фокус-покус

      хочешь, покажу фокус?       Финни убеждённо говорит Гвен, что все эти псевдо-магические штучки — для детей, которые ещё и в школу не пошли, а они слишком взрослые, чтобы верить в карманную чёрную дыру в рукаве и сращение распиленного пополам человека.       Но потом, когда Гвен, презрительно фыркнув и закатив глаза, уходит, он достаёт спрятанные под шкафом фотокарточки — мужчина в чёрной мантии и огромном цилиндре загадочно улыбается, нависая над игриво подмигивающей девушкой, лежащей в ящике. Сверкающая пила в его руке, облачённой в белую перчатку, чуточку пугает, но это ерунда — Финни берёт следующую, мужчина указывает на узкий шкаф, в котором та же девушка стоит в позе покойника, а вокруг клубится серебристый туман.       Фокус с исчезновением всегда был самым нелюбимым — потому что был далёк от волшебства. Всё же просто, в полу люк, через который девушка попадает под сцену, откуда потом выбирается обратно. Ничего таинственного или особенного, и Финни, тайком смотря передачи по телевизору, всегда кривится, когда усатые мужчины — и почему они все носят усы? — объявляют этот трюк, а два ассистента намеренно крупных размеров с видимым усилием вытаскивают шкаф.       Сидя в ужасающе просторном и невыносимо маленьком подвале, Финни думает, что отдал бы что угодно, лишь бы научиться фокусу с исчезновением.       Раз — ты тут.       Два — тебя уже тут нет.       Он хотел баловаться фокусничеством в свободное время, чтобы, когда вырасти, развлекать детей и друзей, может, иногда подрабатывая, но теперь ему кажется это глупым — и около мерзким, и он уверен, что когда если вернётся, то выкинет всё, связанное с фокусами, и никогда даже не притронется.       Но он лежит на старом матрасе, провонявшем затхлостью и потом множества мальчишек, и слёзы обжигающими капельками скатываются по лицу, впитываясь в ткань.       Сколько таких крупинок она поймала и впитала, поглотив и не оставив следа?       Наверное, этот матрас состоит на девяносто, как минимум семьдесят, процентов из слёз — отчаяния, страха, боли, истерики, надежды.       Финни хотел бы, как усатый мужчина, вытащить из рукава надежду и явить миру, но он не умеет — и надежды почти не осталось.       В этом месте, кажется, не осталось вообще ничего, кроме безысходности.       Боль приживается где-то под рёбрами, присасываясь к желудку жадным монстром, и кислый привкус никогда не пропадает с языка — у крови должен быть солёный, отдающий медью, но, наверное, у органов другой. Финни не будет удивлён, если однажды из его рта вместе с всхлипами вывалятся розово-красные кусочки слизистой.       Кажется, он голоден, но мысли о еде заставляют желудок сжиматься в спазмах — может быть, внутри сидит ёж или дикобраз, и каждый раз, когда стенки сокращаются, иголки впиваются, пронзая насквозь.       больно-больно-больно.       Альберт овладел искусством фокусника в совершенстве, заставив пятерых подростков исчезнуть бесследно и абсолютно — узкий шкаф на сцене, наверное, гроб.       Финни попросился бы в ученики, но застывший клыкастый оскал и блестящие глаза отбивают желание говорить.       Присутствие Альберта вообще отбивает желание — говорить, думать, видеть, слышать, чувствовать, дышать, существовать.       Зато желание исчезнуть заполняет освободившееся пространство, и когда Альберт приближается неторопливо, хищнически, не отводя взгляда, паника тоненько бьёт в колокольчики — но желание исчезнуть поглощает и её, оставляя мёртвую тишину и жар чужих ладоней.       Огонь ласкает тело, обманчиво нежный, но Финни горит — потому что нельзя приближаться к огню близко, сожжёт и не заметит, а Альберт обращается с пламенем умело, как факиры, и кожа, выбеленная отсутствием солнечного света, чернеет от сажи, и лёгкие, полные пыли, забиваются пеплом.       Что-то сгорает, а Финни никак не может понять, что.       Альберту нравится, как он горит — Альберт прижимает его к себе, будто хочет сплавить их в единое существо, и его болезнь проникает с кислородом и въедается в кости, отнимая силы, а шёпот на грани слышимости подобен игре заклинателя змей.       И Финни, как глупый уж, внимает и застывает, пока огонь подбирается ближе, вылизывая кожу — мысль бежать мелькает где-то, но слишком далеко.       А затем Альберт показывает ещё один фокус, про который Финни прежде не слышал —       Один миг — он лежит на матрасе, на нём совсем нет одежды, а Альберт нависает сверху.       Второй миг — он стоит в стороне и смотрит, как Альберт зачем-то обмазывает пальцы гелем и засовывает в него.       Это странно и на какую-то долю секунды ему холодно, противно и неудобно, хочется отползти и захныкать, но не получается, а лихорадочный неразборчивый шёпот погружает в дрёму, и дискомфорт растворяется в этом шёпоте.       Финни смотрит, а человек-дьявол держит за плечи и не позволяет уйти.       Они здесь — и они там, и Финни совсем запутался, но тени скачут на серых стенах с факелами, и оранжевые языки беспорядочно танцуют вокруг.       Человек-дьявол стоит рядом, по правое плечо, и источает такой же жар, как Альберт — Финни не замёрз, а от зноя рябит воздух и тяжело сделать вдох.       Альберт делает что-то с другим им, и Финни откуда-то просто знает, что это плохо — но человек-дьявол закрывает рот ладонью, не позволяя кричать, и обнимает поперёк груди, не позволяя вмешаться.       Они наблюдают, и слёзы катятся по щекам безостановочным потоком, и рёбра дрожат, будто вот-вот раскрошатся, и горький пепел забивает глотку, а Альберт притягивает его к себе, вжимая, обнимая, и звук, вырвавшийся из его рта, ударяет кувалдой по затылку — люди не звучат так, так звучат дикие звери, больные бешенством, и демоны в фильмах ужасов.       Человек-дьявол обдаёт его дыханием с запахом мятной зубной пасты и интимно выдыхает —       ты особенный, финни. ты ведь не будешь больше дурным мальчиком, верно?       Другой Финни заторможено кивает, всхлипывая — или его голова просто мотается туда-сюда из-за резких движений Альберта?       Финни не понимает.       Финни просто хочет исчезнуть, но сильные руки взрослого держат крепко, надёжно, и вырваться можно только если одолжить у усатого фокусника сверкающую пилу и отрезать куски, где пальцы впиваются в плоть.       Потом ведь можно будет приделать на место, верно?       Финни плачет, а Альберт наконец отстраняется, укладывая его на матрас и с щемящей нежностью поправляя вьющуюся чёлку — его шумное дыхание отражается от маски и гремит, ударяя по ушам, и Финни задаётся вопросом, почему до сих пор не оглох.       Человек-дьявол пропадает, оставив его, и неожиданный холод окукливает его — видимо, человек-дьявол забрал всё тепло с собой, наверное, чтобы Финни, измученный холодом, позвал его сам. — Ты был очень хорошим мальчиком, Финни. А знаешь, что получают хорошие мальчики?       Финни молчит, смотря на другого себя, таращегося в потолок, такой же серый, как стены, и видит уродливую рыжую трещину, пересекающую бетон по диагонали.       Интересно, каков риск обвала? Здесь ведь всё в трещинах. — Они получают награду.       Он почему-то ждёт конфетки, вытащенной из пустоты.       Горячая рука сжимает плечо, треплет по щеке и пропадает, и Финни дрожит — мороз лижет кожу, пытаясь оголить мясо, внизу больно и мокро, а Альберт поднимается, лёгкой походкой уходя и обещая принести подарок.       Странная мысль попросить его остаться, обнять и согреть вспыхивает взрывом петарды прямо под носом, ослепляя и дезориентируя, а когда эффект проходит — Альберта уже нет, а дверь закрыта на замок.       Финни хочет заплакать, но не получается, все слёзы куда-то пропали, только в груди всё ноет — он медленно садится, тянется к одежде, но тело неповоротливое, а руки неловкие, всё словно чужое, лишь боль почему-то всё ещё его.       Он охотно отдал бы её кому-то другому.       Чтобы надеть трусы и джинсы нужно встать, но ноги подкашиваются, едва он пытается принять вертикальное положение — он плюхается на колени, озадаченно пялясь на руки, упирающиеся в матрас, и никак не понимает, в чём проблема. Он разучился стоять? Это странно, Финни хмурится, предпринимая ещё попытку, но держась за стену, и на этот раз колени не ломаются, и он стоит — скорее лежит на стенке, горизонтально-вертикальный, а зажатые в кулаке трусы смялись в крохотный комок.       Когда он расправляет их, то замечает влажные бесцветные пятнышки, будто кто-то что-то сбрызнул.       Руки трясутся, а горло само начинает издавать непонятные звуки, похожие на скулёж щенка и хихиканье.       Финни падает на матрас и сворачивается клубком, кусая губу и заставляя себя молчать.       хочешь, покажу фокус?       ага.