… …all the regrets and the feelings… they're cutting you like knives…
꧁♛꧂
Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мальчик слышал, как звучит беззаботный, не омрачённый тяжкими думами, полный отрады смех. Таких же детей, как и он сам. Роксас прибыл в очередной раз на удалённый от небольшого никому не известного городишки остров. Он, выкрав между миссиями передышку, наблюдал издалека какое-то время, как трое ребят его возраста играли и о чём-то шутили на песчаном берегу бескрайнего моря, в котором отражался жаркий послеполуденный день вместе с ослепительными солнцем и солнечными зайчиками на тихих волнах. Хотя Роксас более-менее привык, всё же эти послеполуденные блики нещадно слепили глаза: переливались на поверхности моря миллионами граней алмазов, точно вшитых в ковёр-самолёт, который простилался до самого горизонта. Где-то за спиной журчала вода из невысокого водопада и шелестели листья сочной тропической зелени. За пределами его мира всегда было так… спокойнее… безмятежнее… Краски ярче, сочнее, свет — теплее, идущий из каждого живого сердца, а тени… короче, мертвее всех мёртвых, не взирающие на тебя из каждого угла каменными голыми глазами. Сейчас он позволил себе слегка расслабиться, сокрушиться от мысли, что он может только безмолвно наблюдать издалека… На его глазах два мальчишки и девочка покатились со смеху, как всегда бывало у них после затянувшейся заварушки, сладость которой поблёскивала на покрытых лаком деревянных мечах. — Э-эй, Сора, это было не совсем честно, знаешь? Ну и кто теперь поверит, что с тобой можно биться на равных в честном бою? Стал сильнее? Ну да, конечно… хах, хитрюга и пройдоха… Роксас содрогнулся. Если бы сейчас некто попросил бы его описать, охватившее его чувство, то вряд ли Роксас нашёлся бы. На его глазах словно мир начал вращаться, впитывать с молниеносной скоростью свет солнца, пока глазам не стало больно, а затем каждые очертание и крупица яркой красочной палитры цветов стала стекаться в тошнотворную густую воронку. Дети вдалеке больше не улыбались или наслаждались тёплым ветром на морском берегу, а змеились безликими фантомами по серой гальке, только смутно похожей на песок. Они шипели, плевались ядом и сбрасывали кожу, пока под тёмными слоями не начала проступать новенькая и блестящая, более смертоносная. — Что… — прохрипел мальчик, на лице которого поступили не уступающие друг другу ужас и негодование, — что это?! Чудовище?!«Что… Ты?»
Его тут же услышали. Некто обернулся. С полностью слезшей старой кожей, в которой фантом более не нуждался. Лишённый лучезарного лица и глаз, безмятежных точно океан, но с дымящейся как после полуночного костра угольной кожей и двумя зрачками неправильной тошнотворной желтизны.«Как долго ты ещё будешь следить за мной из своего мерзкого тёмного угла?»
— О нет! Нет! Что за чёрт?! — В Роксасе закипел чан, наполненный истинным ужасом, точно рукотворное проклятье ведьмы, привратником бдящей до сегодняшнего дня за вратами, которые скрывали за собой все похороненные запретные чувства. — Этот парень — моё истинное «я»?! Что за идиотская шутка?! Мерзкое чудовище! — Вопрошал потрясённый до глубины души Роксас, заглянув внутрь себя, дабы найти хоть какое-то подобие приемлемого ответа. Но, видимо, уйдя так глубоко в себя, он не заметил, что его возмущённый возглас привлёк совершенно нежелательное внимание, раз ответом было острое и бесстрастное, словно колотый лёд: — Не каждый способен понять то… — из коридора тьмы за спиной Роксаса возник силуэт в чёрной как смоль одежде, пряча под капюшоном лик предводителя Организации XIII, его голос было еле слышно, но он был способен мастерски затрагивать те струны души, позволяющие ему подобно дирижёру разжигать в других шторм эмоций, которые играли на руку именно лидеру таинственной Организации, — что ему понять не суждено. Вовсе. Ты — удивителен. Но всё же это не умоляет твоего статуса роковой ошибки. Фантом, смутно напоминающий очертания детской фигуры, исчез в мгновение ока, словно его сдуло дуновением ветра. Его и след простыл. Ошибки быть не могло — он точно не привиделся Роксасу, но вот сейчас перед ним разливались серые волны под тусклым небосводом, по которому кучерявились грозовые тучи. Всё возвращалось на круги своя: мир вокруг членов Организации оставался мёртвым и монотонным, а колючая ярость внутри мальчика только росла, стоило ему лишь только подумать, с кем он вынужден еженощно влачить своё гиблое существование. — Гхг-гх-х…! Вы опять за своё! — Роксас не заставил себя ждать, в тот же миг вооружившись злорадным взглядом и замогильным голосом, не забыв сжать руки в ненавистных тёмных перчатках в угрожающие кулаки. — Советую подумать ещё раз, — обманчиво медленно и спокойно проронил мужчина, не заботясь о понятии личного пространства приблизившись к своему подчинённому чуть ли не в плотную. Теперь вблизи его сходство с самыми жуткими бессердечными, похожих на свирепых духов из самого подземного мира, было поразительным. Роксасу стало совсем не по себе от этого, но как он не пытался скрыть свой метающийся по запертой клетке дух, Земнас немедленно почувствовал слабину, ядовито покривив губы и невозмутимо продолжив, при этом не поскупившись на угрожающие нотки, от которых кровь стыла в жилах, — прежде чем повышать голос, номер XIII. — Иначе меня ждёт изощрённое наказание? — Голос мальчика не сорвался, но заметно дрогнул, точно невидимая рука болезненно натянула струны его души, но горечь от примыкания уже свернулась отравой на языке, заставив Роксаса немедленно среагировать, пусть и защищаясь. — Мне всё равно. — Со свойственной злобой, направленной исключительно на членов Организации, выплюнул мальчишка. Он будто облачился в истерзанную кожу угодившего в петлю мученика, которому оставался последний глоток сладкого воздуха, но как бы он ни старался, выступать в открытую против лидера было бы не просто недальновидностью, а самоубийством или даже чем-то похуже. — Правила непреложны. Дерзости тебе не занимать. Но выгоды она никому не принесёт. Если я немедля прикажу тебе вести себя смиренно, а ты ослушаешься, то наказания тебе не избежать. Прими к сведению. Ты оступался слишком много раз, я не могу оставить это без внимания. Время истекает, номер XIII. А теперь ты последуешь за мной… Роксас даже не заметил, как время обернулось вспять, пространство под ногами приобрело иные очертания, воздух обжог лёгкие, а затем тьма вырвалась на свет со всех сторон, увлекая обе фигуры в чёрных одеждах к тому рубежу, у которого заканчивалась мёртвая тишина и кусающий даже сквозь ткань промозглый холод, смешивающийся с запахом могильной гнили, шепчущей нечто неразборчивое в одно ухо, не забывая закладывать другое. Невдалеке засияли лучи закатного солнца, видимые сквозь густой туман, который не смел покинуть пределы невидимого заслона, ограждающего мирный светлый день от вечной кишащей тварями ночи. Они явились в город, который Роксас должен был помнить, должен был узнать, по которому должен был скучать всем своим сердцем, но увы… прямо сейчас ему не было до этого дела, он лишь вздохнул с облегчением, когда могущественная голодная тьма отступила, давая юноше вновь ощутить твёрдую неизменную почву под ногами. У него хотя бы получилось наконец увидеть перед собой хоть что-то, не сливающееся с кромешным мраком на расстоянии вытянутой руки. — Итак, ты смог почувствовать его? — Голос Земнаса вновь проснулся словно в самой сердцевине сознания Роксаса, выбивая светловолосого юношу в который раз из колеи. — Неужели для тебя так важно добраться до чего-то столь ценного, но при этом в тягость заполучить ключ, коим он стал? До чего тебе не добраться без ключа? — М-м? — Не совсем понял тот. — Раскрой свои секреты. — Он?! — Роксас, не веря своим ушам, так перевозбудился, что позабыл, как проглотить тот комок, вставший сейчас костью ему поперёк горла. — Ключ?! О чём…?! О… Так… это… ключ? — Вот теперь он больше напоминал потерянного маленького ребёнка, выброшенного яростным течением на безлюдный берег. Но его иная сторона сильной и готовой пройти и огонь и воду личности не могла не взять вверх. — Что такого может сделать этот парень? Вы всё твердите, что он поможет мне проснуться, взглянуть на картину целиком, но при этом затмить мой потенциал… — Тебе хочется верить в иллюзии, номер XIII? Ты понимаешь столь мало… Прямо как он. — Похоже, у вас пластинку заело. Только и слышно, что я — пустое место, сосуд, да и инструмент… Без сердца… Совсем неживой… Держу пари, я могу верить вам не больше, чем уличному проходимцу или безумному шарлатану! Что за байки я каждый раз слышу от вас? — Роксас, ты и правда слишком глуп. Ты позволяешь тьме и ярости затмить свою оболочку. Это приведёт тебя в никуда. Неудивительно, что он тебя поглощает, а твоя тень — всё отчётливее и длиннее с каждым разом. Омерзительно, как ты обращаешься с таким некогда ценным для нас сосудом. Подумай… Такому мальчишке взять и позволить владеть такой силой? Ты — последняя наша роковая ошибка, я клянусь. Видишь эту карту? Другой ты уже получил свою. Время на исходе. Ваше. Его. Твоё тоже. Карта может тебе приоткрыть завесу мрака, может даже подсказать ответ на один из твоих вопросов. — Агх…! Опять очередной грязный трюк! Я не обязан играть по вашим пр… — Карта не имеет отношения к манипуляциям, на которые способна моя сила. Это не моя прерогатива. Для каждого карта покажет что-то уникальное. Нечто внесёт смуту в твоё сознание, а затем преодолев барьер, ты сможешь заглянуть вглубь себя. Я знаю, Роксас, чего ты так жаждешь. С самого начала. Ты не понимаешь, где твоё место, не осознаешь то, что ты есть на самом деле… — На… самом… деле… Хм? Инструментом? Тенью кого-то другого? Я это уже слышал… — Для тебя это — не более чем слова. Пока. Но я хочу узреть, насколько низко ты можешь пасть, как сильно можешь отчаяться. Это всё равно что судьба. Какого это быть всего лишь тенью? Ты чувствуешь, Роксас? Ты чувствуешь нечто, что не понять тем, у кого нет сердца? Что же это? Неужто ты правда провал? Я бы избавился от тебя лично, но ты всё ещё остаёшься полезным инструментом… — Я — не инструмент! Не желаю слышать больше это! — Какая жалость. Имитация агрессии. Как можно чувствовать, когда у тебя нет сердца? Не обманывай себя, твоё существование подойдёт к концу, как только предначертанное будет исполнено. Но раз ты делаешь стать сильнее, доказать, что в тебе есть жажда к жалкому подобию жизни, то значит вы в скорейшем времени встретитесь. Ты и он. Возможно, тебе будет полезно перестать быть просто чьей-то тенью или сосудом без сердца. Если ты не окажешься трусом и никчёмной дефектной ошибкой. Прощай, номер XIII. — Ах! Чёрт! Очередная ложь! Моё сердце не может принадлежать кому-то ещё! Одно… Живое… Оно не… Я ведь… живой? Или правда тень, которой суждено вернуться во мрак, раствориться? Я… уже ничего не чувствую… Как мне быть… Сион… Аксель… … … — Хэйнер, Пэнс, Оллэт! — Он догнал их на станции, с которой вот-вот должен был умчаться последний поезд, держащий курс на берег смутно знакомого и одновременно совершенно чужого бескрайнего синего океана. — Погодите! — Ну, дружище, чего застрял? — Первым на зов лучшего друга среагировал парень с вечной тягой к приключением, небезызвестной стильной укладкой светлых вьющихся волос на подобие горящих языков пламени, и сонмом удивительных качеств, которые присущи при любой погоде уверенным в себе личностям. Хэйнер, сам того не осознавая, полуобернулся и замер, бессознательно — словно силясь дотянуться — протягивая свободную от лямки рюкзака руку к стремительно приближающемуся мальчику со встревоженным выражением лица, которое последний бесплодно старался скрыть. — Мы опоздаем на поезд! Что у тебя стряслось, Роксас? И где твои вещи? — Да, хах… п-поезд точ…н-но… пф-фех… — задыхаясь, выдавил из себя светловолосый паренёк, виновато окинув друзей взглядом, явно не сулившим сильно радостные новости, — но я… тут вспомнил, что посеял свои вещи в тот раз, когда мы были в том особняке… — Что-что посеял? Какие вещи это ты посеял? — Очень вовремя, приятель. — Видимо, в тот раз, когда мы еле ноги унесли, — озвучила свою догадку девочка. — И не говори… — ударился в воспоминания Хэйнер, больше всех жалеющий, что ничего путного из их авантюры толком и не вышло, — синяков себе столько набили… — А я язык прикусил тогда, — пожал плечами Пэнс, ещё так сморщившись, словно он проглотил горькое лекарство. — Б-бр-р! Вот жуть! — Передёрнулся Хэйнер, уже напрочь забыв про последний поезд, на который они хотели поспать последние дня три, — Оллэт, кстати, а фотографии у нас остались же, и мы нашли какую-то странную комнату, думаете, что в ней кто-то был недавно? — Это ты про Сайфера и компанию? — Задумчиво протянул Пэнс и вновь поморщился, как будто ему на язык снова попало горькое лекарство. — Хм… А вдруг он отчасти прав оказался? Ну, повезло, что хоть что-то прояснилось, но никаких призраков явно нет. Стоял себе особняк и стоял годами, а тут ни с того ни с сего пошло столько слухов… А ты как считаешь, Роксас? Хм? Роксас… — Ха-а? Где ты витаешь? Роксас?«Вот вечно ты где-то витаешь… Со…»
— Приём? …тель? Это… не… шно…«…ра? С… Чё… т… Да ты…пос…но…»
— …оксас?!«…отлы… в… ешь…»
— …нись! Роксас! Это крипово, видеть как ты спишь стоя да ещё и с открытым глазами! — Неужели ты в тот раз правда что-то видел? Ты нам точно рассказал всё тогда? Такого жуткого выражения лица я у тебя не припомню до вылазки. — А это… ну… м… вроде как мне было это место знакомо. Да и сейчас не покидает чувство, что… Не помню, почему оно мне кажется знакомым. С-словно знаю нечто необычное про это место… — Что?! — Все трое обменялись встревоженными и одновременно нетерпеливыми взглядами. — Это ещё откуда?! — Брось, Роксас! — Похлопал мальчика по плечу тёмноволосый Пэнс, яростно жестикулируя руками, точно отгоняя назойливую муху. А затем слегка понизил голос, но произнёс так, чтобы сказанное не достигло слуха, не имеющей к этому недоразумению публике: — Тебе этот заброшенный дом голову вскружил. Ты очень странно себя ведёшь. Ты не замечал, как переменился с некоторых пор? В тебе точно не открылось второе дыхание, а ровно наоборот. Словно нечто незнакомое внутри тебя тем быстрее набирает обороты, чем ты сильнее уходишь в себя. Роксас тут же не на шутку смутился, в полном смятении округлив глаза, блестящие в сумеречном свечении вечно закатного солнца какой-то неестественной потусторонней синекалильной синевой. Ничего не понимая, он сам же запутался в своих же окутанных туманом мыслях и почти безвольно выдавил, снедаемый грызущей его внутри совестью за своё поведение: — Мне не спокойно на душе от этого места. — Что ты хочешь сделать, Роксас? — Вымученно вздохнула Оллэт бесцветным голосом, посмотрев на друга точно впервые его увидела. — У тебя есть план? Ты выглядишь немного болезненно. И не говори, что не заметил. — В общем, я не могу сейчас запрыгнуть вот так в поезд и умчаться на берег моря. — Моментально преобразился Роксас, не оставляя попыток отгородить от грядущих циничных превратностей судьбы своих лучших друзей. Пусть внутри у него всё и похолодело от слов товарищей, точно они отбросили всякую снисходительность, отчитали его на глазах целого населения города и вынесли ему такой приговор, что после такого хоть в петлю полезай. — Простите… Надо было сказать вам раньше, но меня сегодня как молния ударила. Я не мог вспомнить до сегодняшнего утра, что же такое важное я мог забыть и где… Оказывается, сейчас я чётко понимаю, что в том особняке я оставил нечто, что для меня имеет очень большое значение. — Роксас, ты вообще как? Ты что-то бледный… — Тогда и мы никуда не поедем… — Нет, погодите! И ещё, ещё… Я должен вернуться туда сам. Просто… простите, мне легче будет отправиться туда в одиночку, я должен кое-что вернуть и что-то вспомнить, сам. Я не хочу, чтобы волновались, но стоило предупредить. Правда, через пару дней летние каникулы подойдут к концу, и… — …нам не стоит разлучаться… — …нужно держаться вместе… — …оторваться по полной! — А-а? Что?! — Рот и глотка Роксаса превратились в высушенную пустыню, а светлые волоски на затылке встали дыбом. Уж лучше он увидел бы призрака во плоти! — Вы не слушайте меня, совсем! — Как бы то ни было… мы не можем отправиться на пляж без тебя, пойми… — милый, убаюкивающей голос прелестной Оллэт дрогнул от горячи, и такой ощутимой, что в глазах друзей вот-вот показалась бы солёная влага, которая бы обнажила на свет такую несвойственную для них всех обиду, — …это будет не то, совсем… Хэйнер и Пэнс поникли, точно в воду опущенные, уже напрочь растеряв всю праздность от приключения, которое они предвкушали с самого утра! — Тогда как поступите? — Стиснул зубы Роксас, ощутив как ломается предательски голос. Ему было жаль, он оступился и подвёл самых дорогих для него людей. — Понимаете, у меня жутко разболелась голова, а ещё с утра знобит, мне кажется, что должно что-то произойти. Меня это тревожит. В последнее время… Ой… Хах… Не важно, я не хочу вас впутывать. В общем, мне точно видится нечто во сне, но я не могу объяснить, какого это видеть сон и осознавать, что он совсем как явь.«Рассеянный как по ветру сон похож на далёкое воспоминание, далёкое воспоминание похоже на рассеянный как по ветру сон…»
— …ас? Ты как? Ты хорошо себя чувствуешь, приятель? — Ах! Этот голос! — Запричитал мальчик как ужаленный, моментально очнувшись. Его взгляд заволок лихорадочный блеск. — Я его однозначно уже слышал! Только не говорите, что не слышали его! Пенс? Оллэт? Хэйнер? — Слышали… что? Голос? Ты шутишь или тебе правда мерещится нечто? — Роксас… — Нет… Я… Мне нужно подумать. Встретимся я в нашем обычном месте, когда я… — Роксас! Поговорим об этом прямо сейчас, никаких потом! Мы — одна команда, так было, есть и будет! — Хэйнер… — устало, но совершенно безапелляционно протянул блондин как под гипнозом, изменившись в лице и намеренно скрестив точно шпаги свой и Хэйнера взгляды. В глазах Роксаса, как две капли воды похожих на крошечные океаны, наполненных прекрасной королевской синевой, обыкновенно спокойных и вдумчивых, сейчас промелькнула обнажившая клыки тень, до этого дремавшая где-то глубоко-глубоко внутри его — это поразило мальчика сегодняшним утром до глубины души — израненного тоскующего сердца. Хэйнер невольно сделал шаг назад, в его взгляде вспыхнула боль, но он слишком поздно осознал, что от Роксаса это не укрылось. Но всё же… С таким выражением лица взирать на лучших друзей — моветон, мягко говоря. Такие перемены неразлучное трио замечало в Роксасе даже реже, чем темнеющее раз в год хотя бы на тон небо. Друзьям этого более чем хватило, чтобы прочесть мысли товарища и всё понять: короче говоря, всё уже решено, а дальнейшие возражения заведут их дебаты в тупик, если не усугубят ситуацию. — Хах… Когда ты себя так ведёшь, то тебя даже перед дулом пушки не перебудить, да? Но тем не менее, я — всё ещё лидер нашей банды, тигрёнок, не забыл? Или ты уже не доверяешь моему слову? Честное слово, как дитя малое… — Разумеется, я верю, за кого ты… постой… Как ты меня назвал? … — Эй, Хэйнер? Что… — Э-эм, в чём дело, ребят? Вы чего встали? — М-м? А разве не ты замер по среди зала ни с того ни с сего? Что-то обронил или опять забыл? — Эй, ребята, вы чего? Если думаете, что это удачная шутка, то вы очень сильно заблуждаетесь… — Кто-кто? Я? Да не-е-е. Да когда такое случалось, хех, не припомню, а ты? А замер, потому что… ну-у… вроде что-то в сердце кольнуло… непонятное чувство, я же не мог что-то забыть вдруг? Правда? Не уж-то завтра пойдёт снег или зайдёт солнце? … — Поспеши на поезд, мы же так не успеем. Просто наваждение, наверное. Или ты разволновался. — Да что это с вами тремя? Оллэт? Пэнс? Хэйнер?! Хорош уже! Да взгляните же на меня! — И то верно, с кем не бывает, если что, потом вспомнишь, давай же! Я, между прочим, моря сто лет не видел! — У-угу, в самом деле, что это со мной, погнали! … …«Постой!» «Как…как ты меня…» «…назвал?» «Хэй…нер…»
— Проснись и пой, саншайн! Бесхребетный ты хлюпик, а то лавры достанутся кому-то другому! — Где-то над самым ухом просипел вечно самоуверенный, способный надсмехаться даже над пылью под пословицами, но от того не менее раздражающий голос. — У меня для тебя донесение, оклемаешься, а затем сию секунду за работу, тигрёнок. Даже с закрытыми глазами он мог безошибочно узнать треклятого обладателя этого доводящего до белого каления голоса! Даже будучи совсем новичком, но и благодаря тому, что мальчик пережил в обществе этих скрывающих каждый своего скелета в шкафу личностей, вынужденных влачить своё проклятое существование на тонком украшенном трещинами рубеже между светом и тьмой! Дабы не дать одной из сторон придать забвению хотя бы одну неприкаянную и ошибочно смахивающую на человеческое существо оболочку, как они слепо и самоуверенно верили — но слепо ли, самоуверенно ли — это уже иной вопрос. Проще говоря, у новичка были вагон и маленькая тележка времени, чтобы составить о каждом уникальном держателе скелета своё честное мнение. Голос Сайкса, далеко не последнего кусочка в их хаотичном пазле, например, звучал бесцветно и надменно-холодно, намеренно подчёркивая, что между ним и кем бы то ни было существовала зияющая пропасть, усеянная ядовитыми шипами. Голос Акселя же полностью оправдывал его натуру: согревающую как никогда не стихающее внутри него ревущее пламя, окутанную исключительным шармом, неготовой отбросить свои принципы и умеющей расположить к себе большую часть здравомыслящего коллектива… при небольшом желании. Из глотки же лучшего стрелка среди них с зарвавшейся самооценкой по прозвищу Зигбар вырывалась хрипотца, похожая на скрежет металла о металл, от которого каждый раз ухало внутри, пронзало до самых пят. Такой голос мог запросто приднадлежать человеку, в прошлой жизни зарекомендовавшим себя матёрым ассасином или наёмником, надсмехающимся над моральными ценностями. Роксас поморщился, но был вынужден распахнуть глаза, взгляд которых как после продолжительного крепкого сна был обезоруживающе расфокусированным. Из-за чего мальчишка мог с лёгкостью представить себя со стороны нагим и совершенно до смешного беспомощным. Сейчас он был в своей комнате, такой же безликой, как и другие помещения штаб-квартиры этой трёхклятой Организации. На Роксаса взирал оскал отвратительной и в тоже время притягательной своей дерзостью ухмылки, от которой у мальчишки вечно внутри всё вверх дном переворачивалось, пусть они с Зигбаром и пересекались… в общем, день на день не приходится, и всё же Роксас не без помощи Акселя наловчился сводить нежелательные столкновения с кем-либо (разве что за исключением Сайкса) к минимуму. — Бу-у! Золотистый глаз уставился не мигая на мальчика как на уникальнейшую карикатуру, будучи единственным не скрытым за повязкой и взирающим на мир сквозь призму развращённого гедонизма, к которому порой примешивались различные формы содомизма и садизма. Внутри Роксаса при виде Зигбара как по щелчку пальца всё замирало, губы кривились, а светло-синие глаза даже не пытались скрыть недоброжелательность. Прямо сейчас же его тело затряслось от колючей немой ярости… Совершенно необычно и… страшно ощущать в себе нечто столь могущественное и с когтями, вот-вот готовое порвать тебя изнутри… А может всё дело было в том, что, как оказалось, понятие личного пространства было не более чем пустым звуком для стрелка. — Аха-хах, вечно это выражение лица меня раззадоривает. — Говори и проваливай, — зашипел на мужчину Роксас, не сводя злого взора с зубов, похожих на заострённые клыки какого-то бешеного животного. О, а это уже что-то новенькое… Вот только Зигбар мог быть каким угодно, но только не таким бешеным, как прямо сейчас Роксас, и уж точно не приторно-сдержанным как Сайкс или ласковым и понимающим как Аксель. — Ну-ну, не так быстро, дитя. — Рука стрелка драматично сжалась в кулак и тут же разжалась, точно вот-вот норовила вынуть верное смертоносное оружие. — Я не для того отбыл с назначенного мне места назначения, чтобы вот так бесцеремонно оказаться за дверью, потому что какая-то шпана мне велела убраться. — Не помню, чтобы я приглашал тебя составить мне компанию после пробуждения. Не много ли ты на себя берёшь? Простыня под мальчиком сбилась в комок, на лбу выступили капельки пота как бывает, когда неожиданно даже для самого себя но с камнем в душе вырываешься из затяжного кошмара, который ты не в силах отличить от яви. За широким панорамным окном на этот раз мальчик не увидел ни медового небосвода, ни разливающегося по нему света согревающего закатного солнца, задорно переливающегося в волосах, похожих на тянущиеся к небесному светилу пшеничные колосья. Снаружи ветер прогнал тучи и на небе, лишённом холодного свечения звёзд, похожих изредка на россыпь алмазов, зазияла жёлтоликая глазница — луна в форме сердца, неспособного биться в центре мира, которого никогда не должно было существовать. — Если бы. И снова этот голос. Звукоподражание. Скрежет металла о металл. — Если бы ты не выпроваживал меня столь охотно, я бы глядишь и согласился раскрыть тебе один секрет, хах… — Что за… Нет, лучше скажи, раз Аксель не предупредил меняя лично, то… разве не должен был меня предупредить всеведущий Сайкс, без ведома которого я не имею права даже чихнуть? Я в последнее время отправлялся на миссии с Акселем, но теперь и подход к миссиям и их приоритет должны измениться, ведь так? — Если бы… — Протянул стрелок, не сводя пытливого взгляда с мальчика и смакуя каждую чёртову буквы. Он лишь делал над собой усилие, чтобы ни одна эмоция не промелькнула на его лице, не померещилась в движениях! После стольких лет! В груди разливались горячие реки, монохромная реальность в проклятых заколдованных стенах точно искрилась! Сегодня Зигбар явно чувствовал себя как заново родившийся, открывший второе дыхание или влезший в чужое, но такое гибкое и неудержимое тело! — Хех, да мне начихать, как ты там будешь справляться. Хм… Почему не Сайкс… Давай взглянем в глаза очевидному, хах. У него сложилось очень чёткое представление на твой счёт: некомпетентный выскочка, порой творящий, что ему вздумается, так ещё и ставивший под сомнения приказы, которые абсолютны для всех и каждого, пока мы связаны общей целью, ах да, ещё и Аксель… — Можешь не продолжать, — стиснул зубы блондин, слишком по-детски пряча лицо в согнутых коленях, он глубоко вздохнул, обняв себя дабы хоть как-то отгородиться, и обречённо добавил куда более пресным и приглушённым голосом чем до этого: — я в состоянии представить картину целиком. — В общем, ему важно зарубить тебе на носу, чтобы ты не вольготничал, не филонил, а теперь выполнял работу за двоих сразу. Ну так что, тигрёнок, ты хочешь услышать, что произошло в этом месте, пока ты пробовал себя на роль новой Спящей Красавицы? Я тебе скажу, хех, засим я ретируюсь. — Я думаю, лучше подожду пока не появится Акс… — уже совсем неразборчиво бормотал мальчик, но затем его всего передёрнуло. Зигбар натянуло хохотнул и по-хозяйски потянул свои пальцы по направлению к Роксасу, явно намереваясь поиздеваться чуть подольше перед долгой непрекращающейся чередой миссий. «Что это… Мне… страшно?» Шокированный мальчик ойкнул и дёрнулся на кровати, выкарабкавшись из своего смехотворного панциря, навострив уши и стиснув свои хрупкие детские ладошки в и без того субтильные кулачки. Он не решился открыть глаза, окончательно и бесповоротно заключив, что угодил в западню. — Ох-х… Комнату заполнил мёртвый воздух точно они попали в свежевырытую могилу. Аура вокруг непрошенного гостя опустилась на покрывшуюся мурашками кожу юноши влажной и колющей корочкой. Кончики пальцев и моментально ставшие сухими губы мальчишки посинели, прибавляя всё больше причин поддаться панике. «Отвали от меня!» — Если бы, хах, о-о-о, все отлично понимают… — сверкающий не дружелюбным блеском взгляд точно у хищной птицы, не мигая изучал ошарашенное выражение на лице мальчика, густые и слишком светлые ресницы которого подрагивали вместе с закрытыми веками, — …как тебе, тигрёнок… — мужчина поддался вперёд, а его тёмные стянутые в длинный хвост волосы свесились из-за плеча точно змея и свернулись безмолвным кольцом на животе Роксаса, заставляя дремавшему внутри него болезненному напряжению стянуться в мёртвый узел, — …в тягость находиться тут без Акселя, мириться со своим существованием пустышки. «Исчезни! Исчезни! Исчезни!» — Ты… Отвали! — Клацнул зубами блондин, отчаянно распахнув полные злобы глаза, в которых точно миниатюрном подобии морских пучин можно было растаять и утонуть. — Ты отпустишь меня. Сию секунду. — Тебе бы размяться да в душ, — на его предостережение Зигбар недобро хмыкнул, зажав в перчатке острый подбородок мальчика, замер на долю секунды, а затем без предупреждения отдёрнул руку якобы перчатка раскалилась до бела, и вновь в голове Роксаса грянул подобно грому невыносимый скрежет металла о металл, — а то дрых без задних ног и теперь небось все конечности затекли. Ну и позор. Зигбар наконец оставил Роксаса в покое, поднялся с кровати вальяжно так, хохотнув и изобразив в пародийно-издевательской форме излюбленный жест Акселя: приставив указательный палец к своему виску: — Не думаю, что у тебя хватит силёнок тягаться со мной, смекаешь? Да как ты вообще умудряешься всё ещё держаться на плаву? Что-то в тебе есть, да? Ты ещё не осознаёшь, какая тебе грозит погибель от того, кого зовёшь… Пауза. Зигбар драматично ждал, полагая, что Роксас додумается обронить то самое имя, но увы… — …во сне. Я бы тебе сказал, что знаю про него, но мне хотелось бы услышать, как сильно ты нуждаешься в моей подсказке, старший детектив, м-м? Слова Зигбара поразили светловолосого мальчика ровно с такой же мощью, какая была бы у незримой молнии, ударившей в ни в чём не повинную душу. Эта дымчатая сила завязала в четыре тугих узла язык и спутала способность мыслить ясно и беспристрастно, как тому было положено представителю Организации. Роксас менялся в лице на глазах. Со стороны сейчас он до боли напоминал отчаявшегося человеческого ребёнка, окаменевшими ладошками впившегося в подол куртки храброго взрослого и взирающего стеклянными глазами на самый желанный подарок на Рождество, отчего-то разлагающийся от времени и вымазанный в тёмно-багровой крови, от цвета которой и день и ночь окрасились в тошнотворный багрянец. — Ч-чёрта с д-дв…ва! — В горле точно кость застряла, а на бескровных губах застыл призрак медного привкуса. — Я… Ладно… Отч-ча…янно… Понятно? — Если бы. На кону твоё сердце, твоё существование. А? Хотя какое там твоё… — Ты знаешь об этом не больше чем я, Зигбар. — Парировал Роксас, чувствуя, как на лбу выступила и тут же исчезла испарина. — Ну, может чуточку больше, но не дай мне пожалеть этом, чёрт тебя возьми! Чего тебе надо? — Чтобы меня чёрт взял… хах, если бы! Ну, мы можем сделать кое-что получше. А Пока я дам тебе время оклематься. Давай, беги, душ тебя взбодрит, а то как услышишь кое-что, с ног свалишься, хех. О, не смотри на меня так, мне же куда больше нравится, когда в тебе просыпается темперамент. Тебе он понадобится, если хочешь остаться в живых. Давай, беги же… … При виде потерянного Роксаса, на котором были всего лишь невзрачные светлых тонов майка и продолговатые шорты, с капельками в светлых волосах, похожих на россыпь алмазов, у Зигбара не могло не всплыть в памяти лицо того мальчика, который обладал сердцем и был корнем не только всех их проблем, но и их решений. А ещё стрелку захотелось без тормозов смаковать имя Роксаса как если бы он был человеком и впервые попробовал нечто невозможно сладкое, сказочное, запоминающееся на всю жизнь, при мысли о котором норовит возникнуть слюна, а внутри — всё потеплеть. — Эй, Ро-оксас… Поди сюда. Так странно, ты похож на обычного загнанного в западню ребёнка. Ахах, упси-дэйзи-и! Ты настоящий — не больше чем ребёнок, а сколько шума из-за этого… — Ближе к делу. — О-о, я видел его, — эгоцентрично протянул стрелок, не сводя взора с мальчика и упиваясь зрелищем, с каждым словом скалясь всё безобразнее и бессовестнее, — он выглядит… почти так же, как и ты… — Ч…что? — Рвано выдохнул блондин, — нет… лжец! — Прибереги Дыхалку. Пацан наградил меня ровно этим же взглядом, когда я его видел мельком. С одним лишь отличаем. «Это… просто безумие! Ты всё врёшь!» — Ты уже соображаешь, куда я клоню? Хех, раз уж я сегодня ощущаю прилив сердоболия, я тебе скажу прямо. «Заткнись! Закрой рот» — Ты — его тень. — Нет! Заткнись! — Всплеснул тот руками и покачнулся на ватных ногах, он собрался добавить ещё кое что к своему протесту, однако стрелок жестом приказал ему замолчать. Через миг он оказался у мальчишки за спиной, зашипев в самое ухо, будто науськивая: — Всего лишь проблеск эмоции, её отголосок, но как же даже такая мелочь может свести с ума тех, кто лишился сердца давным-давно… И ты совершенно точно знаешь, что это — чистейшей воды правда. Мы сейчас все сидим на пороховой бочке, но и в полной боевой готовности. Роксас против воли задержал дыхание, неопределённо прикусил нижнюю губу и нервно сгорбился, стоило ему только оказаться в тени долговязой фигуры, закутанной во всё чёрное. Он засомневался, что пронзившие одновременно его тело промозглость и жар, в принципе могли принадлежать ему. Ему стало страшно до безумия, но отпрянуть ему не позволила мёртвая хватка явно наслаждавшегося ситуацией стрелка. — А догадываешься… почему? — Что-то щёлкнуло над ухом в повисшей тишине, будто орех раскололся, заставив зрачки мальчика непроизвольно сжаться от захлестнувшей его паники и обнажив спящее в мужчине до сей поры тёмное и изуверское удовольствие. Роксас не был из робкого десятка, вот только с подобным дерьмом ему сталкиваться ещё не доводилось. И тем сильнее он замыкался в себе, горбился, отводил взгляд и вгонял посиневшие ногти в пропитавшиеся влагой ладони, чем отчётливей он ощущал вес чужого тела и пристальный взгляд глаза истинного животного, больше похожего на похищенный драгоценный камень, но от этого не лишённого какой-то хищной прыти, пронзающей самое нутро. Стрелок был для мальчишки не больше чем просто разжившегося плотью и кровью зверем, идущего на поводу у собственных прерогатив и совершенно не представляющего из себя образец цивилизованного переговорщика. Надо же было додуматься до такого! С какого чёрта такое могло прийти в голову тому, кто априори должен из себя представлять меньше чем просто ничего?! Но если всё, что сказал Зигбар, правда… Да, вот оно… Правда. То, на что должен был клюнуть Роксас. Может, даже устроить после этого сцену. Но для него главное было приблизиться к своей собственной цели. Пока не стало слишком поздно. Мальчик сумел-таки унять своё замешательство. Лучше поздно, чем никогда. На Организацию ему было глубоко-глубоко наплевать. Он правда был всё это время в тени совершенно незнакомого ему человека, такого же мальчика, как и он сам. И от этого ему было больнее всего. Это было его самым большим унижением и самым запутанным лабиринтом, в котором он мог сгинуть и даже не заметить. У него уже был абсолютный враг. Он был с ним. Всё то время, как мальчик себя помнил. Потому что это был он. Внутри заголосили разом боль и горе, ярость и отвращение. В груди полыхнул пожар, а душа ушла в пятки, под ногами Роксаса захрустел тонкий лёд, внутри всё съёжилось до шипастого шара. Но затем Роксас принял это как данное, все эмоции улетучились, и в конце концов он ощутил прилив меланхолии. Его точно пропитанные воском губы еле шевельнулись: — Сам… расскажешь… — Хм, точно, очень скоро, тигрёнок. — По рукам. — Падай. — А? Что? — На что тебе слух, малой? Падай. — Ты… — Стиснул зубы Роксас, он больше не мог вытерпеть этот взгляд. — Ч-Что, чёрт побери, это значит? Когда это ты… За каким тебе всё это сдалось? Мы ничего не чувствуем. Или… Это — ложь… Неужели? Чего ты хочешь? — Если бы! Видишь ли… В наше восприятие вмешалось сильное сердце, которое теперь резонирует с чем угодно. Это как пробить иглой мешок с солью или сахаром, тогда количество этого лакомства в мешке будет уменьшаться, а ты, запретный в комнате без дверей и окон поначалу ощутишь лишь хруст под ногами, но это тебе погоды не сделает. Зато постепенно этот пустяк превратится в вопрос жизни или смерти. Так находчивей? — Думаю, что это имеет смысл. Но к чему ты клонишь? — Оу… Тебя впереди ждёт увлекательнейшая часть. А пока будь хорошим мальчиком, тигрёнок. Падай. Просто падай. Пусть мужчина и не засмеялся вслух своим язвительным голосом, Роксасу, чтобы все понять, было достаточно невольно поднять взгляд и столкнуться с ошалелым блеском в единственном не скрытом повязкой глазу, точно его обладатель впал в лихорадку или помешался на некой песенке, словами из которой не разбрасываются в приличном обществе. — Ты в курсе, как я всех вас ненавижу, это место… одежду… дурацкие номера… серость… клеймо… Мальчишка пустил всё на самотёк и смиренно упал на спину в полном смятении от происходящего, но не проронил ни звука: Зигбар упивался проснувшимся в нём доселе незнакомым инстинктам, точно вынутым на свет после забвения, длинной в миллениум, как минимум. Стрелок кровожадно и в тоже время заторможенно, точно он не был до конца уверен, что поступает как следует, прихватывал зубами по-юношески нежную кожу… Кожу на впалом животе под жалким задранным клочком ткани, ключицах и шее… Кожу, которая в тех местах, на которые попадала терпкая слюна, которая к тому же моментально превращалась в липкие и стылые наросты, в свете искусственного освещения переливалась каким-то потусторонним перламутром… придавая Роксасу поразительное сходство с фарфоровой куклой с перекошенным от отвращения лицом. Роксас прогибался в спине, корчился, старался найти удобное положение, да ещё и такое, чтобы свети прикосновения кожи к коже к минимуму, в общем делал всё что угодно, дабы дать себе понять, что чувствовать не должен, совсем ничего, ни единой клеточкой. У него выходило, отчасти. Точно его и без того весьма скромный весь в заплатках багаж немедленного эмоционального реагирования затрещал по швам и разлетелся на мелкие кусочки, но мозг всё ещё притворялся, что это не так… Мальчик точно впал в транс, лишь подсознательно понимая, что его тело хоть и заторможенно, но вскользь реагирует на некий внешний раздражитель. Уши заложило ватой, пока из глотки в лучшем случае вырывалось прерывистое дыхание, а вспотевшие мягкие ручонки хватались мёртвой отчаянной хваткой за что угодно как за последнею надежду остаться на поверхности не тронутым морской гнилью, грозившей разложением не только тела, но и души. Они оба держались из последних сил за то, что зовётся инстинктами, причём ошибочно полагая, что подобная имитация таких закоренелых чёрствых эмоций присуща всем людям. Перед взором мальчика уже плясали пятна подстать разноцветным граням калейдоскопа, с каждым болезненной вспышкой меняющие своё положение и вызывающие тошноту с головокружением. Роксас как только смог вернуть себе способность еле шевелить губами, пролепетал, моментально начав задыхаться: — М-м… п… пос… а-ах… с-стой… Дыхание пустыни знойное и сухое проносилось по вытатуированным рёбрам и трубообразной ключице на тонкой коже, которые то и дело попадали под грубую ткань перчаток словно были клавишами на чёрно-белом поле. И при каждом остервенелом нажиме тело вздрагивало, как если бы было старым расстроенным роялем. Зигбар божился, что синяков не останется, хотя куда там, когда мальчику будет необходимо снова облачится в безликую чёрную как зияющая промозглая могила одежду. — Ой! — Ой? — Мне… больн… н-но, чёрт тебя п-побери! Осторожно… — Больно? — Не совсем понял стрелок, но больше не пропронил ни слова. Зигбар уже чуть ли не прокусывал кожу до самого мяса, потому что просто не мог иначе — не умел и не подозревал как ещё можно обуздать инстинкты, взявшие над ним вверх. В голове Роксаса уже что-то неистово щёлкало и колацало, вынуждая его пустую оболочку отчаянно выискивать всякие потуги выбраться из железной хватки стрелка: — Гх-х-х, х-хва… ти… т. Мне… А-ай! Больн… но… Я больше н… не м-мо-о… г-гу! Хв… ватит… Чёрт… Пр-р… м-м… Прек-кр… рат-ти! Я… Я сказал хватит уже! Мальчик, точно очнувшийся после кошмара, как нутром ощутил ревущую внутри мужчины заведённую бензопилу, от которой летели искры и валил пар как со дна жаровни. Роксаса, обычно тихого и держащего любые призраки эмоций за непроницаемой маской, переклинило, а стянутый тугим узлом низ живота привёл его в неистовство, почти бешенство. И когда мальчишке наконец удалось освободить руки, он тотчас ими замахнулся. Стрелок тут же отпрянул, точно в пылу сражения, дабы не попасть под тот шквал, который Роксас был вынужден обрушить на него. Ураган всё стихал внутри мужчины, приближая тот рубеж, когда момент будет безвозвратно упущен. — Вот же… — Зигбар махнул уже рукой и почти забыл то фантомообразное нечто, которое несколько мгновений назад захлестнуло его подобно несвойственным ему чувствам. И всё же самый загадочный пазл в его картине мира был Роксас, пустой мальчик, которого выбрал Киблейд, и который оказался на их стороне. — Ты так отчаянно хочешь походить на человека, хех… Осторожно, пожалеешь ещё, тигрёнок. — Мне было всё равно, знаешь ли, — несколько заторможенно отчеканил блондин, точно его похоронили заживо. Он хаотично осматривал себя на наличие, видимо, отметин, но их не было, точно кто-то отмотал время точно киноплёнку. Роксасу стало чуть легче дышать. Стоило этим словам слетать с губ Роксаса, как в грозном взгляде стрелка тотчас пропал даже фантом той извечной насмешки, а на смену ему пришёл немой укор, разливающийся злобой по венам густой чёрной смолой. Было ощущение, как если бы выпотрошили самого стрелка, а не наоборот. Зигбар попятился к двери, не особо весело, даже как-то предостерегающе прорычав: — Держу пари этот пацан попьёт ещё нашей крови. В моих же интересах, чтобы ты, Роксас, покончил с этим. В моих, твоих, Акселя, и, прежде всего, наших. Организации. У тебя нет выбора. Мы все чувствуем его присутствие, но не его сердце. Что-то клокочит внутри каждого из нас, это как трясти сверкающей погремушкой перед глазами мелкого бестолкового цыплёнка. Ты понимаешь, о чём я тебе толкую, тигрёнок? — Он… — если бы у Роксаса было сердце, оно бы застучало точно ненормальное, мальчика как в прорубь опустили, затем выбросили под палящее солнце пустыни, а после отдали стервятником, чтобы те его выпотрошили, — …здесь! Здесь! Это так?! Так?! — Заметь, не я это сказал. Ты чувствуешь его? Хех, Земнас сделал всё возможное, чтобы уровнять ваши шансы, нам необходимо, чтобы ты, Роксас, перестал быть просто донором, тенью, отражением в кривом зеркале, а стал реципиентом, поглотил его живое сердце, его силу, то, что даёт ему право на существование. Однажды он стал бессердечным, жалкой подобии тени, но в этот раз от пацана не должно остаться и мокрого места или даже воспоминания. Тогда его сердце было беззащитно, оно исчезло, появился бессердечный и… ты — пустая жалкая оболочка. Но этого больше не повторится. Однако если где-то оступишься, засомневаешься… — мужчина в мгновение ока навис над мальчишкой грозной тенью неизбежного предзнаменования, — …то тебе кранты. Ты понял? — Не трогай меня! — С губ Роксаса без его ведома сорвался рыкоподобный крик. Пятиться ему было некуда, а ключ у него теперь был на ладони. — Назад! Я услышал тебя ещё в первый раз! Я сам… его найду. — О, будь по твоему, малыш. … Спустившись на нижние ярусы замка, состоящие из парящих платформ и с которых запросто можно было наблюдать из каждого угла чёрно-угольную пропасть, Роксас поймал щекочущее навождение, словно что-то неправильное было во всём происходящем. По пути из комнаты ему не встретились ни чёрные развивающиеся как пиратские флаги плащи, ни уродливые безмозглые ноубадис. За счёт того, что у замка не было основания как такового и он буквально парил над пропастью, тут всюду гулял пронизывающий до костей ветер, даже если это не столь очевидно поначалу, когда оказываешься здесь после тихих улиц и монохромных комнат с коридорами. А, может, это всё воображение мальчика разыгралось. После того, как Роксас услышал нечто шокирующее из уст того, кому хотел верить в последнюю очередь, невидимая сила, весившая чёртову тонну, давила ему на диафрагму. Так что пока номер XIII стремглав нёсся по ярусам куда-то вниз, во рту огненными реками разливался медный привкус, сквозь который точно через сито просеивались тревожные и сводящие с ума мысли. Из каждого уголка на него точно взирали с упрёком пустые глазницы черепов. В его как правило тёплых, способных уместить в себе весь свет мира, кобальтовых глазах сейчас разгорелось сизое пламя, окутавшее Роксаса почти одержимой чем-то и маниакальной аурой. Если бы Аксель услышал от кого-то, на кого был сейчас похож его лучший друг, то он бы поверил этому типу не больше, чем в то, что Роксас обрёл способность ходить по воде. Однако Аксель был вне пределов досягаемости, а вот какую способность Роксас точно приобрёл, так это ходить по канату, тончайшему и волнующемуся над бездной прямо беснующаяся змея. В жизни человека всему своё время: время наслаждаться жизнью и время пробраться через чёрную полосу, время войну и время миру, время цвести и время увядать, время забрасывать камни и собирать их. Человека. Но Роксас не знал такой чести, так что в его неправильном существовании не было тормозов и пределов для сумасшедшей спирали, имя которой было обречённость. Она, подобно проклятью, связало мальчика с костлявой циничной судьбой, которая неслась с ним нога в ногу по спирали и придавала каждом мгновению терпкий привкус судного дня. С каждым шагом мальчик чувствовал, как мёртвый замок нашёптывал ему нечто, пронизывающее до нутра морозом далёких, канувших в забытье мёрзлых земель. Его подсознание улавливало проклятия, обвинения, и скверное знамение. Всё это он был готов воспринять за чистую монету на равне с его существованием, которое и без того противоречило всем законам природы, и которые с каждым днём всё сильнее погружало Роксаса в зыбучие пески, дезориентируя и деморализуя его как того заслуживает бестолковое желеобразное существо, которое никогда не должно было выбраться из пробирки и возжелать того, что априори, по праву, принадлежит человеку. Мысли мальчика раскалывались на кусочки, склеить которые могло наверное только лишь чудо, перед глазами то рябило, то чернело, а шаги в мёртвой бархатной тишине будто отбивали ритм его собственного сердца, пока тело неслось через пустые пролёты безликого замка точно спасаясь бегством от самого дьявола, уже сминающего в своём железном кулаке подол чёрного плаща. Роксас всё бежал, бежал, ниже и ниже, он точно падал. Падал. В самую что ни на есть воронкообразную бархатную черноту, оставляя позади всё, что произошло сегодня, что происходит сейчас, предавая свои воспоминания вечному забвению. А пока изображение на карте, забытой где-то на полу, блекло, стекало вниз талой водой как с вечных ледников. Оно стиралось неминуемо и окончательно… Внутри всё полыхало, отравляя тело при каждом малейшем движении горем, агонией и ненавистью. Ноги не слушались, высота не имела больше значения. Роксас не помнил уже, сколько раз он упал, сколько этажей он оставил позади, где был чёртов выход. Вскоре в голове его прояснилось лишь одно. Это было имя. — Я верну свою жизнь обратно. — Внушал он сам себе, — своё сердце и лучших друзей! Я уничтожу тебя… Сора!꧁♛꧂
I'm holding on your rope, got me ten feet off the ground… …