Великий дар

«Тысяч слитков золота достойно Лишь одно мгновенье в час ночной. В воздухе - цветов благоуханье, Наземь пали тени под луной...» Ледяной северный ветер клонил полынь к земле, шумел в опустевших кронах деревьев далёких лесов. Юрты, хаотично раскинувшиеся в степи, скрывая воинов от пытливого взора природы, мрачно застыли в ожидании. Войска наместников провинций продолжали прибывать в лагерь. Стройный топот тысяч сапог, совмещённый с перезвоном тысячи клинков, лишь предвещал большую беду. Серые тучевые облака, холодная земля и полусухие травы — вечные спутники воинов. Неласковое солнце посылало земле последние свои лучи, прежде чем её заботливо укроет своим звёздным пологом тёмная ночь. Тонкие столбики дыма костра взмывали к сводам юрты. Блеск пламени отразился изящными узорами в глазах обратившего озябшие руки к огню Тогто. Благородные черты его лица едва заметно омрачились сомнением и тяжкой мыслью, мужчина под стать монгольским предкам имел «железную маску». Как долго они искали путь к той стороне пропасти, оказавшийся шатким канатным мостом. Одна осечка, один малейший просчёт.. И за ним в пропасть полетят миллионы. Власть Эль-Тэмура овеяна позабытой славой не одной тысячи почивших. Если Богам угодно низвергнуть его клан в адское жерло, то не суждено ли осуществить это отважному генералу Байану?... Некогда он сам был почитателем Эль-Тэмура — славного воина и гениального полководца. Однако не все то благо, что совершается под началом могущественного регента империи Юань. Несметные богатства, безграничная власть обнажили сердце канцлера народу. И Тогто непременно обязан был содействовать свержению кровавого тирана Эль-Тэмура.. Высшей цели своей жизни он и не ставил. Опаленные угли костра вспыхнули сотней искр под стать доносившейся точно откуда-то далеко из соседних шатров мелодии ди-цзы*, вздрогнув, воин покачал головой обернувшись. Нередко солдаты, отправляясь в походы, брали с собой частицу дома — музыкальные инструменты, талисманы, повязки, даже горсть родной земли... Размеренная музыка флейты навевала воспоминания о детстве, нежной юности и весне. Некогда генерал Байан и его учил этому. «Воин не просто бездушная пешка с отточенным навыком Сражения, владение оружием — искусство, истинный воин понимает искусство как никто другой.» — говорил дядя. И юный Тогто внимал ему...внимал ему со всей душой. Тяжёлая рука опустилась на плечо, едва сжав латные доспехи. Угрюмый взгляд Байана казался скорее усталым. — Путь, по которому мы ступаем может стать для нас последним. Но твои тактика и план — гордость клана. Моя личная гордость. — генерал поднялся, сжав рукоять цзянь* в руке. Вслед за ним поднялся и Тогто, почтительно склоняя голову. — Храбрость без мудрости ведёт к смерти. Империя страдает от безжалостной руки ослепленного звоном монет регента. Цель всей нашей жизни – служить Юань. К процветанию ведёт лишь один путь, и я буду первым из тех, кто пойдёт за вами, генерал. — встав на колено, мужчина коснулся груди правой рукой, сжатой в кулак. Генерал воспитывал Тогто с самого раннего детства, лично обучал его военному делу, тактике, стратегии и...беспристрастному взгляду. Враг не способен обнаружить брешь у того, чьи мысли и чувства скрыты шелковой завесой. Однако лишь с Байаном Тогто изредка, стыдливо отворачиваясь, мог не сдержать нежности в блеске глаз. Беззаветная преданность некогда юноши, а теперь бравого воина укоряли сердце старого генерала. Разве служба оставляет время для нежности и ласки? Несомненно, нет. Да и к лицу ли мужчине такие порывы? Байан провел ладонью по разложенной на подставке карте империи. — Тебе уготован великий путь, Тогто. Однако же... Иногда стоит совершить ошибку, хотя бы ради того, чтобы знать почему её не следовало совершать. Но то, что с первого взгляда может казаться просчетом, иногда им совсем и не является. Я бы хотел, чтобы ты помнил об этом. Учтиво кивнув, воин поднялся с колен, тёмные угольки его глаз заинтересованно блеснули в полумраке шатра. Молчание — великий друг, который никогда не изменит. Ещё в раннем детстве Тогто принял этот простой постулат и придерживался его всю жизнь. Всякие страстные чувства он без труда подавлял, однако избавиться от благоговейной, нежной привязанности к наставнику-генералу мужчина так и не смог. Всякий раз встречаясь с его суровым, тяжёлым взглядом сердце Тогто укоряло тысячью ледяных игл волнение и томление. Во многих армия выжигала всякие чувства, оставляя лишь пепел животного инстинкта, а воина это и не коснулось, он вовремя оградил службу, как цель жизни, оставив страсть позади. Неспешно ступая, мужчина встал позади генерала, исступленно глядя в карту. Тогто терзали воспоминания глубокого детства, когда неразумному дитя позволяли прильнуть губами к сухой жилистой руке дяди прежде чем тот покинет пределы детских покоев, когда в одном из походов он мог сесть у ног Байана у костра, положив голову на холодную пластину коленного доспеха. Ровный низкий голос старшего вырвал воина из размышлений. — Несколько декад назад я тоже совершил, казалось бы, фатальную ошибку, и немало людей поспешило меня в том уверить,а оно вот как случилось...Осуждение и сомнения.. А ошибка оказалась даром небесным, Тогто..— хмыкнув, генерал молчал несколько мгновений. — Как бы то ни было, я бы хотел, чтобы ты знал об этом. В ту осень мы с Эль-Тэмуром возвращались из карательного похода в Шэньян. Горцы подняли бунт из-за непомерно высоких налогов и разбойников, поселившихся в ущельях и лесах. На востоке Шэньяна, как ты знаешь, ходить армиями небезопасно, потому возвращались сотнями. Единственный непойманный отряд Слепого Тигра, терзавший жителей Шэньяна, как нам казалось ушёл на юго-восток в Корё. Эль-Тэмур отказался преследовать разбойников и повернул на запад. В одну из ночей в горах это и случилось. Казалось, все живое покинуло те места, такая оцепеняющая тишина...В час быка* наша сотня и столкнулась со Слепым Тигром. — проводя ладонью по линии гор на карте, генерал задумчиво растягивал слова. — Ни до, ни после того я не наблюдал такой ярости и мощи в мечах и стрелах нескольких десятков людей. Но полагаю, что они так же, как и мы, не ожидали этой встречи, но обходить сотню или отступить у них бы и не вышло. Бой был неравным, перебили всех до единого, после по утру уж при обходе леса услышали неподалёку от лагеря плач. Капитан обнаружил женщину с младенцем в лохмотьях, та верно с разбойниками спуталась. Да вот неясно было, кто её ночью зарубил. Капитан и ребёнка предложил избавить от страданий, однако...Не судьба нас превращает в жестоких, мы сами избираем этот путь. Не поднялась у меня рука на невинного младенца. Байан, неспешно обернувшись, смерил племянника блуждающим взглядом. От его прозорливого интереса не скрылось робкое волнение младшего, чьи по-юношески припухлые бледные губы, вздрогнули с немым вопросом. Однако генерал опередил Тогто. — Верно.. То был ты, Тогто. Лишь я взял тебя на руки впервые, будто сам Будда предрёк мне это чувство. Как провидение... И зарезать не смог, как взглянул в эти глаза с застывшими кристаллами слёз, как лотосов в вечернем пруду. У меня и жены никогда не было, а супруга моего бездетного младшего брата Маджияртая без уговоров согласилась выдать младенца за своего. Сколько Эль-Тэмур ни корил меня за ту ночь, сколько ни указывал на позорную жалость, ни дня жизни я не пожалел о даре Будды. — усталый взгляд генерала смягчился тёплой, не свойственной ему улыбкой. Тогто на мгновение застыл в оцепенении, изумленно вздыхая. Вне всяких условностей он с правой ладонью на груди опустился на колени перед Байаном. С невиданной до сего дня дрожью мужчина поднял утомлённый влажный взгляд на генерала. — Меркит ты по крови или нет, ты, Тогто, всегда был, есть и будешь членом клана Байна, моим племянником. Моей гордостью.. И моей душой. — поднявшись, Байан коснулся губами влажной бледно-медовой скулы Тогто, проводя сухими пальцами по рыжевато-медным волосам. — Определенно, настоящий меркит. Вспыхнувшие щеки, дрожь предательски выдавали трепет и изумление воина. Вихрь чувств отступил, лишь когда горячие нежные губы Тогто прижались к сухой и жилистой ладони генерала. Неспособный вымолвить ни слова, сгорая от переполнявших его благоговения и нежности, он стиснул зубы, скрывая солёные слезы от наблюдательных глаз старшего. — Мой Господин...Господин.. О, как бы я хотел обнять вас рёбрами... — сквозь зубы шептал Тогто. Щемящая боль в его груди усиливалась с каждым ударом сердца. — Если и суждено мне пасть в бою с Эль-Тэмуром, то желание — дар Всемилостивого Будды умереть от вашей руки, генерал... Поленья мелодично потрескивали в костре, снопы искр взмывали вверх.. Так же страстно пылало в тот вечер сердце Тогто. «Из покоев плавно-плавно льется Ласковой свирели нежный звук, А во глубине палаты дальней Ночь накрыла тьмою все вокруг.»