Time to believe

Тихая, еле слышная мелодия свистом разносилась по студии, обрамляя стены, утопая в чернилах, растворяясь в запахе старых ветхих досок. И никого вокруг. Лишь этот свист нарушал гробовую тишину большей части этажа. Но тишина, словно хищная змея сдавливала горло, щипала шею, душила и без того существующее лишь на честном слове сердце, да и попросту давила на виски. Пророк боялся её, он не любил громкий, надоедливый шум, но если он был лишь редким раздражающим нюансом, то тишина его убивала. Она разъедала, настораживала, пугала. Выносить такое напряжение было при выше сил Лоуренса. Казалось что тишина - всегда чего-то ждала. К примеру того, что бы напасть. Эдакое затишье перед бурей. Поэтому  он шёл, напевая, насвистывая, щёлкая пальцами, шагая в такт создавая спасительную мелодию. Путь его всегда был прост и привычен. Настолько часто он тут ходил, что точно знал, что если бы кто-то удосужился его спросить, к примеру "А сколько это досок вон на той стене?", то он мог бы без колебаний дать чёткий ответ. Обойдя свой этаж, да, он несомненно считал его своим, никто кроме искателей, или ещё реже - потерянных сюда не совался. Это было его убежище, его храм. Тут к нему снисходит его повелитель. В любом случае Сэмми бы прогнал любого, кто мешал бы его идиллии. Обойдя "свои" владения, он держал путь в молитвенную, а по совместительству ритуальную комнату. Пророк всегда шёл туда уверенно, вопреки дрожащим ногам и вырывающемуся из груди сердцу, он предвкушал встречу с высшим существом, он ждал благословения. Ноги шли сами, уже "зазубрив" знакомые стены и доски. Вокруг всё было до нельзя привычно. Тихо, мрачно... ... Возбуждающе, будоражуще. Самодельно, бережно сделанные благовония были расставлены по комнате в пустых чернильницах, ровно по три штуки на каждую. Восковые свечи горели тусклым, жёлтым светом в пугающей темноте комнаты, а на её полу, в самой середине, слегка криво, словно от дрожащих рук, но всё же бережно выведенная пентаграмма. На ней же тонкая ткань, вся заляпанная чернилами, ветхая, словно вот-вот рассыпится на мелкие нитки и с выцветшим от старости узором. На ткани, как подобает, аккуратно сложенны чернильные сердца. Они ещё бьются. Всё тело пророка пробирала далеко не мелкая дрожь. Ему мазохистически нравилось это неизвестность, это предвкушение. То что должно происходить дальше - не в его власти. Что уж там, он сам за последнее тридцать лет и не смел думать, что имеет хоть толику контроля по крайней мере над своим телом, над своими мыслями. Он не знал, будет ли его Господин милостив сегодня, возможно он "понимающе" кивнёт, будто действительно осознает всю тяготу такого рода деятельности, как охота за ещё живыми сердцами, или вовсе позволит существу как он это изредка делал, прикоснуться к истинному, высшему. В приподнятом расположении духа, дьявол позволял своему слуге ходить с ним вдоль приевшихся, даже раздражающих в своей идентичности коридорах. Но, ох, как же много это значило для Лоуренса. С его Господином эти коридоры приобретали новые краски. Да, более тёмные и мрачные, но ничего не делало его столь живым, как его вера, как его Лорд. Как просто его нахождение здесь помогало оставаться человеком. Как бы нездорово, как бы жалко это ни было, очевидно, Сэмми бы не смог без такой веры. Он бы сошёл с ума, ещё пуще чем это есть сейчас. В любом из этих случаев, он надеялся что Дьявол продлит срок его бренной жизни ещё на какую-то жалкую недельку. А возможно... возможно он схватит болезненную плоть в зоне запястья, из-под острых  как бритва зубов покажется длинный, не похожий не на одного другого существа язык, что пройдётся по шее пророка как бы предупреждая о том, что скоро сладостные ощущения сменятся острой, жгучей болью, что разносится по всему телу от самых кончиков пальцев ног, до макушки. Он помнил, как бился в агонии когда тот единственный, к кому он был привязан в этом месте корил его за провинность. Мужчина опустился на колени перед полотном с сердцами, складывая руки в жесте, схожим с тем, что используют христиане, будь то католические, или же православные. Но всё же в чём то отличающемся. Он тихо вздохнул, его голос дрожал, но он поговаривал: - Повелитель, всего живого и каждой души в этих тленных стенах, кто один только может дать свободу душе моей, услышьте мои жалкие слова и примите моё скромное подношение. И помогите мне, погрязшему в этих муках, со слезами, склонившись, приблизиться к моему милосердному хозяину и настрой его сердце на милосердие, что бы он помиловал и простил меня. И ныне примите по свойственной вам справедливости раба вашего, кающегося в своей слабости и порочности и просящего прощения своих неправд. Примите и мои вам жалкие подношения. Аминь. День, два. Много. с каждым часом, с каждой минутой его срок прибывания в этой тюрьме увеличивался в геометрической прогрессии. Но Лоуренс не знал который час, какое сейчас время года, да и год то какой? Он только лишь думал, чем заслужил такую судьбу. Где же? Где же тот ужасный грех, что запер его в преисподние, оставив молиться и верить лишь чёрту? Но он верил. А что ещё делать? Что случится, если он перестанет это делать? Его не столь пугала участь быть разорванным острыми когтями дьявола, или быть задушенным всё им же. Он боялся лишь окончательно потерять себя. Он знал, что его одержимость, религия - единственное, что держит его в "здравом" разуме, рассудке. Именно поэтому он покорно шёл проповедовать потерянных, что не сходили с "пути истинного" и порядочно приходили послушать о том, как пророк рассказывает о важности их союза. И лишь не многие понимали, что убедить в правильности веры в демона он пытается вовсе не их. - ...И вот поэтому, заблудшие души! Не страшитесь превознести ваши жалкие тела во славу спасителя! Поддайтесь бравой вере, что по праву истину несёт вам. Восклицал он, смотря с высока на огромное количество худых тел, что смотрели взглядом полным веры. Кто-то с криком, так же восклицая соглашался со всеми высказываниями, кто-то лишь тихо кивал каждому слову, складывая руки в особом для них знаке, а кто-то просто робко стоял по углам, трясясь от страха. Но никто, ни одна душа не смела возражать сказанному. Лишь один потерянный стоял в дверном проёме сложа руки на груди, снисходительно глядя на творящееся в комнате действо. Он не понимал, почему все верят в эту ересь. Все не понимали, почему этот еретик не хочет встать на праведный путь. Проповедование закончено. Лоуренс доволен собой. Он думал о том, как уверенно говорил о религии, о том как важно им спасение и признание чернильного демона, вспоминал восторженные взгляды подчинённых, наполненные надеждой и уверенностью в действиях пророка. И его радовало не только то, что Лорд будет им доволен. Конечно, он был счастлив, что сделал всё правильно и получит должную похвалу, но он был так же счастлив, что даёт этим "людям" надежду. Но он никогда не покажет им, что рад этому. Он должен быть серьёзен, категоричен и убедителен в своих проповедях. - Сам то в это веришь? Послышалось где-то сбоку. Это был тот неуверововший, что наблюдал за глупым, по его мнению сборищем. Сэмми, как оказалось, такое высказывание задело за живое. Он вздрогнул и резко обернулся на неприятеля. - Я уверен в том, что говорю. - сказал он твёрдо. - Моя вера - истина. Я и многие другие создания здесь посвящают ей жизнь. А ты - еретик, лишённых всяких моральных устоев и шансов на пощаду. - на последних словах голос начинал дрожать. Он давно не говорил так, вне заученного текста, без заковыристых слов описания религии. - Однако, если вдруг ты в один чудесный день придёшь к правильным выводам, мы будем рады принять тебя на службе. - Ну - ну... - со вздохом сказал он. - Спасибо Сэм, за приглашение, но я не желаю потерять рассудок, как это сделал ты. Потерянный сделал шаг в другую сторону, слушая недовольное фырканье уже позади себя. - Мы не в тех отношениях, что бы ты так называл меня, отступник! Иди, иди, ещё на коленях приползёшь потом... Но тот злополучный диалог не выходил из головы. Ведь правда, а сам то он верит? Ради кого он делает это всё? Ради тех бедных чернильных людей? Или всё-таки ради себя? Он боялся допускать такие мысли, он знал что Господин его покарает. Поэтому, когда его Лорд возвращался к нему, когда снова проявлял такую долгожданную милость и ласку, когда вновь благословлял его тело и душу, он в момент забывал все сомнения. Лоуренс верил ему, был верен, и будет закрывать глаза на всё, что противоречит суждениям повелителя.