***
— Это не сработало, — сказал аль-Хайтам и залпом выпил содержимое стакана. — Странно. Кавех выглядит как человек, который от ревности готов на опрометчивые поступки, — Дэхья допивала свой третий стакан. — Но я всё ещё думаю, что ты слишком усложняешь. — Это у тебя всё слишком просто. — Это плохо? — она засмеялась. — Если бы ты так думал, то не предложил бы пост в Академии. Дважды. Я поэтому, кстати, и подумала, что ты на меня запал. Аль-Хайтам пожал плечами, мол, твои проблемы, что ты там себе надумала. — Но если бы ты не был влюблён… — Я не влюблён. — Тогда почему мы всю ночь не сексом занимались, а пытались придумать, как вытащить из Кавеха признание тебе в любви? — Просто хочу, чтобы он перестал это скрывать. — Зачем? — Дэхья ударила кулаком по столу. — Ты не можешь не понимать, что вытаскивать из человека такое признание, когда ты не готов дать взаимность — поступок, достойный только самых больших ублюдков. Если бы я почувствовала, что ты такой, то никогда не стала бы помогать. Просто признайся себе, что ты гей, влюблённый в своего друга, но понятия не имеющий, что с этим делать, потому что это совершенно не укладывается в твое идеально логичное восприятие мира. И от его признания будет легче строить логические поступки, чем делать первый шаг самому. Ты просто хочешь переложить эту ответственность на него. Ответственность за чувственное. — Он в этом больше разбирается, — аль-Хайтам сложил руки на груди и прикрыл глаза. — И, пожалуйста, говори тише. — И это всё? — Придёшь сегодня снова ко мне? — Нет, сегодня мой последний день в Сумеру, я бы хотела провести его с Дуньярзадой. — А у вас… Дэхья закатила глаза. — Я её очень полюбила, но романтическая любовь — вовсе не про меня. — И не про меня. Дэхья вновь рассмеялась. — Ты по уши влюблен. И, не хочу тебя расстраивать, скорее всего он будет любовью всей твоей жизни. Встретишь ты кого-то ещё или останешься один, Кавех — твоя яркая звезда. Он один из самых незаурядных людей Сумеру, и он смог тебя зацепить. И, знаешь, он сможет тебя забыть, стоит ему получить от кого-то достойное внимание, а не холодную отрешенную заботу, а ты навсегда останешься с мыслями об аромате этого цветка, который тебе больше никогда не удастся почувствовать рядом. Я не гадалка, но жизненный опыт в таких делах у меня намного больше, чем у тебя. И, знаешь, я вообще-то хотела бы, чтобы так и случилось, потому что ты его не достоин. — Ты явно перебрала… — Погоди, — Дэхья ударила теперь ладонью по столешнице. — Ты, очевидно, весь такой невъебенный. Умный, красивый, но ты душнила, а он художник. Тебе ничего не стоит затушить этот огонёк, если он тебе доверится. Но я верю, что пока ты можешь пойти и по другому пути, если перестанешь быть таким инфантильным нигилистом. Это не круто, правду тебе говорю. Позволять себе чувствовать, вот что здорово. Дэхья поднялась, резко подалась вперёд и поцеловала аль-Хайтама, оставляя на его губах яркий след от помады. — Это нарушение.., — вмиг собравшись, начал он. — Да заткнись, — смеясь, ответила она и направилась к выходу.***
— Где ты был ночью? — спросил аль-Хайтам на следующий день, когда они завтракали. Точнее, завтракал Кавех. У него самого был ранний ужин. — Я не обязан отчитываться. Аль-Хайтам цокнул языком и закатил глаза, а Кавех продолжил. — Не хотел мешать, если ты вдруг ещё кого-то захотел бы привести. И снова аль-Хайтам закатил глаза, а потом вдруг передвинулся к Кавеху, сев на стул задом наперёд. Кавех откинулся на спинку своего стула и вызывающе посмотрел на него. — Я, — аль-Хайтам выдержал очень долгую паузу, — переживал. Кавех изогнул бровь. — Ложь. — Конечно, ложь. Такой паразит, как ты, везде выкрутится. И все-таки эта фраза, пусть и слегка пьяная, как-то слишком уж изменила настроение в комнате. Кавех спросил уже спокойнее: — Зачем ты это сказал? — Сам не знаю. — Снова лжешь. — Когда я сказал, что Сумеру в тебе нуждался, я тоже солгал. Кавех цокнул языком и приготовился разразиться тирадой. — Намного больше в тебе нуждался я. Тирада застряла где-то на уровне голосовых связок. — Это слишком даже для тебя, аль-Хайтам. Так надо мной издеваться. Кавех мотнул головой и вернулся к еде, но от чего-то с вилки всё падало. — Мне правда лучше, когда ты рядом. Постоянно приходится придумывать контраргументы к твоим тупым доводам. Такие умные тупые предположения больше никто не умеет выдвигать, помогает всегда держать себя в тонусе. — Какой же ты урод, — воскликнул Кавех и встал из-за стола. Его слова срезонировали такой же фразой, произнесённой в голове аль-Хайтама голосом Дэхьи. Он схватил Кавеха за запястье. — Я могу тебя поцеловать? — Кто вообще о таком спрашивает?! — Кавех вырвал руку. — Нормальные люди, когда хотят, берут и целуют. А ты во всём какой-то прокаженный. — Почему же ты меня до сих пор не поцеловал тогда? Кавех поджал губы и сжал руки в кулаки, но вдруг резко развернулся на пятках и наклонился к аль-Хайтаму. На секунду того посетило дежа-вю, но оно рассеялось в то же мгновение, когда их губы соприкоснулись, а руки Кавеха легли на его щеки. Если бы их не разделяла спинка стула, Кавех сел бы аль-Хайтаму на колени. — Ты знал, что ты отвратительно целуешься? — спросил Кавех скорее с недоумением. — Сколько раз ты вообще это делал? — Не знаю, — отчего-то ощутив неловкость, аль-Хайтам ответил грубо. — Несколько раз. — Чего?! — Кавех, казалось, впал в полный восторг. Он сильнее сжал щеки аль-Хайтама и запрокинул его голову, заглядывая в бирюзовые глаза. — Бессмысленная трата сил. Я же не портовая блядь. — Ауч! — Кавех прекрасно понял намёк, но на этот раз даже не попытался язвить в ответ. Слишком восхитительным было открытие, слишком долгожданным и одновременно совершенно неожиданным было случившееся. Ну и несколько выпитых стаканов вина тоже сделали своё дело. Кавех схватил аль-Хайтама за руку и потянул в сторону его спальни, а уже через минуту толкнул его на кровать и навис сверху. — Ты мне отдал кровать с балдахином, а сам спишь на совершенно обычной? — говоря, Кавех снимал наручи с больно покорного аль-Хайтама. Тот не сопротивлялся, но его выражение лица всё ещё было будто не особо заинтересованным. Однако Кавех, ерзая сверху, заинтересованность все-таки ощутил. — Вычурный пылесборник, — и неясно, подразумевался балдахин или сам Кавех. — Ну, конечно, — Кавех со звоном отбросил наручи и поцеловал запястье аль-Хайтама. — Я ещё удивлялся, как это Дэхья после ночи с тобой такая недовольная вышла. Ты, видимо, совсем бревно. — Мы не спали, — ответил аль-Хайтам. В конце его голос дрогнул. Кавех, сняв топ, поцеловал зону над ключицей. — А ты вообще с кем-то спал? — Кавех приподнялся и заглянул аль-Хайтаму в глаза. — Один раз. Мне не понравилось. И ещё один раз ты мне сделал минет. — Что? — Кавех даже подался назад и сел аль-Хайтаму чуть выше колен. — Когда ты меня хотел напоить, чтобы я утром не вспомнил о споре. Ты признался мне в любви и полез под стол, я даже понять ничего не успел. — И… Я был так хорош, что ты в меня влюбился, — самодовольно сказал Кавех, вновь напирая. — Тебя стошнило. Щеки запылали, а глаза широко распахнулись. Кавех закрыл лицо руками и упал на кровать. — Я не отмоюсь от этого позора. Аль-Хайтам усмехнулся и притянул его к себе, проталкивая свою ногу между ног Кавеха. Успел прочитать об этом после разговора с Дэхьей. — Всего мыла Сумеру не хватит, чтобы смыть с тебя весь тот позор, что ты творил. — Я тебя ненавижу. — Но хорошо, что я живу вне тех ценностей, где понятие позора существует в принципе. — Ты очень странный, — произнёс Кавех, всё-таки убирая руку от лица. Ладонь он положил аль-Хайтаму на поясницу, и в следующее мгновение тот громко застонал и дёрнулся, от чего бедро прошло по паху Кавеха. — Что это было? — спросил он, облизнув губы. — Это? — ехидно спросил Кавех, повторив то, что только что сделал. Аль-Хайтам схватился за его рубашку и кивнул. — Я не понимаю, хочу, чтобы ты прекратил или продолжил. — Ты же и сам прекрасно знаешь, что я делаю, — ответил Кавех, ерзая на его бедре. — Давай, отпусти бедную рубашку и потрогай мою грудь. — Не нужно меня учить, — и всё же аль-Хайтам послушался совета и скользнул горячей рукой за ворот рубашки, оглаживая грудь Кавеха. Он прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями, и на этот раз значительно ослабил элементальную стимуляцию, но послал не однократный импульс, а, не убирая руку, стал ритмично стимулировать тело аль-Хайтама, основной целью чего была чувствительная простата. У обоих штаны значительно округлились в области паха. Кавех, опустив взгляд, увидел контур головки и облизнулся. — Нам бы снять штаны, — как бы между делом сказал Кавех, не переставая ерзать по бедру, и лизнул губы аль-Хайтама. Тот всё держался, пытаясь больше не стонать. — Я бы хотел пока остаться в белье. — Как скажешь. Кавех сам быстро разделся до нижнего белья и снял штаны с аль-Хайтама. Поцеловав, Кавех перевернул его на живот и, сев сзади, притянул его к себе за бёдра. — Блять, у тебя не спина, а рельефы Ли Юэ. Как же это сексуально. И все-таки ты бревно. Кавех легонько шлепнул аль-Хайтама, а потом положил одну руку ему на поясницу, а второй зарылся в волосы. Наушники уже давно остались где-то между подушек. Двигая бёдрами, он тёрся о ягодицы аль-Хайтама, а ладонью на спине стимулировал простату. Он так надеялся услышать хотя бы тихие стоны, но наблюдал лишь то, как напрягаются мышцы на его спине. В какой-то момент, когда стимуляция стала сильнее и чаще, Аль-Хайтам вытянул руки и сжал спинку кровати почти до хруста. На теле выступили капельки пота, и Кавех предположил, что он и зубы стиснул. Очень хотелось кончить, но Кавех остановился и упал сверху на аль-Хайтама. — У меня такое чувство, будто я тебя насилую. Аль-Хайтам слегка развернул голову. Нижняя челюсть и правда была очень напряжена, а жёлтая кайма зрачка заполнила почти всю радужку. — Мне очень хорошо, — прошептал он. — Почему ты прекратил? Кавех закусил губу, восхищённо смотря на это зрелище. В голове промелькнула мысль, что он поторопился, но такова была жизнь Кавеха. Раньше у него никогда не было причин «повременить». — Правда? — он слегка наклонил голову. — Тогда попроси меня продолжить. — Что это за бред? Кавех улыбнулся и не пошевелился. Аль-Хайтам уже немного отдышался. — Сам справлюсь, — с ложной самоуверенностью сказал он, но в следующую секунду его руки стянули гибкие зелёные лозы, появившиеся из ниоткуда. И он лучше всех знал, что Кавех спроектировал их строение так, что он своими силами не сможет разрушить путы, и руки так и останутся привязаны к спинке кровати, за которую он только что так усиленно держался. — Как ты там меня назвал? Портовая блядь? Я не стыжусь того, что люблю удовольствия, ведь это тоже часть искусства. Оно невозможно без страдания, а страдание невозможно без удовольствий. — Снова твои сомнительные теории, — сказал аль-Хайтам, не отрывая от Кавеха взгляд. Тот сел на кровать и положил под себя одеяло, после чего начал двигать бедрами так, будто сидит на члене, а его лицо выражало крайнее удовольствие, пока руки гладили тело. Вино уже перестало так затмевать рассудок, но на его место пришло возбуждение. Кавех почти коснулся своего члена, когда аль-Хайтам все-таки подал голос: — Пожалуйста! У меня сейчас яйца лопнут. Он так широко развёл ноги, будто и правда готовился к худшему исходу. Кавех проскользнул к нему и накрыл выступающий бугор ладонью, слегка сжимая. — Можно я сниму их и реабилитируюсь? — когда Кавех это произнёс, на его губах показались маленькие пузырьки слюны. — Ладно, — обреченно произнёс аль-Хайтам. — Но я уйду, если ты снова будешь сдерживаться. Аль-Хайтам лишь кивнул, а Кавех быстро снял с него нижнее бельё и наклонился. Ниточка слюны оказалась на набухшей головке. Кавех планировал продемонстрировать все свои умения и отсосать так, чтобы у аль-Хайтама дрожали ноги, но тот кончил, всё еще сдерживаясь, стоило несколько раз взять за щеку и потереть большим пальцем уздечку. Исключительно из вредности и памяти их прошлым спорам, Кавех сплюнул сперму прямо в трусы аль-Хайтама, ими же вытер лицо. В конце своего показательного выступления он ещё и прополоскал рот водой из стакана на тумбе, после сплевывая её обратно. Аль-Хайтам за это время вновь успел отдышаться и потянулся к Кавеху, но тот резко вскочил с кровати и покачал головой. — Я пошёл купаться. Аль-Хайтам швырнул в него первое, что попалось под руку. Оказались собственные трусы. — Заберу как трофей, — Кавех оскалился и вышел из комнаты, шлепая по полу босыми ногами и виляя бёдрами. Однако через секунду вновь заглянул в комнату. — Я теперь переезжаю в твою кровать? — Возвращайся в сраную пустыню, так хорошо было одному жить. — Понял. Приду со своим одеялом.