tell me where you got your gun (tell me whose side are you on)

      Раннее утро в Цинхэ в последние дни — самое близкое время, в которое Лань Ванцзи может достичь покоя. Воздух прозрачен и свеж, пропитан ароматом росы, а солнце только-только вышло из-за горизонта; он может даже представить, если закроет глаза, что вернулся в Облачные Глубины, целые и невредимые, что ни один из ужасов, которые они пережили, не случился, что его отец ещё жив, и библиотека не тронута, а война была бы отдалённой проблемой, которую они надеялись избежать. Ему следует продолжать медитировать — дядя бы был бесконечно недовольным тем, что Лань Ванцзи прервал медитацию по какой-либо причине, кроме самой ужасной, если бы узнал, — но войска кампании Выстрел В Солнце покинут Нечистую Юдоль, чтобы начать правильное наступление, как только они завершили свои планы, теперь, когда у них действительно может быть шанс. Эти утренние прогулки — последний его шанс обрести спокойствие, сколько бы ни длилась эта война.       Сегодня утром должна состояться встреча Глав Орденов и их Главных Учеников — или в случае Ланьлин Цзинь, его наследника, поскольку Цзинь Гуаншань не чувствует необходимости рисковать собственной шкурой (как типично для Ланьлин Цзинь, думает он, и следом — не будь невоспитанным — проглатывает горечь обратно) — решить, что они будут делать с Вэй Ином теперь, когда тот вернулся. И хотя большая часть мира заклинателей сочтет его методы отвратительными, они не могут себе позволить не использовать его (в независимости от его здоровья), не тогда, когда он в одиночку уничтожил несколько надзирательных пунктов, используя только свою дицзы и мертвецов, которыми он, судя по всему, может управлять теперь так же легко как дышать.       Не тёмный путь сам по себе вызывает у Лань Ванцзи мурашки на спине всякий раз, когда он думает о единственной встрече с тех пор, что Вэй Ин вернулся. Легко поверить в то, что энергия обиды затуманила разум его чжицзи когда он думает о взгляде Вэй Ина, призывавшего мертвецов, о том, как кричал Вэнь Чао в полнейшем ужасе, о настоящей бойне, на которую наткнулись он и Цзян Ваньинь, о талисманах, нарисованных человеческой кровью. Вэй Ин из воспоминаний Лань Ванцзи ярок и прекрасен, с улыбкой, подобной солнцу и почти бесконечной доброте, всегда готовый пошутить, и с обворожительным смехом, неважно, насколько он уместен в тот момент. Человек морали и сочувствия, человек, что поклялся всегда быть на стороне справедливости и жить без сожалений. Вэй Ин, появившийся вновь после своего внезапного исчезновения, больше походящий на мертвеца, чем на живое существо, что больше усмехается, чем улыбается, кажется совсем непривычным к человеческим прикосновениям — такой же холодный и резкий, как нефрит, которым всегда обвиняли Лань Ванцзи.       Вэй Ин всё ещё прекрасен. Но он изменился, каким-то глубоким, необратимым путём, и Лань Ванцзи переживает за него.       Как кто-то ещё способен понимать мое сердце?       И это не должно быть чем-то удивительным, что когда он поднимает голову, он обнаруживает, что его скитания привели к дверям покоев Вэй Ина. Даже когда Вэй Ин был не более чем просто приглашенным учеником, который, казалось, пытался побить рекорд по количеству нарушений за один учебный период, он всегда был севером для Лань Ванцзи, магнитом, непреодолимо притягивающим его внимание к этой ослепительной улыбке, какой бы раздражающей та ни казалась. Эта особенная истина почти не изменилась, даже после нескольких месяцев разлуки, даже после того, как глаза Вэй Ина вспыхнули алым от его ужасающей силы, которую мир заклинателей никогда не примет по-настоящему, силы, которая может его убить. Он несколько раз стоял перед этими дверями за последние несколько дней, с тех пор как Вэй Ин вернулся в Нечистую Юдоль, но так и не смог убедить себя постучать.       Вэй Ин, в конце концов, очень ясно выразил свои чувства.       В воздухе тяжело витает пелена тьмы, дымка, затемняющая бледный солнечный свет, знакомая дрожь пробегает по телу Лань Ванцзи. Энергия обиды, слабыми струйками просачивающаяся сквозь щели в дверном проеме; он полоснул рукой и небольшим количеством духовной энергии по щупальцу, что подобралось слишком близко к нему, и кривит лицо, отворачиваясь от двери. Что он может сделать или сказать? Слова никогда не произносятся, как ему хочется, и Вэй Ин не хочет их слышать, даже если бы они были такими, какими надо. Они увидятся на собрании через час, и это бесконечное напряжение всё ещё будет присутствовать, и Лань Ванцзи будет притворяться, что слушает дискуссию, которая едва ли требует его участия, когда сюнчжан здесь, и вместо этого использует время, чтобы перебрать все видимые изменения в внешности Вэй Ина.       Однако, прежде чем он успевает сделать больше одного шага, раздается ужасный, раздирающий крик из комнаты, и Лань Ванцзи разворачивается к двери, не задумываясь, открывает ее, ступая вперед одной ногой ещё до того, как восстанавливает контроль над собой, чтобы дождаться разрешения. Вэй Ин сидит на кровати в позе лотоса, как будто медитирует, энергия обиды извивалась вокруг него (он уже проснулся и полностью одет, несмотря на ранний час, и если это не явный признак изменений, чем ещё это может быть?), и пот выступил на его лбу, а его Чэньцин вытянута перед ним в обороне. Его глаза стали кроваво-красными, и он выглядит готовым к бою, и Лань Ванцзи затихает, ощущая чудовищность своего поступка. Эта комната, возможно, единственное место, где Вэй Ин уединяется между шепотом и вопросами, которыми его постоянно закидывают, а он вторгается сюда по своей прихоти.       — Я… — начинает он, сглатывая и склоняя голову, — Прошу простить меня за вторжение. Я просто… — его голос затихает, пока он подбирает нужные слова, и Вэй Ин вздыхает в внезапно наступившей тишине, багряный цвет исчезает из его глаз, и он медленно опускает Чэньцин на свои колени.       — Лань Чжань, — говорит он, и его голос кажется измученным, как будто он совсем не спал, — Закрой за собой дверь, если ты собираешься войти.       Это… не совсем приглашение, но, вероятно, самое близкое к тому, что Лань Ванцзи скорее всего получит, учитывая их последний разговор — и он слишком беспокоится о человеке, которого зовет своим чжицзи, чтобы отвернуться.       («Кем ты себя возомнил?» — спросил Вэй Ин, как будто не он когда-то дал Лань Ванцзи право заботиться о состоянии сердца Вэй Ина. «Думаешь, я не стану сопротивляться?»       После этого было на удивление легко уйти.)       Так что Лань Ванцзи проходит оставшееся расстояние в комнате, останавливается, чтобы оглядеться и убедиться, что в такой час никого нет, и закрывает за собой дверь. Он молчит, на мгновение застывая рядом с дверью; Вэй Ин ясно дал понять, что не желает личных расспросов, воздвиг такие стены, на которые Лань Ванцзи думал тот не способен, и то, что ускользает с его языка, когда Лань Ванцзи, наконец, удается открыть рот, это:       — Ты в порядке?       Какое-то время Вэй Ин не отвечает. Хоть он и опустил Чэньцин, его рука, сжимающая дицзы, мертвенно бледная, затянувшееся напряжение очевидно в линиях его тела; правдивый ответ очевиден, очевидный с того самого момента, как Лань Ванцзи услышал его крик, но маловероятно, что Вэй Ин признает это. Эта скованность в его теле присутствует с той минуты, когда Лань Ванцзи пробил крышу почтовой станции, а Вэй Ин осознал, что не одинок в своей мести — это новое и тревожное ощущение для человека, прежде столь свободного и беспечного самим своим существом. Вэй Ин долго изучает Лань Ванцзи, отголосок напряжения присутствует в его глазах, прежде чем испустить ещё один долгий вздох, подвинуться на кровати, освобождая место и позволяя ногам свисать с края, напряжение утекает из его тела.       — Не совсем, — признается он, и эта правда заставляет Лань Ванцзи пошатнуться. Он не ожидал такого доверия от человека, что всего несколько дней назад заявил, что поссорился с ним, — Я не хочу нотаций, но… Посидишь со мной?       — Мгм, — тут же соглашается Лань Ванцзи, снимая с пояса ножны Бичэня и оставляя их около кровати, в пределах досягаемости, но и так, чтобы не мешались и не было неудобно. Он осторожно садится в указанное место, и пытается игнорировать то, что они находятся настолько близко, что его белоснежные одежды касаются самых краев черных одежд Вэй Ина. Вэй Ин крутит Чэньцин в руках, туда-сюда, красная кисточка и нефритовый цветок лотоса мягко расплываются в воздухе, и Лань Ванцзи наблюдает с явным любопытством. Это первый раз, когда он видит дицзы вблизи, неактивную, без энергии обиды, что цепляется за нее, когда Вэй Ин играет, она отдается силой, равной духовным мечам по крайне мере высокого уровня. Это более чем очевидно первоклассный инструмент, и ему интересно, где Вэй Ин нашел такую вещь.       — Это твоя Чэньцин?       Вэй Ин перестает крутить дицзы и протягивает ее ему, хотя в движении чувствуется явная нерешительность. Лань Ванцзи наклоняется немного вперед, чтобы посмотреть — инструмент прекрасен, глубокого полуночно черного цвета с небольшими вкраплениями более светлого цвета, с вырезанными закрученными узорами, напоминающими ему о том, как энергия обиды текла по ее корпусу, когда Вэй Ин играл на ней. Прикрепленная кисточка окрашена в красный цвет ордена Цишань Вэнь, и напоминает ему военный трофей, чем что-то иное, и от нее чувствуется та же сила, исходящая от флейты. Он поднимает руку, проводит ей по инструменту, переводит взгляд на Вэй Ина и тихо спрашивает:       — Могу я?..       Наступает момент тишины, пока Вэй Ин обдумывает вопрос.       — Будь осторожен, — предупреждает он, когда всё-таки отвечает, — Шицзе коснулась её вчера, и она ударила её.       Лань Ванцзи делает паузу, едва касаясь пальцами поверхности Чэньцин.       — Она?       — А, ну, — Вэй Ин дарит ему смущенную улыбку, так напоминающую ему о его неудачах в Облачных Глубинах, что Лань Ванцзи едва дышит от волны меланхоличной ностальгии, — Чэньцин не совсем обычный духовный инструмент, — он качает головой в сторону дицзы, у которой, по-видимому, достаточно высокий уровень разума, чтобы иметь какую-то личность и осознание своего… своего хозяина, — Давай, Лань Чжань, я хочу увидеть, что произойдет.       Возвращение сверкающего, бесконечного любопытства, которым Вэй Ин всегда обладал, вызвало прилив тепла в груди Лань Ванцзи. Он не позволяет себе думать о том, как сильно это влияет на него, просто опускает пальцы на бамбуковую поверхность Чэньцин. Мощь пульсирует в дицзы, и он резко втягивает воздух от покалывающей энергии обиды — её струйки просачиваются в воздух, облизывают его пальцы, после обвиваясь вокруг его запястья с низким, теплым жужжанием. Энергия кажется почти защищающей, чем собственнической, и такой же тёмной, как у любого лютого мертвеца, духа или яо, с которыми он когда-либо сталкивался на ночной охоте, и он пялится на свою руку, пока энергия обиды обвивается лентой вокруг его запястья и не делает совершенно ничего, чтобы навредить ему, вопреки всем урокам, которые у него были.       — Ты ей нравишься, — восхищённо говорит Вэй Ин, тем же тоном, которым когда-то дразнил Цзян Ваньиня и Не Хуайсана, и Лань Ванцзи не может заставить себя прокомментировать опасность инструмента, насыщенного энергией обиды, у которого есть мнение о любом, кто приближался к нему, когда его чжицзи (всегда его чжицзи, неважно, что это больше не взаимно) улыбается, правильно улыбается, вместо того чтобы быть холодным, резким и пустым.       — Где ты нашёл её? — спрашивает Лань Ванцзи вместо этого, проводя пальцем по одному из узоров, прежде чем убрать руку к себе. Тот, кто создал Чэньцин определённо был мастером своего дела; дицзы одновременно элегантна и мощна, искусно сбалансирована, а её звук прекрасен и мелодичен, судя по тому немногому, что он слышал. Навязчиво, да, но и прекрасно тоже, и сыграно умелой рукой. Он даже не знал, что Вэй Ин играл на музыкальном инструменте, хотя и полагает, что это не удивительно, что молодой господин из Пятёрки получил музыкальное образование.       Это должно было быть безобидным вопросом, попыткой поддержать общение — то, в чём он никогда не был хорош, но с Вэй Ином это… проще. По крайней мере, проще попробовать. Вместо этого, Вэй Ин напрягается, снова сжимая Чэньцин рукой, и выражение его лица кажется тёмным и совсем измученным, проблеск той осторожной защиты, которая тяжело витала в воздухе, когда Лань Ванцзи спросил его, как он убил Вэньских заклинателей, стены вернулись на место, как будто никуда и не пропадали.       Ах. Он переступил черту.       — Вэй Ин, — медленно, запинаясь, произносит он, слова спотыкаются друг о друга в голове, как пьяницы, — Я не… твоё использование энергии обиды… беспокоит меня, — Вэй Ин напрягается ещё сильнее, и он спешит выдавить из себя остальную часть чувств, несмотря на то, что предложения кажутся запутанными и не к месту, — Я знаю, ты лишил меня права беспокоиться о твоем сердце, но я продолжу заботиться о твоём здоровье. При этом я… я могу не понимать, почему ты ступил на тёмный путь, но я не собираюсь осуждать тебя за его использование, и я хотел бы помочь тебе сделать его более безопасным для тебя. Я не хочу давить на тебя с той информацией, которую ты не желаешь дать мне.       Вэй Ин пялится на него. Скорее всего потому, что Лань Ванцзи произнес больше всего предложений, которые он говорил за раз, по крайней мере, Вэй Ину — он редко говорил более подробно, чем это было необходимо, сюнчжану, шуфу и младшим ученикам, но говорить вслух никогда не было чем-то естественным для него. Одна из вещей, которые он любит в Вэй Ине — это то, как он говорит сквозь молчание Лань Ванцзи без намёка на дискомфорт, по-видимому, довольствуясь тем, что целые разговоры строятся из его односложных ответов. С тех пор, как они начали ходить на ночные охоты вместе, они могли общаться одним лишь взглядом.       Или по крайней мере, они могли делать это до того, как Вэй Ин исчез на три месяца, и вернулся, окутанный тьмой.       — Ты хотел забрать меня в Гусу, — через секунду говорит Вэй Ин, с каким-то застывшим недоверием в словах.       — Чтобы защитить тебя, — тут же отвечает Лань Ванцзи, потому что это, по крайней мере, достаточно легко сказать, и он не хотел, чтобы Вэй Ин считал его совершенно безразличным, — Я никогда не хотел навредить тебе, Вэй Ин.       Вэй Ин смеётся, немного недоверчиво, и трет лицо рукой, не держащей Чэньцин.       — Ладно, — говорит он, — ладно, хорошо… какого чёрта ты имеешь в виду, что я лишил тебя права заботиться о моем сердце?       Лань Ванцзи делает глубокий, осторожный вдох и не позволяет себе колебаться, когда говорит:       — Ты спросил меня, как кто-то ещё может знать твоё сердце, Ты спросил… — это сложнее, но он сглатывает, имитируя голос Вэй Ина настолько, насколько может, — Кем ты себя возомнил?       — Ах, — Вэй Ин играет с Чэньцин снова, нервный тик, который он, должно быть, подхватил за три месяца отсутствия, — Я действительно сказал это, не так ли? Я не имел в виду… — он вздыхает, — Лань Чжань, Ханьгуан-цзюнь, ты слишком хороший, ты знаешь это? Уже ходят слухи о том, что я сделал с Вэнь Чао, и нам предстоит целая война — моя репутация не будет хорошей, когда она закончится. Тебе следует держаться от меня подальше.       — Ты это имел в виду, когда называл меня своим чжицзи?       Его голос мягок, но Вэй Ин все равно замолкает, поднимая взгляд и встречаясь со взглядом Лань Ванцзи.       — Конечно, — шепчет он, — Лань Чжань. Чжицзи. Конечно.       Он не улыбается, но близок к этому, и думает, что Вэй Ин сможет прочесть желание на его лице.       — Тогда я чжицзи Вэй Ина, когда его репутация подводит, а не только, когда его репутация безупречна.       Вэй Ин закрывает лицо свободной рукой, как будто это сможет спрятать румянец на его щеках.       — Лань Чжань, Лань Чжань, тебе нужно предупреждать меня, прежде чем говорить такие вещи, — говорит он, и что-то в нем, кажется, распускается — он расслабляется полнее, чем Лань Ванцзи видел его с тех пор, как он вернулся, и наклоняется в сторону, достаточно, чтобы их плечи соприкасались. — Есть вещи, которые я не хочу говорить, — говорит он более серьёзно, — и остальные — я не хочу, чтобы кто-то ещё знал, даже Цзян Чэн и Шицзе. Я не хочу их беспокоить.       Лань Ванцзи не говорит, что Цзян Яньли уже беспокоится. Не говорит (возможно, безжалостно, но он всегда изо всех сил старался проявить снисходительность в отношении шиди Вэй Ина), что Цзян Ваньинь слишком быстро перескакивает с беспокойства на раздражение, оставляя своего Главного Ученика пострадавшим от хлыста и непонимания. Он кивает, вместо этого, и говорит:       — Я не расскажу, — и лёгкая улыбка Вэй Ина заставляет что-то тепло сжаться в его груди.       — Я не нашел Чэньцин, — произносит Вэй Ин, и Лань Ванцзи требуется некоторое время, чтобы связать это высказывание с вопросом, который он задал несколько минут назад, прежде чем Вэй Ин снова напрягся, и казалось, что весь разговор вот-вот рухнет вокруг него. — Я создал её.       Этого достаточно, чтобы отвлечь Лань Ванцзи от его мыслей; он поворачивается, чтобы посмотреть на своего чжицзи, который всё ещё опирается на его плечо, и это движение делает их ближе гораздо сильнее, чем он намеревался. Близость отвлекает. (Он может видеть ресницы Вэй Ина, тёмные и длинные. Он хочет потрогать их.)       — Ты сделал первоклассный духовный инструмент, — медленно произносит он, — Без тренировок. Лишённый свободы.       Он, по общему признанию, не совсем верит отговорке Вэй Ина — если бы меня бросили на Курганы, как бы я мог быть здесь? — это было слишком нарочито сказано, слишком расплывчато, скорее вопрос, чем действительное отрицание, и между вопросом Цзян Ваньиня и ответом была слишком большая пауза, чтобы он чувствовался искренним, как бы быстро и жадно ни зацепился за это молодой Глава Ордена. Но он совсем не хочет думать об ужасах, которые прошел Вэй Ин, один, в аду, проводя месяцы в самом тёмном месте Поднебесной, из которого не выходил ни один заклинатель, и ещё меньше он хочет рисковать, подталкивая, после их неудачного воссоединения (и он всё ещё видит, как Вэй Ин отшатнулся, действовал так, как будто он на него нападал, когда он протянул руку, чтобы коснуться), и Вэй Ин вёл разговор в сторону месяцев, проведенных без свободы, так что… Это история, которую он примет.       Наступает долгая тишина. Вэй Ин проводит большим пальцем по узорам Чэньцин, явно споря с собой, но не отстраняется. Наконец он вздыхает и говорит:       — Я должен был встретить Цзян Чэна в Илине, — Лань Ванцзи уже знает это — Цзян Ваньинь не скрывал этого, хотя и не говорил, почему они вдвоём были в Илине, когда Цзян Яньли была в Мэйшане, или как они вообще расстались — но ясно, что Вэй Ин пытается что-то сказать, так что молчит, — Они поймали меня там и… бросили меня в Курганы — им не хотелось, чтобы я превратился в мстительного призрака или в лютого мертвеца и преследовал их, в конце концов, — Вэй Ин смеётся, звук глухой и резкий, а Чэньцин крутится, крутится и крутится в его пальцах. — Мне не нужна музыка, чтобы контролировать саму энергию обиды, я понял это довольно рано, но самая большая опасность на Курганах не тёмная энергия, а мертвецы. Они такие… голодные.       Он замолкает, дрожь пробегает по его телу, и Лань Ванцзи сглатывает тошноту в груди и нерешительно кладёт руку на запястье Вэй Ина. Его чжицзи напрягается, но прежде чем он успевает отдёрнуть руку и извиниться за самонадеянность (как его чжицзи так быстро мог превратиться из человека, наслаждающегося прикосновениями, в человека, который их боится?), Вэй Ин тихо вздыхает и расслабляется от прикосновения, прижимаясь к плечу Лань Ванцзи.       — Спасибо, — тихо бормочет он. — Я не хочу говорить о том, на что это было похоже — это был ад, и я до сих пор не уверен, что пережил его, это всё, что тебе нужно знать, — Лань Ванцзи издает тихий обиженный звук и крепче сжимает запястье Вэй Ина, но не давит, потому что это признание — хрупкая, трепещущая вещь, это драгоценное проявление доверия, и после холодного взгляда Вэй Ина в ту ночь, когда он вернулся, Лань Ванцзи не осмеливается его разрушить. — Я понял, что могу управлять мертвецами, насвистывая, но это не очень эффективно, и я читал о музыкальном совершенствовании в библиотеке в Облачных Глубинах, поэтому я осознал… Духовная энергия — это энергия, и ей можно владеть более точно с помощью инструментов и мелодий. Энергия обиды — это более колючая энергия, и ее труднее контролировать, но ведёт себя она точно так же.       — И тебе нужна была точность, — говорит Лань Ванцзи, потому что он может это понять, даже несмотря на то, что путь Вэй Ина теперь совершенно другой. (Они так голодны, говорит он, и Лань Ванцзи думает, что теперь понимает свет в холодных красных глазах Вэй Ина, когда он стоял перед Вэнь Чжулю и Вэнь Чао и ухмылялся, как клинок во тьме, как мстительный дух, обретший плоть.       Вэй Ин кивает, переходя на тон, ставший Лань Ванцзи привычным за месяцы их дружбы — это тон, который он использует, когда рассказывает о талисманах и устройствах, которые он изобретает, иногда на лету (буквально, самое запоминающееся), для ночных охот. Это удивительно успокаивающе слышать возрождение сияния Вэй Ина, даже если оно слегка омрачено его дицзы, всё ещё вращающейся вокруг его пальцев, как будто тот не может полностью расслабиться около этого предмета.       — Мне нужна была точность, — подтверждает он. — У меня есть вся сила, которая когда-либо мне понадобится между… — он замолкает, одна рука поднимается, чтобы коснуться его груди, а затем он качает головой, — Неважно. Так или иначе, я нашёл заросли бамбука, которые не разрушились, может быть, через месяц? Трудно сказать, как время течет на Курганах. Когда я был младше, я играл на дицзы, и их легко было изготовить, поэтому я вытащил нож из одного трупа, и вырезал одну, — он улыбается, в этом есть что-то резкое и нестандартное, и добавляет: — А потом я направил в нее всю силу Курганов, пока не потерял сознание, и чуть не был съеден лютым мертвецом, потому что истекал кровью на своем поле, но это тут не причём.       — Вэй Ин, — в ужасе говорит Лань Ванцзи, не в силах сдерживаться, потому что Вэй Ин сказал, что ему не нужно знать подробностей о том, что произошло на Курганах, но каждое слово неровно, как осколки фарфора, и это ужасающе ясно, что эти воспоминания вонзают колючие крюки в душу Вэй Ина.       Это не энергия обиды, не тёмный путь, поглотивший так много от яркого и жизнерадостного человека, которым Вэй Ин был раньше (и до сих пор есть, где-то под всем этим). Это те ужасы, которые Вэй Ин испытал, когда провел три месяца в аду, в котором никто и никогда не выживал, а затем, вопреки всему, снова вышел.       — Аха, Лань Чжань, это действительно не имеет значения, — говорит Вэй Ин, махнув рукой — чуть не ударив Лань Ванцзи по лицу из-за их близости. Лань Ванцзи передвигает руку с запястья Вэй Ина на его пальцы, переплетая их вместе, из-за чего тот смотрит широко распахнутыми глазами. —В любом случае, — это звучит выше, чем прежде, — Курганы, в каком-то смысле… живы, хотя никто бы не заметил этого, если бы не жил там. В них есть какое-то присутствие, от всех столетий смерти и страданий, и они называют меня старейшиной, потому что я приручил их, и в Чэньцин есть отголосок этого присутствия, и поэтому она она, и у неё есть мнения о людях, — он хмурит брови, задумчиво прикасаясь губами к Чэньцин. — На самом деле, вчера она не причинила вреда шицзе, это было скорее предупреждение, но шицзе все равно была сбита с ног на полпути через комнату, поэтому я не уверен, что она сделает, если кто-то враждебно отнесётся к ней.       — Мгм, — произносит Лань Ванцзи больше для того, чтобы дать понять, что он слушает, чем для того, чтобы что-то прокомментировать — у Ванцзи, конечно, нет личности, и Лебин, единственный другой духовный инструмент, с которым он близко знаком, отзывается эхом от прикосновения духовной энергии сюнчжана, но нет ничего похожего на гул живой силы, которую он ощущал, когда коснулся Чэньцин.       — Это заставляет меня задуматься, — размышляет Вэй Ин с почти юмористическим тоном, если бы не тихая тьма в его глазах: — Если бы я пробрался в Безночный Город и передал бы ее Вэнь Жоханю, если бы он умер, эта война закончилась бы до того, как мы действительно перешли бы в наступление, — шутка не удалась, как будто у него закончились силы, чтобы рассказать её — тени под глазами, глубокие, как синяки, как фиолетовый Юньмэн Цзян, в котором Лань Ванцзи видел его только тогда, когда он носил форму приглашенного ученика во время лекции в Облачных Глубинах. (Вэй Ин остаётся единственным Главным Учеником, которого когда-либо Лань Ванцзи встречал из главных сект или второстепенных, который не носит цвета или знаки отличия своего ордена. Однажды он спросил его об этом во время ночной охоты, и Вэй Ин лишь рассмеялся и сказал: «Госпожа Юй не хочет, чтобы я тянулся выше своего положения», это не имело смысла тогда, и до сих пор не имеет, но он больше никогда не спрашивал об этом. В глазах Вэй Ина было выражение, спрятанное за его лёгкой, солнечной улыбкой — тень какой-то старой обиды, которая слишком сильно напоминала Лань Ванцзи о доме с горечавками, чтобы он настаивал). — В любом случае, я не… Я собирался пойти прогуляться, прежде чем Цзян Чэн снова утащит меня, чтобы прочитать мне нотацию про Суйбянь — ты хочешь пойти?       Приглашение… неожиданное. (Как и упоминание Суйбяня, и он должен настоять на этом, должен задать вопрос всем остальным, потому что теперь, когда Вэй Ин свободен от Курганов, не должно быть никаких причин, по которым он не может вернуться на праведный путь, к фехтованию, но… Вэй Ин любил Суйбянь, наслаждался демонстрацией своих навыков, и если он отвернулся, должна быть причина. Возможно, Курганы слишком сильно испортили его золотое ядро). Лань Ванцзи изучает лицо Вэй Ина, вероятно, на несколько ударов сердца больше, прежде чем встает, тянет Вэй Ина с кровати их всё ещё соединёнными руками, и улыбка, которую он получает в ответ, похожа на солнце, пробивающееся сквозь тучи после ливня. Аналогия уместна, думает он; возможность урагана всё ещё тяжело висит в воздухе, вкус петрикора на ветру, но все равно затуманивание риска и угрозы. Если он сможет составить такую компанию Вэй Ину — если он сможет сделать достаточно, будет в состоянии — тогда, возможно, ураган всех этих тёмных, голодных, пустых воспоминаний исчезнет.       — Скоро собрание, — говорит он, как только возвращает Бичэнь на пояс, и он со своим чжицзи выходит наружу, направляясь по аккуратным тропинкам Нечистой Юдоли к её границе, — Сюнчжан прибыл из Гусу на рассвете. Чифэн-цзунь хочет обсудить наше наступление на Цишань, теперь, когда Юньмэн отбит.       — Его не отбили, — произнес он, помотав головой. Чэньцин всё ещё в его правой руке, и он идёт так, будто знает, куда он хочет пойти, хотя он и Цзян Ваньинь вернулись в Цинхэ со своими учениками всего несколько дней назад, — По крайней мере, не весь регион, за которым мы несем ответственность. Мы вернули Пристань Лотоса, и я сам руководил Илином и надзирательным пунктом в Юньпине, но Вэни укрепились. Они всё ещё там, просто отрезаны от поддержки. У нас сейчас нет времени, чтобы гоняться за ними, — он махнул рукой, почти что рассеяно, — Цзини могут справиться с этим, так как они, кажется, не желают заниматься ничем другим.       — Вэй Ин, — мягко выговаривает ему Лань Ванцзи. Неважно, что эта мысль слишком часто приходила ему в голову за последние три месяца. Будь почтительным. Не будь невоспитанным.       — Знаю, знаю, Цзинь Цзысюань привел учеников, чтобы помочь нам, но они все юны, а Цзинь Гуаншань, чёрт подери, хочет сидеть в своей позолоченной башне и сберечь свой орден, как будто все остальные из нас не истекают кровью… — Рука Вэй Ина чересчур сильно сжимается на Чэньцин, и маленькие струйки черного дыма вырываются из неё в воздух, и Лань Ванцзи делает шаг вперёд, чтобы прекратить это, обхватывает одной рукой его руку на дицзы, и держит зрительный контакт, пока не испускает долгий, болезненный вздох. — Вот почему мне не стоит ходить на собрания.       Это не извинение, не откровение, но намеки на него в словах всё равно есть; тем не менее, Лань Ванцзи не отпускает и не отступает, пока Вэй Ин слегка не кивает ему.       — Это собрание важно, — говорит он, вместо того чтобы признать, что Вэй Ин прав, но сейчас думать об этом бесполезно. Цзинь Гуаншань не собирается приходить сам до тех пор, пока союзные ордена не осадят Безночный Город сами, а может и даже тогда нет, — Они обсудят твою роль в бою.       — Я знаю свою роль, — Вэй Ин качает головой и снова уходит в себя, какое-то беспокойство и разочарование проскальзывает на его лице, — Я наше секретное оружие, которому Вэнь Жохань не может противостоять. Они увидят, что я могу сделать должным образом, когда мы впервые вступим в бой с врагом, а затем меня будут перемещать с линии фронта на другие, пока это все не закончится.       — Что ты сможешь сделать? — спрашивает Лань Ванцзи, потому что он остался здесь, помогая уничтожить остатки сопротивления в Цинхэ, в то время как силы Юньмэн Цзян ушли на то, чтобы вернуть свои города и резиденцию, и поэтому всё, что он видел о новом методе совершенствования Вэй Ина, это обломки Илина и других мест, где его чжицзи преследовал Вэнь Чао и Вэнь Чжулю, и, конечно же, почтовая станция в Юньмэне и эта месть.       Вэй Ин улыбается во все зубы.       — Выиграть войну, — тихо говорит он, и Лань Ванцзи не может понять, угроза это или обещание.       Он всё ещё задается вопросом, когда они покидают территорию Нечистой Юдоли, и идут к утёсу, возвышающемуся над дорогой, ведущей далее в Цинхэ. Неудивительно, что Вэй Ин приходит сюда, чтобы очистить свой разум; ему всегда нравились высокие места, Лань Ванцзи помнит, что когда тот учился в Гусу, он проводил половину ночей на крышах. Лань Ванцзи всю дорогу согревает мысль о том, что Вэй Ин решил поделиться этим с ним, впустить его в эти стены.       Звук на ветру тут ритмичный и трескучий, и Лань Ванцзи хмурится, бросает взгляд на Вэй Ина — у другого мужчины нахмурены брови, когда он подходит к краю утёса, смотрит вниз и…       Его лицо искажается, резко и жестоко.       — Лань Чжань, — говорит он, и его голос звучит так же холодно, как и на почтовой станции в Юньмэне, — иди сюда.       Лань Ванцзи подходит, отчасти потому, что хочет знать, что может так легко вернуть эту новую грань Вэй Ина наружу, и отчасти потому, что Вэй Ин снова хватает Чэньцин таким образом, словно он пытается поднять ее, чтобы играть. Внизу по дороге под ними находится караван людей. Отряд учеников Цинхэ Не в сером несут мечи и кожаные кнуты, которые они используют против группы, должно быть, военнопленных Вэней — хотя ни один из заключённых, похоже, не совершенствующийся, только гражданские лица, и когда он присматривается, замечает, что среди молодых людей есть несколько пожилых. Один из заключённых вырывается из группы и начинает убегать, а ученики Не кричат, трое из них гонятся за ним, бьют его плетями, пока он не падает, крича.       Вокруг кружат птицы-падальщики, и Лань Ванцзи сжимает рукоять Бичэня, наблюдая, как старая женщина спотыкается и падает.       — Это… не то, о чем мы договаривались, — выдавливает он, и он может чувствовать тяжесть взгляда Вэй Ина на своем лице, но не может отвести взгляд, когда молодая женщина (выглядящая до странного знакомо, хотя он не может понять почему, с такого расстояния), поддерживавшая старуху, бросается между ней и кнутом. — Гражданские лица Вэнь, которые были переселены в наши районы, должны быть задержаны в ожидании исхода войны. Гражданские лица в Цишане должны были быть оставлены в покое, если только они не будут активно участвовать против нас. Сюнчжан был убежден в этом.       Возле него раздаётся звук, и он поворачивается, отводя взгляд от происходящего, и видит, как Вэй Ин падает на колени, сжимая одной рукой Чэньцин, а другой свою грудь. Энергия обиды вытекает в воздух, горькая и темная на языке Лань Ванцзи, и он опускается на колени рядом с Вэй Ином, не заботясь о том, как грязь испачкает его одежду (и как раз перед важной встречей), протягивает руку, кладя её на плечо Вэй Ина:       — Сосредоточься, — мягко говорит он, — Вэй Ин.       Это то, чего он больше всего боялся, когда впервые заглянул в щель, оставленную отсутствующим камнем, и увидел Вэй Ина, охваченного энергией обиды, с компанией мертвецов, смеющегося над человеком, которого он пытал. Контроль Вэй Ина никогда не был безупречным — он всегда бросался в самую гущу драки — но когда это было особенно важно, он мог сдерживать себя; во время перевоспитания в Безночном Городе или в пещере черепахи-убийцы Сюань У, когда вмешательство могло убить его боевых братьев и сестер. (Лань Ванцзи был там единственным учеником Гусу Лань. У него было гораздо больше свободы действий). Лань Ванцзи очень, очень обеспокоен тем, что использование энергии обиды оставит Вэй Ина без контроля.       — Нет, — выдавливает Вэй Ин и одним плавным движением подносит Чэньцин к губам — Лань Ванцзи двигается прежде, чем он успевает обдумать как следует, хватается за дицзы одной, останавливая своего чжицзи. Энергия обиды пульсирует на его ладони и скользит по венам, пока у него не начинают болеть зубы, но это не причиняет ему вреда, — Лань Чжань. Я не собираюсь причинять им боль, отпусти, поверь мне, пожалуйста.       Это не лучшая идея. Лань Ванцзи все равно отпускает Чэньцин, потому что Вэй Ин просит ему довериться, а Лань Ванцзи никогда не откажет ему в этом. И Вэй Ин улыбается, что-то тонкое и еле заметное проскальзывает в этом, прежде чем он закрывает глаза и погружается в музыку — он играет, и жуткая мелодия странным эхом разносится по дороге, как будто она отскакивает от несуществующих камней и деревьев, сдуваемых ветром, которого Лань Ванцзи не ощущает. Он играет, наверное, секунд тридцать, а после опускает свою дицзы, глаза его, когда он снова открывает их, всё ещё тёмно серые; энергия обиды всё ещё клубится вокруг его тела, как пчелиный рой, но она начинает уходить обратно в его кожу, и снизу доносятся уже не крики, только ругательства.       — Что ты сделал? — спрашивает Лань Ванцзи, и Вэй Ин улыбается, резко, ухмыляясь, оскаливая зубы.       — Вызвал духов, чтобы те спотыкались каждый раз, когда поднимали свои кнуты, — говорит он, и Лань Ванцзи не мог найти в себе силы не согласиться с этим действием. — Я не причинил им вреда, Лань Чжань. Мне не нужно причинять им боль, — Вэй Ин выглядит почти удивлённым, когда произносит слова, свирепость на его лице сменяется каким-то удивлением. Его голос почти не слышен, когда он бормочет: — Я забыл, каково это.       — Вэй Ин… — как выразить этим скручивающую волну в груди Лань Ванцзи? Его чжицзи никогда не должен был стать таким, сверкающей добротой, что поглочена тьмой, местью и легкой жестокостью, и это болит, где-то глубоко внутри него, откуда он не может вытянуть слова, каково видеть Вэй Ина таким.       У них война. Дальше будет только хуже. Собственные руки Лань Ванцзи уже испачканы, и к тому времени, как всё это закончится, они будут запачканы еще больше. (Убивать запрещено, но когда ему удалось вернуться в Гусу после перевоспитания, убив по пути нескольких заклинателей Вэнь, вдобавок к тем, кого он убил в пещере, шуфу посмотрел на него и сказал ему, что ни один ученик не будет наказан за убийство Вэней, и с тех пор он пытается справиться с этим).       Ему всё ещё не хочется видеть Вэй Ина таким.       — Я в порядке, — произносит Вэй Ин, а потом его глаза расширяются, словно он только сейчас понял, как они сидят, — Лань Чжань, твои одежды…       — Мои одежды отстираются, — отвечает Лань Ванцзи, что является правдой, а после колеблется, — Вэй Ин. Почему ты схватился за грудь?       Он сделал так и раньше, ещё в своей комнате. Лань Ванцзи не стал спрашивать, потому что боялся переступить черту и нарушить это хрупкое перемирие между ними, как и то, что Вэй Ин может причинить себе вред, но теперь он поклялся хранить тайну и отчаянно хочет узнать, понять. (Есть, думает он, какая-то болезненная ирония в том, что великий Ханьгуан-цзюнь держится в неведении, потому что только само его присутствие не означает, что он прогоняет тени? Но он никогда не был никем иным, как Лань Чжанем, когда находился с Вэй Ином, и какой бы привилегией это ни было, он не хочет быть никем другим, не здесь, не с человеком, которого он любит).       Вэй Ин колеблется.       — Это… одна из вещей, о которых я не хочу говорить, — признается он, а после вздыхает, воздух свистит сквозь зубы, что кажется намеренно немелодичным, — но кто-то, вероятно, должен знать, на случай, если я контролирую ситуацию не так, как мне бы хотелось, — Лань Ванцзи не знает, какое у него выражение на лице, но это должно быть что-то, представляющее внезапную зияющую дыру в груди, потому что Вэй Ин быстро качает головой и говорит: — Это не… Я просто ещё не очень часто пользовался этим, и это не… как Чэньцин, оно дерётся со мной каждый раз.       — Что это? — вырывается у него, горло пересохло, и Вэй Ин лезет в свое ханьфу и вытаскивает…       Оу. Оу, это всё, о чём Лань Ванцзи когда-либо предостерегали. Гул энергии обиды настолько силен, что причиняет боль, даже если он не дотрагивается до предмета, который держит Вэй Ин, и ему приходится закрыть глаза и дышать через ауру этого предмета, на мгновение холодную и шипящую шёпотом, он знает, что ясно услышит, если дотронется до него, глубокую злобу и голод, которые заставляют его содрогаться. Когда ему, наконец, удается снова открыть глаза и изучить артефакт, он представляет собой тусклый серый металл в форме пары тигров, прижавшихся к друг другу хвостами, лапами и мордами. Энергия обиды лениво завивается по резным деталям, облизывает пальцы Вэй Ина, и когда Лань Ванцзи отводит взгляд от предмета, чтобы посмотреть на лицо Вэй Ина, в глазах того снова появляется краснота.       — Ты помнишь тот меч, который я вытащил из пещеры черепахи-убийцы Сюань У? — спрашивает Вэй Ин, словно Лань Ванцзи мог забыть хоть один момент той недели, которую они провели вместе взаперти. Меч, черный, тускло-серый, который был мечом высокого уровня, вероятно, до того, как он провёл столетия, мариновавшись в том, что должно быть, было самым большим источником энергии обиды за пределами самих Курганов. Меч, лишивший Вэй Ина сознания, от силы давней боли, ужасов и ненависти, меч, который, казалось, впитывал кровь из его порезанных рук, когда он сжимал его в лихорадочном бреду. — Он был со мной в мешочке цянькунь, когда меня сбросили в Курганы. После того, как я понял, как правильно управлять обидой, я овладел мечом и перековал его в это, — он улыбается, что-то холодное и пустое проскальзывает в улыбке, глаза прикованы к артефакту в его руке, — Я назвал это Стигийской Тигриной печатью.       — Стигийская Тигриная печать, — повторят Лань Ванцзи, пока Вэй Ин убирает предмет обратно, и пытается не падать духом, когда гнетущее присутствие исчезает, — Что она делает?       — Оно поглощает окружающую его энергию обиды и сохраняет её, — объясняет Вэй Ин, возвращаясь к своему тону Главного Ученика, — и это позволяет мне контролировать большее количество мертвецов, духов и монстров. Это как источник силы с собственной волей, что делает его невероятно полезным и опасным в применении. Я не собираюсь использовать его небрежно, Лань Чжань, не смотри на меня так… — он не осознавал, что смотрит в какую-то конкретную сторону, но это невероятно опасно, и каждое слово, которое Вэй Ин говорит, заставляет его всё больше беспокоиться об этом конкретном инструменте, поэтому, возможно, это не должно быть сюрпризом, что его чжицзи смог уловить это, — но это такое же секретное оружие, как и мой тёмный путь. Вэнь Жохань не сможет предвидеть или как-то бороться с этим.       Вэй Ин выглядит довольным собой, поэтому Лань Ванцзи осторожен и нерешителен, когда спрашивает:       — А что будет, когда война закончится?       — Ну, — Вэй Ин пожимает плечами, гордое выражение сползает с его лица, заменяясь чем-то мрачным и усталым, — Сейчас нет особого смысла думать так далеко, не так ли? Мы все можем умереть завтра.       — Хм, — это правда, конечно, Лань Ванцзи несколько раз сталкивался с этим фактом с тех пор, как сгорели Облачные Глубины; его отец умер, и так много его учеников умерло, и он видел, как Вэни убили ещё больше из всех союзных сект за последние три месяца, так как боевые действия начались всерьёз. Это только его умение обращаться с мечом, и умение как заклинателя (и он знает, с тяжестью, угрожающей склонить его к земле, что если он позволит себе вспомнить тот факт, что являясь Вторым Нефритом клана Лань и наследником, теперь, когда сюнчжан занял пост главы ордена, его жизнь имеет большую стратегическую ценность, чем у кого-либо ещё в его клане, особенно у приглашённых учеников, и поэтому они должны отдавать приоритет сохранению его жизни), удержали его от присоединения к мёртвым, и никто не может пообещать, что этого будет достаточно, когда они будут вторгаться в Цишань. Тем не менее, мысль о том, что Вэй Ин отказывается даже думать о том, что он будет делать с собой и со своим самым мощным оружием, грызла его, — Двух духовных инструментов, заклинаний и талисманов недостаточно для создания нового пути совершенствования, — говорит он, вместо того, чтобы высказать свое неодобрение, не обвинение, а констатацию факта.       — Почему нет? — спрашивает Вэй Ин, поднимаясь на ноги и протягивая Лань Ванцзи руку, которую тот берет, несмотря на жажду даже от этого короткого момента контакта. Прошло много времени с тех пор, как он держал голову Вэй Ина на своих коленях в пещере Сюань У, и с тех пор он обнаружил, что жаждет прикосновения совершенно незнакомым ему образом. — Если ты ответишь, что никто не делал этого раньше, значит, никто и раньше не делал тёмный путь возможным, — Вэй Ин пожимает плечами с тщательно небрежным видом и говорит: — Я всегда умел делать невозможное.       Девиз ордена Юньмэн Цзян. Лань Ванцзи полагает, что это хорошо подходит Вэй Ину; до него невозможно было сбежать из Курганов живыми. Ещё несколько месяцев назад двум ученикам казалось невозможным убить многовекового божественного зверя без оружия. Всё равно…       — Вэй Ин, — произносит он, привлекая к себе внимание собеседника снова, — Почему?       Зачем изобретать совершенно новый путь совершенствования, который мир назовет ересью и отказываться бросать его в тот момент, когда он тебе больше не нужен для выживания?       Лицо Вэй Ина застывает, и он отводит взгляд, снова за скалу, хотя группа измученных духом заклинателей и их пленники скрылись из виду. Тонкий утренний солнечный свет падает на него и подчёркивает абсолютную бледность его кожи, измождённые щёки, новые зазубрины на его ремне, и то, как его одежды сидят неправильно. Он был голоден, и все же он покинул банкет, организованный, чтобы отпраздновать его возвращение, не поев, всего несколько дней назад, и проводил большую часть времени за выпивкой, чем за чем-либо ещё.       Он по-прежнему так прекрасен, что больно.       — Почему нет? — спрашивает он, и в его голосе слышится острая боль открытой раны, каким бы небрежным и высокомерным ни казался ответ. — Кроме того, ты не хуже меня знаешь, что Суйбянь не поможет выиграть кампанию Выстрел В Солнце.       Что ты сможешь сделать?       Выиграть войну.       Прежде чем Лань Ванцзи успевает ответить, другой голос зовет:       — А-Сянь! — и Вэй Ин разворачивается обратно к Нечистой Юдоли, часть тени покидает его глаза.       Лань Ванцзи тоже оборачивается и видит на некотором расстоянии Цзян Яньли, направляющуюся к ним. Она выглядит обеспокоенной, хотя некоторые морщинки на её лице разглаживаются, когда она видит его.       — Ох, второй молодой господин Лань, я не знала, что вы с А-Сянем, — она останавливается, вежливо кланяется, и он отвечает на поклон, стараясь не расстраиваться, что она прервала разговор. — А-Чэн и Цзэу-цзюнь искали вас для собрания.       Он забыл о собрании. Судя по смущённому выражению лица Вэй Ина, он подозревает, что его чжицзи тоже, рассерженный обращением с заключёнными, которых они видели, и отвлечённый их обсуждением Стигийской Тигриной печати.       — Спасибо, шицзе, — говорит Вэй Ин, толкая Лань Ванцзи в бок с чем-то вроде своей старой игривой ухмылки. — Мы немедленно возвращаемся. Я знал, что Лань Ванцзи никогда в жизни не опаздывал на встречи, поэтому я просто обогатил его опыт.       — Хм, — отвечает Лань Ванцзи.       Вэй Ин смеётся, и толкает их плечом, затем обхватывает рукой его запястье и тянет вперёд.       — Не закатывай глаза на меня, Лань Чжань, наверняка есть запрет на это.       — Я не делал этого, — говорит Лань Ванцзи, а затем, поскольку улыбка Вэй Ина заразительна и заставляет его грудь чувствовать, будто само солнце село в его лёгкие, добавляет: — Мы не в Облачных Глубинах.       Изумлённая улыбка Вэй Ина, переходящая в смех, стоит всей боли и страха последний трех месяцев вместе взятых.       — Ты что, только что пошутил? — спрашивает он, и Лань Ванцзи наблюдает, как последние тонкие нити тёмной энергии, всё ещё цепляющиеся за него, исчезают. В нескольких футах от них Цзян Яньли нежно улыбается, наблюдая за ними, а Лань Ванцзи, обычно не наслаждающийся присутствием других, мало любит остальных Цзянов, но он охотно вынесет раздражение сотни раз из-за того, как Вэй Ин засветился, как распускающийся цветок.       Это доказательство того, что человек, в которого Лань Ванцзи был влюблён почти с первого момента их первой встречи, всё ещё здесь, среди ужасов. Курганы не украли Вэй Ина, ещё нет, и он уже не позволит им, независимо от того, что он должен сделать, чтобы остаться внутри этих резко воздвигнутых стен, что создал его чжицзи. Шуфу не поймет или не поддержит, но шуфу не здесь. Лань Ванцзи — да, и они ведут войну, и если он сможет быть узами, связывающие Вэй Ина с самим собой, удерживающими его от того, чтобы быть поглощённым всем, чему он был свидетелем, и что готов сделать для их победы, тогда он с радостью возьмёт на себя эту ответственность.       И пока он следует за Вэй Ином и его шицзе обратно в Нечистую Юдоль и к их бесконечным обязанностям, солнечный свет падает на землю, волосы и лицо Вэй Ина, его чжицзи смеется, берет в свою руку руку шицзе, и позволяет ей дразнить себя в этом нежной манерой, которую Лань Ванцзи помнит из их пребывания в Гусу, он позволяет себе улыбнуться.