Гвоздики

— Катюш, ты меня слушаешь? — Что? Девочка отвлекается от созерцания красивых видов и оборачивается к другу. Рядом сидящий мальчишка смотрит обеспокоенно и пристально. Где-то на фоне поют птицы, летают бабочки, за одной из которых гоняется Юля, пока ее друзья греются на солнце. Красивая бабочка, жёлтая; она ассоциируется у Кати с ее светлой частью волос. Однако Уралова сейчас увлечена далеко не бабочкой. Юленька чу́дная. И чудна́я. Юленька занимает все мысли. Смотря, как развевается за Юлиной спиной длинная, толстая коса, как бледные, маленькие пальчики левой руки сжимают и приподнимают во время бега подол сарафана, а правая периодически поднимается в попытке поймать бабочку, Катя думает лишь о том, что ей самой хочется поймать Татищеву, как бабочку, но не показывать ее старшим друзьям, как это планировала сделать с насекомым Юля, а обнять и никогда не отпускать. Катя не понимает, в какой момент все обернулось так, однако ощущает, что эта "дружба", эти чувства отличаются от того, что она испытывает по отношению к Ване или Александре Петровне. Уже не первый день ее сердце переворачивается от звуков голоса Челябинска. Катя потихоньку свыкается с этими мыслями, хоть и очень сильно смущается; вот, она даже с Александрой Петровной обсудила это, мельком, конечно, но все же. Может, в Ветхом Завете это осуждают, а Апостол Павел называет сие чувство грехом, но какая Кате разница, о чем они думают, если девочке хорошо? — Катюш? Почему ты всё молчишь да молчишь? — Ваня вновь зовёт ее, тем самым прерывая поток Катиных мыслей. Да, точно, они обсуждали, какие цветы Кате нравятся больше: ромашки, васильки или душица? Катя, ответив, что васильки кажутся ей более красивыми, задумалась о своём и перестала отвечать, пропуская мимо ушей попытки Перми продолжить беседу. — Прости, я заслушалась. Птицы очень сладко поют, — извинившись и быстро переведя тему, девочка вновь отворачивается и погружается в размышления. Действительно красивые. Особенно милыми сердцу Ураловой васильки делает их сходство с Татищевой: хоть она и была брюнеткой, но Катя упорно продолжала сравнивать Юлины волосы с этими цветами. А еще васильки изящные, как и Челябинск, с чем последняя не соглашалась и, наверное, не согласится никогда. Вытирая грязную из-за пыльной работы щеку рукавом старого платья, Юля каждый раз смущалась и отрицала все комплименты. Сорвав растущий подле бревна, на котором ребята сидели, василёк, Катя крутит его в руке и приближает к своему лицу. Юля обожает делать венки, хоть это не нравится её брату; Уралова мечтает о том, чтобы однажды ей на голову приземлилось цветочное украшение, сделанное улыбающейся Юленькой специально для Екатеринбурга. Из васильков, конечно же. — И правда. Приятно слушать жаворонков, особенно в такую погоду. О, смотри, оляпка летит! — Пермь поднимает руку и начинает указывать куда-то в небо. — Где?! О, вижу! Хорошая птичка. Видать, живёт где-то тут, рядом с речкой. — Как думаешь, у неё есть семья? — внезапно спрашивает Ваня, в чьём голосе слышится грусть. Катя поворачивается и отвечает: — Конечно! У каждой птицы есть своя семья: и мама, и папа, и сёстры, и дети. Оляпка уже улетела, но рыжий мальчик продолжает смотреть в ту сторону с таким же печальным выражением лица. Катя понимает, в чём дело, только после того, как ей резко вспомнились мечты Вани и Великая Пермь. Невольно смутившись из-за ситуации, она начинает: — Ванечка... — однако договорить не смогла, так как вблизи раздаётся девичий крик. Города оборачиваются и, увидев упавшую на землю подругу, вскакивают и уже хотят броситься ей на помощь, но она, быстро встав, машет, мол "всё хорошо, не переживайте", и сама направляется к ним. Кате плевать, что думают Ветхий Завет и Апостол Павел о ней; однако ей было не плевать на то, что об этом думает сама Юля. Сердце Татищевой забрал Ваня Камский, а наставления брата въелись в голову, в кровь, и ослушаться она не может. Обязанность женщины — найти себе выгодную партию. Долг мужчины — защищать семью и не срамить свою честь. В их мире нет места для развлечений, романтической ерунды, лени. Юность Даниса, по словам Юли, была тяжёлой и оставила свой отпечаток на характере Агиделя. Теперь он воспитывает Татищеву, и напуганным ребятам не было понятно, что было основой его воспитательных методов: возможная ненависть к Юле за то, что ей не пришлось пережить того, что пережил он, или же братская любовь и желание воспитать её хорошим, достойным человеком (конечно же, "достойным" в его понимании), который будет готов ко всему. Челябинск призналась в любви Перми спустя несколько недель после их знакомства. Прошёл уже не один год с того самого дня, а чувства Юли не остывают, наоборот, только сильнее разгораются: девочка не упускает шанс прижаться посильнее к рыжему, когда они, разведя огонь, остаются ночевать в поле; Данис против, но Юля старается надеть самые красивые сарафаны и вплести в косы самые яркие ленты, дабы привлечь внимание; каждая встреча с Камским начинается с того, что Татищева пытается преподнести что-нибудь мальчику, начиная с еды, венков, и заканчивая зверушками, как сегодня, например, было с бабочкой. В душе Юли есть место для Кати-подруги, но нет места для Кати-жены. Да это и не соответствует планам черноволосой: она должна найти себе хорошего мужа, который понравился бы Данису и который был бы достоин ее. Связь с девушкой Уфа не одобрил бы точно. Татищева подбегает к друзьям, и Катя замечает её ободранные коленки. Напуганная Уралова, на просьбу быть аккуратнее и вопрос о самочувствии, получает в ответ только: — Не волнуйся, Катенька! До свадьбы заживёт. *** — Екатерина, Вам доводилось видеть эти цветы? У них чудесное название — "гвоздики", завезены в Россию около столетия назад, но, к сожалению, мне удалось увидеть их лишь недавно, — как и обычно, в своей особой манере, делится с подругой новыми знаниями Александра Петровна, держа ее за руку, пока они гуляют по саду. — Знаете, где-то на Востоке популярна идея, что у каждого растения есть свое значение! — Да? А у гвоздей оно есть? — восторженно спрашивает Екатерина. — Не "гвоздей", а "гвоздик", голубушка! — посмеявшись, поправляет столица Уралову. Остановившись возле клумбы с этими цветами, Александра продолжает, — да, есть. Например, красная обозначает страсть и одержимость любовью, жёлтая — разочарование, белая говорит о презрении,— во время рассказа Романова указывает то на одни, то на другие цветы. — А розовые... — на этом моменте она вздыхает и украдкой смотрит на Екатеринбург, — а розовые символизируют первую любовь. Екатерина внимательно разглядывает цветы. По непонятной девочке причине эти цветы покорили Уралову. Александра, склонив голову, продолжает наблюдать за Катюшей, рассматривая её. Наклонившись к клумбе, столица срывает одну гвоздику, розовую, и протягивает Екатеринбургу. Катя не сразу обращает внимание на жест подруги, а когда все же замечает, то слегка вспыхивает, улыбается и, поблагодарив, пытается принять подарок, но Александра, ловко извернувшись, вставляет цветок в волосы уральского города и смеётся. — Вам понравились гвоздики? Если желаете, я могу высылать Вам букеты несколько раз в месяц. Не думаю, что Екатерина Алексеевна будет против, если я буду иногда расхищать Аптекарский огород. — Я-я буду бесконечно благодарна Вам, Александра Петровна! Это действительно очаровательные цветы и они мне очень понравились! — Екатеринбург запинается и в порыве чувств хватает Александру за ручки. Уголки губ Романовой образовывают мягкую улыбку, а сама девочка обнимает Катю. Когда Санкт-Петербург утыкается в плечо соотечественницы, улыбка пропадает, а на лице появляется тоска, но радостная Катя этого не замечает. *** — Я люблю тебя. Катя протягивает букет, полученный от Александры, Юле. Екатерина, откровенно говоря, до конца осознать не может, что сейчас сделала. Вот, девочка только-только получила букет, уже направилась в избу, дабы поставить цветы в воду, как её окликнул родной голос; Челябинск потащила её гулять, к речке, и Катя так и ушла, с букетом; сегодня был праздник, везде горели костры и бегали радостные подростки; вечерело. Подойдя к воде, Татищева хотела уж было снять сарафан и нырнуть, но Уралова схватила её за плечо, сказав, что вода холодная сегодня и заболеть можно. Сестра Уфы огорчилась, но буквально через несколько мгновений её настроение улучшилось, и девочки гуляли по берегу, держась за руки. Юля заинтересовалась букетом в руках подруги, и Уралова начала рассказывать всё то, что, месяц назад, ей поведала отправительница гвоздик. Во время рассказа неожиданно произошло то, о чём Катя одновременно и мечтала, и желала, чтобы этого не было. — А? — Я тебя люблю. Девочки встали рядом с камышами. Над речкой порхают летучие мыши, вдалеке, маленькой-маленькой точкой, сияет костер. Прерванная на своем монологе о превосходстве полевых цветов над "этими их столичными", Юля застывает, Катя замолкает тоже. Взгляды городов устремляются друг на друга: ошалевший челябинский и покоренный екатеринбургский. Молчание затягивается. Катя протягивает букет Юле, почти что всунув его в руки. Цветы пробыли в руках черноволосой буквально десять секунд, после чего, вскрикнув, она роняет гвоздики и, слегка оттолкнув подругу, делает несколько шагов назад. Татищева удивлена до невозможного; черные, густые брови "взлетают" так высоко, что, казалось, даже Великий Новгород был ниже, чем они. Приложив ладони ко рту, девочка пытается что-то сказать: — Т-ты.. ты, ты! — и, простояв ещё две секунды, смотря на Екатерину, сбегает куда-то, так и не закончив реплику. Ответ Кате понятен. Собственно, она и не ожидала чего-то иного, но всё же хотелось, чтобы реакция была несколько мягче. Уралова отворачивается в сторону речки и, сделав несколько шагов, начинает плакать. Летучие мыши все ещё порхают, ночные птицы начали свою песню; костёр, зажжённый крестьянами, продолжает гореть, однако огонек надежды в душе девочки тухнет. *** — Катенька! Вот ты где! Впервые за две недели Челябинск посещает Екатеринбург. В поисках подруги Юленька забрела на речку, где они и расстались в прошлый раз и где она смогла отыскать нужный ей город. Катя сидит на камнях, возле всё тех же камышей, и наблюдает за утками. Погружённая в свои мысли она не замечает Юлиного приближения, а потому пугается, когда её со спины обнимают. — Катенька, ты чего это не отзываешься? Я тебя зову-зову. Смотри, я тебе букетик этот твой принесла, столичный. Тебя искали, чтобы отдать, но не нашли, а я тоже тебя искала, поэтому и предложила вручить тебе самой. Юля протягивает Кате букет белых гвоздик, которые Уралова, в своем последнем, коряво написанном письме, попросила прислать. Екатеринбург, поблагодарив девочку и забрав букет, расплетает шёлковую, серую ленту, и начинает плести венок. Татищева, помолчав немного, заводит разговор: — Катенька, а ты ведь говорила, что любишь меня, да? Как сестру ведь, да? Ты ведь раньше так и говорила, что я тебе как младшая сестра, помнишь? Катины уши краснеют, однако этот факт скрывают две разноцветные косы. Девочка кивает и, не произнеся ни слова, продолжает работу. — Прости меня, прости меня, Катенька! Я была так сильно увлечена мыслями о любви, о Ване, что неправильно поняла тебя, подумала о всяких мерзостях! — на этих словах по лицу Ураловой пробегает судорога, но это происходит так быстро, что Челябинск и не замечает, — А недавно Данис ездил в Москву и рассказывал мне, что там двух офицеров повесили из-за этого! Все мысли мои этими греховными вещами были заняты, тьфу-тьфу-тьфу! Прости меня, Катюнечка! — Все хорошо, Юль. Слишком сухо. Наивная Юля чувствует, что все явно не "хорошо", но сделать ничего не может, поэтому ей остаётся только обнять подругу и крепко-крепко прижать к себе. Брат осудил бы её за проявление чувств. — Знаешь, вчера Данис опять меня весь день учил петь на башкирском и не давал мне еды! Я так устала... Я просто хочу есть, — в очередной раз жалуется на брата Татищева. — Я так и легла, не поев, и сегодня, как проснулась, сорвалась к тебе. У тебя есть что-нибудь? — Да, конечно. У меня оладьи есть, хочешь? И варенье могу дать, клубничное, только на днях сварили, — произносит Уралова и получает в ответ восторженные восклицания. Готово. Катя доплетает венок и, поправив косы, надевает на себя. Белые гвоздики прекрасно смотрятся на её голове. Пока Юля радостно рассуждает о том, как вкусно она сейчас поест, Катя слезает с камней и подползает к речке, дабы взглянуть на свое отражение. Презрение. Это всё, что она сейчас испытывает. Презрение, ненависть, отвращение, злость. Но не к Юле, нет. Юля поселилась в сердце Ураловой, видимо, навсегда. Презрение у девочки только к самой себе. И бутоны белых гвоздичек, такие светлые, яркие, невинные, как будто насмехаются над ней, выплевывая ей в лицо слово "мерзость". Хочется, чтобы на собственной голове был венок из васильков, а на Юлиной — из розовых гвоздик. Да только судьбе плевать, что ей там хотелось: венок из темно-синих васильков сплетен для другого, а розовые гвоздики раздавлены и выброшены.