Я заменил 126 твоих таблеточных пластин

За окнами уже совсем темно. Лишь едва горевший старый фонарь, стоящий около большой пятиэтажки, освещает, пархающий над раздробленными дорогами, — словно стаи белых мотыльков — снег. Поздним вечером пятницы, идя домой, после нудной работы, с нетерпением ожидая утро субботы — день отдыха. Снежный вихрь неприятно колет, бросаясь в лицо, и оседая на ресницах затмевая глаза, что готовы вот-вот слипнуться. Дышать тяжело под сильным напором снега, летящего на красные от мороза щеки, кажется еще немного и кожа на них отвалится, как и обветренные покусанные губы. Холодные руки покоятся в карманах, но и они не согревают. Всё таки следовало взять вязанные теплые перчатки. Наконец добравшись до своей квартиры, его встречает лишь окутывающая весь дом темнота и, казалось громкая, оглушающая тишина. Насквозь мокрые ботинки неприятно скрипят, оставляя за собой дорожки снега и грязной воды. Весь ковер теперь в холодных природных осадках, — как и весь юноша. — Хван-и, ты дома? — тихо кричит он, думая, что возможно его парень уже давно спит. Ответа не следовало, тогда Ли проходит в комнату, наблюдая как Хёнджин небрежно развалился на заправленной постели. На заваленном кучей бумаг и причудливых рисунков столе, стояла кружка со сладким недопитым, давно холодным зелёным чаем. Ли включает лампу, что теперь является единственным источником света во всей квартире. Феликс подходит к батареям, проверяя их теплоту — греют, как и Хёнджин его неполноценное сердце. Сколько глупостей и мерзких вещей они пережили, столько белых шрамов успел насчитать Ли на костлявых запястьях парня, а Хван веснушек на некогда, казалось детских щеках. Сейчас все иначе, Феликс всё реже находит новые полосы на теле, а Хёнджин уже не сцеловывает соленые слёзы с бледных созвездий на острых скулах. Уши улавливают шуршание одеяла и скрип кровати, прерывая мысли. Он оборачивается, встречаясь с заспанными, немного красными глазами напротив. Похоже, что у Хвана опять был приступ, когда Феликса не было рядом, когда никто не смог помочь справиться с тревожностью и навязчивыми мыслями. Но Хёнджин лишь пытается выдавить улыбку, смотря жалостливым взглядом, старясь не расплакаться вновь. Юноша это замечает, садясь на край — рядом с чуть дрожащим телом. — Хён-ни...что-то случилось, солнышко? — осторожно шепчет Феликс. — Расскажи мне, пожалуйста, что же тебя тревожит? — Ли медленно и нежно поглаживает чужую ногу через тонкую ткань штанов. А тот в приступе лишь начинает громко задыхаться, шмыгая носом, зажмуривая глаза и теребя тонкие пальцы. Слёзы неконтролируемо текут, падая на ткань, за мгновение оставляя мокрые капли. Судороги неимоверно больно сжимает, в особенности в руках, не давая возможности шевелиться. Неприятно, больно, очень-очень больно. Феликс полностью заползает на постель прижимая обомлевшее тело к себе, пытаясь успокоить. Думать сейчас слишком тяжело, хочется лишь кричать и биться головой об стену, желая заглушить нездравые мысли и поток необъяснимой, сводящей с ума, — не только физической, — боли. — Тише, сейчас, дыши спокойно, — еще чуть-чуть и Ли сам расплачется. — Давай, вот так, как я учил. Помнишь? — в ответ неуверенный кивок, а после глубокий, рванный вдох. Успокоиться Хвану удается лишь через пару часов. Судороги все еще не прошли, только чувствуется как проходит кровь по телу, и онимевающие покалывания по лицу. Опухшие после долгой истерики глаза, невероятно устало слипаются, наровясь увидеть охватывающую темноту. Феликс закатывает рукава янтарной, с въевшимися пятнами, то ли от красок, то ли еды, чужой толстовки. Чёрт возьми, опять... Сжатые, сильно дрожащие руки были исцарапаны ногтями, будто он разозлил бунтарного кота. Казалось, что длинные, красно-белые линии сейчас разойдутся, захватывая все участки бледной кожи, теплой кровью. На холодных ладонях остались несколько тонких прядей, похоже, что Хван от нервов снова выдергивал свои волосы, а Феликс не видел, пока его не было рядом. Панические атаки и постоянные приступы приходят все реже, — Ли заметил. Они справятся, точно справятся, помогая друг другу выбираться из своего вязкого бездонного болота. Оно топит с головой, заставляя задыхаться от недостатка кислорода в легких. Но они обещают, что вылезут из отвратительно пресной воды, утопя там держащее их на дне прошлое. Шесть. Ровно шесть попыток суицида было испробовано Феликсом. Но это уже в прошлом. Хван Хёнджин, — именно он помог ему выбраться из своего дна, раздавленным холодным айсбергом. Ли слишком привязан к парню, чтобы просто так оставить его одного, — он слишком влюблен. Двенадцать. Двенадцать психотерапевтов посетил Хёнджин и, сто двадцать шесть пластин с антидепрессантами было заложено в себя. Теперь у Хвана ничего из этого нет. Он больше не хочет заглушать эмоции внутри, чтобы потом они неожиданно проявились, вспыхивая с бóльшей силой, доводя до края. Но как с этим справляться они не совсем уверены. Поэтому, приходя домой Ли видит, что в комнате пусто, но обувь и вещи на месте — не мог же Хёнджин убежать в холодную пору без теплых вещей, так еще вероятно без носков, но предварительно закрыв за собой дверь на замок. Он слышит громкий рванный всхлип, исходящий из ванной комнаты. Подойдя ближе, кажется, что он смог раслышать звуки слез, разбивающихся кристалликами об пол. Дверь не заперта. Хёнджин почти лежит на холодном бетоне, утопая в собственной истерике. В руках его находилась расческа, а на лице, — вероятно от нее же — кровавые полосы доходящие до закрытой, — растянутой футболкой — груди. У его обессиленного тела валялось тонкое лезвие, теперь уже покрытое его кровью. Она растеклась грязно-красной лужей по светлой плитке, доходя до растерзаных рук и одежды парня, окрашивая их темными узорами. Юноша тогда чувствовал ранимую вину перед Феликсом. Мало того, не выполнив свое обещание не причинять себе вреда, так еще и, заставляя плакать и волноваться за него, боясь оставить одного. Зная о прошедших временах любимого, нехотя было принято решение отвести Хвана к психологу. Бан Кристофер Чан — друг Феликса, работающий с нестабильно психически больными людьми, на протяжении достаточно долгих лет. Наверное раньше он и был для Ли единственным человеком, ради которого все попытки самоубийства оказались счетны. Чан старался помогать другу с многими проблемами в жизни, а услышав обращение за помощью Хвана, он с большой радостью согласился. Ведь этот парень — как считал Крис, — герой, раз смог стать тем, ради которого хочется жить. Бан стал первым и последним психотерапевтом, которому Хёнджин действительно смог довериться. Потому что Чан внушает веру своими кудрявыми волосами, улыбкой с очаровательными ямочками, добрыми маленькими глазами, и словно бархат мягким голосом. Юноша даже сначала подумал, что этот мужчина и его парень братья. Оба из Австралии, веснушки, — пусть у Криса они совсем незаметные, — светлые волосы и добрый, но иногда строгий характер. Открыв свои тяжелые веки от недолгого сна, но длительной истерики, Хёнджин чувствовал приятную тяжесть небольшой руки, обнимающей его поперек живота с выпирающими ребрами. Опять ел только тогда, когда Ли поздно приходил домой неделями, не следив за своим питанием, увлекшись рисованием. — Ликс, — хрипло выговаривает Хван, прижимаясь ближе, обнимая в ответ. — Ты так мало спал. Всё в порядке? — гладя по ломким, отросшим, черным волосам, поворачивает голову Феликс. Хёнджин медленно кивая, трётся щекой о грудь парня, прикрывая глаза. Он как маленький двадцатичетырехлетний ребенок, но Ли не против, пусть даже его поведение иногда вызывает сомнения в том, что он давно бы окончил школу. Вероятно детство всё же обожгло, оставляя неприятно заметный шрам. Еще с ранних лет у Хёнджина обнаружили расстройство личности. Сделав выводы, что это, возможно из-за нехватки любви и внимания родителей, — что те конечно не приняли. А если точнее, они не приняли своего сына, считав его психом, где таким место — только психиатрическая лечебница. И оставив Хвана с больной бабушкой, которой также требовалась помощь, — они уехали из города. Хёнджин несомненно, всякий раз помогал старушке, когда та, не понимала какие опасные таблетки дает внуку, переданные родителями. Их Хван не любил, ни таблетки, ни родителей. Лишь перестав принимать в себя яд только тогда, когда ему исполнилось двадцать, а бабушка не так давно, мирно скончалась. Это Хёнджин понял, когда последний лист с любимого вишневого дерева упал на, словно умерший сад. Такой неживой, как и его ребятческие эмоции, которые он так и не успел выпустить в детстве. Феликс же наоборот — испытал уйму различных эмоций, с которыми никто бы не желал встретиться. Он не помнит, — упустив момент, — когда яркий открытый подросток превратился в замкнутого ионизирующего всё и вся, юношу, что всякий раз смотрит на старую, толстую веревку и весящую петлю пред носом; или стоя на краю какого-то высокого центр-здания, считая до десяти, чтобы прыгнуть пластом вниз. Может хотябы так, он сможет проведать своих родителей, погибших в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать? Тогда-то они впервые увиделись — на крыше —, как бы случайно, встречаясь каждый чертов день. Они уверены, что завтра будет лучше, чем вчера, отпустив навязчивое прошлое. Теперь они — семья, имеющая небольшую компанию хороших, новых друзей, с которыми их познакомил Бан Чан. Они счастливы, тихо любят, больше не боясь показать своих настоящих личностей всему миру; знают, что все будет в порядке, а Хван больше не будет молчать о своих чувствах и, сам того не осознавая, наконец сможет полноценно собрать — из оставшихся, некогда режущих руки осколков — стеклянное сердце Феликса. Когда Ли в свою очередь, сумеет подарить множество самых положительных эмоций, давая им волю свободы детской, наивной души Хёнджина. Они выполнили обещания, сломав стену, что никак не давала всплыть из вязкого болота.