Искры былого пламени

Ладони Сюэ Мэна шершавые, грубые — то не руки заклинателя, сына Главы ордена, знавшие лишь язык меча и духовных практик. Теперь они ворочают камни, рвут ткань, рубят дрова. И касаются Цзян Си. Пальцы Сюэ Мэна мозолистые, но удивительно нежные. Цзян Си гнется под них хлесткой лозой, когда-то способной рассечь лицо зарвавшемуся мальчишке. Но теперь стебель ее переломан горечью утрат, а листья иссушены дыханием войны. Руки Сюэ Мэна держат его крепко и отчаянно, как свой последний оплот надёжности в разрушенном мире. Стискивают в объятиях ночами, не давая вздохнуть, оставляют темные синяки на худых бедрах, судорожно, неумело проталкивая пальцы глубже, срывая ими чужие хриплые стоны. Цзян Си позволяет. Никогда не цепляется сам, все ещё бережно храня зачем-то измельчённую в крошево гордость Главы ордена — но позволяет. И остальное, куда более стыдное. То, как руки Сюэ Мэна до смешного робко касаются его запястья, а затем, не встретив отпор, сплетают пальцы. Цзян Си не отстраняется, хотя перебирать травы одной рукой крайне неудобно. Он больше чувствует, нежели видит, как Сюэ Мэн рядом с ним замирает и прикрывает глаза, жадно вдыхая полной грудью аромат самодельных снадобий. Цзян Си нет нужды спрашивать, о ком горюет его сердце. Вернуть сестру-наставницу не под силу даже ему, величайшему целителю своего ордена. Зато под силу обучать других. Он помнит, как хладнокровно диктовал правила, пока Сюэ Мэн неуклюже лечил ему рану под лопаткой, куда самому не дотянуться. Мазь из предгорных цветов наполняла пьянящим ароматом пещеру, где они остановились на ночь. Вынужденные беглецы и стойкие воины в душе, объединенные общим горем и общей ненавистью. Но не только ими. Слова замерли на губах Цзян Си, когда он ощутил ладонь на своей талии. Густой слой прохладной мази мгновенно нагрелся от яростно вскипевшей в венах крови, но растерянность приморозила язык к нёбу. Рука Сюэ Мэна слегка дрожала, но осталась лежать горячей тяжестью. Цзян Си чувствовал, как костяшки чужих пальцев медленно погладили вдоль позвоночника — будто строптивого кота, вздыбившего шерсть, — прежде чем подняться вверх по спине и замереть у раненной лопатки. А затем длинные волосы Цзян Си были переброшены через плечо, и жаркие губы прильнули к его обнажившемуся загривку. Сюэ Мэн целовал жадно до упоения и чувственно до дрожи в собственных руках. Цзян Си перехватил их: развернулся и глянул исподлобья, пронзая одними глазами. Сюэ Мэн молчал, но лицо его — обыкновенно задумчивое, закалённое не первым боем, отмеченной печатью не первой утраты — вдруг стало совсем молодым от пылающего румянца юношеского смущения. Цзян Си усмехнулся, прежде чем выдохнуть в его губы: — Не подкрадывайся больше со спины. Той ночью их поцелуи казались жарче, чем огонь в костре, а прикосновения жалили нервы до боли, проникая сквозь пыль и копоть, сквозь печаль, ужас и гнев; проникая в сердца обжигающе-яркими, пугающе-сильными чувствами, которым не было дела до руин мира за стенами пещеры. Цзян Си не даёт им имён. Не хочет называть то, что неминуемо сгорит или падёт от меча, если не станет очередной марионеткой в руках безумца. И все же он чувствует. Чувствует каждый миг, когда Сюэ Мэн обнимает его за пояс и утыкается носом в изгиб шеи. Это ощущается до нелепого уютно, почти по-домашнему — как если бы у них до сих пор был дом. Порой Цзян Си невольно задаётся вопросом, каким был этот юнец до войны, сколько беззаботной хвастливости и наивной храброй пылкости горело в нем ярким пламенем. Сюэ Мэн вспыхивает им порой — когда они ожесточенно спорят до хрипоты, он сурово сводит брови, неосознанно подражая Сюэ Чжэнъюну, и вскидывается в ответ на язвительный тон Цзян Си. Что и говорить, их характеры и в лучшие времена не превратили бы совместную жизнь в штиль. Но даже после ссор Сюэ Мэн расстилает свою накидку на холодной земле и оставляет последний кусок мяса для бывшего главы ордена Гуюэе. Эта забота невероятно раздражает Цзян Си, потому что под ребрами от нее ноет и жжет, будто бы пламя Сюэ Мэна пробралось и туда. И все же от этого пламени осталась лишь зола да редкие искры, вспыхивающие время от времени. Цзян Си ловит их кончиками умелых пальцев и укрывает от ветра, сам не зная, зачем. Он ведь знает: возможно, уже завтра они погаснут, залитые кровью двух найденных тел. Но когда Сюэ Мэн перестает хмуриться и разражается веселым смехом, говорит быстро и оживлённо, забавно размахивая руками... Когда помогает с приготовлением лекарств и ругается на колючие стебли, царапающие пальцы.. Когда отважное, не по годам взрослое лицо заливается румянцем, а глаза блестят от глубокой нежности... ...тогда Цзян Си знает, что ничто не было напрасно.