И вы хотите сказать, что вы в свои двадцать семь ему жена? — вопросил врач, а потом почему-то разозлился. — Издеваетесь, что ли? Вот это уже было удивительно вкрай. — Я? — только и спросила Йор. Ей было очень плохо, страшно и больно, и сейчас все эти эмоции выльются в чистейший и не свойственный ей гнев. Или она начнёт рыдать, или вызверится на этого человека со страшной силой. — Нет, я! — гаркнул врач, которого за этот день уже, кажется, успели затюкать со всех сторон. — Прекратите шутить в реанимации! Шутить?.. Шутить?! Это она-то шутит сейчас? Да она вот-вот либо разрыдается, либо ей сорвёт крышу и она кинется на него прямо здесь! — Так сложно дать более внятный ответ о его состоянии? — Йор впервые услышала злое шипение вместо собственного голоса. Плакать хотелось неимоверно, а оттого злилась она ещё больше. Лойд там в коме, а она здесь никак объясниться с врачом не может! — Я могу говорить только с близкими родственниками. — Я и есть близкий родственник, я его жена! — Йор была готова кричать от отчаяния и держалась из последних сил. Никаких документов она с собой не взяла, чудом не забыв, разве что, про кошелёк. Как теперь подтвердить правдивость её слов? — Да не верю! — почему-то упорствовал врач. Ещё бы секунда — и Йор вцепилась бы ему в воротник, но... — А в чëм дело? — раздалось слегка недоумëнное откуда-то со стороны, и Йор, услышав это, застыла на месте каменным изваянием. Её будто вновь оглушили. Голос... Повернув голову, она увидела его посреди коридора — он так тихо подошёл, что никто не заметил. Лойд. Стоял и внимательно переводил взгляд с Йор на врача и обратно. Совершенно целый и невредимый, в расстëгнутом пальто, разве что без шляпы. Откуда он здесь? Он ведь сейчас за дверью в реанимации лежит. В коме. Или у Йор начался сдвиг по фазе на нервной почве... — В чëм дело? — крякнул врач, пальцем поправив съехавшие очки. — Женщина пришла справляться о здоровье своего девяностовосьмилетнего мужа Роберта Форджера. Вы ему годитесь едва ли не в праправнучки, какая ещё жена? — повернулся он к застывшей Йор, которая во все глаза смотрела на пришедшего Лойда, словно тот восстал из могилы. — Роберт... Форджер? — еле выговорила Йор, обессиленно переведя взгляд на врача. — Да, — брякнул он, поправив воротник халата. — Один из пострадавших в аварии, в автобусе ехал, который перевернулся потом. А какого Форджера вы искали вообще? — Этого, — слабо кивнула Йор в сторону Лойда, который от этого заявления молча поднял брови. Врач тоже посмотрел на него, вновь поверх очков оглядев с головы до ног. — Ну этот по возрасту больше похож на вашего мужа, дамочка, — сказал он. — Однофамильцы, стало быть? Таких порой путают. В следующий раз вместе с фамилией уточняйте и имя, всего хорошего. И врач после этих слов ушёл, скрывшись за углом. Остались в коридоре только остолбеневшая Йор и Лойд, внимательно её осматривающий. — Йор? — осторожно позвал её Лойд, наклонив голову. Он подошёл к ней, пока она, не шевелясь и даже не моргая, не сводила с него распахнутых глаз. Он словно понял, что произошло, но не знал, с чего начать объясняться, когда перед ним сейчас стоит она — такая растрëпанная, напуганная и очень потерянная. В таком состоянии он её никогда не видел. — Как так вышло, что... Однако Лойд замолк, когда Йор, всё ещё не двигаясь с места, протянула к нему руку и дотронулась до края пальто. Сначала слабо и очень несмело, из-за чего Лойд заметил, как у неё дрожали пальцы, а потом она крепче сжала плотную ткань, словно не веря, что стоящий перед ней человек реален. А Йор не вдумывалась в его слова. Она слышала их, но не понимала, мерещится ли ей всё это. «Пронесло?.. — мелькнула первая мысль в её голове, пока она подняла взгляд с мужского пальто выше, встретившись глазами с голубыми радужками напротив. — Правда?» Он смотрел на неё — она видела своё отражение вновь. Сейчас даже не замечала, каким обеспокоенным и сожалеющим было его выражение. Главное — он совсем рядом, невредимый и здоровый. Словно небо начало собираться заново осколок за осколком, возрождаться и подниматься над головой. Ранее разбилось оно очень звонко и больно — собирается в единое целое, однако, бесшумно и тихо. Йор подняла руку, дрогнувшими пальцами легко прикоснувшись к мужской гладко выбритой скуле. Будто проверяла, действительно ли с ним всё в порядке, и Лойд, внимательно на неё смотревший, немного повернул голову, позволяя женской ладони накрыть полностью его щëку. Молча пытался её успокоить. — Живой, — только и сказала тихо Йор, а потом, совсем не задумываясь, подалась вперёд, обнимая его. Сначала осторожно, однако потом всё крепче, сжимая в кулаках ткань пальто на его спине. Она не знала, кого благодарить за эту ошибку. За то, что на больничной койке оказался не Лойд. Так малодушно и гадко, но не описать словами её радость и облегчение, что пострадал не он. Потом она в мыслях назовёт себя ужасной. Но сейчас в голове не осталось ничего, кроме мысли, что он жив и здоров. Она впервые с момента их знакомства обняла его. А потом позорно, как она потом будет считать, расплакалась у него же в руках, хотя так старалась держаться. Раньше ей казалось, что если она заплачет, то сделает это громко и навзрыд из-за стихийного бедствия, которое случилось у неё внутри за эти жалкие полчаса-час. По итогу плакала она очень тихо, обессиленно, прислонившись к мужскому плечу. Щекой и руками она чувствовала плотную, немного жёсткую ткань его пальто — того самого, которое она неделю назад относила в химчистку, — и наконец понимала, что катастрофы не случилось. Как же она боялась худшего исхода. Но почти не осознавала, что Лойд обнимал её в ответ. Сначала даже не заметила, как стало вдруг тепло и приятно-тесно из-за его рук, которыми он укрыл её. И этот жест был аккуратный и плавный, будто совсем не посягающий на её личное пространство — в этом был весь Лойд. — Я рядом, — он сказал лишь эти два слова. И сам не понял, сказал ли он это только потому, что в такой ситуации это требовалось, или оно вырвалось у него само. Ему было жаль её. А ещё внутри что-то заныло — будто было больно. В этот миг он посмотрел на Йор совсем по-другому. Впервые видел её такой ранимой и уязвимой. А всё случилось из-за Френки.

***

Этот выходной стал днëм горькой пьянки неожиданно — Лойд не собирался покидать квартиру, однако у Френки резко появились планы. А появились они потому, что этот несчастный герой-любовник танцевал каждый раз на одних и тех же граблях, а потом разочаровывался в жизни и ныл — это был бесконечный круг любовных страданий одного неудачника. Френки очень нравились девушки, однако девушкам Френки не нравился совсем. В этом и заключалась вечная трагедия его жизни. Задолбал он Сумрака ближе к полудню — позвонил и присел на уши, упрашивая встретиться. По его тону Сумрак сразу понял, что его просят побыть жилеткой для слëз и соплей, а ещё компаньоном по выпивке, ибо «в одиночку пьют только алкоголики, а я им быть не хочу». Френки, собственно, сразу был нелюбезно им послан становиться алкоголиком в одиночестве, но своих попыток вытащить товарища из дома не оставил. А Сумрак знал, что тот может быть очень настырным, а потому в конце концов пришлось согласиться. Как оказалось, в первой половине дня этот очкастый чудик уже успел подкатить к одной девушке, в свои чувства к которой он свято уверовал неделю назад, и ожидаемо получил от ворот поворот. — Где тебя искать вообще? — спросил Сумрак по телефону. — В Южном районе я, — шмыгнул носом Френки. — В баре «Рюмочка» сижу. Название дебильное, конечно... Он хотел сказать что-то ещё, но Сумрак уже положил трубку и со вздохом пошёл одеваться. Оставив Йор одну в квартире, не считая Бонда, он добрался до нужного места довольно быстро. — Что ты в Южном районе забыл? — поднял Сумрак бровь, усевшись рядом со сгорбленным Френки. Место это находилось довольно далеко и Френки тут бывал крайне редко. Да и сам он тоже... — Да блин, Инга здесь живёт недалеко, — брякнул Френки досадно. — Я её у дома подкараулил с цветами, а она меня этими цветами отмудохала. За что, спрашивается... Видок у него и правда был немного потрëпанный, а в кудрявой копне волос запутался розовый лепесток. — Идиот, — констатировал факт Сумрак. — Она тебя два раза видела, а ты к ней домой нагрянул. — Ну да, я всю информацию о ней собрал, — протянул Френки, катая донышком по столу пустую рюмку. — Ну а что, влюблённый мужчина ради своей любви и не такое сделает! Сумрак едва удержал собственную мимику, чтобы не скривиться. — Ты всегда границы переходишь, — качнул он головой. — Естественно она испугалась, когда ты узнал её адрес. — Ой, умолкни, — скривился Френки. — Не хочу слушать твою нудятину. Если бы её адрес узнал ты, я уверен, она была бы не против. И почему всегда решает одна внешность... Френки всегда приходилось признавать, что Сумрак был красавчиком. И с девушками у него проблем никогда из-за этого не возникало, потому что он не только красивый, но и умный, и уверенный... и вообще весь такой из себя от макушки до левой пятки. Френки хлебнул из другой рюмки, чувствуя себя ущербно. А Сумрак своей внешностью пользовался исключительно работы ради, реальные отношения заводить не собираясь. А Френки вроде очень даже хочет, а его всегда обламывают. Сумрак тяжело вздохнул, наблюдая за приятелем. — Почему у тебя такая внешность? — заныл Френки, на что Сумрак усмехнулся: — Я таким родился, — и хлопнул того по плечу. Френки был полон решимости надраться как свинья, а Сумрак только иногда потягивал виски, которое ему не шибко понравилось, и с удручëнным видом наблюдал за чужой трагедией. Чем больше Френки пил, тем агрессивнее становился. Уже не соображая ясно, он легко поддавался любым возникающим эмоциям. Бар, к удивлению, в такое полуденное время не пустовал — видимо, довольно популярное заведение. По углам расселись компании пьющих мужиков, и Сумрак прикинул, во сколько раз увеличится их количество к вечеру. И порадовался, что к этому времени он уже вернётся в квартиру. Подобные места он не очень любил. Атмосфера его нынешнего дома ему нравится больше. Френки то взрывался, то раскисал, будто качаясь на эмоциональных качелях. Но Сумрак, признаться, удивился, когда в этом баре вдруг заметил в сторонке одного непримечательного типа, который сделал ему кодовый знак двумя пальцами. «Меня даже здесь нашли? — подумал он, а потом скосил глаза на Френки, который упал лицом в стол и, кажется, уснул, что-то бормоча про вероломных женщин. — Задание новое подогнали?» С невозмутимым видом он отошёл в туалет, где во время мытья рук перебросился информацией с пришедшим агентом с помощью широкого большого зеркала. Непримечательный тип так же непримечательно смотался оттуда восвояси, а Сумрак ещё чуть-чуть помедлил, смотря в собственные глаза в зеркале. А потом вдруг услышал грохот и шум из зала. — Ах ты чмо очкастое! — взревел кто-то, как искусанный пчëлами медведь. Почему-то у Сумрака не возникло сомнений, что «чмом очкастым» был определённо Френки. — Пять минут, — шикнул Сумрак, стремительно отправившись в гущу событий. — Я оставил тебя на пять минут, Френки! Не поминай лихом — после этих слов раздался болезненный вопль и самого Френки, словно из него начали вытряхивать всю душу. Это был самый идиотский выходной за последнее время. Пьяный Френки стал нарываться на кого-то из мужицкой бравой компании, за что и поплатился — завязалась драка. Вернее даже не драка, а избиение, в ходе которого тому сломали руку. И сломали бы ещё что-нибудь, если бы на выручку не прилетел Сумрак, который был готов информатора живьём сожрать, но всё равно защитил, даже шляпу выронил. А потом пришлось разбираться со всем этим, извиняться перед работниками бара и по-тихому кинуть угрозу той мужской банде, чтобы затем в течение трёх минут смотаться оттуда на машине, на которой Сумрак приехал. — Лечи меня! — голосил Френки, который сначала и не понял, что ему руку сломали. Только жаловался, что болит неимоверно. — Ты ж умеешь! — Лечить тебя будут в больничке, — шипел Сумрак, который оказал ему только первую помощь и собирался сплавить медикам. Больница удобно располагалась в двух кварталах от бара. По мере приближения к ней Сумрак подумал о том, что надо было остаться в квартире и помочь Йор с уборкой. А Френки точно легко не отделается после такой клоунады — век будет ему даром поставлять новые разработки. В больнице, однако, тоже было неспокойно. Стояла суета: несколько приехавших карет скорой помощи маячили тревожными мигалками, туда-сюда сновали медики, прибывали испуганные люди. Заведение напоминало муравейник, и Сумрак, тащивший Френки на буксире, параллельно прислушивался к чужим разговорам. «Авария недалеко произошла? — подумал он, затем передавая Френки в руки свободного врача. — Ещё и автобус перевернулся. Надеюсь, не терракт.» Так Лойд Форджер и оказался в больнице, а фамилия Франклин была внесена в компьютер с пометкой о переломе руки. Они разминулись с обеспокоенной Камиллой и её молодым человеком — поехали на разных лифтах, и когда Лойд поехал вверх, из приехавшего вниз лифта вышла Камилла, спешащая к телефону, чтобы позвонить Йор. Потому что совсем недавно в одно из отделений реанимации был доставлен пациент с фамилией Форджер. Нарочно и не придумаешь. Ожидая в коридоре недалеко от двери кабинета, куда приволокли Френки, Сумрак и не догадывался, что Йор уже спешила в эту больницу. Не знал, в каком отчаянии она смотрела в окно такси. И совсем не ожидал услышать её голос здесь. Её слова эхом отражались от стен — они находились на одном этаже. И Сумрак, услышав её, встрепенулся. — Она-то здесь откуда? — в недоумении поднял он брови, не зная, чего ещё ожидать. Сначала подумал, что показалось, но решил сходить и проверить — пару раз повернул по коридору и оказался возле реанимации. — Так сложно дать более внятный ответ о его состоянии? — Сумрак удивился, услышав, с какой злостью прошипела это Йор. Выглядела она так, словно вот-вот вцепится во врача. — Я могу говорить только с близкими родственниками, — упирался врач, напоминающий чем-то сову. — Я и есть близкий родственник, я его жена! — повысила голос Йор, а Сумрак, услышав эти слова, вздрогнул. Стоять. О ком это она? О нëм? Других мужей у неё явно нет. Однако что случилось?.. — Да не верю! — вот-вот был готов психануть врач. — А в чëм дело? Взгляд Йор его поразил. Когда она обернулась на его голос, её глаза были такими потерянными. В домашней одежде, с наспех завязанным и уже растрепавшимся хвостом, в распахнутом пальто она выглядела так, словно очень спешила сюда и была на грани. Особенно её выражение лица — обомлевшее от удивления, но вымотанное, будто на неё обрушились все переживания мира. Совсем недавно, этим же днём, Сумрак видел её в последний раз — она провожала его, когда он уходил, и была совсем привычной. Немного несмелой, но бодрой и довольно энергичной, улыбчивой. За эти несколько часов она совершенно изменилась. И вид был такой, словно она заболела. Изгрызенные почти до крови губы и истерзанные от нервов дрожащие пальцы. И Сумрак впервые видел её такой. Такой потерянной, даже напуганной. Внутри почему-то что-то заныло, защемило — хотелось её успокоить. «Если она оказалась здесь и говорила о муже, значит, почему-то думала, что со мной что-то стряслось», — Сумрак понял это сразу. И дальнейшие слова врача были тому подтверждением — возникла путаница с однофамильцами. Всего лишь какая-то ошибка, кто-то что-то не договорил — и это вылилось в такие переживания. Йор ведь и правда думала, что он, Сумрак, сейчас впал в кому. Даже если у них фиктивный брак, всё равно они уже не чужие друг другу люди — понятное дело, Йор очень переживала. Даже сорвалась и примчалась сюда. Но кто будет так стараться для подставного мужа?.. «Может, я не понимаю чего-то, — подумал Сумрак, обнимая Йор и понимая, что она плачет. Тихо и слабо, но плачет, прислонившись щекой к его плечу. — Я всегда рассматривал только себя. Не думал, что не только Аня, но и она может ко мне привязаться.» Привязанность — вот он, источник боли. Нечто тёплое и приятное, но в последствии очень коварное, обращающее твои эмоции против тебя. Они впервые так обнимались, и Сумрак соврëт, что не чувствовал ничего в этот момент. Хотя и понимал, что это неправильно. Даже смешно — в глазах всех остальных они уже давно муж и жена, а на деле впервые они так обнимаются. А ещё он впервые сопереживает женским слезам — думал уже, что с таким опытом работы ничего ощущать уже не будет. Йор обнимала его с таким отчаянием, что становилось тоскливо. Сумрак понимал, что такая реакция у неё наверняка из-за гибели родителей в прошлом. Такое поведение было не свойственно Йор в обычном её состоянии. Укрывая её руками, он чувствовал дрожь в её плечах, а также то, что обнимает она его всё крепче, словно он вот-вот исчезнет. Йор всегда была сильной, и в конце концов она обняла его слишком крепко, но Сумрак не сказал ничего — молчал и терпел, не собираясь её обрывать. Однако, думая о её привязанности, он упускал кое-что — это было нечто большее, чем травмирующий опыт с родителями. Сумрак склонил голову, прислонившись щекой к тёмной женской макушке. Он чувствовал вину. Перед ней. Появился в её жизни с намерением в конечном итоге исчезнуть. Да, фиктивный брак, но... От этого не будет менее больно, когда он уйдёт. Сильвия выдрессировала Сумрака хорошо — первым же правилом было: «Ты не должен чувствовать вину во время своей работы, потому что безопасный итог гораздо важнее чьей-то личной драмы». И правда, если бы шпион чувствовал вину перед всеми, кем крутил ради задания, все шпионы в итоге свихнулись бы. И Сумрак это правило усвоил быстро — от вины не страдал всё это время. Но он никогда не подставлял целую семью, пускай искусственно собранную. Оказалось, для него семья в глубине души была чувствительным местом. И теперь он негодует на себя и злится, но чувствует вину перед ними — сначала перед Аней, перед этим невинным бедным ребёнком, а теперь и перед Йор, даже не зная, какие чувства та к нему испытывает. Поймал себя на мысли, что в какой-то момент захотелось обнять её со всей нежностью, со всей невыносимой печалью. До добра это не доведёт. Однако потом его отвлекло движение в коридоре. Подняв взгляд, Сумрак изменился в лице — для Йор он определëнно был мягче, но мягкость эта отныне совсем не распространялась на Френки. А внимание его привлёк именно он — выковылял в коридор из-за поворота с перевязанной рукой. Нахождение в медкабинете и боль, видимо, достаточно отрезвили его: Френки чесал кудрявый затылок и тупо оглядывался по сторонам, как вылезший из спячки медведь. Узрев столь удивительную картину, он застыл с раскрытым в зевке ртом, округлив глаза так, что они вот-вот бы выпали из орбит, если бы не треснувшие очки. Сумрак с таким участием обнимал плачущую Йор, с такой неравнодушной аккуратностью и сожалением, что это казалось уж совсем фантастическим. Тем более — откуда здесь взялась вдруг плачущая Йор?.. И почему такая атмосфера, будто кто-то умер? Одним своим видом Френки вызвал у Сумрака раздражение. Если бы не этот неудачливый дамский угодник, ничего бы не произошло. И Йор не была бы в таком состоянии, и у Сумрака бы никаких терзаний не случилось, а Френки опять нагнал суету. Кудрявый калека поднял брови и вытянул губы уткой, оценивающе разглядывая открывшуюся картину. Но потом наткнулся на убийственный взгляд потемневших голубых глаз — Йор бы подумала, что на небе сгустились тучи, но Френки подумал только: «Боже, спаси и сохрани.» Сумрак был не в духе. Вернее нет — он был злой, как настоящий демон, и у Френки от его вида мурашки по спине пронеслись к самому копчику. Йор всего этого даже не заметила, потому что стояла спиной к информатору, к тому же спрятанная в руках Форджера. А вот Сумрак так пугающе таращился на него, положив подбородок на женскую голову, что Френки почувствовал позыв копать себе могилу, ибо теперь просто так не отвертится. Выражая своё раскаивание, Френки даже целую руку к груди приложил и немного поклонился, однако нужного эффекта не достиг. Вместо прощения Сумрак за спиной у Йор демонстративно показал сжатый кулак. «Ну, пожили и хватит, походу...», — подумал Френки, неловко и криво улыбаясь, а потом под шумок тихонько смотался, исчезнув за углом. Сумрак побежать за ним не мог, потому что должен был позаботиться о Йор, но особо по этому поводу не переживал. Он Френки теперь с любой точки страны достанет, засранца последнего. В каком-то смысле это происшествие стало отправной точкой. Ну или точкой невозврата — смотря как посмотреть. Но это точно знала Аня, вернувшаяся тем вечером домой и обалдевшая от мыслей её родителей, между которыми будто сократилось расстояние. Во-первых, удивило её то, что за этот день, пока она веселилась с Бекки, мама успела пережить папину кому, хотя папа в коме не лежал. А во-вторых, мысли папы о маме немного изменились — стали капельку, совсем чуть-чуть похожими на мамины мысли о нём. А ещё папа из-за этого желал Кудряшу всех кар небесных. «Меня ведь всего день не было», — подумала Аня, вращающая глазами, как совëнок, переводя взгляд с Йор на Лойда, а потом на Бонда. Однако восприятие ребёнка было куда проще тех сложных переживаний взрослых. Аня просто радовалась, что у неё есть семья. И если папа с мамой будут что-то друг к другу чувствовать — это ведь хорошо, правда? Вдруг папа передумает уходить? А закатное, ранее разбитое, но собравшееся по кусочкам красное небо было цельным и безграничным, неизменно находящимся над головой.