Треск наших отношений, ставший дополнением

Возжелаюсь лишь во сне к истине твоей. Моя пагубная слабость и, прости, любовь не шествуют, не являются чем-то стоющим для тебя. Разве в дейтвительности всю нашу вечность это являлось правдой? Размашестой слякотью, тошной до омерзенья структурой, я остаюсь лишь очередной мерзкой субстанцией - человеком у твоих ног. Не то, что смогло бы вывести тебя из иллюзии достаточности полноценного существования. Даже не то, что смогло бы дополнить её. Ты смолчала. Отдала жалкой ложью, что существо моё тебе пришлось счастьем. А ложь ли? Сладкой лестью пленила моё эго, а я была бы и рада, вот только не стала достойной плениться в заточение утопии твоей, облегчить страдания. Это, наверное, причиняет мне самые ненавистные мной, рваные, наполненные невыносимостью, страдания. Но ты так и не испытала сострадания к моим чувствам. До сих пор не испытываешь. Я целовала, нежно гладила твои обнажённые коленки. Ты крепко сжимала мои ладони в своих, стискивала плоть с доверием, впивалась ногтями, я чувствовала твоё желание не отпускать. Мы охватывали обмякшие и холодные тела друг друга. Ты цеплялась за ткань моей кофты, пытаясь нащупать тепло моей кожи. Горячее дыхание, тихие, нежные слова таяли на губах. Пряди волос твоих я могла чувствовать в сплетении со своими, когда дрожащими мы уснули в грязном саду. Среди мёртвых цветов и к тебе, и с тобой, я роняла слёзы счастья. С аккуратно повязанным бантиком, мутное платье из шифона на твоём теле напомнило мне сладкую ворованую черешню с далёкого дерева, которую мы горстями толкали за щёки, а потом смеялись, выплёвывая косточки с большим количеством непроглоченной начинки. В праздник твоего дня рождения, ты была только со мной. Мы глупо танцевали, и ты звонко смеялась. Я мяла твоё идеально выглаженное платье, дурачась, и много-много-много раз говорила, насколько ты прекрасна. Разве не мы стали собственным началом и концом? Не мы ли обратили в плоть и втёрли жизнь в нашу, и только нашу любовь? Так почему сейчас ты отрекаешься? Нежно и мягко говоришь о своей непричастности и резкими движениями рубишь наше всё. Неужели жизнь твоей утопии стала губейшим самовнушением, а ты жертвою собственных убеждений? Всё хорошо, это всё является ложью, не тем, что сможет разрушить нашу вечность. Я приму, я стану твоим спасителем, если позволишь. Ты — моё всё: моя услада, моё бесконечное наслаждение, желаемое существо. Враки ужасов моей души, подаренные тобой, оказались настоящим, всепоглощающим меня, счастьем. И я благодарна. Тебе не стоит винить себя. Всё это — боль, присыпанная приторным сахаром. И не смотря на рвущиеся внутри меня органы, я чувствую сладость. Мы вместе. Ты — вся моя. От чистейших мягких щёчек до глубокого болота твоей прекрасной и грязной, словно содержимое твоего тела, души. А я — вся твоя. Как ты неосознанно мечтала. Всё моё «я» пренадлежит только тебе, чтобы чувства подаренные мной стали с тобой единым целым. Для твоего вечного счастья. Нашего счастья. Помнишь, ты дала обещание? Прижимала моё тело, с теплом его, к себе и, пронзив печальной улыбкой, подобно прощанию пред смертью, изуродовала. Извозила острым лезвием ножа и оставила грудой отвратительного мяса наши жизни. На прелесть будущего, обрекая на вечные страдания. И всё же, я счастлива. Не являются страдания таковыми. Я принимаю чувства свои и продолжаю желать поглотить твои. Гадость отродного явления — наших чувств и действий, въестся плотно, отравой окажется внутри. И всё же останется куском тебя и меня. Это исправит твоё нарушенное обещание. Это сохранит его. Исполнит вновь. Губы мои коснутся твоих, передавая нежность, одаривая пониманием и, к сожалению, гниющей болью. А ты принимаешь, и я вновь цепляюсь за тебя. Стискиваю тело. Чувствую тепло. Улыбаюсь. Ты как всегда прекрасна. Плачешь, и всё же мягко растягиваешь уголки губ, касаешься кожей. Мы всю данную нам вечность будем вместе.