Цвет правды

      Было в нём что-то тщательно скрытое, за длинными рукавами свитера и широкими улыбками. Движения глаз, исследующие, почти нервные и будто ждущие засады. Интонация, недоверчивая, время от времени неправильно вопросительная, словно перед ударом. И испуганное «хён?» каждый раз, когда ситуация усложнялась. В иррациональном страхе перед ответственностью или последствиями, а может быть перед чем-то грозным, что было рядом, совсем под боком, даже ближе — нависало над ним грозовой тучей. В обличии Юнги. Который, как самый настоящий идиот, попросту не замечал звоночков.       Они встретились на общей вечеринке друзей по поводу новоселья. Юнги был со стороны Хосока, Чимин — со стороны Тэхёна. Они оба отличались от своих друзей настолько, насколько это возможно. Пока сожители Чон-Ким пили яркие коктейли, щедро приправленные сладостями, желе и зефиром, Юнги потягивал своё неизменное прохладное пиво, а Чимин довольствовался безымянным красновато-рыжим напитком, совсем не напоминающим хоть что-то отдалённо алкогольное. Пак так и сказал в начале вечера: «Я алкоголь не люблю, но вы, ребята, повеселитесь от души», а настаивать никто не смел, они, знаете ли, чужие границы умеют уважать.       Заговорили они впервые всё на той же вечеринке, но уже на кухне. Юнги не мог отвести взгляд от золотистого перелива волос Пака, от его мерцающих серёжек с какими-то причудливыми камешками у самой мочки, тайно внутренне умирая. Чимин казался чем-то нереальным. Танцор, как проболтался Тэ минутами ранее, любительский фотограф, фрилансер то тут то там, живой сборник цитат Виктора Гюго, а если повезёт — личный тренер в спортзале по четвергам. Только для друзей, конечно же.       От Чимина пахло сногсшибательно. Да и сам он попросту сшиб с ног, не физически, но по ощущениям даже более резко, чем если бы Юнги был в вертикальном положении. Произнёс мелодичное: — А ты знал что Хосок купил черепаху и назвал её в честь тебя?       А внутри Мина с этой фразой будто взорвалось сто карликовых звёзд. Большая часть из них, правда, расположилась где-то рядом с мозгом, потому что всё что он мог — это тупо сидеть и пялиться на внеземное существо, затесавшееся среди смертных, не удосужившись ответить. Они молчали после этого пару минут. А потом Чимин улыбнулся в ладонь, впервые назвал его «хён?», скорее интересуясь на связи ли Юнги до сих пор, или полностью покинул орбиту квартиры друзей. И наклонился через стол поближе. Наверное, догадался какую реакцию вызвал. И был собой абсолютно доволен.       Ухаживать Юнги решился спустя идиотски длительные полтора месяца встреч то тут то там, иногда с Хосоком, иногда с Тэхёном, а иногда с ними двумя, но никогда наедине. С Чимином наедине становилось жарко и горячо, да и вообще как-то нервно, словно он вдохнул из чайника жгучее облако пара, а выдохнуть не решился. Его вообще-то давно никто не заставлял нервничать. Ну а чего ему, собственно, нервничать-то было? У него уже тогда стабильно приходил доход с продажи песен, он обустроил себе студию, даже не влезая в долги, мог позволить себе и родителям отпуск, а в последнее время вообще заметил повышенный интерес от крупных компаний, желающих сотрудничать. У него в кармане уживались успех, достаток, неплохое образование и приличное количество друзей, что вообще-то уже являлось причиной для отсутствия любых проявлений стресса. Но с Чимином как-то усложнилось всё именно по причине всего вышеперечисленного.       Чимин оказался другим. У него из семьи была только мать, квартира новым ремонтом похвастаться не могла, фотосессии, по причине слишком холодной погоды, оказались совсем не востребованы, а из друзей Пак мог назвать только пару-тройку людей. Чимину хотелось дать всё и сразу. И именно это оставило Юнги буксировать так долго. Он просто не знал что именно поставить в приоритет, какое проявление симпатии Пак сочтёт за самое искреннее? Подарки? Финансовая помощь? Поддержка родителей? Привлечение клиентуры? Знакомство с проверенной компанией людей, которые уж точно приняли бы золотое чудо в свою дружную семью?       По итогу его первый шаг оказался совсем незапланированным и каким-то до ужаса глупым. Чимин возвращался домой после репетиции, встретил Юнги, паркующего машину у магазина, тот предложил подвезти, ну и Пак конечно же отказать не смог. Они проехали жалкие две улицы. Как оказалось, Чимину до дома осталось идти всего пять минут, но, даже несмотря на это, он разрешил себя подвезти. Принял этот акт милосердия как ухаживание. Позвал к себе на чай, пускай и сразу же бросился в разглагольствования о том, какие сорта у него есть, будто пытался доказать, что зовёт именно на чай. Накрыл на стол утренним бисквитом, а остаток вечера очаровательно улыбался, из-под ресниц поглядывая в попытке увидеть реакцию. Юнги значения не придал.       Он был более стеснительным, когда они оставались полностью наедине, но рядом с друзьями оживал и двигался с манерами яркого колибри. Носился по комнатам и диванам туда-сюда, из объятий в объятия, из фотографии на фотографию, уделял всем друзьям равное количество внимания, никого не выделяя. Это выглядело до ужаса очаровательно. Его любовь к близким, его незаметные проявления заботы, вроде завязанных шнурков или приоритета желания друга в каком либо выборе, его поддержание диалога на темы, которые интересны всем, чтобы участвовали тоже все. Чимин искал комфортную зону для окружающих даже там, где она не требовалась. И Юнги, конечно же, тоже этого не избежал. Он не пропускал ни единого Чиминова поступка подобного характера, запоминая каждый. И проявляя ответную заботу там, где мог.       Иногда у них были одинокие дни. Чимин чувствовал себя паршиво из-за приближающегося шоукейса или завала работы, так что выходил на связь неохотно. Благодарил Юнги за заказанную на дом еду, отчитывался куда и на сколько идёт, но в целом общаться не горел желанием. А после этого неизменно извинялся. До жути искренне-сожалеюще. Словно он совершил преступление, а не позаботился о своем моральном состоянии. Словно Юнги был бы недоволен его временем для себя, или внутренне злился бы на него без внешних проявлений негодования. Такой Чимин не мог не настораживать.       Они начали встречаться спустя четыре месяца знакомства и пару месяцев хождения вокруг да около и узнавания друг друга. На момент их первой недели отношений Юнги точно мог сказать в какие дни Чимин бы предпочёл надеть тёмный свитер, а в какие — яркий, или в контрастную полоску. Он мог напевать музыку из танцевального плейлиста Чимина, сидя на работе, а мог взять ему второй кофе по привычке, даже если не планировал встречу в этот день. Он стал рассматривать милые безделушки в магазинах, примеряя их с мыслью «понравилось бы это Чиминни?», или брать их, когда думал что Пак точно будет от вещи в восторге. Он был готов надеть идиотский костюм спаржи и дёргать руками под песни Хатсуне Мику, если это вызвало бы улыбку на грустном личике юноши. Он был так глубоко и по уши. Это было до жути окрыляюще.       Поцелуи с Чимином топили его как масло на стопке блинов. Он сам по себе, по правде говоря, никогда нежным человеком не был — предпочитал действия расчётливые и имеющие причину, на сюсюканья не разменивался, а в глубокую любовь вообще не верил после пары неудачных попыток на первом курсе. Но с Чимином это казалось абсолютно другим. Чимин закидывал на него руки во сне перед телевизором, он таскал его футболки после душа, нередко заляпывая чаем и рассыпаясь в извинениях, он с интересом трогал аппаратуру в студии и иногда бездельничал перед мониторами, играя с программами. Юнги никогда никому столько не позволял. Ещё никто, чёрт возьми, не залезал в его сердце столь глубоко и прочно, что хотелось закрыть руками и собой от всего грёбанного мира. Чимин целовал его, а Юнги казалось, что он заново рождается. Что не было этой глупой жизни последние 34 часа вдали от пряных губ Пака, что всё его время, протоптанное по улицам города, отданное на самосовершенствование и построение личности, лишь терпеливо ждало Пака. Для завершения мозаики идеальной жизни, возможно. Юнги бы спорить не стал, окажись оно так.       Время от времени Чимин загорался невообразимыми идеями. Он звонил Мину в шесть часов утра, запыханный от хождения по дому, и предлагал сплести венки. Юнги смотрел в этот момент в окно, кружил взглядом вместе с падающими хлопьями снега, пока те не разбивались о подоконник, вздыхал, а потом бормотал ласковое «ну давай, буду через час, мышка». И приезжал с пакетом еле еле найденных по городу в семь утра цветов. Чимин стал его причиной работать усерднее, чем до этого. Он умел зарядить смехом или мотивацией к прогрессу в работе или хобби. Он цитировал писателей, а по ощущениям давал и так знакомым Мину словам новые смыслы и краски. И всё своим голосом. Елейным, но твёрдым.       В какой-то период Чимин начал приглашать его к себе в гости намного неувереннее, чем до этого. Он поджимал под себя ноги на другом конце дивана, реагировал на движения Юнги, сканируя его взглядом, когда тот менял позу или тянулся за пультом, чтобы убавить громкость на экране. Не прекращал улыбаться и шутить, всё так же очаровывал своими маленькими замечаниями о сюжете или вещах в кадре, но не снимал пелену острого взгляда с глаз. Взгляда жертвы у пасти хищника. Именно в тот момент Юнги впервые задумался о том, был ли Чимин хоть раз полностью расслаблен в его компании. Чувствовал ли он себя спокойно и свободно? В какой момент стал жаться в углах, словно боялся спровоцировать бурю?       В первый день весны он совершил ошибку, за которую корил себя последующие пару недель.       В отличии от самого Юнги, Чимин искренне обожал романтические поступки и крошечные проявления любви, так что робко позвал его на свидание — на выставку бабочек в одном из торговых центров. Они прекрасно провели время, сделали много фото, успели отужинать в милом десертном заведении и даже взяли пару кусочков тортов к Чимину домой, на потом. Чимин выглядел до ужаса привлекательно. Надел те самые серёжки, которые завладели вниманием Мина в их первую встречу, обувь на высокой подошве и подвеску, подаренную бойфрендом на новый год. Он сиял в глазах влюблённого Юнги ярче любых звёзд. Грел аккуратными ладонями на прохладных улицах, сам того не подозревая, а после свидания забавно развалился посреди пушистого ковра, пока рассказывал о том, что его впечатлило за день больше всего.       Этот мягкий вид ожидаемо поразил Юнги в самое сердце, без малейшего шанса на восстановление. Живот Чимина оголялся каждый раз как тот экспрессивно поднимал руки, а ткань его штанов выглядела бесконечно симпатично, натянутая вокруг упругих бёдер — мог ли Мин пропустить всё это, слабый перед произведениями искусства? Он не спешил в прикосновениях, они с Чимином ещё ни разу не оказывались в одной постели с целью перейти на новый уровень, в сторону интима, да и это не требовалось, когда поцелуи с юношей могли затянуться на долгие минуты, после чего следовали молчаливые, тёплые объятия. Ему хватало. Он был полностью доволен тем, что имел.       И всё же в какой-то момент Юнги решил, что может просто попробовать исследовать территорию, без каких-либо ожиданий или подтекстов. Он лёг рядом на ковёр, скопировав позу Пака, после чего невесомо вобрал его ладошку в свою, не прерывая рассказ. Кольца на пальцах Чиминни оказались такими же тёплыми, как и его кожа, но было что-то эстетически будоражащее в том, чтобы одно за другим снимать их с чужих пальцев. Оголять его ладонь, а после целовать костяшки, слушать как сбивается голос парня посреди предложения, воочию видеть вздымающуюся от тяжёлого дыхания грудь. Касаться, вкладывая в эти касания больше, чем могло показаться со стороны, и спустя секунды получать такие же нежные поцелуи улыбающимися губами Пака.       Он не хотел того, что получилось, но всё равно ошибся, когда положил одну из ладоней на оголённый живот и буквально почувствовал, как тот задрожал, словно ужаленный электричеством. Чимин отпрянул не сразу, лишь в момент, когда ладонь Мина двинулась выше пупка, к трогательной впадинке между рёбрами. — Юнги… пожалуйста.       Фраза прогремела в тишине гостиной, когда парень испуганно дёрнулся всем телом, растерявший былую радость и энтузиазм. В его руках больше не было воздушности, ноги сжались вместе, намертво перекрывая возможность касаний ниже резинки штанов, а глаза…       Это был взгляд, которого Юнги опасался с самого начала. Недоверчивый. Преданный. Едва не разочарованный. Он впился когтями в душу, вырвал остатки смелости, ловко заменив отчаянием.       Юнги не помнил в какой момент вскочил вслед за Паком, но помнил, как тот отшатнулся, опустив рубашку вниз так туго, что вырез на шее едва не затрещал от напора. Он боялся продолжения, опасался чужих рук, смотрел уже знакомо, но так же душераздирающе — будто всё это время ждал срыва с цепи.       Но Юнги не срывался, нет. Он показательно сжал ладони в замок за спиной, пускай неосознанно и пытался наклониться корпусом ближе, ищущий тепла возлюбленного в стрессовой ситуации. Больше не пытался прикоснуться, вместо этого высматривал зацепки в чужом выражении, упрямо надеясь найти причину. Чимин асексуал? Он боится Юнги? Его пугает сам Мин, или сама идея касаний? Тогда почему он так любил объятия? — Я ещё не готов. Прости…       И это «прости» стало преследовать их намного чаще, чем Юнги мог надеяться. Чимин извинялся за то, что не хотел близости, в то время как Юнги на близость даже не намекал. Они засыпали вместе после тяжёлой работы, а утром, под напором поцелуев в щёки, лоб и виски, Пак вскакивал с кровати, бормоча что-то о том, что «в другой раз, пожалуйста». Он носил его футболки и толстовки вместе с нижним бельём, пока Мин работал, но пулей бежал натягивать штаны, когда старший возвращался.       И он боялся переодеваться в одной с Юнги комнате.       Не то, чтобы Юнги требовал от парня вида его оголённого тела, но все эти звоночки соединились в один большой звон в голове. Его трель сопровождала перед работой, на работе, а особенно после неё, когда Юнги был на полпути в квартиру и мог думать лишь о тепле Чиминовых щёк под его губами.       Он решился на разговор в тот же день, когда они устраивали марафон серий «Офиса» или «Рика и Морти». Поскольку в прошлый раз они остановились на серии о ферме Дуайта Шрута, то сегодня планировалось продолжить с её конца, на котором они оба успешно уснули, впоследствии рассыпав чипсы. Когда Чимин наконец притащил к журнальному столику немного сладостей — Юнги смог заметить пару крошечных осколков чипсов в ворсе ковра, не замеченных Паком во время уборки. Забавно.       Чимин устроился под его боком, в своей любимой манере прижав к груди подушку. Он выглядел по особому мягко, в милой фиолетовой футболке с птичками и домашних шортах, открывающих вид на чувственные коленки. На нём не было носков, но эту проблему Мин быстро решил, накинув на ступни бойфренда край пледа с подлокотника.       Они высидели пару серий, прежде чем Юнги всё же рискнул прижаться поцелуем к виску Пака. Тот отозвался на прикосновение, к счастью, очень охотно — приподнял лицо для более серьёзного, но неторопливого поцелуя, после чего сам потёрся носом о щеку любимого. В комнате не было света, но сторона лица Чиминни освещалась мелькающими на телевизоре кадрами, становясь то приятно голубой, то забавно оранжевой. И в глазах Юнги не было человека лучше. Чимин оказался центром всего, именно в этот момент, когда с экрана ворчал Майкл, а пальцы Пака сжимали край подушки, выдавая его нетерпеливость к поцелуям.       Его хотелось сжать в руках, вжать в свою грудь до жалобного «ах», согреть одними только объятиями, накормить до отказа и покрыть поцелуями от макушки до замёрзших пяточек. Чимин сумел собрать в себе всё идеальное, так сильно подходящее Юнги, что спирало дыхание. Чимин даже не подозревал, какой шторм мог вызвать в голове своего парня одним только взглядом. Прямо как сейчас. Со смесью веселья от выражения лица Мина и любви.       Но мысль о нужном разговоре всё ещё кружила в голове Юнги и отставать не собиралась. Это обострилось после желания положить ладонь на талию Пака, когда Мин одёрнул себя с мыслью о реакции парня.       Так больше не могло продолжаться, вот и всё. Они должны были обсудить это ещё тогда, после выставки, после самой первой ошибки Юнги, когда он вместо разговора предпочёл успокоить Пака и отправить его в постель. Он до жути боялся реакции Чимина на эту тему, боялся что тот застесняется, или ещё чего хуже — испугается и замкнётся. В этот раз он планировал зайти издалека, обеспечив парню комфортную обстановку и атмосферу.       На экране как раз кстати произошёл поцелуй двух героев, после которого Чимин ожидаемо потянулся за своим — он делал так всегда, когда герои целовались, и эта деталь в парне очаровывала Мина так же сильно, как и всё остальное в нём.       Он нежно провёл ладонью по затылку возлюбленого, коротко помассировав кожу, что было принято Паком с больши́м одобрением в виде подобия мурчания. Ладонь Юнги почти застенчиво отправилась следом вниз, к шее и плечам, где снова ненадолго задержалась для массажа. Чимин выглядел ужасно довольным такой заботой. И это был один из очень хороших признаков возможного успеха. Возможно ему даже удалось бы заговорить без танцев с бубном и молитв всему чему только можно, с короткой подводкой. — Хосок сказал что скоро к нам приедет оркестр из Тайваня, хочешь сходить?       Глаза юноши ожидаемо загорелись от нового заманчивого предложения. Пак и правда долгое время говорил вскользь о желании когда-то попасть на масштабный концерт на подобии такого, а эта возможность стала идеальной для следующего вопроса. — В филармонии? Хочу конечно! Я и в театре не был сто лет, даже забыл как это, попасть в культурное общество.       Его лицо стало до ужаса довольным, а пальцы теперь сжали вместо подушки ладонь Юнги. Благодарно. Или удовлетворённо. — Наденешь новую рубашку, вот ту, со вставками. Ты же всё искал повод её выгулять. — В висок Пака снова впечатался заботливый поцелуй, прежде чем он полностью оторвался от экрана. — И вот те серёжки, мои любимые. — С камешками что-ли? — Встретив довольное «мгм» Чимин смешливо фыркнул. — Они уже старые, износились, я думал их выбросить или отдать куда-то на крайний случай.       Лицо Юнги по ощущениям вытянулось до невозможного. — Нет! Не выбрасывай, пусть останутся ещё ненадолго. Ты в них словно фея. Красивый и волшебный. Наденешь в филармонию, а дальше решим, ладно? Такой компромисс его устроил достаточно. Юнги планировал сойти к нужной теме деликатнее, но в голове шестерёнки устроили грёбанный бунт, рассыпавшись кто куда. — Когда мы ходили на выставку ты выглядел в них особенно хорошо. — Чимин встретил его почти игривым взглядом и был таков, пока Мин не испортил весь план единой фразой. — И после неё тоже, когда мы болтали дома.       Хитринка в глазах вмиг смешалась с осторожным наблюдением. Он напрягся, как того и боялся Юнги, потому что сам тот вечер не мог отпечататься полностью хорошими эпизодами. Чёрт возьми. Ладно, сейчас или никогда, сейчас или никогда… — Чиминни… на самом деле я хотел поговорить с тобой кое о чём. Серьёзный тон бойфренда дал парню вескую причину поставить серию на паузу и выпрямиться. — Да? Когда разговоры стали такой тяжёлой вещью?! — Я о том вечере, знаешь. И о том… какие вещи время от времени заставляют тебя нервничать. — Он поспешил устроить подушку на коленях, прежде чем идентично повернулся к Чимину всем корпусом. — Я ни в коем случае не хочу заставить тебя чувствовать вину или что-то такое. Просто… хотел полностью обсудить с тобой, понимаешь? То, чего именно ты боишься от моих прикосновений. И какая причина у твоего страха близости со мной.       На чужом лице вмиг смешалось всё, вплоть до стыда и ужаса. И от этой картины внутри Юнги похолодело всё и сразу, он едва подавил инстинктивное желание обнять и утешить.       Не в этот раз. Они должны с этим справиться и просто поговорить. — Я… Я не хотел чтобы это выглядело так. Будто я боюсь тебя. — Но, к сожалению, именно так это и выглядит — осталось недосказанным Юнги. — Я просто ещё не готов… Понадобилось пару вдохов, чтобы он собрался. — Я не настаиваю на каких-то действиях, мышка. — Он протянул руку ладонью вверх. Чимин не сразу, но всё же вложил в неё свою, согревая. — Я готов ждать тебя столько, сколько потребуется, и я не буду делать что-то против твоей воли только потому что приспичило. Я уважаю твой выбор, я уважаю твоё право на личные границы, но я не знаю где они начинаются, понимаешь? Я не хочу причинить тебе дискомфорт своими действиями, просто скажи мне что для тебя приемлемо и что нет. И мы будем отталкиваться от этого.       Те секунды, что он провёл под неверящим взглядом Чимина, по ощущениям растянулись на долгие мучительные часы. Он почти не дышал, заземляемый тяжестью подушки на коленях и рукой в своей ладони.       Всё произошло настолько неожиданно, что в один момент Чимин просто собирался с мыслями, а в другой — тянулся ладонью к лицу, чтобы стереть дорожки слёз со щёк.       Он плакал бесшумно, едва подрагивал в его руках, когда Юнги крепко прижал к себе и укрыл спину всё тем же несчастным пледом. Чимин не умел плакать в голос, со всхлипами, придыханиями и прочим, как некоторые, нет. Вместо этого он уткнулся в его грудь лицом, крепко сцепил пальцы на свитере возлюбленного, и разбивался на осколки не издавая звона. Тихий. Возможно, даже привыкший плакать так, чтобы никто не понял.       Эта мысль оборвала внутри Мина что-то очень хрупкое. — Мышка?       Он до сих пор не мог понять что так сильно расстроило его мальчика. Что довело до такого состояния, что он расплакался в считанные секунды? — Прости, Юнги, я просто… — Нет, тихо, не извиняйся. Не смей. Почему ты извиняешься? За свои слёзы? За то, что я озвучил ранее? Всё это имеет место быть.       От этих слов дрожащий комок наконец тихо шмыгнул носом, но взгляда не поднял. Что ж, если ему удобнее говорить так, то Юнги не имеет ничего против. Главное что рядом. — Я так боялся что ты в один момент устанешь слушать мои отказы. — Пробулькал он в ткань свитера, что уже стала потихоньку намокать. — Но я не мог просто… я не мог перебороть себя. И я боялся что ты сделаешь это без моего согласия. Боялся что снова будет больно. Но ты такой хороший, Юнги, я просто… я не хотел чтобы то, что я чувствовал к тебе, разбилось об это. О твоё непринятие моего отказа.       Его глаза, до этого чуть прикрытые, расширились до своих пределов.       Что? Ему не послышалось? Чимин сказал «снова»? — Чиминни… что заставило тебя думать, что я не приму твой отказ? Я заставил тебя сомневаться во мне? Я ошибся где-то? — Несмотря на свою формулировку, это прозвучало не требовательно, а скорее деликатно.       Чимин ответил отрицательным покачиванием головы, но из-за позы он скорее потёрся лбом о его ключицы.       Юнги действительно любит этого парня. Так сильно. — Я не хотел говорить об этом, не собирался. Тэ когда-то сказал, что про бывших не говорят. И я бы предпочёл его совсем не вспоминать.       Наконец лицо Чиминни приподнялось из своей прятки. Его глаза оказались красными и чуть опухшими, как и губы, усердно покусываемые в периоды волнения. Мин не сдержал порыва высвободить нижнюю губу юноши из плена зубов подушечкой мягкого пальца. Этим же заставил юношу едва заметно улыбнуться. — Твой бывший? В этом причина? — На короткий кивок Юнги обрёл острые, грубые черты. — Он делал тебе больно?       Одного взгляда на лицо Пака было достаточно, чтобы понять ответ.       Он ещё не знает имени этого ублюдка, но уже знает кому может позвонить, чтобы с этим разобрались. — Я плакал по другой причине. — Чимин сделал секундную паузу. — Потому что это было ужасное облегчение — то, что ты сказал мне. Потому что никто не относился к моим чувствам так, как ты.       Его руки, до сих пор горячие и мягкие, легли на щёки Юнги, после чего юноша огладил их большими пальцами. Всё в его действиях кричало о невысказанной боли, но он предпочёл выместить это в ласке, в том, что могло заставить его сердце успокоиться. Юнги молча накрыл его ладони своими.       Поддерживая. — Он никогда не давал мне выбора. Сколько бы раз я не сказал что не хочу, или не готов, он считал что наши отношения — достаточная причина взять от меня всё, что он хочет. Прикасаться ко мне, использовать моих друзей или просить меня врать другим людям в чём-то. Это было ужасно. Я ненавижу то время. И я рад что смог от него уйти, пускай мне и было очень, очень страшно. Его окружение не было самым лучшим, я знал, что эти люди по желанию могут навредить мне или моим близким. — Его глаза на секунду опустились ниже, к груди Юнги, словно он пытался взглядом ощутить стук чужого сердца. Или же это была попытка избежать зрительного контакта. — Он никогда не был нежен со мной, как я того хотел. Я поспешил с выбором, подумал что смогу растопить лёд в плохом парне, что ради меня он изменится. Я был очень глупым…       Юнги несильно сжал его ладони в своих, чтобы привлечь внимание. — Это закончилось, Чиминни. Я горжусь тобой, что ты нашёл в себе силы уйти от него. И я искренне… — Он на секунду поджал губы, тоже отводя взгляд ниже. — я правда надеюсь что мы будем вместе как можно дольше. Что у меня будет шанс реализовать всё то, что ты бы хотел видеть в своих отношениях. Просто скажи мне чего ты хочешь и я дам тебе это. Я дам тебе весь мир, стоит тебе только попросить.       Это было почти смешно, то, что он был так покорен Чимину.       Но если бы кто-то посмел подумать что Чимин не заслуживает всего мира, то он был бы бесконечно глуп.       Потому что Чимин это не просто парень. Чимин это пробуждения со звуком песен АйЮ, это поцелуи во время чистки зубов со следами пасты на щеках, это два сгоревших тоста, лучший из которых он всегда отдаёт Юнги, это бесконечные стопки книг в его квартире, танцевальные практики, носки разных цветов, марафоны «Офиса», десятки пар серёжек, тёплые кольца и пухлые губы. Чимин это всё, в чём Юнги когда-либо нуждался. Он мечтал об идеальном парне, а получил Чимина, который в десятки раз лучше того, о чём он мечтал.       Что такое мир, когда чёртова вселенная умещается в его руках? Что такое жизнь, когда их объятия длятся непослушную бесконечность от утра до утра? — У меня есть всё. Теперь, благодаря тебе, я получил всё то, чего мог желать.       Чиминова ласка кроется в поцелуях, когда они забывают о сериале. Его руки, всё так же привычно горячие, наконец без страха лезут под свитер к лопаткам, едва не обжигая. Он не дрожит от поцелуев на плечах, не отталкивает, когда его забирают в медвежьи объятия на чужие колени, потому что верит.       К счастью, Юнги довериться легко.

---

      И Юнги правда находит того ублюдка. Пускай Чимину и не обязательно об этом знать, потому что он слишком взбудоражен свиданием в филармонии. Этот факт просто греет Мина изнутри.       Маленькое, эгоистичное, злобное желание отомстить. Не всегда же ему быть хорошим.