***
Как самый преданный и всезнающий поклонник, Чонгук помнит первое кинковое порно с участием Пинк Ви, сделавшее молодого актёра неизмеримо популярным в одночасье, а самого Чонгука зависимым от него. С запоминающейся миловидной внешностью добьёшься любых высот, а если при себе имеется главный козырь в рукаве, засядешь в памяти надолго. Этим козырем оказалась впечатляющая особенность, наличием которой не каждый мог похвастаться, с такой необычной изюминкой нужно было родиться. А для Чонгука, оказавшегося слишком впечатлительным для подобных открытий, эта особенность стала самой любимой, если не самой обожествляемой. Притягательно пухлая, розовая, обильно сочащаяся естественными соками — прекрасная до умопомрачения. Настолько, что Чонгук загорелся безумной идеей возвести священный алтарь в честь потрясающего мужского тела с женской прелестью, где воспевал бы его редкую красоту и поклонялся бы день и ночь. Абсурдно, не поспоришь. Стать одержимым кем-то в его планы никогда не входило, но обычно такие планы рушатся, когда кто-то слишком яркий и эксцентричный без спроса врывается в твою скучную серую жизнь и добавляет в неё насыщенные краски. Пинк Ви нисколько не жалел себя и принимал участие в самых странных по содержанию эротических сценах, играть в которых многие отказывались. Любознательный и открытый к экспериментам, он ставил всевозможные рекорды, не видя ничего плохого в групповом сексе с одними мужчинами, славившимися крупными членами, завидной выносливостью и очень плохим взрывным характером. И чем больше таких сложных партнёров появлялось на съёмочной площадке, работать с которыми требовало особого терпения и стойкости, тем сильнее Ви входил в нешуточный азарт. Продемонстрировать отменный горловой отсос, успеть ублажить сразу нескольких и позволить кончить себе на лицо требовали от него абсолютно все режиссёры, и он охотно справлялся с поставленной задачей, выполняя все условия на отлично. Ему хватало насадиться на одни только пальцы, чтобы добиться мощного струйного оргазма, за которым следовали неоднократные бурные. Такое сымитировать было невозможно — Ви умел довести себя до мгновенной разрядки, получая своё как должное. И в качестве достоверности, он сам раскрывал себя и показывал, как из разбитой растраханной промежности густо течёт смазка вперемешку с чужим семенем, успевая стрелять карими глазками и довольно улыбаться на камеру. Его, безусловно, ждало всеобщее признание — чертовски притягательный парень азиатской внешности, блистающий соблазнительной вагиной. Настоящая диковинка. Становясь культовой, «Развратная куколка» получила звание самого популярного ходового бестселлера, а Ви принял статус одного из самых сексуальных и востребованных актёров взрослого кино. Вслед за оглушительным успехом, один за другим вышли в свет фильмы выдающегося содержания: «Дневники нимфоманки», «Розовая плоть», «Школьные будни сочной развратницы». И каждый раз Ви превосходил самого себя неповторимого, соглашаясь на самые сумасшедшие роли. Он буквально заставлял зрителей принимать участие в происходящем безумии, представлять себя на месте трахающих его партнёров и кончать вместе с ним, будто воссоединяясь с поклонниками через экран монитора. Это был своего рода вызов — умение контактировать с публикой требовало особого опыта и высокого мастерства, и не каждая порнозвезда обладала этим профессиональным навыком. Своей искусной игрой он добивал каждого второго безнадёжно мечтающего о нём несчастного, но Чонгука эта всеобщая лихорадка обошла стороной. Пока другие продолжали превозносить и обожать Ви, Чонгук всё реже следил за актёрской карьерой своего кумира, предпочитая смотреть только безобидные интервью. Позже он и вовсе перестал интересоваться порно с его участием — что-то странное заставило возненавидеть все эти фильмы в одночасье и прекратить восторгаться ими. Чонгука перестало вставлять от одного только вида, как на всё готового Ви, разомлевшего и покорного, трахают самыми изощрёнными способами, трогают чужие руки и грубо нагибают. Неприятно и сильно отталкивающе. Ви не может каждый раз кончать под кем-то, кто не заботился о его изумительном теле и не любил, как он этого по-настоящему заслуживал. Не может отдавать всего себя и выстанывать чужое мужское имя, с благодарностью вглядываясь в глаза перед собой, отдачи в которых было не найти. Потому что кончать Ви должен был только под Чонгуком. Усложняет? Возможно. На фанатских мероприятиях Чонгук всегда оставался в стороне и занимался только тем, что наблюдал за каждым мужчиной словно за грязным извращенцем, не имеющим права приближаться к Ви за автографом или совместным фото. Его выворачивало от одной только мысли, что каждый из них не хочет от Ви ничего, кроме его соблазнительного, впечатляющего своей особенностью тела. Чонгуку впервые стало стыдно перед собой за свои сокровенные желания, над которыми был неподвластен, — здесь он присутствовал по той же причине, что и все остальные. Только в отличие от всех остальных его увлечение и непритворное восхищение переросло в нечто большее. Пускай он пока не догадывался об этом. А теперь, когда этажом выше живёт самая откровенная фантазия и несбыточная мечта, Чонгук ночами спать нормально не может, отважно борется с переживаниями, отвлекая себя рисованием любимого обнажённого тела. И это единственное занятие, от которого он получал максимальное удовлетворение. Любой поклонник рано или поздно обнаруживает в себе скрытые прежде таланты: кто-то начинает сочинять песни и петь, рисовать картины и писать стихи, решаясь делиться творчеством в социальных сетях. Но Чонгук не нуждался в том, чтобы его откровенные работы видели чужие глаза и тем более оценивали. Ему было необходимо лишь одно — получить не одобрение, а ощутить особую связь с тем, кого легко не заполучишь. Оказаться на мгновение частью насыщенной жизни, места в которой ему нет. Да, несправедливо коротать время в одиночестве, фантазируя о недоступном парне, о котором грезишь не первый год. Но такова любовь поклонника к своему кумиру — односторонняя, бесспорно безответная и бессмысленная. И каким бы талантливым и одарённым актёром Пинк Ви ни был, сосед из него вышел не очень. Умудриться по неосторожности залить квартиру и не извиниться — довольно дерзостно. За нанесённый ущерб вовремя выплатили, но Чонгук нуждался вовсе не в этом. Плевать было, что некоторые развешенные на стене испорченные плакаты и не подлежащие восстановлению рисунки пришлось выкинуть. Равнодушие и безучастие Ви во всей этой ситуации расстроило его больше всего. Естественно, на время — Чонгук не умел подолгу держать обиду, тем более на того, кто являлся эпицентром его самых влажных фантазий. И в этом заключалась его погибель. Ближе к вечеру Чонгук возвращается к незаконченной работе. Процесс в самом разгаре — осталось только добавить финальные штрихи. Но его снова отвлекают от важного для него дела — грифель ломается под грубым нажимом, скомканная бумага мгновенно оказывается в корзине для мусора, пока кто-то весьма докучливый и настырный продолжает стучаться в третий раз за день, явно не желая отступать. Чонгук с особой горячностью выругивается вслух и с недовольным видом выходит из комнаты — кто бы его снаружи ни ждал, бедняге точно не поздоровится. Приготовившись выплеснуть всё своё раздражение и негодование на неуместно побеспокоившего, он резко распахивает дверь и от неожиданности замирает на месте. — Гук-а. Должно быть твоё полное имя Чонгук, — Ви любезно протягивает свежеиспечённый, вкусно пахнущий пирог и тепло улыбается, отчего внутри всё мгновенно закипает. — А до тебя не легко достучаться. Возможно, ты и в самом деле был сильно занят. — Ви, — неосознанно вырывается у Чонгука, — я не… — Так ты знаешь, кто я? — без удивления произносит Ви и нисколько не смущается, а наоборот, ещё больше заинтересовывается в соседе. — Мне даже приятно. — Нет, вовсе нет. Не подумай, что я твой чокнутый фанат или какой-то там задрот, — торопливо оправдывается Чонгук, понимая, насколько смехотворно выглядит в глазах своего кумира. — И вообще это арендатор твоей квартиры назвал мне тебя так. Да, точно он. Чёрт, не то, совсем не то. — Мой арендатор назвал псевдоним вместо настоящего имени? Забавно вышло, если это действительно правда, — отвечает Ви, внимательно изучая Чонгука, чувствующего себя крайне неловко. Он упорно избегает зрительного контакта и места себе не находит, знает же, что напортачил. Определённо глупее ситуации захочешь и не придумаешь. — Чонгук, я пришёл к тебе с извинениями, — Ви обрывает возникшее между ними неловкое молчание и подходит чуть ближе, тем самым нарушаю дистанцию. — У меня всё не получалось вовремя наведаться, понимаешь — всякие фотосессии там, интервью, все дела. Поэтому… Подожди минутку, мне послышалось? Что это? Чонгук, почему из твоей комнаты доносятся мои стоны? Феноменально. Два раза выставить себя в не лучшем свете за неполные пять минут перед человеком, от которого с ума сходишь — превосходное умение. Настолько превосходное, что научиться ему опасаешься. А Чонгуку не надо — у него это врождённый навык, которым не перед кем не похвастаешься. — Ты всё неправильно понял. Подожди здесь, никуда не уходи. Я сейчас, — взволновано заверяет он, выхватывает предназначенный для него пирог и только потом срывается с места к себе. Такое весьма забавное и неуклюжее поведение нисколько не отталкивает, а даже притягивает почему-то. А вкупе с привлекательной внешностью, идеально сложенным телом и красивыми татуировками, забитыми на всю правую руку, — просто идеальное сочетание. Ви хочется узнать значение каждой из них, а ещё лучше — их обладателя и как можно ближе. Всему виной не поставленное на паузу интервью, где в самый неподходящий момент пустили пикантные нарезки из фильмов с участием Пинк Ви. Хватаясь за голову, Чонгук в панике пытается остановить воспроизведение, но не выходит: комп несвоевременно завис. Серьёзно, вот прямо в такой вот ответственный момент? На экране Ви активно седлает какого-то зрелого афроамериканца, беспрерывно скачет на нём и заунывно стонет всякое грязное. Стыдно-то как. Вот бы провалиться сквозь землю, чтобы больше никогда наружу не высовываться. Ничего не остаётся, кроме как сделать звук потише и дождаться, пока окошко после нескольких неудачных манипуляций само не решит свернуться и исчезнуть к чертям. — Можно войти? У тебя там всё в порядке? — Идеально, лучше не бывает, — с досадой отвечает он и смотрит в сторону осторожно приоткрывающейся в его комнату двери. — Заходи, всё равно я уже опозорился хуже некуда. — О чём это ты? — Ви заостряет внимание на видео, где теперь снова идёт неинтересный заезженный диалог между ведущим программы и актёром. — Подумаешь, это же моя работа, а ты ценитель искусства. Нет ничего постыдного в том, чтобы увлекаться порно. — Знаю. Просто… не так я представлял себе вторую нашу встречу. — А ты надеялся на вторую? — голос Ви звучит теперь ниже, тягуче. — И как же ты тогда представлял? Лучше промолчать. Ви с вызовом глядит на Чонгука, бесцеремонно пронизывает его одними только глазами и ловко запрыгивает на стол, поудобнее устраиваясь на самом краю. Короткая юбка вызывающе приподнимается и оголяет упругие крепкие бёдра, заманчиво блестящие от нанесённого на них лосьона. От увиденного в голове ни одной приличной мысли, и это очень плохо — ещё немного и умом можно двинуться. Как же сильно хочется взять его прямо на этом столе, нагло раздвинуть ноги и оказаться в плену разгорячённого, влажного влагалища. Почувствовать, как Ви беспрепятственно принимает в себя член, плотно сжимает нежными стенками и сокращается при каждом рваном, грубом толчке. И слиться в долгом страстном поцелуе, срывая стоны и мольбы, и губы пухлые зацеловать, сначала те, что сверху, а затем те, что снизу. И довести до такого невероятного оргазма, чтобы из привычного мира оторвало и выбросило, с концами унося на седьмое небо. — Я ничего не представлял, — Чонгук лжёт ему и сразу отворачивается, как только чувствует поминутно нарастающее напряжение между ними. — Это неправильно. — Тебе ни разу меня не захотелось? — усмехается Ви, вальяжно закидывая ногу на ногу. — Ни за что не поверю. Признавайся давай, в этом же нет ничего такого. Мне очень не терпится заценить твоё воображение. — Ты со всеми это обсуждаешь? — обидное замечание невольно срывается с губ, которые неплохо было бы закусить. — Нет, Чонгук, не со всеми. — Прости, я не это имел в виду. Не знаю, что на меня нашло. — Я знаю. Ты бы меня никогда не обидел. — Что? Что ты имеешь в виду? — Ты вызываешь доверие, Чонгук, — Ви ловит на себе мимолётный растерянный взгляд и продолжает делиться мыслями. — Странно звучит, понимаю, но я хорошо разбираюсь в людях, поэтому меня не проведёшь. Выкладывай мне всё, как есть. Вижу же, как ты мучаешься из-за меня. Надо же. Какой самоуверенный, дерзкий парень, определённо знает, чего хочет, и добивается своего любой ценой. Потому в его сети легко попасть и с концами запутаться. Из ловушки, коварно сплетённой им, точно не выберешься и не спасёшься. — Хочешь правды? — Хочу. Думаешь, меня легко шокировать? — Тогда получай. Когда я представляю, как трахаю тебя, в моих фантазиях мы не просто знакомые, а уже состоявшаяся пара. Случайные связи меня не интересуют. Это тебя устроит? — Значит, ты бы не трахнул меня прямо здесь и сейчас? — от услышанного Чонгук с трудом сглатывает, неуверенно оборачивается и видит, как Ви откидывается назад и широко разводит ноги в стороны. — Я… нет. Ни за что. — Уверен? На мне нижнее бельё совсем уже мокрое, — очень томно и тихо произносит Пинк Ви, провокационно закатывая глаза, — не желаешь проверить? Искушает по-дьявольски — прямо-таки пугающее знание дела. — Ты меня провоцируешь. Уверен, и имитируешь ты также виртуозно. — Я никогда не имитирую, Гук-а. Меня легко довести до разрядки. Я же такой чувствительный и ненасытный. Не притронешься ко мне? — Нет. — Тогда ты не против, если я сам это сделаю вместо тебя? Прямо перед тобой? У Чонгука, пойманного врасплох и поражённого разворачивающейся на его глазах непристойной картины, туман в голове — беспросветный, тягучий. Это проверка на прочность, однозначно. Он молча наблюдает за тем, как перед ним его любимая звезда вызывающе извивается на столе и начинает беспрерывно ласкать себя сквозь нижнее кружевное бельё, полностью отдаваясь во власть захлёстывающим ощущениям. Отодвигая края плотно обтягивающей ткани, он ловко касается влажных поблёскивающих складок, аккуратно проходится по ним пальцами и пробует себя на вкус, бесстыдно посасывая фаланги одну за другой. Удовлетворённо мычит, снова возвращает руку к промежности и касается набухающего клитора, берясь активно массировать чувствительное местечко. — Мне так хорошо, Гук-а! Мне так чертовски хорошо! Пожалуйста, разреши мне представить твои пальцы вместо своих. Коснись меня ими, прошу! — Зачем? — хрипло произносит Чонгук, не в силах отвести восторженный взгляд и привести дыхание в норму. — Чего ты добиваешься от меня? — Хочу кончить от одной только мысли о тебе, — жалобно стонет Ви, очень медленно и плавно лаская себя. — От мысли, что прямо сейчас это ты меня трахаешь. Разреши, прошу. — Нет. — Я умоляю тебя, Гук-а! Мне так хочется в полную меру ощутить тебя в себе. Отомсти мне за моё непослушание. Отомсти, как только ты умеешь. — Я не дам тебе того, о чём ты просишь, — не раздумывая, бросает Чонгук и понимает, что входит во вкус — ему нравится эта игра. — Помучайся немного. — Ты наказываешь меня, Гук-а? — отчаянно ноет Пинк Ви. — Да. — За что? — Ты недостаточно хорошо течёшь. Насадись на пальцы поглубже, поработай интенсивнее. Спусти трусики и брось мне. Испачкай собой мой стол. Объезди его. Чонгуку стоит немалых усилий, чтобы не коснуться собственного стояка и не заняться онанизмом в точности, как это делает Ви, послушно бросивший намокшее нижнее бельё своему воздыхателю. Он ловко ловит трусики, рассматривает кружевные узоры и подносит к лицу, вдыхая аромат — Ви пахнет просто превосходно. Чонгук ещё сильнее заводится, отчаянно борется с липкой неприятной тяжестью и жаром, предательски собравшимися в паху. Но Ви не позволяет ему сделать чего-нибудь лишнего и раскрывает себя во всей красе, обильно истекая естественными соками. Он растирает выделяющуюся смазку, кружит вокруг соблазнительно блестящего отверстия и нарочито неуверенно толкает в себя длинные пальцы, нуждаясь в одобрении Чонгука. — Знаю, ты не пощадишь меня за мою наглость. Прости, прости, пожалуйста. Я очень плохой и непослушный. Это ты делаешь меня таким… ох… это ты! — Продолжай говорить со мной. Не останавливайся. — Ты разрешаешь мне, Гук-а? — с горящими глазами блаженно произносит Ви. — Я удовлетворяю твои потребности? — Да. Я разрешаю. Можешь трахнуть себя моими пальцами. Только будь живее, крошка. Активно стимулируя влажную промежность, не перестающую истекать свежей горячей смазкой и всё сильнее краснеющую от частых скольжений по ней, Ви обнажает загорелую грудь и щипает себя за твёрдый сосок. Усердно трёт его и оттягивает со всей силы, сдавливая ногтями. Входит в прекрасное раскрытое пальцами отверстие и невнятно постанывает, как только замечает нахмуренное и слишком сосредоточенное лицо перед собой. Ви сдавленно мычит и выгибается по-кошачьи, порывисто вскидывает бёдрами и продолжает себя трахать, наблюдая за отменной реакцией Чонгука — он ошеломлён и переполнен неоднозначными эмоциями. Его ещё долго не отпустит. — Тебе нравится, Гук-а? Нравится, как твоя крошка трахает себя? — Очень. Моя малышка хорошо справляется. — Я уже совсем близко, смотри, — Ви подзывает к себе Чонгука, показывая ему, как прозрачная смазка вытекает из влагалища, струйкой спускаясь к тугому колечку мышц. — Видишь, какое безобразие я устроил на твоём столе? — Пора кончать, крошка, — довольный увиденным, Чонгук не позволяет себе коснуться Ви и требует скорого завершения. — Доставь удовольствие нам обоим. Отпусти уже себя. Ви смотрит на Чонгука с неподдельным благоговением, из-за чего вынуждает охнуть от острого желания всегда видеть его перед собой таким — разомлевшим, покорным и безумно счастливым. Когда Ви наконец пронзает восхитительный оргазм, собравшийся в чувствительном клиторе, в котором будто была заточена вся Вселенная, он непроизвольно подрагивает всем телом, беспомощно стонет от захлёстывающего его дурманящего удовольствия и кончает с именем на губах. И имя на этот раз звучит другое — не очередной глупый псевдоним, от которого часто резало слух, а настоящее и красивое — Чонгук. — Это было очень необычно, Гук-а, — чуть позже обращается Ви, пока неспешно приводит себя в порядок, надевая скомканные трусики. — Ты не подумай, что я со всеми вытворяю такое. Это впервые для меня за долгое время, чтобы с настолько острыми ощущениями к понравившемуся человеку. — В смысле? — Чонгук рассматривает беспорядок на столе и ловит на себе пристальный взгляд тёмных раскосых глаз. — Ты мне ничего не должен. — Речь не о долге, глупенький, — Ви беспечно улыбается и снова подходит ближе. — Ты мне правда нравишься. У меня давно не было серьёзных отношений, и я даже начал забывать, каково это. Хочу вспомнить, поможешь? — Я… тебе нравлюсь? — А это невозможно? — Нет. Не думаю. — Почему? Может, тебя смущает моя профессия? — Мы плохо знакомы. И тебя должен смущать я. — Ты меня не смущаешь, Гук-а. Ты меня заводишь. Ему это точно снится — не может же ему настолько повезти. Чонгуку и так сложно поверить в случившееся ранее, а сейчас его решают окончательно добить, обескураживая искренним признанием. Почему искренним? Потому что глаза никогда не соврут, каким бы хорошим актёром он ни был. Ви совсем близко, упрямо глядит прямо в тёмные глаза напротив и откровенно любуется Чонгуком, не скрывая своей явной заинтересованности в нём. А Чонгука настолько сильно одолевают волнение и замешательство, что правильных слов подобрать не может. — Даже не поцелуешь меня, Ви? — шепчет Чонгук в приоткрытые искусанные губы и прячет руки за спиной, не смея дотронуться до желанного тела — нельзя. — Просто отвернёшься и уйдёшь? — Не будем торопиться, Гук-а. Я обещаю, за проявленную сдержанность ко мне ты получишь гораздо больше. А пока насладись пирогом, который я испёк вот этими руками, — Ви подушечками пальцев касается очертания мягких губ Чонгука и ощущает на них импульсивно оставленный влажный поцелуй, отдающий приятным покалыванием. Очень интимный момент, способный заставить влюбиться до беспамятства — для него эта крайняя неожиданность, потому он резко убирает руку и спешит удалиться. А мечты, даже самые сокровенные, и вправду имеют свойство сбываться.***
— Шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьде… Да твою же мать! Чонгука снова отвлекают доносящиеся снаружи странные возгласы, вынуждают закончить подтягивания и спрыгнуть с турника. Тщательно вытираясь полотенцем, он избавляется от промокших от пота вещей и наспех натягивает на тело чистую майку и спортивные штаны. Голоса за дверью тем временем становятся только разборчивее и громче, один из них даже кажется до боли знакомым, очень волнующим, будоражащим. До Чонгука наконец доходит, что голос этот принадлежит самому Пинк Ви, а остальные — каким-то наглым отщепенцам, настырно увязавшимся вслед за ним и разбрасывающимися всякими отборными ругательствами. Он не тратит время на ненужные раздумья и решает вмешаться, во что бы то ни стало. Хулиганы сразу же замолкают при виде надвигающейся на них катастрофы в лице самого Чонгука, испепеляющего одним только полным презрения и ненависти взглядом. Он неторопливо поднимается наверх, даже не смотрит на чужаков и не станет — от их присутствия воротит невероятно настолько, что от злости челюсть сводит. Они не смеют домогаться Ви только потому, что он отличается от других парней, только потому, что носит откровенные наряды, играет в порно и любит мужчин. Недопустимо позволить кому-то унижать его прилюдно за личные предпочтения, а видя, как Ви трясущимися руками безуспешно пытается открыть дверь и сбежать подальше от всех этих сыплющихся на него насмешек и оскорблений, ладони невольно сжимаются в твёрдые кулаки вплоть до белеющих костяшек. — Что здесь происходит? У меня нет терпения повторять дважды. В чём дело? — А ты кто такой вообще? — возникает один из навязавшихся парней. — Твоя сучка, что ли? Ви отрицательно качает головой, тем самым убеждая Чонгука не сметь вмешиваться, развернуться и уйти как можно скорее, не устраивая лишних сцен и разборок средь бела дня. Драматизировать ни к чему. Видимо, ему не в первой сталкиваться со всякими ублюдками, пренебрежительно относящимися к нему и ни во что не ставящими. От этой мысли, такой очевидной и пугающе неприятной, в горле появляется непроходимый ком и сердце, бешено колотящееся, рвётся на части. Ви ему совсем не безразличен — внезапное осознание своих чувств к нему ослепляет, почти обездвиживает. Вот как оно бывает. Ради него Чонгук готов пуститься во все тяжкие и наказать провинившихся самым жестоким образом. Когда в последний раз ему настолько сносило крышу из-за кого-то? Не вспомнить. Отвратительный смех и глупые издёвки, продолжительно летящие в сторону Ви, возвращают Чонгука в реальный мир и заставляют действовать гораздо решительнее. — Мне не нравится твоё поведение, — его голос звучит холодно, даже непривычно, пробирает до самых костей. — Не нравится, как ты обращаешься, не нравятся твои манеры и тон. Совсем. Знаешь, как я поступаю с подобными отбросами? — Ты что, совсем попутал? Думаешь, сходил пару раз в качалку и можешь нападать, на кого захочется? — А это вызов мне? — Чонгук нервно усмехается и намеренно хрустит костяшками пальцев. — Пиздец, какие храбрые. — Чонгук, перестань. Давайте все разойдёмся и сделаем вид, будто ничего не произошло. — С какой стати мне закрывать на это глаза? — перебивает Чонгук, стараясь не повышать голос. — Это отношение к тебе ненормально. Не только к тебе — вообще. Знаете, что делают с теми, кто попадает за решётку за домогательства? — Что? — встревает второй из хулиганов. — Нарываются на кого-то похуже, чем я. В тюрьме с вами церемониться особо не станут и по кругу пустят. Что, страшно стало? — Да ты псих, — плюётся первый. — Конченный псих. — Тогда проваливайте, — Чонгук овладевает собой, не повторяет прошлых ошибок, сделанных сгоряча. Терпеливо ждёт, когда эти двое наконец закончат переглядываться и быстро удалятся с места, спустившись вниз по ступенькам. — А ты идёшь ко мне, Ви. Зачем он это сказал — сам не знает. Ревнивый собственник в нём пробудился мгновенно и теперь действует на опережение — Чонгук за ним даже не успевает. Кипящая злость не вымещена, бурлит ещё неистовее и ждёт выплеска наружу. Чонгук научился справляться с собой, контролировать внезапные порывы и решать проблемы не кулаками, как это было раньше, а вполне адекватно, но сейчас… Впервые за долгое время он был готов сорваться и разнести всё к чертям собачьим. — Они меня не тронули, Гук-а, — робко произносит Ви, смотря на широкую спину перед собой. — Я бы им не позволил. — Почему бездействовал тогда? — Только бы ещё сильнее завёл. Сам знаешь, как бывает. Тебе стоит остыть. — Остыть? — слова застревают в горле — эмоции Чонгука выворачивают наизнанку, лишают возможности отпустить ситуацию и свободно вдохнуть полной грудью. — Когда представляю, как они дотрагиваются до тебя… — Чонгук, — Ви мягко касается его крепкого плеча и поворачивает к себе лицом, — прекращай, детка. Всё закончилось. Здесь, кроме нас, больше никого нет. Взгляни на меня и успокойся. — За тобой должен кто-то приглядывать, — говорит он порывисто прямо в губы. — Я понимаю, почему у тебя нет телохранителя. Но вот… — Почему у меня нет парня, который бы защитил? В защите не нуждаюсь, сам могу защитить кого угодно и надрать задницу, если потребуется. А у тебя? Почему ты одинок, Гук-а? Как так получилось? — Вопросом на вопрос нечестно, — Чонгук нехотя отстраняется, открывает дверь и приглашает Ви войти первым. — Ладно, это неважно. Проходи. — Я расскажу тебе всё, что тебя волнует. Просто запасись терпением, детка. В комнате у Чонгука, где днями ранее Ви устроил незабываемое бесстыдное представление, ненадолго воцаряется тишина. Наблюдая за бывшим актёром, Чонгук поудобнее усаживается в кресле и не перестаёт оценивающе разглядывать стройное тело перед собой. Правильная осанка, длинные ноги и тонкая талия — в нём собрано абсолютно всё, что может привлечь даже самого неискушённого парня. Каким Чонгук и является. Слышны только тихие размеренные шаги Ви, уверенно расхаживающего по комнате и внимательно изучающего всё, что попадётся на глаза. Те же разбросанные на столе рисунки с обнажённым им не остаются незамеченными. — Так вот чем ты увлекаешься, — рассматривая себя вдоль и поперёк, восхищённо заявляет Ви. — Неужели судьба свела меня с талантливым художником? — Нет, совсем нет, — отвечает Чонгук. — Работаю тату-мастером здесь, в салоне неподалёку от дома. А это всего лишь моё хобби. Нравится? — Очень. Обычно меня изображают в паре с кем-то в самых немыслимых позах, а здесь я один. Ничей, сам по себе. И это потрясающе. Мой. Я рисовал это, представляя тебя моим. — А ты? — спрашивает Чонгук, отгоняя навязывающиеся мысли прочь. — Чем собираешься заняться? Твоя карьера в порно завершена. Что будешь делать дальше? — Даже не знаю, Гук-а. Хочется всего и сразу. В первую очередь — серьёзных отношений. Надоели все эти ни к чему не приводящие короткие интрижки. Только время зря теряю. У тебя ведь та же проблема? Вообще не верится. — Поверь, — горько усмехается он. — Такой красивый, высокий, крупный, — продолжает Ви, замечая покрывающиеся румянцем щёки и растерянный взгляд перед собой — невозможный. — Теряется при виде красивого тела и выходит из себя, когда кто-то пытается присвоить чужое себе. Полный противоречий. Мальчик с глазами как у Бэмби — несказанно выразительными, но такими грустными. — Пытаешься соблазнить меня? — бросает Чонгук, ещё сильнее сжимая пальцами кожаные подлокотники. Ви конечно же замечает это, оставляет рисунки на столе и приближается к нему, неотрывно смотря сверху вниз. — А ты разве намерен сопротивляться? Почему тогда позвал меня к себе? Ты удивительный — в прошлый раз ты был невероятно раскрепощённый, а сейчас такой наивный душка. Умиляешь. — Если нам с тобой ничего не светит, лучше не продолжать. Мне хватает того, чтобы ты просто был рядом, — признаётся Чонгук. — Посиди со мной. Не уходи никуда. — Ещё успеется и посидеть вдвоём, и помолчать, — Ви медленно опускается на колени перед сидящим в кресле Чонгуком, замечая в глазах напротив глубочайшее изумление с примесью щенячьего восторга. — У меня есть идея получше. Ты весь напряжённый, слишком скованный. Позволь себе расслабиться. — А потом? — Если не попробуешь, никогда не узнаешь, — Ви вынимает из кармашка тюбик красной помады и протягивает Чонгуку, теснее пристраиваясь грудью между широко разведённых бёдер. — Для начала накрась мои губы. И скажи мне кое-что. Тебе когда-нибудь пачкали член алой помадой? На этих словах Вселенная должна была схлопнуться и исчезнуть к ебеням, никак иначе. Грубая ладонь непроизвольно расслабляется, флакончик от помады выпадает из руки и мгновенно оказывается на полу. Ви самодовольно улыбается, упивается видом поверженного Чонгука, вынуждая его столкнуться глазами, чтобы по телу обоих прошёл самый настоящий электрический заряд. Чонгука кроет нереально от пьянящего предвкушения близости, распирает до предела — перед туманящимся взором знатно рябит. Столько усилий требуется, чтобы позорно не кончить себе в штаны лишь от того, что перед ним на коленях стоит тот самый обворожительный парень, умеющий как никто другой вытворять ртом невообразимые чудеса. Он совсем несмело пробует провести кончиком помады по пухлым, полураскрытым губам, наклоняется осторожно и мучается от острого наваждения схватить Ви за горло и впиться в эти самые по-блядски невозможные, греховные губы, оставляя на них хорошо заметные, лиловые синяки. — Ви, твои губы… — Чонгук почти в полуобморочном состоянии, он жадно глотает воздух и забывает напрочь, что хотел сказать дальше. Мастурбация при нём повлияла на него менее обескураживающе. — Хочу распробовать их, — еле продолжает он. — Чёрт возьми, как хочется тебя поцеловать. — Лучше будет, когда я сомкну их вокруг твоего восхитительного члена, — едва слышно дразнит его Ви. — Дай мне взглянуть на тебя, детка. Приподнимись немного, — он очень ловко припускает спортивные штаны, обнаруживая под ними узкие боксеры, красиво очерчивающие напряжённый, требующий разрядки, массивный член. — Какая жалость, детка, — наиграно ахает он от изумления. — Мне ещё такого никто не говорил, — спохватывается Чонгук. Его внушительные размеры не могут разочаровать, такое просто-напросто невозможно. — Что не так? — Я ожидал увидеть миленькие трусы с кроликами. К твоим носочкам же должно прилагаться идентичное нижнее бельё. Разве я не прав? — Ты издеваешься надо мной, да? — Совсем нет. Я тобой наслаждаюсь, глупенький мой. Ви мягко поглаживает член Чонгука сквозь готовую разойтись по швам ткань, нахваливает его, не переставая, и нежно массирует, внимая тихий, сдавленный скулёж. На коже ладони хорошо ощущаются первые капли предэякулята, позорно пропитавшие боксеры, а до ушей доносятся великолепные судорожные вздохи, сладкие постанывания и отчаянные просьбы не томить и сжалиться уже наконец. Какой же Чонгук беспредельно восхитительный, когда становится слишком уязвимым в чужих руках, слишком восприимчивым к предварительным ласкам и до неприличия прилежным, отдаёт всего себя во власть другому, беспрекословно доверившись. Это ведь совсем не в его манере. На него вообще не похоже. Он привык брать своё бесцеремонно, напором, но сейчас напором берут его. У него. — Можешь назвать меня как тебе только захочется, Гук-а. И сладкой, невинной овечкой Сухо, и грязным, порочным Джувоном. Даже распущенной чертовкой Джулией. Я буду для тебя кем угодно, малыш, только скажи. — Я больше не смотрю порно, — с трудом сглатывая, признаётся Чонгук. — Ненавижу видеть, как ты трахаешь других. — Я больше никого не трахаю. Теперь я буду трахать только тебя, детка. — Ви… — голос Чонгука звучит слишком хрипло, совсем сбито. — Хочу называть тебя только твоим именем. Твоё настоящее… мне нужно его услышать. Необходимо, прямо сейчас. — Не торопись. Не всё сразу, Гук-а, — Ви успешно опускает боксеры вниз вслед за спортивными штанами и громко охает, теперь уже совсем не наигранно. — О, боже, детка! Какой ты огромный! Член Чонгука достаточно широкий в обхвате и слегка изогнутый к верху, весь обвитый венками, горячий и багровый от напряжения. Соблазнительно жмётся к паху и пачкает накаченный смуглый торс. Крупная, налитая кровью головка заманчиво блестит от предсемени, истекает им безбожно и нуждается в жадных, нестерпимых ласках. Бесспорно, член Чонгука создан для того, чтобы его без перерыва ласкали и одаривали нежными поцелуями, лизали и вводили по нему рукой, целиком брали в рот и насаживались на него до тех пор, пока головка не набухла бы и не извергла бы из себя семя, бесстыдно пачкая всё и вся. — Ты не представляешь, как мне хочется объездить тебя всего, детка, — негромко и отрывисто молвит Ви, самозабвенно целуя влажную, сочащуюся головку. Чонгук мгновенно теряет из виду весь мир, а вместе с ним и себя. — Узнать, насколько глубоко можешь засадить мне и как грубо и безжалостно способен выебать меня своим зверем. Я хочу, чтобы ты довёл меня до рыданий, оттрахал до невменяемого состояния и заполнил спермой мою разбитую тобой вагину до самых краёв. Она будет такой покрасневшей и припухшей от продолжительной долбёжки, такой мокрой и разгорячённой из-за тебя. И всегда нуждающейся в твоём огромном члене. — Ёбаный боже… — Чонгук готов расплакаться от счастья, словно малое дитя, впервые оказавшийся в Диснейленде. — Продолжай говорить со мной. Продолжай… — Хочу стать твоей собственностью, вещью для личного пользования, которую ты будешь натягивать на себя безостановочно. Без какой-либо передышки, пока я не стану умолять остановиться. А ты не остановишься и продолжишь долбить меня, спускать в меня и оплодотворять. Я смогу носить в себе твоих детей и ебаться с тобой день и ночь. — Крошка… что ты творишь со мной. — А в качестве моего послушания тебе я хочу, чтобы ты набил на моей заднице «Ненасытная сучка Чонгука». Ви влажно лижет пульсирующую, изнывающую от невнимания головку, размашисто слизывает предсемя и обхватывает ладонью эрегированный член, чтобы провести по всей его длине медленно, совсем неспеша. Полностью сосредотачивается на нём, смыкает алые губы вокруг головки и вбирает в рот только наполовину, бесстыже размазывая помаду и слюну по мягкой коже. Вынимает со звонким характерным чмоком и проводит шершавым, юрким языком по всему диаметру, прихватывая губами чувствительную мошонку. Чонгука всего трясёт неистово: он крепче цепляется за подлокотники, готовясь разорвать ногтями кожу, но ни за что не коснётся Ви, в наслаждении прикрывающего подрагивающие веки. Не позволено. Взгляд у Ви совсем осоловелый, неясный и нездорово блестящий, губы красные-красные и припухшие — а это только начало. Он пробует Чонгука снова и снова, смакует и вылизывает — должно быть вкус спермы такой же незабываемый — приятно сладковатый, хмелящий, словно запретный плод. — Тебе нравится, Гук-а? Нравится, как я отсасываю? — Ви приподнимает голову, обращая расплывчатый взгляд на себя. — Ты вкуснее любого леденца, слаще любой карамели. Знаешь об этом? — Я сейчас свихнусь. Мне уже дышать нечем, — почти хныкает Чонгук, замечая на подбородке Ви тянущуюся от головки вязкую слюну вперемешку с естественной смазкой. — Ты просто невероятно сосёшь. Как же ты трахаешь тогда? Я точно откинусь. — Невъебенно, детка. Я трахаю невъебенно. Ви умело насаживается ртом на член и начинает активнее двигать головой, придавливает тёплый язык к венкам и скользит глубже, норовя продемонстрировать Чонгуку знаменитую глубокую глотку. Вбирает до самого основания, утыкаясь носом в тёмные лобковые волосы, вдыхая терпкий запах, наполненный возбуждением и жгучим, безрассудным желанием. Совершенно бесстыдно отсасывает и не давится, успевает сплёвывать на головку и снова брать целиком под хлюпающие звуки, заглатывая по самые гланды. Чонгук сдавленно мычит, почти рычит что-то бессвязное, пока Ви обрабатывает его внизу и смеётся. Он, чёрт возьми, смеётся непонятно чему. Затем рукой обхватывает член, развязно бьёт красной, мокрой головкой себе по припухшим губам и ненадолго останавливается, пытаясь задержать приближение надвигающегося оргазма. Но как же хочется задвигать бёдрами в немыслимо бешенном темпе, схватить Ви за затылок и твёрдо засадить до сыплющихся искр из глаз, до помутнения рассудка, ощущая собственную сочащуюся головку сдавленной стенками натруженного горла. Но нельзя. Здесь ведёт только Пинк Ви. Только ему решать, когда бедному и несчастному Чонгуку позволено наконец кончить. Где-то на полу в спортивных штанах совсем не вовремя вибрирует смартфон, Чонгук всеми силами старается не обращать на это внимание, любуясь округлой, пышной задницей, которую Ви намеренно оголил, приподняв донельзя короткую юбку наверх. Сегодня он без нижнего белья, бессовестно истекает естественной смазкой, текущей по внутренней стороне бёдер, и размазывает её по ногам, сильно сводя их между собой. Ви не ласкает свою промежность, сегодня он не ставит себя в приоритет. В приоритете сегодня Чонгук и его член, головку которого перекатывают в полости горячего рта. Вибрация тем временем не прекращается, действует на нервы и выводит из себя окончательно. Свободная рука Ви нащупывает грёбаный смартфон, вынимает его из кармана и преподносит Чонгуку. — Отвечай, — Пинк Ви быстро вынимает член изо рта с соответствующим звонким хлюпаньем и нагло облизывается, размазывая стёртую помаду, слюну и тянущуюся от головки к губам смазку по всей нижней части лица. — Проигнорируешь, детка — не кончишь. — Пожалуйста, только не это… — Сейчас же ответь. Чонгук грязно чертыхается, видя на экране надоедливо мелькающее «Чимин-ши», и знает, что отвечать ему всё-таки придётся. Неохотно нажимает на кнопку «ответить» и с нескрываемым обожанием любуется Ви, усердно хозяйничающим между его широко разведённых ног. Он и слова не успевает сказать, видя, как Ви снова смачно плюёт на головку и погружает в себя член до самых поджатых яиц, набирая бешенный, просто сумасшедший темп. — Чимин…ши… — Привет! Слушай, Гук-а. Ты не занят? У меня к тебе есть дело… — А-ах… Чёрт бы тебя побрал! Я же сейчас… — Э-эм. Прости, что? — Нет, ничего. Продол…жай. О, да… крошка! Продолжай! — Ты там что, дрочкой занимаешься? — Что? Не-ет… Но, допустим. — Зачем тогда на звонок ответил, придурок? Потом нельзя было? — Соскучился же… по тебе. Чимин-ши-и… — Не смей кончать с моим именем! Господи, ты же только что мне травму нанёс! Я больше не буду тебе звонить. Сам позвонишь, если надо. Чонгук отбрасывает смартфон в сторону, не задумываясь о том, что вещь может разбиться о стену, что Чимин ещё может быть на связи и слышать происходящий в его комнате беспредел. Плевать. Балансируя совсем на грани, любые мысли и страхи покидают задурманенную голову, напружиненное от самого фантастического минета в жизни тело не слушается и готово в любой момент забиться в сладостных конвульсиях. Ви совсем разбитый и измученный, пушистые ресницы в слезах, а налитые румянцем щёки пылают жаром — зрелище исключительное, ни с чем не сравнимое. Чонгук пытается отстранить от себя Ви, чувствуя всем телом, как ошеломляющий оргазм с немыслимой скоростью несётся по венам с целью ослепить, лишить рассудка, вытрясти саму душу. — Крошка, а-ах… Я кончаю! Я кончаю, крошка-а! Густая, горячая сперма струёй вылетает прямо на вовремя подставленную гладкую грудь, брызгает на шею и ключицы, попадает на губы и скулы. Ви заставил Чонгука сорвать голос до хрипа, завидеть яркие звёзды, умереть и воскреснуть в его руках. Он пытается кое-как отдышаться, унять бешено колотящееся сердце, потеряно смотря куда-то наверх и чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. В кои-то веки ему подарили необъятные крылья и подняли к самим небесам. Только самая сокровенная фантазия, затаённая наивная мечта была способна окрылить его и заставить ощутить себя полноценным, живым человеком. Словно в горячке, он тянется к Ви, притягивает к себе без разрешения и сажает на колени, несдержанно впиваясь в болезненно припухшие губы, врывается в рот языком и придушенно стонет от удовольствия. Плачет. Сука, плачет по-настоящему. Цепляется за крепкие бёдра, обхватывает ягодицы и мгновенно теряется в новых ощущениях, как только влажная промежность проходится по его паху и мажет смазкой. Поцелуй резко углубляется, превращается в исступленный, требовательный, жадный. Ви сдаётся яростному напору и послушно высовывает язык, позволяя Чонгуку терзать его и посасывать. — Гук-а, детка, — он шепчет ему с полузакрытыми глазами и не перестаёт оглаживать широкие плечи, спускаясь к массивной груди. — Пообещай мне только одно. — Всё что угодно, — клянётся Чонгук. — Проси у меня, о чём только хочешь. — Пообещай мне, что больше из-за меня никогда ни на кого не сорвёшься. — Если пообещаю, солгу же. — Тогда солги мне, — почти слезливо произносит Ви, скрывая зарождающиеся чувства за мнимым раздражением. — Позволь мне хотя бы услышать то, что мне так хочется прямо сейчас. Чонгук обещает. И Ви притворяется, что безо всяких сомнений верит. Поскольку по-другому не может, поскольку по-настоящему влюбляется.***
Больше всего Чонгук боится проснуться однажды утром и осознать, что всё приключившееся с ним — плод больного воображения. Хитрая уловка воспалённого рассудка. Пинк Ви не спит вместе с ним и никогда бы не стал, не живёт этажом выше и вообще не заселялся в его дом. Действительность без него похуже любого ночного кошмара, кажется особенно бессмысленной и никчёмной. Только алая помада, лежащая рядом на прикроватной тумбочке, развевает любые тревожные сомнения и вынуждает успокоиться. Безумство, в которое Чонгук втянут, реально. Страшиться нечего. Двухнедельное воздержание — казалось бы, сущее наказание, в изощрённости не имеющее себе равных. Дозволено было только целоваться — здесь Чонгук нисколько не сдерживал себя и всякий раз, словно хищный зверь, срывался с цепи. Прямо на глазах случайных прохожих он довольствовался губами, отвечающими ему взаимностью, пьянящими покрепче любого дорогого вина, распаляющими желание поскорее сбежать и уединиться. Медленные танцы в объятиях друг друга, уютные посиделки в кафе до самой ночи и долгие прогулки по парку — и этого было бы вполне достаточно, если бы Ви не действовал подобно ядовитой смеси из опиума, способной перед самой смертью подарить блаженную эйфорию. Под пупком Ви заживает красиво набитое Чонгуком «Крошка Джей Кея», у Чонгука зияет свежая рана на сердце, на котором высечены инициалы настоящего имени Пинк Ви. Каким бы оно ни было, как бы непривычно оно не звучало, Чонгук давно полюбил его, как и всё остальное, что было связано с молодым актёром. Попахивает крайним безрассудством, но когда безрассудствовать, если жизнь даётся только одна? — Раздень меня сам, детка. Будешь послушным мальчиком — вдоволь угощу собой. Соскучился по моему телу? — А ты по моему? — Чонгук решает отыграться и получается у него это довольно неплохо. — Воздержаться от секса было твоей идеей. — Всё правильно, — соглашается Ви, выключая свет в комнате. — Это за тот проступок, когда ты слишком увлёкся мной. Почти вошёл в меня. Это было волнительно, не спорю. Но не по правилам. Его голос, бархатистый, обволакивающий, звучит ласково, мягко, действует поистине гипнотически: кожа мгновенно покрывается мурашками, возбуждение только нарастает, а тело становится слишком восприимчивым без особо ощутимых воздействий на него. Ви выдыхает слова прямо в ухо, щекочет ресницами и не притрагивается — это немыслимая пытка, от которой Чонгука ведёт нереально. Они совсем одни, в его комнате, снова — только сейчас под покровом знойной ночи. От трепетного волнения кружится голова, руки непроизвольно, сами по себе тянутся к красной атласной рубашке, призывно оголяющей плечи, острые ключицы и плавно вздымающуюся грудь. Обалденную грудь с торчащими розовыми сосками. Ви уверенно поддаётся вперёд, толкает Чонгука к стене, получая взамен полный настоящего помешательства и блажи взгляд. Рубашку с особым остервенением срывают с тела и бросают куда-то в сторону, с пуговицами на шортиках расправляются также в два счёта и медленно опускают вниз, успевая полюбоваться упругими бёдрами и длинными стройными ногами, по которым скользит ненужная вещица. На полуобнажённом Ви остаётся ничего, кроме откровенного нижнего белья, у опустившегося на колени Чонгука, с обожанием смотрящего на него снизу вверх — ни грамма здравого смысла. Он ещё не понимает, что серьёзно осёкся. — Ты же можешь остаться ни с чем, — отстраняясь, с притворным недовольством заявляет Ви и цокает. — Мне побить тебя по рукам? — Хочешь побить меня вот по этим рукам, что способны довести тебя до множественного оргазма? — Чонгука самого бросает в жар от собственных же слов. — Совсем меня не жалко? — Детка, — Ви до боли закусывает нижнюю губу — игра набирает обороты, — ты меня обезоруживаешь. Но без подчинения я буду вынужден оставить тебя ни с чем. Как же теперь нам быть? — А чего ты собираешься меня лишить, если буду делать всё по-своему? — Чонгук заводится ещё сильнее. — Всего, чего ты так с неистовством жаждешь. А именно — меня во всех самых откровенных позах. Потрясающая постановка. Чонгук чему-то хмурится, очевидно злится только на себя и нервно поигрывает желваками, окидывая полуобнажённого, слишком напыщенного и наглого парня перед собой пожирающим, животным взглядом. Гляди — нападёт и сожрёт целиком, опомниться не успеет. Ви это знает. Знает, насколько Чонгук помешан на сексе с ним, как хочет завладеть им и присвоить себе, как личное, принадлежащее только ему сокровище. Потому Ви бесстыже касается линий косых мышц на впалом животе, спускается ниже и останавливается на промежности, смотря за реакцией Чонгука, громко сглатывающего слюну. — Ради тебя я пойду на всё, крошка, — умело расправляясь с пряжкой ремня на собственных джинсах, отрывисто обещает Чонгук. — Больше такого не повторится. Обещаю. — Тогда скорее избавляйся от всего лишнего на себе и подойди ко мне, — Ви присаживается на кровать и пальцем манит к себе, призывно раздвигая ноги. — Слушайся меня, Гук-а. Будь паинькой, и я открою тебе мир в совершенно новом свете. Ох… Как же я изнываю от желания, ты не представляешь. Моя грудь так сильно нуждается в твоём внимании, детка. Смотри, какая она крепкая, твёрдая — вся твоя. А-ах… — Не откажешься от лёгкой грубости, крошка? — Чонгук притягивает Ви к себе за мягкие бока, оказывается между широко разведённых, желанных бёдер в тот же миг. — Тогда, как ты смотришь на это? — он опускается к твёрдому соску и облизывает чувствительную бусинку на пробу, слегка прикусывая. Ви закидывает голову назад, не сдерживая сладкого стона. — А если так? — ловкие пальцы принимаются перекатывать второй сосок, оттягивать его и сжимать. Чонгук нестерпимо зацеловывает восхитительно пахнущую маслами кожу, снова обводит языком возбуждённые соски, не оставляя ни один без должного внимания, и берётся непристойно посасывать груди, вырывая из Ви тихие, несдержанные всхлипы. — Ты фантастический любовник, Гук-а, — судорожно выдыхает Ви, разлепляя подрагивающие веки. — Просто невозможный, о-ох. Что же ты делаешь со мной? — Да я только начал, — Чонгук довольно ухмыляется себе, оставляет дорожку мокрых поцелуев, цепляя языком пирсинг на пупке и кончиком обводя свежее тату. — Хочу вылизать тебя везде. Особенно там. Насколько ты уже мокрый из-за меня, а? — Не-ет… детка. Постой! Ви не успевает договорить, упускает инициативу взять дело в свои руки и заунывно ахает — Чонгук отодвигает края успевшего пропитаться естественными соками нижнего белья, задевая пальцами пухлые, смазанные природной смазкой блестящие губы. Двумя пальцами он раскрывает розовую плоть и, прежде чем присосаться к набухающему бугорку, поднимает голову вверх, вглядываясь в ошарашенное, но такое красивое, точно вылепленное скульптором лицо. Влюбляется в него заново и запечатлевает каждый такой момент глубоко в памяти. Навсегда. Ви его не останавливает, заворожённо смотрит на татуированные пальцы, нежно потирающие скользкие складки. И вскрикивает. Конвульсивно содрогается и несдержанно вскидывает бёдра вверх, теряясь в острых ощущениях. Настолько острых, что в глазах искрит разноцветными точками и не отпускает. Чонгук принимается поочередно всасывать влажные складки, размашисто проходится по ним языком и лижет, не сдерживая порыва закатить глаза. На вкус Ви такой, каким он его и представлял. Нет, даже не так. Он намного лучше, чем он представлял. Пряный, немного сладковатый, незабываемый. — Как часто ты дрочил, Гук-а, представляя меня в своей постели? — отвлекаясь и стараясь не смотреть вниз, где разворачивается самое настоящее безобразие, спрашивает Ви. — Несколько раз за ночь, — целуя гладкую кожу, отвечает Чонгук. — Каждый божий день, в течение почти пяти лет. — Нет, это невозможно, — он смеётся и, как в наказание, давится протяжным стоном, вырвавшимся прямо из груди. — А если скажу, что я гиперсексуальный? — Чонгук принимается настойчивее стимулировать чувствительную точку, обдавая плоть горячим, щекочущим дыханием. Ви отчаянно цепляется за густые волосы Чонгука, зарывается в них и двигается навстречу интенсивнее, беспомощно хныча от переизбытка неконтролируемых, почти ослепляющих эмоций. — Чон… Чонгук… Остановись. — Что не так, крошка? — Ты забываешься, — еле проговаривает Ви, всматриваясь в большие глаза, горящие от волнующего предвкушения быть затраханным этой ночью. — Хочу сесть тебе на лицо, объездить всего, основательно. — Тогда чего ждёшь? Иди ко мне, скорее, — Чонгук сразу отстраняется и в нетерпении запрыгивает на кровать, устраиваясь на ней поудобнее. — Не сдерживайся, крошка. Словно в лихорадочном бреду, Ви отпускает себя и проходится влажной промежностью по лицу, чувствуя на бёдрах чужие сильные руки, приподнимающие его и резко опускающие на себя. Чонгук быстрыми толчками вторгается языком в горячее отверстие, толкается глубже, стараясь доставить как можно больше удовольствия. Подмахивание бёдрами упрощает процесс, Ви садится полностью и ощущает в себе длинный юркий язык Чонгука в настолько полной мере, что захлёбывается от головокружительных ощущений, двигается ещё усерднее и неумолимее, руками хватаясь за его талию. Испарина покрывает качающееся тело, дыхание только учащается, а перед глазами всё мельтешит — комната начинает жить собственной жизнью. В горле становится непривычно сухо, Ви почти задыхается и не перестаёт кайфовать, наблюдая за истекающим предэякулятом членом, потрагиваемом при каждом резком действии. Чтобы только не кончить раньше времени, он отвлекается и обхватывает массивный член у основания и слышит, как Чонгук давится слюнями, не переставая смачно вылизывать его. — Немного поласкаю тебя, детка. Хочу принять его в себя. Ви опускается на влажное от пота тело и обхватывает красную головку губами, помогая себе одной рукой. Сильно не увлекается, но не отказывает себе в желании старательно отсосать, пока член окончательно не затвердеет от интенсивных манипуляций над ним. Чонгук заунывно стонет под Ви, пытается остановить его и в итоге получает своё — его не доводят до быстрой разрядки. Позиция ловко меняется и Ви влажно проезжается промежностью по часто вздымающейся крепкой груди — он аккуратно перекидывает ногу и поворачивается лицом к Чонгуку, вызывающе облизывающего блестящие губы. — Ну привет, Гук-а, — он направляет эрегированный член в себя и расширяет глаза, чувствуя, как его нежные складки широко раздвигаются под сильным напором. — О боже… О боже, Гук-а! — О да, крошка. Начинай. К щекам обоих с новой силой приливает жар, сердца колотятся бешено, по-сумасшедшему, а с губ невольно срываются громкие, совсем не сдержанные стоны, заполнившие всю комнату. В воздухе витают одурманивающие терпкие запахи влаги и смазки, тела соприкасаются с непристойными шлепками, которые становятся всё чаще, звонче, сочнее. Чонгук восхищённо смотрит на подпрыгивающего на нём Ви сквозь мокрые пряди, крепче сжимает его упругие бёдра и рычит. Рычит по-звериному, страстно, безотчётно. Солёные капли пота соблазнительно стекают по вискам, по пунцовым щекам и капают на грудь Чонгуку, полностью сосредоточившемуся на доводящих до грани неумолимых толчках. Ви плотно сжимает в себе твёрдый, крупно пульсирующий член всё теснее, принимает ещё глубже, делая эти самые толчки совсем дикими, рваными, беспощадными. — Имя… я хочу-у… услышать имя, — умоляет Чонгук, загнанно вдыхая стоны и выдохи, пока его яростно втрахивают в кровать. Он ощущает на своей шее длинные, слегка сжимающие горло пальцы и балдеет от этого действия так сильно, что подаётся бёдрами навстречу с невероятной скоростью, выбивая из Ви последние силы и остатки разума. — Тэхён. Меня… а-ах. Меня зовут… Тэ-хён. — Тэхён… Тэхён. Тэ-хё-ён! Боже... как красиво! Тэхён задушено смеётся, с упоением вслушивается в мольбы и громкие стоны, довольствуясь собственным именем, произносимое с такой всеобъемлющей любовью, страстью и обожанием, что плакать хочется от счастья. Он доводит Чонгука до невменяемого состояния, до дикого исступления, граничащего разве что с безумием, и нагло проталкивает пальцы ему в полураскрытый рот, заставляя замолчать ненадолго и послушно посасывать их. — Мой послушный мальчик, мой самый хороший, мой любимый. Давай, детка, ты можешь, ещё! — Тэ-э… хё-ён! — Чонгук вскрикивает и сильно зажмуривается, больно притягивая Тэхёна к себе за влажные бёдра, вбиваясь до самого конца. — Я… люблю… твоё имя. Я тебя люблю, Тэхён! Тэхён кончает вслед за ним, также бурно, протяжно, очень ярко, что кажется, будто насовсем выкинет из реальности куда-то далеко, за пределы Вселенной. Фантастика. Он не успевает опомниться и чувствует, как крепкие руки нетерпеливо притягивают к себе, к массивной груди, и жадно обнимают, пальцами касаясь влажной поясницы и милых ямочек над копчиком. — Не слезай с меня, Тэхён, — шепчет Чонгук, вовсю испытывая наслаждение от волнующей послеоргазменной неги. От имени, звучащего словно молитва. — Позволь побыть в тебе. Совсем чуть-чуть. — Гук-а, — тихо произносит Тэхён, вслушиваясь в чужое сердцебиение, — что это только что было? — Мы занялись любовью, Тэхён-и. Чёрт возьми, мы сделали это. О большем я и мечтать не мог. — Дурашка. Мой дурашка. Чонгуку хочется сказать гораздо больше, хочется через одни только прикосновения передать всё, что творится с ним прямо сейчас, поскольку тех самых слов, что могли бы в точности описать все его чувства и ощущения, в которых он сейчас безвылазно тонет, ещё никто не придумал. Всё началось пять лет назад с, казалось бы, временного увлечения к недосягаемой звезде, тогда ещё не знающей о существовании верного, безнадёжно влюблённого поклонника, а закончилось взаимными согревающими чувствами. Хотя, нет, не закончилось. Всё только начинается. Лишь спустя некоторое время, Тэхён неохотно приподнимается и за чем-то тянется рукой вниз. — Что ты делаешь? — Чонгук внимательно присматривается. — Подарок? Но у меня для тебя ничего нет. Это неправильно. — Ты подарил мне всего себя, большего не надо, — кивает Тэхён и протягивает ему подарочный пакет. — Это тебе, Гук-а. Открывай. — Так, посмотрим-ка, — Чонгук нащупает рукой презент и вынимает оттуда семейники с крупными белыми кроликами. — Ага. Ничего себе. Ты серьёзно? — Тебе не нравится? Эти крольчата такие милые, в точности как ты. Только взгляни на них. — Мне нравится, Тэхён-и. Очень нравится. Только выглядеть в них я буду менее сексуальным. — Ни одни трусы не сделают тебя менее сексуальным, детка, — смеётся Тэхён и пододвигается ближе к разомлевшему лицу. — Эту шикарную задницу ничто не испортит. Запомни это. Запомни кое-что ещё, — Тэхён кончиком носа касается щеки Чонгука и прикрывает веки, готовясь поцеловать, — я тоже тебя люблю, — Чонгук счастливо улыбается и отвечает на поцелуй, встречаясь с чужим требовательным языком. К раннему утру в квартиру без предупреждения заявляются друзья Чонгука с псом Бамом. Дверь, на удивление, не заперта, что уже странно и вызывает некие подозрения. Хосок держит питомца на поводке и внимательно прислушивается, но не удерживает его на месте и вместе с ним бежит вперёд, чтобы ворваться в комнату к Чонгуку. — Чонгук-а, ты где? Бам… такой… как же помягче сказать… весь в тебя. Ещё и нагадил прямо на мой любимый коврик. Нет, я не имел в виду, что ты тоже гадишь. Блин. Наверное, всё-таки придётся… О-ой, — он останавливается прямо на пороге, видя тихо стонущего Тэхёна, держащегося за изголовье кровати, а под одеялом кого-то огромного и часто шевелящегося. Края медленно приподнимаются и оттуда выглядывает довольный Чонгук, слизывающий естественные соки с собственных припухших губ. — Я лучше пойду. Ага. Извините, пожалуйста. — Да, извините его. Он дурак, — Чимин входит следом и быстро вытаскивает его из комнаты, чувствуя, как сам начинает краснеть. Неловко вышло. — Ты… ты видел, Минни? — оказавшись снаружи, Хосок не может отделаться от впечатления увиденного. — Помнишь, что Чонгук нам говорил? Что добьётся своего любой ценой. Вот это упорство. Вот это я называю целеустремлённостью. Я тоже так хочу, Минни! — Скарлетт Йоханссон не ответит тебе в директ, — усмехаясь, заявляет Чимин. — Оставь это.