Нельзя

Шаг. Неровный. Как будто ногу сводит судорогой и получается только неуклюже упереться стопой в землю. Что угодно, лишь бы не упасть. Так жить нельзя.       —      Нельзя,      —      соглашается, хрипло вздыхая. Словно легкие сковал трескучий мороз из сказок, мешая жить, не то что дышать. Город не спит. Этот город никогда не спит. Он подобен мрачному незнакомцу, что следит за каждым твоим шагом из непроглядной тени. За каждым твоим неровным шагом. Он все видит и все запоминает. И ошибок не прощает. Яша хватается рукой за стену в жалкой попытке устоять на ногах. Убеждая себя, что неровная здесь только земля — не шаг.       —      Ярослав! Хуеслав. Тошнит. Даже от воздуха тошнит. Не от себя же в конце концов. Ведь так? Так ведь, верно? Горло саднит не хуже легких, которые хочется выплюнуть за ненадобностью. Они не справляются со своей основной функцией. Прямо как Ярослав. Он тоже давно ни с чем не справляется. Шаг. Чуть ровнее. Но в глазах так сильно все плывет, что, возможно, шаг все еще неровный. Но Яше нравится думать, что получилось ровнее. Ровнее же? Получилось ведь?       —      Яша, вернись! Яша не вернется. Яша не долбаеб, чтобы возвращаться туда, откуда уже ушел. Решение, принятое однажды…       —      Яр! Хуяр. Еще один вдох, наполненный усталостью и жалостью к себе. Все еще тошнит от воздуха. Красная ветка полна невысказанного отчаяния и почти физически невыносимой тоски. Голову кружит, и Яша выходит из вагона, так и не доехав до нужной станции. Улица встречает удушающей темнотой и морозом. Почти таким же, как в легких, а оттого дышать становится еще сложнее. Хотя сложнее вроде бы уже некуда. Хриплый кашель во тьме — все, что от него осталось. Яша знал, завтра все начнется с начала, снова натягивая нервы до предела, пока те жалобно не затрещат от натиска. Завтра все повторится. И будет повторяться. Еще один рваный выдох. И тишину ночи разрывает крик. Саднящий. Отчаянный.