Когда встают Луны

      Ему больно. Больно каждый чёртов раз, когда Массер и Секунда выползают на небо и с жутким звериным оскалом заглядывают в окно. Они зовут его — то ласково, то со злорадной усмешкой: ты всё равно ответишь, ты не сможешь устоять… Тихий голос Лун во всём — в шёпоте ветра и стрёкоте сверчков, в аромате смолы и запахе стали, в горной прохладе и в вое волков.       Он вновь стоит у окна, зажимая ладонями уши, потому что сердце рвётся на волю, кричит: «Ответь! Ответь им!» Но он не хочет. Нет, не так — хочет, но боится. Стоит шагнуть за черту, и пути назад не будет. «Нет, нет, нет!..» — без конца шепчет он, но лунный свет влечёт его, и он открывает глаза. Ему уже не отвести взгляд от красновато-серебристого потока, затопившего дремучие леса Фолкрита.       Его пробирает дрожь. Ногти до крови впиваются в загрубевшую кожу ладоней. «Борись!» — бьётся в паническом ужасе разум; «Сдайся…» — диким рыком отзывается дух. Он держится, из последних сил цепляясь за свою человеческую половину, будто в кровь сдирая пальцы и обламывая ногти о край скалы, но всё равно сползая в пропасть. Сегодня получится! Он справится, он должен!..       Губы растягиваются в оскале, сквозь сжатые зубы вырывается тихий утробный рык. Рык, полный голода и злобы. Сердце сбивается с ритма, стремясь проломить рёбра. На мгновение кажется, что это и произошло: боль пронзает грудь и трещинами расползается по всему телу. В ушах стучит пульс, заглушая рвущийся из горла хриплый крик. Зрачок на мгновение сужается в точку, но затем вытягивается и расширяется, становясь вертикальным. Глаза горят янтарём.       Перекошенное от боли человеческое лицо вытягивается, и в волчьей пасти появляются жёлтые клыки. Пламенем горит каждая жила, но больше пугает другое — он не выдержал. Снова. Отчаяние захлёстывает его, и крик становится воем. Уже поздно, но он всё ещё пытается бороться. Его раздирают желание поддаться звериной сущности и страх перед ней, ведь он потеряет контроль. Он перестанет быть собой.       Из потемневшей кожи вырывается густой мех. С хрустом ломаются и срастаются вновь кости, ногти на руках вытягиваются и заостряются. С них срываются капли крови. Человек больше не борется со зверем: он и есть зверь. Разум сливается с волчьими инстинктами, шепча: «Иди в ночь, или убивать!..» И оборотень не может противиться.       Луны снова взяли над ним верх.       Он серым вихрем вырывается из избы в глухом лесу и мчится сквозь сумерки. Сердце отбивает дробь. Из приоткрытой пасти с хрипом вырывается пар. Едва почуяв зверя, ночные птицы с криками взмывают в небо, а олени мчатся прочь. Мимо проносятся покрытые мхом деревья, еловые лапы и нижние ветки хлещут по морде, но чудовищу всё равно.       Мир предстаёт перед ним совсем по-другому — в палитре запахов и лунного света, которого достаточно, чтобы волк видел во тьме каждую травинку. Под мощными лапами мелькают корни и опавшие листья, но всё чаще попадаются мелкие камни, и он выскакивает из резко оборвавшегося леса на каменистый утёс. Подняв голову к лунам, холодящим кровь воем вервольф возносит хвалу Хирсину.       Внизу расстилаются леса и серебрится окаймлённая горным хребтом Илиналта. Среди вечнозелёных елей и сосен и горящих золотом крон других деревьев виднеется тёмная струйка дыма, почти незаметная на фоне ночного неба, но манящая оборотня, как маяк. Внутри пробуждается звериный голод. От одной лишь мысли о ещё бьющемся человеческом сердце пасть наполняется слюной.       Ведомый запахом дыма, оборотень спускается с утёса и бежит к огню, что отпугивает диких зверей, но манит его. Всё внутри дрожит от предвкушения, совсем недавно так пугавшего. Жажда крови затмевает рассудок, он отдаётся во власть своего волчьего духа. Он чувствует силу в каждой мышце, и это пьянит.       Он больше не принадлежит себе — теперь его ведут Луны.       Лес выпускает его из пахнущих терпкой смолой объятий, и вервольф оказывается на поляне у дороги. Пламя костра с треском пожирает хворост, согревая сидящего спиной к древним соснам человека. Хрупкое спокойствие разбивается, как стекло. Услышав грозный рык, путник вскакивает и выхватывает из ножен меч.       В его глазах — холодная решимость, но оборотень чует будоражащий запах страха. Оба знают: клинок не поможет. Слишком сильна ярость зверя, слишком мало шансов у человека. Чудовище бросается на него, не обращая внимания на взрезавший воздух меч. Жертва отскакивает в сторону, и вместо горла клыки ловят лишь ночную прохладу.       Холодная сталь вгрызается в плечо. Злобно всхрапнув, оборотень поднимается на задние лапы и замахивается передней. Смертоносные когти натыкаются на клинок. Человек умеет сражаться, но только оттягивает неизбежное: сейчас его могут спасти лишь боги. Вот только им никакого дела нет до случайного путника, остановившегося на ночлег на опушке леса.       Противник делает выпад, метя волку в голову, но тот ловко отпрыгивает в сторону и в тот же миг атакует. Крик. Когти располосовывают искателю приключений бедро. Из раны хлещет кровь, однако воин не позволяет себе упасть. С полным боли и отчаяния боевым кличем он замахивается мечом и бросается на зверя в последней попытке продать свою жизнь как можно дороже.       Вервольфу всё равно. Пропустив удар и уже не чувствуя боли, он одним прыжком сбивает жертву с ног и прижимает к земле своим весом. В бок ему вонзается кинжал. Монстр знает, что рана не смертельная. Да и какая разница, если добыча — вот она, в его когтях? Он вонзает клыки в горячую плоть. От вопля звенит в ушах, но он продолжает рвать. Человек пытается оттолкнуть его, вырваться, отползти, но каждый новый рывок всё слабее и слабее. Он теряет силы вместе с кровью, что заполнила пасть оборотня и капает с клыков.       Хруст. Предсмертные судороги. Кровь заливает морду, шерсть слипается, перед глазами лишь алая пелена. Зверь добирается до самого желанного — сердца. Пусть остановившегося, но ещё тёплого.       Луны молча смотрят с небес. Шаг в пропасть сделан, и назад уже не вернуться. Не осталось ничего человеческого в отравленной скверной душе — лишь вечная жажда крови.