льняной кубок

      — Ну же, прекращай эти свои глупые выходки, — сжимая в руках акционные бумаги внушительного номинала, Панталоне тихо смеётся от щекотки. — Дотторе!       Сегодня он снова пакостничает, требуя внимания к своей персоне. Зная слабости господина Регратора и умело этим пользуясь, приходится признать очевидное — у него выходит изумительно.       В столь тонких отношениях они идеально дополняли друг друга, подпитывая ненасытное эго обоих. Банкиру нравилось точное внимание к себе и своим привычкам, а Дотторе наслаждался самим фактом безграничного обладания этим человеком. От здоровых отношений они вдвоём были немыслимо далеко, но кто говорил что это является их стремлением? Ещё одна общая черта — непокорность, выход за рамки нормального. Возможно, по банкиру этого не скажешь, но для Доктора он открывался с другой стороны, испытывая невидимую жажду в подчинении кому-то, для него это являлось проявлением глубокого доверия избраннику, ямой, в которую ты слепо падаешь каждый раз, в руки учëного.       К слову, Панталоне ещё ни разу не был не пойманным. По своей природе, характер богача очень быстро доводил бывших партнёров, но даже после того, как второй предвестник заставал своего возлюбленного в не самой лучшей форме, то всё равно протягивал руки, до той поры, пока девятый самостоятельно не примет объятия, проливая слезы в чужое плечо, которое за короткие три года стало самым что ни на есть родным.       —М? — Дотторе поднимает вопросительный взгляд, находясь за спиной Панталоне. — Сколько раз мне твоё тело буквально кричало о том, как любит поцелуи в шею? Мои руки без перчаток на твоих плечах… А может это всё говорил даже ты сам в порыве страсти, разрывая пуговицы на моей любимой рубашке? Хочешь, я напомню тебе об этом…       — Кхм! — банкир громко прокашливается, не теряя серьёзности, которая и правда держится на хлипком потолке, вот-вот проломится. — Между прочим, господин второй предвестник, рабочие часы ещё не закончились, поэтому я настоятельно рекомендую вам немедленно покинуть моё личное пространство и мой кабинет.       Делая ударения на словах, регратор отводит взгляд, когда чужие руки и правда покидают его плечи. Не стоило даже пытаться скрыть то, что он хочет продолжения этой сладкой пытки. В самом деле, руки Доктора были волшебными, и холодными, и горячими, пока разгульно путешествовали по его телу в постели после очередного оргазма. Дотторе в такие моменты буквально топил в себе Панталоне, бархатным голосом подчиняя его сознание без всяких сверхчеловеческих способностей, в то время руки контролировали содрогающееся от желания тело.       Девятый предвестник всегда был отзывчив на ласку в хорошем расположении духа, безмерно даря еë в ответ. Он также знал о том, как можно приручить этот сгусток сплошных тайн, достаточно просто зарыться ладонью в светлые волосы на затылке и потянуть их, но безоговорочно работал вариант массажа, тогда Дотторе уже сам сдавался под натиском соскучившегося партнёра, уповаючи ворча себе под нос о незавершенном эксперименте, уже втекая горячими руками под одежду Регратора.       — Вот как… — задумчиво отвечает названный второй предвестник, пока на его губы ложится загадочная ухмылка. — Хорошо, можешь позвать меня, как закончишь и пожелаешь продолжить индивидуальную работу со мной.       Подчёркивая последние слова, Дотторе и правда уходит. Просто тихо шагает прочь из кабинета и также просто закрывает за собой дубовую дверь. В очередной раз он удивляет банкира своей непредсказуемостью, ведь обычно от учëного избавиться не так просто и это только добавляло остроты в их отношения, но сейчас, пока мужчина тщетно пытается разобраться в "важных" бумагах, то не может сконцентрироваться.       Воспоминания об их уединениях тут же красочно всплывали наружу, заставляя прикусить подкрашенные губы и тихо содрогнуться от последующей волны возбуждения. Панталоне скалит зубы, откидываясь на спинку стула, чуть разведя ноги, чтобы в штанах не было так тесно. В голове раз за разом появлялись эпизоды их тесной связи за плотно закрытыми дверьми и собственные стоны, вскрики чужого имени, блядского мата и откровенной любви к этим выходкам Доктора, когда тот позволял себе открыто своевольничать, видя в каком-то клиенте соперника.       Ох, ревнующий Дотторе это отдельная тема для бесед. Некоторая искра безумия в этот момент даёт о себе знать, в такие ночи он уже не просит о чем-либо, а приказывает, его имя чаще слетает с покусанных губ. Он не даёт от себя отстраниться, не даёт доминировать и не останавливается на одном разе за ночь, полноценно чуть ли не съедая богача своими кровоточащими укусами и грязными словами. Взгляд горит, тон не терпит возражений. Редко, но бывает, что второй просто не заботится о сохранности своего излюбленного Регратора в порыве ревности, не до конца подготавливая его. И бесконечно подчиняет. О, да. Только ради этого Панталоне всë ещё ходит по лезвию ножа, заигрывая с каким-то новобранцем в рядовых солдатах фатуи.       Девятый тяжело выдыхает, чувствуя, что стояк в штанах становится только плотнее. Он выдержал всего пятнадцать минут без общества Дотторе и уже вышел за пределы своего кабинета на его поиски, когда чувствует, как чья-то ладонь накрывает его губы, заглушая любой звук, а вторая обвивается вокруг талии. Сомнений в том, что дипломат знает чей этот одеколон не было и он тут же закатывает глаза, прикрыв их, фантазируя о предстоящем наслаждении, пока его уводят обратно в глубину кабинета, проворачивая ключ в двери изнутри. Никто не посмеет их беспокоить в последнюю ночь, перед тем как доктор покинет приютившее его государство, возможно без шансов на возвращение. Разумеется, о его отъезде знали абсолютно все, но вот слухи вовремя не дошли до банкира, а может и дошли, но в роли очередных прошений выплат на выезд из заполярного государства, а кто именно покидал регион было доселе не известно.       Последняя ночь должна быть запоминающейся, поэтому Дотторе кардинально меняется в поведении, концентрируясь только на чувствах, а не потребностях. Панталоне он тут же раскладывает на столе, по пути заплетаясь в собственных ногах, успевая буквально содрать с него повседневную шубу, выслушивая бесконечный поток возмущения со стороны о том, как же можно обращаться так с вещью, но кто сказал о том, что сегодня девятому предвестнику дадут слово? Этой ночью Доктор хочет слышать от него только сорванный до хрипоты голос и признания в любви.       Любовь, любовь, любовь. Он много размышлял над этим словом, запираясь в своей лаборатории, прежде чем излить свои чувства Панталоне, пачкая с тем его восхитительное тело. Сегодня он повторит их первый раз.       — Бедный мальчишка. Снова растёкся от понимания, что тобой будет обладать твёрдая мужская рука? — против своей насмешки, сам фантазёр лаборатории, заползает мягким движением под чужую одежду холодными руками, нагло грея их о разгорячëнную кожу, пока названного "мальчишку" передёргивает от контраста температур. — Ты сейчас так мило прильнул своей задницей к моему члену, впервые вижу такое нетерпение в своём дорогом Реграторе.       Панталоне, лëжа на животе с перехвачеными сзади руками, грязно чертыхается со слов Доктора и в отместку наступает ему каблуком тяжёлого сапожка на ногу. Слышит тихое возмущённое "блять" и ощущает вкус победы, жаль что не надолго.       Скованные руки за спиной требовательно тянут наверх, заставляя выше подняться по поверхности лакированного стола. Теперь он едва дотягивает носками до поверхности холодного пола. Банкир всей душой ненавидел превосходство Дотторе в возрасте. Разница в восемь лет была между ними абсолютно незаметной, пока дело не доходило до постели. Того, кто вертит большей частью экономики Тейвата, крайне удивил факт фетишей своего партнёра на их разницу в годах. Пусть Панталоне нравилось подчиняться, но вызывать покорность со стороны было тоже весьма любимо, но выходило это крайне сложно, при каждом упоминании того, что банкир моложе.       — С кем у тебя так однажды развязался язык во время секса? Помочь завязать обратно? — в придуманной им самим душе, богач наслаждался тем, в каком тоне второй предвестник с ним разговаривает в интимной обстановке, подпитывая бесконечное банкирское тщеславие. Но он никогда не скажет об этом в слух. — Прошу, заверши этот аморальный процесс как можно быстрее. Дел невпров…       Слова беспощадно обрываются на половине. Рука, однажды неудавшегося учёного, лежала прямо на ширинке брюк богача, сползала ниже и откровенно сжималась на выступающем стояке. От подобного жеста под названием "заткнись и стони", мужчина с наслаждением закатывает глаза, а из закрытого с трудом рта, пытается вырваться высокий протяжный звук. Эта лунная ночь обещает быть длинной для обоих. Под шорох спешно падающей одежды и глухие голоса, Дотторе забирает у господина Регратора ту самую душу с выбитыми стонами.       На следующий день, а точнее ранее утро, Панталоне видит в зеркале точно не себя. Ведьму, с окончательно испорченной укладкой, но странностью было даже не это. Учëный находился не с ним в кровати. Подозрения вчера вызывало всё. Излишняя ласка, многословность, много упоминаний любви и вечности, много трепетных поцелуев, которые на втором заходе уже выцветали в привычные укусы, даже засос доктор оставил выше обещанного, за ухом, в самом нежном месте. После себя он также ничего не оставил, ни записки, ни излюбленного завтрака в знак извинений за ранний уход, ни банальной чашечки любимого кофе без сахара. Всё сходится к тому, что управитель банка снежной сегодня будет в отвратительном настроении весь день.       Но, в течение дня всё меняется. Ярость и обида сходят на нет, сменяясь отвратительной тревогой и беспокойством.       Дотторе к нему так и не вернулся. Клонов, постоянно снующих туда-сюда тоже не было видно. Панталоне даже осмелился спросить Пульчинеллу во время их совместного чаепития о том, куда же делся второй предвестник, под предлогом того, что он снова забыл занести важный отчёт. И ведь правда не занёс, отчёт, разрушивший девятого изнутри.       Узнав о том, что сейчас человек, которому он доверил всецело себя, покинул Заполярный дворец, не сообщив об этом ни слова, в расчётливой голове автоматически сложился весь пазл происходящего. Только в одном случае доктор не отчитывался о своих операциях — когда сам не был уверен, как пройдёт работа и какие же последствия она за собой понесёт, а жертвы она несла за собой абсолютно всегда. Работа, которую поручала крио архонт предвестникам, всегда была обозначена "любой ценой" и эта цена была слепа, соприкасаясь с любовью, они никогда не видели друг друга и одна уносила за собой другую, в проклятой войне за жизнь, за свободу, за убеждения.       Второй месяц Панталоне находится в странном состоянии, принимая лекарства, до которых с приходом в его жизнь любимого учёного больше никогда не дотрагивался. Исцелить сознание от мнимой боли, которую мозг воспринимал как физическую, было почти невозможно.       Много снотворных и много тяжёлых успокоительных. Любимые Доктором его чёрные пряди поредели и постепенно теряли прежний дорогой блеск поэтому, наплевав на сохранность укладки, банкир просто собирает их в высокий тугой хвост. Он тщетно пытался вернуть им прежний вид, но они отказывались показывать признаки жизни, как и душевная организация.       Удивительно, что весь его мир пошатнулся только из-за того, что Дотторе выпал из него, как главный кусочек пазла, или важная маленькая шестерëнка в большом механизме. Сначала Лоне врёт себе о том, что его абсолютно не волнует где и как сейчас проводит время любимый человек, но потом забивается в угол своих покоев, в подступающей к горлу панике.       Стены вокруг схлопываются, заключая в себе, как в самой страшной клетке, колкой, бьющей по сохранности эго, о котором так заботился Торе. Вскрики срываются с губ, уже не от удовольствия, а от боли, которая судорогой бесконечно сводит тело. Самые тёплые воспоминания превратились в жуткий красный флаг, провоцирующий новые и новые порции этой противной агонии, которая забирает все силы на дальнейшее состояние.       Спустя полгода непрерывной депрессии и практически бессоных ночей, Панталоне приносят весточку от его тайной птички. Письмо о том, что Доктор отныне считается пропавшим без вести, его копии постепенно находятся исследовательской группой по Тейвату, будто мёртвыми или же изломаными. Фотографии — изобретения Фонтейна, который был мгновенно проклят богачом, когда в его руках оказались снимки чудовищного содержания. Глаза цвета ночного неба мгновенно наполняются слезами, когда он видит каждого из тех кого создал этот гений. Первого он едва узнал, из-за разодранного в сплошное месиво лица, у Третьего была вырвана рука. Фотография любимого четвёртого особенно больно ударила по и так не стабильному состоянию девятого предвестника. Судя по всему, тот уже находился в Снежной, либо в мондштате по наличию снега. Много крови вокруг, застывшие навсегда зрачки, в которых было всегда так много любви и порой щенячьей преданности, вырванное искусственное сердце лежало рядом с ним. Даже самая любимая младшая копия сидела обездвиженно в какой-то наглухо забитой комнате.       Эти изображения бессмысленно раскидываются по столу, в момент когда Панталоне понимает, что у каждого была разбита серьга-колбочка. Жидкость в ней содержала все химические данные для последующей ручной регенерации клеток, которой занимался настоящий Дотторе, если кто-то поранился. Это означало лишь абсолютную безвыходность из положения. Ни одного нельзя собрать заново, вся память о его любимцах уничтожена.       Мужчина уже не замечает слезы, которые снова текут из глаз, лишь снова тянется к конверту, увиденное окончательно добивает последний огонёк в потемневших глазах. Глаз порчи принадлежавший доктору, разбитый на две части. Именно эту вещь он начинает хранить у себя под подушкой, каждую ночь доставая, что бы поцеловать и ощутить только холод в ответ. Ни одной другой вещи от избранника у него больше не осталось. Царица отдала приказ сжечь абсолютно всё, только вот лабораторию доктора так никто трогать не посмел. Оставшийся после него будоражащий холод, всё ещё держал за собой влияние прежнего хозяина.       Через месяц после кошмарных фотографий, девятый предвестник монотонно заполняет бланки расходов, которые от него потребовал лично Пьеро. Лоне замечает царапины на лаковом покрытии стола и мгновенно вспоминает при каких обстоятельствах они были оставлены. Последняя ночь, после которой мужчина так и не осмелился звать в кровать кого-то ещë.       — До-торе, будь мягче! — на выдохе произносит главный прислужник центрального банка холодного региона, когда очередное непослушание с его стороны сопровождается особо острым проникновением и конкретном проезде по чувствительному месту. — Это всё слишком… тяжело…       Последующим звуком будет его яростный тихий визг от того, что Доктор потянет его без предупреждения за концы волос, собранные у него в руке, собственно тогда они оба оставляют след от ногтей на этом покрытии.       — Если ещё у тебя остались силы говорить, то это значит, что моя работа над твоим телом ещё не закончена, — тихо шепчет Дотторе, склоняясь сзади к чужому уху, чтобы прямо за ним оставить яркий след. Жаль, что в этот раз нельзя было его украсить зубами. Его Лоне всегда так очаровательно открывал пространство, отводя голову в сторону и сбивая волосы, которые медленно соскальзывали с плеча, тем самым гипнотизируя учёного собой ещё больше. — Смирись и получай от меня удовольствие, я буду дарить его только тебе, mon amour.       Под тем, с каким акцентом хранитель самых запрещённых экспериментов произносит слова на языке Фонтейна, богач окончательно тает уже самостоятельно толкаясь на член своего партнёра. Сегодня было наплевать на то, что док не первый раз кончает прямо внутрь.       Панталоне мотает головой отмахиваясь от болезненных, горячих эпизодов в его голове, которые совсем слегка поддерживали в край уничтоженное, любое упоминание в нём либидо и принимается за рутинную работу, когда дверь в его кабинет резко открывается, ударяясь ручкой о шкаф позади, сваливая несколько книг с полок, а на порог величественно вступает объявленник, паршивец и дурак, всем чем можно называет его финансист, прежде пытаясь нырнуть в долгожданные объятия, которых он всë же не ощущает и падает тут же на колени, игнорируя ушибы, обняв самого себя в подступающей панике, ведь теперь некому сделать это за него.       От тихих всхлипов полных усталости, медленно закладывает уши, и содрогаются плечи, по ощущениям как самое отвратительное воспоминания о том, как дети избалованных торговцев в Ли Юэ, сговорившись, столкнули его прямо в водную гладь. Никогда больше Панталоне так не стремился цепляться за что-то, лишь бы снова увидеть золотой свет.       Дубовая дверь в кабинет оставалась на самом деле такой же закрытой, а этот сон в очередной раз сопровождается умоляющей просьбой остаться рядом с ним ещё немного. Вместе с падением он ощущает то, как мир вокруг сходится, унося за собой все трогательные воспоминания о такой короткой, но поклявшейся быть вечной любви. Золотой свет мужчина всё же поменял на трескающийся лëд и глубокую мерзлоту.       Утром его встречают сразу две пары глаз. Одна смотрят с холодной, родительской укоризной, а вторая с тихим любопытством.       — Еë величество дала тебе право на отдых в течение трёх дней, этого слишком много, не трать время в пустую — Пульчинелла поправляет очки, меняя компресс и обходя монотонно большую кровать, сев со стороны небольшого комода на самый край. — Ты всё больше подводишь нас, Панталоне.       После тихо уроненных слов, банкир поднимает пустой взгляд на своего наставника в поиске продолжения этих нотаций, но видит лишь усталый кивок и намёк на то, чтобы одиннадцатый предвестник покинул покои. Собственно Чайльд обиженно хмыкает, унося за собой графин с холодной водой. Пятый возвращает свой внимательный взор на их ценного дипломата.       — Сынок, — такое обращение от него слышали все так или иначе молодые предвестники, которые шли из под его руки. — Я вижу, что у тебя на душе неспокойно, вот уже который месяц. Неужели, вдали от моего носа, произошло что-то настолько ужасающее?       Потерявший способность видеть без очков, мужчина отрицательно кивает головой, избегая любых слов. Рот просто не мог открыться на болезненную тему. Не пропадало ощущение того, что то состояние снова подступится, резко хватая его за горло и унося в свои чёрные, как бездна, пучины горечи.       — Если всё же решишься со мной поделиться, я всегда готов помочь найти выход.       Дверь за эльфом закрывается. Пульчинелла был наставником до мозга костей, именно на нём порой держались некоторые члены высшего чина в снежной в случае слишком опасных операций. Тот же Пьеро не стеснялся иногда обратиться к нему за консультацией по тому или иному ходу дела.       Разумеется, богач моментально ему доверился, ещё когда в самом начале пополнил эти ряды, где каждый готов вскрыть другого.       Мужчина игнорирует милость своего архонта, собираясь с силами и садясь снова за бесконечные бумаги и росписи. Медленно разлагаясь от подавленных отныне эмоций, он повторяет образ жизни Доктора, закрываясь от всего мира. Пьёт бесконечное множество кофе и других бодрящих напитков, лишь бы не сомкнуть глаза. Лишь бы не видеть снова то лицо, где давно любимые черты уже немного стёрлись, а голос отдавался лишь приятным шумом в сознании. После того обморока, девятый предвестник становится крайне рассеянным и забывает множество эпизодов, что провёл рядом с доктором, который как и обещал, не разбил его сердце, но и не уберёг. Заковал в толщи непроницаемого льда, оставляя место только для себя.       В один день, Панталоне, впервые за рабочую неделю, ложится на свою кровать, невольно впадая в сон. Сон, где он чувствует привычное тепло чужого тела, руки по родному перебирающие изящные локоны, но не оборачивается что бы не узнать, что бы снова не смотреть в глаза, которые словно напитались людской кровью. Внезапно, эти руки крепко обвивают его талию, прижимая ближе к источнику их общего тепла. Всё вокруг рушится, кроме них двоих, как однажды и мечталось. Вот только, в мечте всё разрушилось, но в реальности разрушенными остались только они.       — Забери меня с собой, — девятый предвестник сглатывает подступающий ком в горле и закрывает глаза. Ещё никогда он не просил этого сделать, лишь умолял остаться подольше именно с собой. — Пожалуйста…       Впервые он слышит ответ, который пробуждает самые дальние воспоминания.       — Конечно.