Сколько захочешь

            — И куда ты пойдёшь?! — громкий крик, перебиваемый стуком входной двери. Сириус бежит от дома, где все продолжают ругаться между собой, как это всегда бывает. Хлесткий дождь бьёт в лицо, ветер трясёт брюки, а мимо проезжающие машины светят фарами в глаза. Без единой мысли куда ему податься в такое время — почти одиннадцать вечера — Сириус бездумно брёл к церкви Святого Петра в Вестминстере, шмыгая носом и дергаясь от холода. А куда-то пойти ему точно надо было — в спешке он даже не надел пальто и шёл в одной рубашке, которая от влаги уже казалась прозрачной. Первое, что пришло ему в голову — пойти к Поттеру, как он всегда и делал. И тут же тяжесть осознания, что это невозможно, упала на него. Джеймс уже третий день гостит у своих родственников в Оксфорде, а возвращается домой он отнюдь не сегодня, а скорее всего ещё недели две будет там.       Вариантов, кроме Джеймса, у Сириуса не было. Он был единственным, к кому Сириус мог прийти так поздно со своими проблемами. К тому же, если даже к Джеймсу было всё ещё неловко идти каждый раз, хотя он знал, что Поттер без лишних вопросов всегда его примет, то от кого-либо другого он ожидал лишь того, что его прогонят.       Он шёл по улицам, понурый и готовый заплакать то ли от жалости к себе, то ли от того, как сильно заледенели его руки, а мокрая рубашка прилипла к телу, ещё сильнее заставляя покрыться мурашками руки и шею. Он мог бы зайти в любой работающий магазин или ресторан, но Сириус не хотел косых взглядов в свою сторону да и ночь там не переждать.       Ему казалось, будто он впервые в жизни в таком безвыходном положении — домой нельзя, к Джеймсу тоже. От безысходности люди идут на крайние меры. У Сириуса Блэка эта крайняя мера была одна — Римус Люпин.       Римус был второй мыслью, к кому пойти, после Поттера. При каждом побеге из дома по пути к Джеймсу он невольно задумывался о том, чтобы сменить направление и отправиться к Римусу. Сириус понимал, что может и ему довериться точно так же, как Джеймсу, но что-то его всё равно останавливало. Он разговаривал с ним о родителях, много и подолгу, но взять и без минуты полуночи явиться на пороге с волокитой своих бед он не мог.       Сириус знал, что Римус не оставит его за дверью и позаботится о нём как следует — накормит, напоит горячим чаем, даст сухую одежду и уложит в свою постель, — в этом не было сомнения. Но Сириус не хотел втягивать его в это, заставлять переживать за себя и беспокоить своим появлением. Тем более без предупреждения: он забыл телефон в столовой на Гриммо и не мог даже позвонить и спросить, можно ли ему прийти.       Римус живёт в Ламбете, до которого от Южного Кенсингтона чуть больше часа пешком. Кажется, Сириусу придётся переступить через свои принципы и пойти к нему, потому что больше правда некуда.       Он шагал вдоль улиц и чем ближе приближался к дому Люпинов, тем сильнее его внутренние противоречия сталкивались, тем чаще он хотел развернуться в обратную сторону, но несмотря на это все-таки подошёл к входной двери и поднял руку, чтобы позвонить в неё.       Пальцы настолько занемели, что он даже не почувствовал как нажал на кнопку звонка. Но звон по ту сторону большой темно-красной двери прозвучал, громкий и звенящий. Сириус опустил глаза вниз и задёргал правой ногой от волнения, перекручивая в голове все возможные варианты объяснения, почему он здесь. Для Римуса и для его родителей, в случае если откроют они.       Лёгкая быстрая поступь, трёхсекундная тишина — "Наверное, Римус”. — щелчок замка. Римус осторожно выглянул из-за двери обеспокоенным, удивлённым взглядом и широко раскрыл её. — Заходи скорее.       Сириус неуверенно поднял глаза со своих ботинок на Люпина. — Сириус, заходи.       Он проскочил за дверь, и Римус захлопнул её за ним. — Сейчас принесу полотенце, подожди, — Римус спешно убежал в смежную с прихожей комнату и, хлопнув там шкафом, вернулся с большим махровым полотенцем. — Держи, сними обувь, я поставлю её сушиться. Возьми тапочки в нижнем ящике тумбы рядом с проходом, вон, видишь? — и опять убежал.       Сириус всё ещё не понимал, что он наконец в тепле и его не сдувает ветер и дождь не колет лицо. Он посмотрел на часы в столовой, которые было видно из коридора, — почти двенадцать. Римус так быстро среагировал и так стремительно носился туда-сюда, что казалось, будто он ждал его, и Сириус вовсе не явился без приглашения. Его родители почему-то не выходили — либо они спали, либо уехали. — Римус, ты один дома? — он уже отдал ботинки Люпину и вытирал волосы. — Да, родители уехали к маминой сестре за город на два дня. Проходи сюда.       Как бы он ни уважал родителей Римуса, его порадовал этот факт — не придётся оправдываться ещё и перед ними.       Блэк осторожно сел на стул в кухне, где Римус заваривал чай, и, сгорбившись, рассматривал оранжево-охристую плитку на полу. Несколько минут они молчали, пока Люпин не повернулся к нему: — Да у тебя ж вся одежда насквозь сырая! Снимай, я сейчас дам во что переодеться.       Сириус поплелся в ванную с выданной одеждой в руках. Он надел коричневый свитер с красным узором — “В стиле Люпина”. — и вельветовые штаны, которые были слишком длинные для него, что их пришлось подворачивать, и смотрел в зеркало, разглядывал свой внешний вид. Сируса сильно позабавило то, как он выглядит в одежде Римуса, что он даже улыбнулся своему отражению. Может, это и хорошо иногда отказываться от принципов?       Но стоило ему выйти и увидеть обращённый к нему серьёзный взгляд, вся радость сразу пропала.       Сириус сел за стол, пододвинул к себе чашку и уставился в неё, пока другой пристально смотрел на него из-под лезущей в глаза русой чёлки. — Сириус, я, — прозвучало спустя несколько долгих минут тишины, которая отдавала звоном в ушах, но сразу было перебито. — Извини, — он поднял глаза и нервно поправил волосы, — мне правда больше не к кому было пойти, это такая глупость — тревожить тебя в такое время, но я не знал, что делать. Раньше я всегда оставался у Поттера, но, ты знаешь, он не в Лондоне. И я не мог тебя предупредить: забыл телефон на Гриммо. — Сириус запнулся. Он подошёл к тому, что старательно откладывал. — Думаю, ты сам понимаешь, что случилось и почему я здесь.       Римус покивал головой. — Да, я понимаю. И не извиняйся за то, что пришёл, ничего страшного, что не предупредил, я всегда готов принять тебя, — он улыбнулся. — Пей чай.       Сириус успокоился и смотрел как в окно стучит дождь, прислушивался к грому. — Из-за чего в этот раз? Да, я знаю, что ты мне не рассказывал о своих побегах, но догадаться несложно, когда ты поздно вечером пишешь, что дома, а на следующее утро вдруг оказываешься у Джеймса. И, зная о ваших отношениях в семье, конечно, тоже я давно это предполагал.       Сириус широко раскрыл глаза — как оказалось, для Римуса это было так очевидно. Зря он считал, что никто ничего не видит. — Тебя, видимо, не обмануть. — А ты пытался? — неожиданный блеск улыбки и смешок. — Ну, не в этом случае, нет, — Сириус слегка посмеялся в ответ. — Так что произошло?       Ветер ломился в окна, ударялся о входную дверь, в чёрном с синими разводами небе мерцала молния, раскатывающая свои белые вспышки повсюду. Дождь лил в окна и бил по асфальту. Громкий вздох. — Как всегда, ничего нового, всё тот же вопрос — моё место в этом мире. Конечно, помимо него каждый раз летят обвинения, абсолютно не связанные с темой ссоры, но мать переплетает все вместе, — Сириус глядел в почти пустую чашку уже холодного чая. — Отец молчал весь вечер — как и мне стоило, но ты знаешь: я же не умею держать язык за зубами, — а потом хлопнул рукой по столу как идиот, думал, усмирит матушку, черт её побери. И сам как завёлся, на пару стали орать. "Мы тебя без единого пенни в кармане оставим, будешь побираться по подворотням, только ослушайся”. — Они так и заставляют тебя идти на адвоката? — А на кого ещё? Других профессий не существует у Блэков. Она сказала, что я умру безработным, если не продолжу семейное дело, потому что я нигде больше не нужен и ничего не добьюсь, — он попытался улыбнуться, но вышел скорее кривой оскал. — А потом добавила, что и адвокатом я смогу стать только благодаря им, так что, пожалуй, я должен молиться по ночам за это.       Римус не отвечал, смотрел на него в ожидании продолжения. — Отец пригрозил, что в завещании моего имени не будет, и почти все перейдет Регулусу, в том числе и дом — они еще не знают, что Рег хочет быть врачом. Хотя его любовь к биологии они могли заметить давно, но им же важны лишь изъяны, преимущественно во мне. — Но они же Регулуса любят? — Потому и любят, что не знают о его намерениях. — Мне кажется, они его все равно заставят.       Сириус пожал плечами. — Честно, никогда не любил твоих родителей. — Будто кто-то их любит. У них излюбленная тема — какие мои друзья отвратительные. Они ненавидят Джеймса, считают, что это он подбивает меня пойти против них. Они и сейчас наверное сидят, полоскают и меня, и его. — В этот раз должны ругаться на меня. — И без того это делают.       Люпин хихикнул. — И что говорят? — Это же неприятно слышать, Рем. — Мне интересно. — Ну, раз так, — Сириус задумался. — Последний раз я выслушивал от них, что твое общество плохо на меня влияет, и им стыдно за мое поведение после общения с тобой. — Как же ты себя ведешь, если им стыдно? — Черт его знает! Улыбаюсь видимо, на Гриммо ведь все солидно выглядеть должны, без глупых улыбочек.       Римус засмеялся в чашку, и Сириус рассмеялся в ответ — его радовало, что Римус увлеченно его слушает и даже веселится, несмотря на то, что разговор не о приятном, отчего Сириус не чувствует себя таким подавленным, рассказывая всё это. — Будешь пирог?       Сириус только сейчас почувствовал сильный голод, который был спрятан тревогой, собравшейся комом в желудке. — А какой? — Клюквенный с орехами. Я сегодня пёк. — Тем более буду! А ты что, пёк обычный пирог с клюквой? Не уэльский? Разве так бывает? — Сириус жеманно заулыбался. — Отстань! Лондонский пёс. И вообще-то, у меня есть уэльское печенье* в холодильнике. — Это то омерзительное, сухое печенье со смородиной? — Ты же его любишь, что за недовольство! — Я? Люблю твою уэльскую переслащенную безвкусицу? — А кто его ест каждый раз, когда я его пеку? — Только потому, что я тебя люблю! — Сириус вскинул руки и покрутил головой. — Так будешь печенье? Или не любишь меня? — Римус подпер голову рукой. — Люблю, — он поджал губы. — Давай сюда, но сначала пирог!       Сириусу всегда было приятно сидеть у Римуса дома, здесь было уютно, ему нравилось, что все оттенки интерьера были тёплыми — молочный потолок, коричневый деревянный пол, красные и желтые узорчатые подушки на бордовом диване, дубовые стулья с миндального цвета обивкой, тёмно-зелёные кресла. А еще у Люпинов было много-много статуэток, книг, ваз и других вещей, стоящих на полочках, которые было любопытно разглядывать. Дом Люпинов даже не стоит сравнивать с домом Блэков, где вечно угрюмо и темно, будто все окна постоянно закрыты тяжёлыми бархатными шторами. Сириус никогда не называл место, где живёт, домом. Он окрестил его "Бесовым дворцом", который и вправду на это походил с его массивной мебелью из дорогой древесины, хрустальными люстрами на высоких потолках и чёрными полами и стенами (будто они решили настолько соответствовать фамилии). Иногда Сириусу казалось, что дом на Гриммо живёт в своей эпохе — не в 21-м веке, а в 18-м.       Сириус чувствовал себя дома здесь, у Римуса, а не на площади Гриммо, 12, где его будет ждать лишь продолжение ругани, когда он вернётся. — Вкусно? — Ужасно, Римус Люпин, отвратительно, почему пирог не уэльский? — Идиот.       Они оба рассмеялись и какое-то время молча ели — каждый в своих мыслях. — Ладно, вкусно, конечно. Спасибо.       Римус улыбнулся и встал, чтобы достать печенье из холодильника и заварить ещё чаю. — Мне нравится твой свитер. — Который я тебе дал? Да, мне тоже. — Я тоже такой хочу. — Правда? — Римус развернулся к нему лицом. — Я могу попросить маму связать тебе.       Сириус вздохнул, грустно улыбнувшись. — Знаешь, иногда так странно от мысли, что мамы моих друзей заботятся обо мне больше, чем родная.       Римус сочувственно свёл брови. — Меня сильно расстраивает тот факт, что с этим ничего не поделаешь — твоей матери, боюсь, уже даже психотерапия не поможет. Иногда хочется дать тебе что-то кроме уже миллион раз сказанных слов. — Она и не пошла бы на терапию. — Мы что-нибудь придумаем, Сириус. Обещаю, ты не станешь адвокатом.       Вымученная улыбка и пожимание плечами в ответ. — Не сомневайся. Разве ты когда-либо не добивался своего? Ты слишком упорный и упрямый, чтобы повиноваться своим родителям. — Не знаю. Это ж кровное, они упорнее меня. — Будь они упорнее, ты бы здесь не сидел сейчас. — Но я приду домой и все будет как прежде. Мои побеги ничего не меняют. В первый раз — да, возможно, они испугались, но их презрение ко мне не исчезло. Что-то изменится, только если я послушаюсь и сделаю что они хотят. И однажды я сам устану убегать от неизбежного. — Сириус, это не неизбежное. Это как раз то, чего нужно избежать. То, что мы должны не допустить. — Но, Рем, может, это и не настолько плохой вариант уже? Что я могу? Мои меры — это убежать к друзьям, я не могу сделать ничего радикального.       Он опустил голову и отвернулся от Римуса, который, сжав спинку стула, пронзительно смотрел на его макушку. — Они будут контролировать всю твою работу. Согласись ты на их условия, вы не станете счастливой семьёй. От тех отношений, в которых вы сейчас, вы никогда не уйдете. Все будет так же, Сириус, так же как и сейчас, но под маской лицемерной любви. Они всегда будут припоминать твои побеги из дома и найдут новые причины для унижений. Ничего хорошего не выйдет.       Сириус обдумывал слова Римуса, не зная, что ответить. Это была чистая правда. Он осознавал это, но с каждым скандалом его силы на противостояние родителям слабели. Он боялся, что в какой-то момент он действительно сделает то, о чем сказал сейчас — сдастся. — Сириус, мы обязательно справимся. Слышишь, мы все переживаем за это. Ты не один, мы с тобой. Я с тобой.       Римус, раскинув руки, подошёл к Сириусу, который поднялся со стула и осторожно обнял Люпина, положил голову на его плечо, на что тот обхватил его в ответ и стал гладить слегка спутанные блестящие волосы, заправляя их за ухо. — Спасибо, Римус, — шёпот, — Я очень благодарен. — Тебе лучше? — Безусловно. — Тогда давай пить чай и пойдём наверх.

***

      Ливень на улице ненадолго прекратился, но стоило им подняться наверх, в комнату Римуса, как он забарабанил по крыше и полил на подоконник из открытого окна. — Сейчас найду в чем тебе спать — в свитере жарко будет. — Дай свою футболку с The Cure. — Которую ты мне дарил? Обратно заберёшь? — Понимаешь, у меня есть вкус, вряд ли у тебя есть что-то, что может соответствовать ему, кроме этой футболки, — Сириус заулыбался во все зубы. — Кто-то недавно говорил, что хочет свитер как у меня. — Я буду блистателен во всём. Всего лишь захотел разбавить свой безупречный гардероб чем-то подобным. — Ложись голым в таком случае. — Я и не против. — Тогда блистай. — Это был флирт? — Возможно.       Римус каждый раз выдавал такие вещи с абсолютно невозмутимым видом, что всё самодовольство с уверенностью Сириуса разбивалось в щепки. — Или боишься меня чересчур поразить своей безупречной наготой? Держи футболку, плейбой. — Я согласен на твои шорты, но надо будет тебе подарить пижаму, чтобы я в ней спал. — Кто сказал, что я дам тебе свои шорты?       Сириус замялся и не знал, что ответить. — Что, засмущался? Ладно, шучу, сейчас найду тебе самые уродские шорты, чтобы попортить твой "блистательный" внешний вид.       Римус вышел из комнаты, а Сириус с недоумённым видом стал переодеваться. — Нашёл, это мамины шорты, будешь в бабочках. — Я бы вышел в таких на улицу. — Я запомню эти слова. — Где я буду спать? — Можем вместе, как всегда? Или хочешь один? — Нет, не хочу. — Тогда ложись.       Сириус выключил главный свет, зажёг маленькую лампу, стоявшую на столе, и завалился к Римусу на диван. Он думал о том, что если бы вернулся домой, то не сидел бы сейчас под одеялом, в тишине и спокойствии.       Они молча смотрели в окно, как Римус неожиданно спросил: — Ты колебался: идти ко мне или нет?       Сириус распахнул глаза и с изумлением повернулся к Люпину. — Что? — Ты не хотел ко мне идти. — Как ты это понял? — Видел бы ты своё выражение лица, когда я открыл дверь, видно было, что ты сомневался заходить ли тебе, — Люпин лёг на бок и облокотил голову на руку. — Рем, может, ну эту литературу и в психологию пойдёшь?       Сириуса всегда поражало то, как хорошо Римус чувствует, что у других на душе, и то, насколько он чуткий. Нет, Сириус тоже замечал многое за людьми, но эмпатия Люпина была невероятно развитой в сравнении с любым человеком из их окружения. Римус порой без слов понимает, что случилось у человека, и это приводит Сириуса в восторг. — Я быстро выгорю на такой работе, к сожалению. — Ну, значит, будешь нашим личным психологом. — Разве я не уже? Вместе с Лили, между прочим. — Ты прав. Представь, что было бы с нами без вас. — Такое страшно представлять.       Римус, усмехнувшись, встал, чтобы задернуть шторы. Дождь прекратился, а потому в комнате стало тихо и свежо, ветер дул из распахнутого окна, а луна, частично скрытая за тёмными облаками, светила в их комнату. Люпин сел на стул рядом с окном и стал глядеть в темное небо, где тускло мерцали маленькие звёзды. Сириус смотрел ему в спину и, мягко улыбаясь, мысленно благодарил его. — Когда, говоришь, твои родители возвращаются? — Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь.