Shivers

Днём Мельбурн напоминает огромный бриллиант. В нём всё сверкает и переливается: от небоскрёбов до Ярры, что слепит своим зеркальным блеском. Но это только до полуночи, после которой — согласно сказочным канонам, — алмаз снова превращается в уголь. Вдоволь отоспавшись за ночь, на улицу выползают самые мутные персонажи. Темнота липнет ко всему как пыль, и жить после двенадцати получается лишь ощупью. Но мы обожаем ночной Мельбурн с его плохо освещёнными барами и небом чёрным как нефть. Мы — это Фил, Трейси и Ник. И вот Ник считает, что в темноте всё выглядит стильно. Я же считаю, что он тяготеет к полумраку из-за неуверенности. Мы мечтали быть похожими и на Боуи, и на Sex Pistols — поэтому выбрали в качестве ориентира The Stooges. Но в глубине души прекрасно осознавали: нам — наивным, неумело накрашенным, игравшим как роботы, — бесконечно далеко даже до коллег по австралийской панк-сцене. — Какой план? — весело спрашивает Трейси, наш басист. — Первоочередная задача — ужраться до синих соплей, — провозглашает Ник. Всклокоченные чёрные волосы делают его похожим одновременно на сумасшедшего учёного и Марка Болана. — А вторая — кое с кем встретиться, если получится. — С кем это? — настороженно спрашивает Фил. Он ударник, но ударник посредственный — и с Ником они постоянно собачатся по этому поводу. — Да есть тут одна интересная личность, — и Ник загадочно нам подмигивает. Если он не хотел что-то рассказывать — переубедить его было невозможно. Поэтому мы идём в бар и внутренне умираем от любопытства. Вернее, умираем мы с Трейси: Фила, очевидно, мучает тревога — и перед входом я ободряюще похлопываю его по плечу. Может, он и не Кит Мун, но Фил обожает музыку, а такая самоотверженность порой важнее таланта. Бар, в который нас привёл Ник, пытались обставить как будуар, но такой безвкусице даже темнота не помогала. Красный бархат, бесчисленные золотые завитки, дешёвые гипсовые скульптуры… При виде этого великолепия какой-нибудь мафиози сказал бы: «Даже для меня это перебор». Впрочем, Ника и Трейси обстановка не напрягает. Главное — чтобы можно было накидаться за короткий срок и не слишком большие деньги. Басист резво приступает к делу, а вот вокалист практически сразу исчезает — но вскоре возвращается с человеком, которому темнота была ни к чему. — Чайльд-Роланд наконец дошёл до тёмной башни, — в низком голосе Ника ощущается лёгкая дрожь. — Знакомьтесь — мистер Говард. Мистер Говард напоминает эльфа — или любое другое существо, чья природа органична ночи. Мы смотрим на него, словно околдованные, потому что Роланд тоже по-дурацки накрашен, а чёрный бархатный костюм болтается на нём как на вешалке. Но во всём этом вампирском одеянии он смотрится так же естественно, как английский аристократ в твидовом пиджаке. Сила чар Роланда была так велика, что он в своих обносках казался воплощением элегантности — а мы и в темноте выглядели как придурки. — Привет, — он смущённо улыбается. Его печальное лицо напоминает мне средневековую гравюру. — Вы, кстати, хорошо играете. Может, немного скучновато, но от выступления к выступлению всё лучше и лучше. — Ты что за пассажир? — брови Трейси сходятся у переносицы. — Не нравится, как мы играем, что ли? — Какие-то проблемы? — с царственным удивлением спрашивает Роланд. — Полегче, ковбой, — успокаивает Трейси Фил. — Он из «Шарлатанов». Так что может немного нас покритиковать. — Как ещё шарлатанов? — пьяно изумляется Трейси. — Тех, что написали Shivers, — с упоением произносит Ник. — Написал, — поправляет Роланд. — Это только моя песня. Не дожидаясь приглашения, он садится за стойку и жестом просит бармена что-нибудь ему налить. Бармен — одетый, разумеется, в мундир, — ставит перед Роландом бокал рум-колы. Он немного отпивает, аккуратно возвращает бокал на бирдекель и вынимает из кармана пачку Malboro. Я же пытаюсь вспомнить эту песню — Shivers, — и строчки сами собой приходят на ум. But my baby's so vain She is almost a mirror And the sound of her name Sends a permanent shiver Down my spiii-yi-yiiii-yi-yiiii-yi-yiyiyi-ine Где я мог её слышать? Может, Ник напевал во время саундчека. Может, я был на концерте «Шарлатанов» и сам того не знал: мало кто слушает музыку трезвым. Фрагменты песни всплывают в памяти, как обломки корабля, и я начинаю дрейфовать на волнах мелодии. Кажется, пелось о суициде и мурашках — и, наверное, Ник с его тягой к мрачным историям полюбил Shivers именно за это. Я поднимаю голову и сталкиваюсь взглядом с Роландом. У него огромадные глаза с космической сердцевиной зрачков, а смотрит он слегка в сторону — что одновременно успокаивает и бесит. Ник с высоты роста падает на Роланда, обнимает его за широченные плечи и, уткнувшись носом в висок, неожиданно для всех спрашивает: — Играть с нами будешь? — Ник, — строго говорит Фил. — Такие вещи принято обсуждать всем вместе. — Так давайте обсудим! — предлагает Ник. Роланд слегка морщится, но не пытается избавиться от навязчивых объятий. — Кто за то, чтобы Роули играл с нами? — Да нахуй он нам сдался? — хмурится Трейси. — Будет ещё одним бэк-вокалистом, — вдруг слышу я собственный голос. — На случай, если ты, Трейси, снова ужрёшься в край и не сможешь повторять за Ником даже окончания слов. — То есть меня будут пускать к микрофону? — чёрная бровь Роланда изгибается под тупым углом. — Тогда я согласен. — Мы ещё ничего не решили, — возражает ему Фил. Но в следующую секунду Филу становится не до Роланда. Трейси, до глубины души оскорблённый моим замечанием, вскакивает на ноги и на весь бар оглашает, что даже вусмерть пьяный он помнит все тексты и вообще играет как Джек Брюс. Фил пытается его успокоить и безуспешно ловит ладонь с твёрдыми подушечками мозолей. К нему присоединяется Ник — и Роланд, наконец, остаётся в тактильном одиночестве. Его взгляд ощущается прикосновением прохлады к пылающей щеке. Я поднимаю голову и вижу эльфийского принца в потрёпанном бархатном костюме. От гипнотической черноты его зрачков у меня пересыхает во рту — и я вдруг осознаю, что Фил ошибается: мы уже всё решили. Роланд будет играть с нами, потому что от одного его имени — скользящего по языку, как льдинка, — у меня по спине пробегает холодок.