Солнечным светом зови меня.

       Феникс дышит тяжело, грязным комком перьев сворачиваясь, шипит и стонет, словно бы в огонь брошенный. Боль каждую клеточку бренного тела пронзает, сотнями тонких и острых иголок терзает жалкую птичью душонку. Только и остаётся, что дрожать в ужасе, нет из этого кошмара выхода – грех человеческий сжигает изнутри, напитывает маленькое слабое сердце чернотой, заставляя покрываться трещинами, о пощаде молить из последних сил. Феникс когтями грудь царапает, сердце вырвать пытается, да только раны кровоточащие оставляет одну за другой – не прервать страданий, пока грех себя не исчерпает. Ненависть людская приносит больше всего мучений: поглотить её полностью – на пытки себя обречь, да священный долг свой исполнить нужно несмотря ни на что. И птица синекрылая забирает из человеческой души всю злобу, весь гнев сквозь себя пропускает, чтобы не смел порок к покаявшемуся вернуться. Тяжела ноша борца с пороком, но отказаться нельзя: кто же ещё, если не Феникс, приведёт простой смертный люд к правильному пути? А кто самому Фениксу поможет? Кто протянет руку, позовёт за собой, убедит, что кошмаров больше не будет; что впереди только светлые и лёгкие сны, пеленой обмана застилающие глаза? Тяжела ноша да неблагодарна – гордиться должен тот, кто хоть имя своего спасителя знает и произнести осмелится. На большее Феникс надежды и не таит.        Феникс плачет, слёзы его – чернее ночного неба, слёзы боли и горечи, одиночества. Крылья дрожат, грудь вздымается тяжело – жалкий, страдающий, он лишь молит об окончании страданий. Силы покидают божественную птицу, но на половине пути к вымученному, беспокойному сну он различает во тьме чей-то лик: сотканный из света, он манит своим сиянием, и Феникс послушно идёт на зов, словно наивный мотылёк на керосиновую лампу. Вот-вот крылья обожжёт, но всё равно летит, очарованный, околдованный, бездумный. И падает, обессилевший, в тёплые руки, к груди чужой жмётся, пропитывая белые одежды грязной кровью. Лунная Фаза смеётся тихо-тихо, беззлобно, заливисто – колокольчиком звенит, возвещая о приходе лета. Его объятия – спасение; голос ласковый из мрака выведет, укажет путь. Феникс дышит наконец, жадно и яростно: воздух ночной лёгкие обжигает холодом, им не насытиться, как в знойный день не напиться водой. И Фазы не хватает – он будто сквозь пальцы сейчас утечёт, как безразличный лунный свет; он будто мираж, иллюзия, игра воспалённого сознания. Правда ли его дотронуться можно? Правда ли он зов услышал, не покинет ли, не оставит одного в пыли? Как сложно в это поверить: Феникс множество сказок знает, но всю свою жизнь провёл в кошмаре, где "долго и счастливо" не бывает. — Всё закончилось, милый птенец. Ты больше не один. Губы Фазы ко лбу птицы прикасаются, поцелуй спокойствие дарует – сильнейшая магия, овладеть бы ей самому, узнать бы все её тайны. Сердце израненное о любви одной поёт, о любви одной мечтает. Феникс к спасителю своему тянется, тот крепче сжимает в объятиях: я здесь для тебя, мой падший ангел, я буду рядом. Ладони заботливые на кровоточащие крылья ложатся, оглаживают перья, залечивают раны. Лунная Фаза умеет любить, он знает, как утешить, он свою живую, чистую душу на двоих делит. — Я горжусь тобой, Феникс. Птица улыбнуться себе позволяет – слабо, страдальчески, со всей искренностью мученика. Он голову роняет на плечо Фазы, в блаженном умиротворении глаза закрывает, пока тепло чужой заботы по уставшему телу разливается. — Спасибо.. – только и может прошептать чуть слышно. — Тебе не за что благодарить меня.        И луна из-за туч выплывает, заливая сиянием каждый тёмный угол, смотрит на детей своих с материнской нежностью. Звёзды в медленном вальсе по небу кружат, воспевают лёгкий осенний ветер, празднуют новую славную ночь. Сердце в груди Феникса им вторит биением, оно живёт, оно радуется. Лунная Фаза птенца на колени к себе укладывает, словно на мягкие перины, убаюкивает. — Не забывай: я с тобой всегда. Всегда. Когда совсем одиноко, лишь позови меня, и я приду.