Любовь, о которой не говорят.

      Дверь тихо скрипнула. Гарри на цыпочках подошёл к кровати и лег рядом.       — Не спится? — прошептала Лили.       Сын покачал головой, а затем повернулся к ней, разглядывая её лицо. Она приобняла его и поцеловала в макушку. Спать вместе — привычка, оставшаяся с детства. Когда Гарри испытывает стресс, он часто приходит к ней: ему так легче успокоиться. Сейчас таких стрессов стало меньше, но при этом они усилились в несколько раз, доводя сына до неконтролируемых конвульсий и полуобморочного состояния, в то время как раньше всё ограничивалось только плачем. Говорила же ему, чтобы не выходил на улицу. Звукопроницаемые наушники, конечно, хорошо, но они не могут полностью избавить его чувствительный слух от всех звуков мира. Что было сегодня, Лили не знала, Гарри только махнул рукой и заперся в своей комнате. Он пришёл домой на полчаса позже, чем положено; женщина уже собралась его искать, но не пришлось. Судя по чистому внешнему виду и лишь чуть измученному лицу, обошлось всё в этот раз не так плачевно.       Гарри был особенным мальчиком. Он стал особенным с той знаменательной ночи, когда Волдеморт пал, магический мир обрел свободу, а Гарри — эту чертову болезнь. Авада Тёмного Лорда не убила её сына, а лишь оставила на нём свои следы — Гарри не мог воспринимать громкие звуки. Даже обычная человеческая речь доводила его до бешенства, принося жуткий дискомфорт. Поэтому тишина стала их лучшей подругой на все эти годы. Большую часть времени они не говорили, изъяснялись языком жестов. Они жили в тихой маленькой магловской деревушке, имеющей лишь несколько улиц и спокойных жителей. Лили снабдила весь дом оглушающими чарами и убрала вещи, которые могли быть излишне громкими. Только их шёпот иногда разносился в этом доме — единственный допускаемый звук. Лили настолько привыкла к тишине, что даже выход на улицу теперь казался ей дикой пыткой.       — В следующий раз не уходи далеко, хорошо? — одними губами попросила Лили. Гарри закатил глаза и лёг на спину.       Она его понимала. Сын становился всё взрослее, ему было интересно познать мир, но только мир не хотел принимать его. Ему было шестнадцать, и это тот самый возраст, когда кажется, что стал взрослым и способным принимать собственные решения. Поэтому он упрямо таскался во внешний мир, узнавая и познавая его. А ещё в последнее время он стал более замкнутым и задумчивым, если это вообще это возможно. Он всегда отличался зажатостью и неуверенностью — болезнь давала свои плоды. Гарри учился на дому, потому что социум не мог подстроиться под её мальчика. Но так даже было легче. Это был только её мальчик, и она была не готова делить его с кем-то.       — Тебя что-то тревожит? — решилась спросить Лили и провела по чёрным волосам сына.       — Нет, — шепотом отозвался Гарри и снова перевернулся к ней.       Но Лили всегда тонко чувствовала его настроение. Она умела читать по взглядам, по жесту тела, мимике его лица. Гарри был чем-то обеспокоен, но никак не мог решиться сказать об этом. Может быть, на улице он встретил что-то такое, что теперь глодало его душу? Или снова магический выброс?       — Ты же знаешь: если тебя что-то беспокоит, лучше сказать сразу, чтобы решить проблему вместе, — мягко сказала женщина.       Гарри вздохнул.       Привычная тишина на секунду стала тяжелой.       — Мам, неужели… я так проведу всю свою жизнь? — отчаянно прошипел Гарри. — Почему именно я?       — Милый, — выдохнула она и прижала сына в своих объятьях. — Прости… Прости…       — Это не твоя вина, — яростно зашептал парень. — Прекрати извиняться. Ты сделала для меня всё, что могла, и даже больше! Из-за меня ты лишилась всех радостей жизни. Думаешь, я не понимаю, как тебе тяжело со мной?       Её мальчик всегда был умным. Ей действительно было тяжело. Она сбежала ото всех, спряталась, заперла себя в этом доме. Но она не могла поступить по-другому. Это её мальчик, это её сын. Ради него она была готова сделать всё что угодно, заменить ему весь мир, лишь бы сделать его чуточку счастливее.       — Гарри, не говори ерунды, — фыркнула Лили. — Ты — единственный, кто имеет для меня значение.       — Я знаю, но… — он отстранился, заглядывая в её глаза. Гарри глубоко вздохнул, а потом встал с кровати. — Спокойной ночи.       — Гарри? — она схватила его за руку, не понимая в чём дело.       Волнение возросло в несколько раз. Она беспокоилась за своего ребёнка, но впервые не могла понять причину его странного поведения. Гарри медленно повернулся к ней, словно решая что-то в своей голове. Тишина вновь стала тяжелой, а сердце пропустило удар. Лили нервно убрала спутанные волосы за спину, а потом успокаивающе погладила сына по руке. Он слегка дернулся, словно не ожидал этого привычного прикосновения. Гарри склонил голову, а Лили ждала. Просто ждала. Она привыкла ждать. Гарри не любил, когда она на него давила. Юноша присел рядом с ней на корточки и прошёлся по ней внимательным взглядом сверху вниз. А после наклонился к её коленке, оставляя на оголённой коже невесомый поцелуй. Его рука неуверенно легла на её ляжку, а потом медленно поползла вверх, к бедру.       Ах, вот в чем дело.       Её сын стал взрослым.

***

      Она была неправильной. Она стала неправильной с того самого момента, когда колдомедики Св. Мунго уговаривали её провести сложную операцию, говоря о том, что её сын может быть опасен. Что в нём могли остаться частички Тёмного Лорда. Что его болезнь — это признак ненормальности её чада. Ведь волшебники никогда не болеют такой болезнью.       Она стала неправильной с того самого момента, когда отказалась от уговоров Петуньи сдать сына в приют, словно какую-то ненужную вещь. Сестра говорила ей, что всегда можно начать новую жизнь, с чистого листа. Ведь она так молода и красива. Даже предложила помочь найти работу. Радовалась, что Лили ушла из магического мира. Но Лили лишь хлопнула дверью.       Она стала неправильной с того самого момента, когда она прокляла чужого мальчика, который посмел крикнуть при её сыне. Её выходка осталось незамеченной, но убеждение, что им нет места среди обычных людей, стало крепким и непоколебимым.       Она стала неправильной с того самого момента, когда взглянула в глаза ещё маленького сына и пообещала, что никто не посмеет его обидеть. И никто не посмеет прикоснуться к нему. Никто и никогда.       Так что снова стать неправильной…       Проще простого.       Ради сына.

      ***

      Гарри внимательно следит за её реакцией, затаив дыхание. Лили переводит дух, кладёт руку поверх его и слегка сжимает. Они не говорят друг другу ни слова, общаясь взглядами. Привычную тишину прерывает лишь один из немногих допустимых звуков — их прерывистое дыхание, перемешанное с бешенным стуком глухих сердец.       Она ведёт его руку к своей талии, притягивая его ближе. Гарри закусывает губу, заливаясь румянцем, но послушно ложится за ней на постель. На ту самую постель, на которой они спали вместе. На ту самую постель, которая была их священным храмом безмолвия и островком бесконечной любви. На ту самую постель, которая сейчас станет символом их греховного падения.       Лили готова. Она не считает это ужасным. Ужаснее — подпустить кого-то к её маленькому мальчику. Это только её мальчик. И это когда-то должно было случиться.       Истосковавшееся женское тело сразу реагирует на ласки, покрываясь мурашками. У нее не было мужчины уже пятнадцать лет, и она хочет, безумно хочет. Почувствовать себя женщиной. Почувствовать себя слабой. Почувствовать каплю той — другой — любви, от которой она пряталась все эти годы.       Гарри всё ещё зажат, но при этом действует уже более уверенно, целуя её в щеку, и находит её губы своими. Его руки ползут под ночнушку, обнажая гладкую, незагоревшую кожу. Он старается быть нежным, ласковым, трепетным, боясь сделать что-то не так. И ей нравится эта наивная робость, которая возвращает её на двадцать лет назад. Она снова ощущает себя молодой и беззаботной девочкой, которая умеет лишь утопать в чувствах.       Поцелуй распаляет и раскрывает порочные желания их обоих. Лили позволяет ему вести — впервые за всю его жизнь. Гарри стягивает с неё ненужный гардероб одежды и нависает сверху, рассматривая всё тело. Никогда ещё Гарри не смотрел на неё так: безумно, желанно и откровенно.       Его мягкие губы смещаются на её шею и спускаются дальше вниз, посылая разряд тока по телу Лили и оставляя влажные следы поцелуев. Она изо всех сил закусывает губу, чтобы напомнить себе: нужно быть тихой. Его губы не пропускают ни один участок кожи и неизменно ползут туда. Она уже мокрая, ей даже становиться стыдно за свою физиологию. Но это…       Невероятно нежно!       Гарри стягивает с неё черные трусики и разводит её ноги в стороны. Он мимолетно прикасается губами к влагалищу, а после проходится язычком, останавливаясь на клиторе. Лили зажмуривается, нервно прикусывая свою бедную губу.       Быть тихой.       Она не торопит. Она ничего не говорит. Но бушующее пламя сжигает её дотла прямо сейчас, в эту секунду, требуя всё больше и больше, и больше. Ей хочется почувствовать член внутри себя. Ей хочется более решительных действий. Но она сдерживается, утопая под ласками сына.       Зелёные глаза сканируют женщину, пока он сам избавляется от одежды. Глухой, прерывистый, нетерпеливый вздох его мамы подгоняет его действовать быстрее. Он обхватывает её за бедра и пристраивается поудобнее.       Проникновение. Оба не сдерживают сдавленного полустона, который только ещё больше возбуждает. Лили, лежащая под телом сына, прижимается ещё сильней. Гарри действует только на инстинктах, ускоряя ритм. Он не перестает всё это время оставлять на шее и ключице поцелуи, переполненные любовью.       Им мало. Мало всего.       Она обхватывает его тело руками и ногами, когда чувствует, что он близок. Каждый толчок — немой разговор их чувств. Они становятся быстрее, сильнее и глубже. Лили чувствует, как внизу стягивается давно забытое ощущение, горящее и срывающее голову. Пальцы на ногах сжимаются, её лоно сжимается, она сама изо всех прижимается к нему, и, наконец, не сдерживается от полноценного стона. Гарри изливается в неё и замирает.       Кажется, что тишина пульсирует вместе с ними.       Гарри выскальзывает из неё, ложась рядом. Лили ласково гладит его по голове и устало прикрывает глаза. Внизу все мокро, сперма растекается словно греховный змеиный яд, обжигая ее нижнюю часть тела, но ей плевать.       Они не говорят. Они просто любят друг друга. Как никто, никогда и нигде. Об этой любви не говорят. Этой любовью просто живут…