Из тени в свет

Рука не дрожала, но буквы, торопливо выведенные на отрывке карты – снимать копию не было времени, – выглядели слишком резкими, будто вместо пера поработало долото гномьего клинописца. Лелиана дописала до точки, сложила обрывок вчетверо и не глядя протянула за спину: – Передашь Свену на заставе у Охотничьего ручья – и сразу обратно. Понял? – Так точно! – гаркнул посыльный. Быстрое, случайное соприкосновение с липкими от пота пальцами Лелиана сразу выбросила из головы: в мыслях ее, прошитых строчкой горных троп и застав, совсем не осталось места для солдатского испуга. Скрипнул снег, всхрапнула кобыла, на которую взгромоздился с кольчужным звоном посыльный – и Лелиана, ждавшая хлопка поводьев по взмыленной шее, насторожилась, хлопка не услышав. – Миледи… а это, стал быть… – проблеял солдат; потом, вероятно, увидел, как натянулась ткань на Лелианиных лопатках и поторопился выпалить на одном вдохе, без запинок: – Охотничий ручей – это который под тропой или который из распадка течет? – Это который от моста у тропы пилигримов, два поворота и у домика охотника налево спуститься к расщелине, – терпеливо пояснила Лелиана, даже сумела выдавить улыбку, натянутую, как тетива, когда оглянулась. – Еще вопросы? Посыльный торопливо замотал головой, не желая сердить Соловья. – Тогда вперед, – сказала Лелиана и хлестко ударила по яблочно-серому крупу. Рыцарская кобыла, привыкшая таскать на спине тяжелый доспех Кассандры и слушаться ее тяжелой руки, беззвучно заржала, взвилась почти на дыбы, заставив всадника упасть ей на шею, и с места взяла размашистой широкой рысью. Она уже неслась по обледенелым ступеням, высекая подковами белые искры, и народ без всякого предупреждения отпрыгивал с дороги, когда посыльный сообразил все же заорать: «Поберегись!» Лелиана не улыбалась и не злилась. Нерасторопный посыльный еще вчера ловил мух и гонял любопытных мальчишек, охраняя торговые возки с солониной, а теперь от его умения удержаться на одолженной кобыле зависело, успеет ли Свен увести свой отряд в горы и перекрыть обнаженный взрывом выход из Храма – или демоны, вырвавшиеся на свободу, первыми доберутся до Убежища. – Знала бы, кого ты в седло посадишь – сама бы гонцом вызвалась. – Ты нужнее здесь, – пожала плечами Лелиана. Кассандра, умудрившаяся из-за гомона незаметно выскользнуть через тяжеленные, несмазанные двери церкви, расфыркалась и тут же сама себя оборвала, потому что обе прекрасно знали – фыркание это прозвучало неискренне и нервозно. На миг шум Убежища зазвучал неловко от молчания. Лелиана смилостивилась и перевела тему: – У Соласа что-нибудь получилось? – Ничего пока. – Ясно, – кивнула Лелиана. Никакой неожиданности в том, что одинокий отступник не справился с магией, пожирающей сами небеса, не было, но она считала необходимым рассматривать все варианты. Без Соласа на примете оставалось еще несколько лазеек, хотя верить в них с каждым часом становилось труднее. Лелиана сощурилась, будто заострившийся до кинжальной тонкости взгляд мог пропороть завесу будущего, обнажая узор путеводных нитей, и обернулась к столу с картой; Кассандра качнулась за ней. – Нужно еще кого-нибудь из охраны в темницу. – Я дала, кого могла. – Мало. Нужен еще маг. Или храмовник. А еще лучше оба, – будто не услышала Кассандра. У нее был настойчивый тон просителя, просить не желающего, но вынужденного, и Лелиана, как ни пыталась сосредоточиться на карте, подняла взгляд на лицо напарницы, произнесла отчетливо: – У меня больше никого нет. Обе уставились друг на друга. Кассандра выглядела ошарашенной, будто не верила, что ей вообще могут отказать – Лелиана сама пожалела, что высказалась резко. Народа было хоть отбавляй: формально, Убежище сейчас в их, Руках Верховной Жрицы, руках, и они могут даже беззубой подавальщице приказывать с ножиком для чистки яблок броситься на Гнева. Но жрицы, пилигримы, охрана караванов, жители деревни – просто люди; люди, её по-настоящему, сейчас на горных тропах, в развалинах Храма, в тылах калленовских отрядов, и все поголовно в опасности. – Все храмовники сейчас на тропе, а маги, кто не может биться, при раненых, – поправилась Лелиана, смахнув с карты несколько налетевших крупинок снега. Она старалась быть мягче, но если Кассандра в тревоге становилась грубая и колючая, то Лелиана холодела от макушки до кончиков ногтей, и голос ее все еще был таким же опасным, как нож, с которого одолжения ради стерли яд. – Если тебе надо отлучиться, кликни из коридора солдатню. Усмиренные послушны, как овцы, а этот к тому же хрупче фарфоровой вилки. Если даже очнется… – Я была бы только рада, если он очнулся, – перебила Кассандра, перехватив Лелиане запястье. Та спокойно покосилась на хватку пальцев и на саму Искательницу, Кассандра, открыв рот, будто собиралась что-то выпалить, только лишь шумно выдохнула и отдернула руку. – И боюсь как раз обратного. Бесполезно объяснять, идем лучше, – кивком головы она показала на церковь, – сама посмотришь и решишь, нужна охрана или нет. «Может мне вообще примерещилось», – уже для себя и носок своих сапог добавила Кассандра, отвернувшись. Лелиана расслышала, потому что в этом заключалась ее работа, но приставать с расспросами не стала. После взрыва, Бреши, демонов, обороны и приказов она не могла стать еще серьезнее, чем была, но даже ей показалось вдруг, что воздух стал холоднее: Кассандра могла говорить необдуманные вещи, но у решений ее тем не менее всегда было основание. Молча они нырнули с улицы в церковь. Дверь беспрестанно хлопала, вместе с людьми впуская внутрь морозный воздух, но стоило пройти пару шагов, щеки обжигало жаром: несмотря на жриц, пытавшихся навести среди раненых порядок, в церковь ломились желавшие помолиться накануне кончины мира. Пара человек потянулись к Рукам – с вопросами, просьбами или обвинениями, – но поторопились отвести глаза в пол, оценив серьезность лиц и намерений: самых заторможенных Кассандра не стеснялась отпихнуть локтем, Лелиане оставалось только не отставать до двери к лестнице. После ладана, пота и копоти молельного зала затхлый воздух темницы показался приятно освежающим. Кассандра пригнулась, чтобы не задеть головой низко висевшую люстру, Лелиана чуть качнулась вбок, обтекая препятствие. Тревога, сквозившая в каждом жесте Кассандры, в каждом ее фырке и лязге латных сапог постепенно передавалась и Лелиане, хотя тому не было ни одной причины. Пленника она видела лишь раз вскользь, но знала про него все, что только можно было разузнать за несколько часов: наводка от Каллена, несколько опрошенных храмовников, найденная среди лекарей сестра церкви родом из Киркволла – если бы не Брешь в небе, за такой рутиной Лелиана заскучала бы; и она была рада сплавить заботу о мальчишке Кассандре и заняться тем, что действительно требовало присутствия Левой Руки. Два часа назад это был пост на мосту, пятнадцать минут – уличный штаб на пятачке у церкви, здесь и сейчас – в темнице. И все же когда Кассандра пихнула коленом решетку и пропустила Лелиану внутрь камеры, та увидела ровно то, что ожидала увидеть, и ни штрихом больше. Юноша – почти мальчишка, невысокий и щуплый настолько, что скаут, тащивший его из Храма на закорках, даже не запыхался – распластался на полу, показав в вороте запачканной мантии цыплячью тонкую шею. Обыватель дал бы ему лет семнадцать, хотя Лелиана навидалась достаточно, чтобы сделать поправку на эльфинажное детство и взросление в сырых, лишенных света и свободы Казематах. Болезненно-светлая, почти серая кожа, в тон пепельно-серебристые, словно присыпанные пылью волосы – мальчишка был такой же невзрачный, как его нехитрая история. Лерой без какого-либо семейного имени, двадцать один год, на Конклав прибыл вместе с сером Тристианом, чей пепел сейчас ветер в развалинах Храма ссыпает к пеплу других погибших. Единственным ярким пятном – и в истории, и во внешности, – было светло-красное, затертое уже временем клеймо Усмиренного на лбу. Хотя бы за ним мог бы прятаться секрет, достойный талантов Левой Руки, но Лелиана, едва копнув, не увидела смысла допытываться дальше, за что мальчишка клеймо получил: это случилось летом тридцать седьмого, в самый разгар безумия Мередит. В пору только сочувствовать, что Лерой не дождался всего нескольких месяцев до дня, когда Защитница разгромила Казематы, но ни сил, ни времени для сочувствия не осталось. Лелиана знала все, что необходимо, а когда мальчишка очнется, узнает остальное, потому что Усмиренные не могут ни лгать, ни увиливать от допроса. Тот же Солас, сидевший возле пленника на коленях и чаровавший над объятой свечением кистью, казался Лелиане фигурой много более интригующей. На их появление маг только кивнул, едва отвлекшись от работы, и Лелиана, поймав направление его сосредоточенного, вдумчивого взгляда, еще раз случайно посмотрела на Лероя. Тогда-то – раньше, чем Кассандра успела бы от нетерпения одернуть ее, но непозволительно поздно для легендарной Соловья, – она заметила то, что должна была заметить с самого начала. Меж тонких, будто пыльным угольком нарисованных бровей пролегла складка, а нетронутые магией пальцы Лероя сжимались в кулак. Усмиренные не должны видеть снов, даже если небо рвется пополам – немудрено, что его мышиная серость обманула на миг даже Левую Руку. – Он стонал во сне, пока тебя не было, Искательница, – как бы между прочим сообщил Солас, заканчивая пасс. Зелень странной магии притихла, как костер, пригнутый к земле ветром, Солас едва заметно поморщился и принялся разминать затекшие от волшбы пальцы. – И не единожды. Один раз можно было бы списать на телесную боль или нечто подобное, но я применил целительские чары, а спать спокойнее он не стал. И к тому же Тень реагирует… Лелиана ждала уточнений – как именно, – но то ли Солас посчитал, что его все равно не поймут, то ли его заклинание не терпело долгих пауз, и маг вернулся к трепетавшей чаровской зелени. – Любопытно, – согласилась Лелиана. Кассандра, до этого тершая шрам на щеке и переводившая взгляд то на Соласа, то на Лелиану, будто боялась упустить тень тени на их лицах, оторопело вылупилась с перекошенным лицом: – Любопытно? Ты серьезно, Лелиана? Небо разорвалось, демоны идут по наши души, Усмиренный научился видеть сны – а все, что ты можешь сказать, это «любопытно»?! Лелиана пожала плечами. Внезапная вспышка ярости, с которой смотрела Кассандра, была, должно быть, следствием усталости – также как ее следом был неожиданный тихий смешок, родившийся у Лелианы в груди. Она сама не поняла, почему позволила себе не скрываться. Солас, понявший ее с полутона, отвернулся, пряча искры веселья во взгляде; Лелиана же, наоборот, вскинула голову, будто сквозь тюремную толщу камня могла безошибочно чуять Брешь. – Я с тобой совершенно согласна, Кассандра. По моим оценкам, один шанс к трем, что Убежище переживет сегодняшнюю ночь, и один примерно к полусотне, что с Брешью удастся совладать. Но если вдруг нам все же повезет уцелеть, – протянула неспешно, будто нащупывала в воздухе нужный мотив, Лелиана, и когда она опустила взгляд, покосившись на пыльного мальчишку на пыльном полу, лицо ее потеплело от рыжей лисьей улыбки, – если нам повезет уцелеть, только представь, что это будет за история.