***
Кинн не спал, сегодня вечером они с Вегасом вернулись из Кореи, где вели сложные переговоры, потому, вымотанный и физически, и морально, он нашел в себе силы лишь заслушать последние новости от референта, поужинать вместе с Поршем и после ванной наконец расслабиться в его объятиях, растянувшись на кровати. После смерти отца ненавистный особняк семьи Терапаньякун неуловимо изменился. В нем, даже несмотря на постоянное присутствие целой армии вооруженных людей, стало светлее и уютнее, а вскоре зазвучали и звонкие детские голоса. Именно тогда особняк главной семьи стал для Кинна настоящим домом, где его ждали родные люди. Порш, Прапай, Танкхун, что обзавелся любящим бойфрендом и угомонился наконец, лучшие преданные друзья к которым теперь по полному праву относились Биг и Чан, Арм с Полом и, конечно, частый гость Пит, во многом благодаря которому между главной и второй семьей теперь царило немыслимое ранее взаимопонимание и спокойствие. Последнему способствовала и нерушимая связь между Вегасом и Питом и многолетняя крепкая и здоровая дружба Прапая с сыном Вегаса Пхаю, которые были одногодками, вместе росли и со временем стали неразлучны. Кинн улыбнулся в темноту. Такие разные и такие похожие. Даже в том, что любить предпочитали парней. Как выразился Порш, закатывая глаза, после каминг-аута сына: «Это все проклятье Терапаньякун!» Вот только если Прапай был единственным наследником и во многом вынужден был придерживаться клановых рамок, то Пхаю, как второй наследник после Вениса, имел послабления, а потому жил в собственной квартире, поступил на архитектурный с отличием его окончил, без всякой помощи семьи и теперь успешно возглавлял собственную фирму, лишь иногда посещая семейные посиделки, как в свое время Ким. Но это не отменяло всепоглощающей любви Вегаса и Пита к своему отпрыску и его собственной к единственной даме в семье, младшей сестре Нари, которой недавно исполнилось десять. Кинн крепче прижал к себе тихо сопящего Порша, своего Порша, все такого же потрясающе прекрасного, яркого, шебутного, от запаха волос которого он все так же, как и двадцать лет назад сходил с ума, как и от озорного взгляда лисьих глаз, и сладких губ, что заводили с полуоборота. Кинн все так же ревностно охранял свое сердце от любых бед и неприятностей, в которые, слава богам, он сейчас влипал намного реже, доверяя абсолютно как равному партнеру и мудрому советнику. Уткнувшись мужу в плечо, Кинн постарался наконец расслабиться, когда услышал тихий стук в дверь. Мягко отстранившись, Кинн поднялся с постели, накидывая на пижаму любимый алый шелковый халат. За дверью спальни обнаружился Биг. — Простите, что беспокою, господин. — Оставим условности, что случилось? — Прапай. Вы должны это увидеть. Кинн нахмурился и потер переносицу. Их неугомонный отпрыск, так удивительно похожий на них с Поршем и в тоже время совершенно иной. Единственный наследник, талантливый, умный, самостоятельный, не лишенный здорового авантюризма самовлюбленный мальчишка, воспитанный в любви, той самой безусловной родительской любви, которой так не хватало им с Поршем и их братьям в детстве, снова что-то учудил. Нужно будет серьезно поговорить с ним. Пора взрослеть. — Идем. — Кинн обернулся на сладко сопящего Порша, подтянувшего к себе его подушку и спрятал улыбку.***
Прапай покрепче затянул веревку на запястьях все еще дезориентированного пленника, сдул со лба надоедливую челку и скинул с плеч куртку. На его лице блуждала сумасшедшая ухмылка, больше походящая на оскал. — Эй, ты что творишь? — заверещал Ган. — Если со мной что-то случится, мой отец тебя в порошок сотрет!!! Прапай рассмеялся тяжелым дьявольским смехом, как не смеялся, наверное, никогда: — Ты мне угрожаешь? Мне? Ты что так и не понял, кто мои родители? Если я сейчас с тебя живьем шкуру спущу, меня только по головке погладят. Злость на лице Гана стремительно переплавлялась в панику. Он заерзал на стуле, оглядываясь на Пхаю, что стоял за его спиной, бесстрастно скрестив руки на груди. — Эй, вразуми своего дружка, — выплюнул Ган дрогнувшим голосом. — Не могу, — ответил Пхаю. — Я считаю, что он в полном праве сделать с тобой, что захочет, и я даже ему помогу. И паяльник поднесу, и нож с острым лезвием. — Парни, вы это что, серьезно? — задергался в путах Ган, облизывая разбитые в кровь губы. — Более чем, — кивнул Прапай. — И закопаем тебя прямо тут. Думаешь, ты первый? — Я буду кричать!!! — Кричи сколько влезет, наверху мои люди, и когда мне это нужно, они становятся слепыми и глухими. Усек? — Да кто ты такой, мать твою? — Не трогай мою мать, сволочь, тем более, что ее у меня нет, — улыбнулся Прапай своей самой обворожительной улыбкой, которая не сулила Гану ничего хорошего. — Ты же не на луне живешь, слышал про семью Терапаньякун , так вот. Кинн Терапаньякун — мой отец. Лицо Гана по цвету сравнялось с серой стеной камеры, в которую его притащили. — Значит, слышал… — констатировал Прапай. — Чего ты от меня хочешь? Я готов извиниться перед Ска… Тяжелый кулак опустился на красивую высокую скулу, оставляя на ней отвратительный кровоподтек. — Не смей произносить его имя своим поганым ртом, — прорычал Прапай, замахиваясь снова. — Ты практически уничтожил его, еще немного и довел бы до сумасшедшего дома или прыжка из окна на горячий асфальт… Ты втоптал в грязь его чувства, сломил волю, изранил душу и тело и теперь говоришь об извинениях. Ты серьезно? Удары посыпались градом. Прапаю это было нужно! В тот день, когда он вырвал своего мальчика из лап садиста и насильника, он не смог довести дело до конца, нужно было позаботится о Скае, который был в ужасном состоянии, и вот сейчас спустя месяц… Это была Она — отсроченная, долго лелеемая в душе Месть. Он и место присмотрел, и время выбрал… — Что здесь происходит? Вот только не учел, что в их особняке даже у стен есть глаза и уши. Нужно было попросить помощи у дяди Бига. — Отец.***
Порш проснулся от того, что замерз. Это означало, что его личный источник тепла исчез из супружеской кровати. Открыв глаза, Порш обнаружил, что в спальне, освещенной только далекими огнями ночного Бангкока, он абсолютно один. Место рядом уже давным-давно остыло, в ванной комнате не шумела вода, а часы показывали пять утра. Куда в такое время можно уйти? Телефон Кинна, оставленный на тумбочке, красноречиво намекал, что его хозяин особняк не покидал. Порш закутался в одеяло с головой, но вскоре смутное беспокойство выгнало его из постели. Накинув на плечи бархатный халат в цвет глаз своего запропастившегося мужа, Порш вышел из спальни. В кабинете, как и в их личной гостиной, Кинна предсказуемо не оказалось. Стоящая у дверей апартаментов охрана пояснила, что к нему среди ночи пришел начальник службы безопасности. Порш задумался. Биг по пустякам будить не будет, а значит… спокойный сон откладывается. Наверняка, произошло что-то важное, но его, конечно, будить не стали. Всеобъемлющая забота Кинна, даже спустя годы, чаще всего превращала Порша в милого урчащего лисенка, но иногда, иногда ему приходилось рычать по-тигриному, показывать свои острые зубы и дерьмовый характер, чтобы доказать, что в сложных ситуациях держать его в неведении худшее из возможных зол. Переодевшись в домашнее поло, тонкие брюки и мягкие мокасины, Порш отправился на поиски мужа и в холле ему улыбнулась удача. — Господин Кинн с господином Бигом в подвале, — отчитался телохранитель в ответ на прямой вопрос хозяина и Порш напрягся. С подвалом особняка у него были связаны неприятные воспоминания. Дорогу Порш помнил отлично. За последние годы в особняке Терапаньякун изменилось многое, но только не подвал, где по-прежнему происходили не совсем законные вещи. Неслышно ступая по знакомым ступеням, тем самым, что когда-то с трудом преодолевал, пробиваясь на волю с пистолетом руке, тоской в глазах и опустошенным Кинном за спиной, изо всех сил стараясь верить в их взаимные чувства, он спускался все ниже, пока до его ушей не долетел оживленный диалог: — Тебе не нужно было сюда приходить! — звенящий упрямством голос сына Порш узнал мгновенно. Таким тоном Прапай позволял себе разговаривать с отцом в тех редких случаях, когда был готов до последнего отстаивать свою правоту. — В моем возрасте ты уже был правой рукой деда! — Верно. — Кинн, судя по тону, уже тоже начал заводиться. — Вот только подобных методов в отношении рядовых граждан я не использовал, и уж тем более, не избивал их голыми руками. — Это только наше с ним дело… — Господин Терапаньякун, — подал голос кто-то незнакомый. — Произошло недоразумение, я действительно доставил вашему сыну неудобства, за которые извинился, но он не пожелал эти извинения принять. — Что? Недоразумение? Извинения? — прорычал Прапай и Порш, мягко ступая, наконец преодолев последние ступени, смог наконец увидеть всех участников этой странной беседы, что происходила в той самой клетке, в которой однажды униженный и баюкающий свою растоптанную любовь, сидел он сам. Спиной к нему стояли Биг и двое личных телохранителей Прапая, от которых он, видимо, и ускользнул, перед тем как вляпаться в очередную историю, а вполоборота стоя лицом к друг другу рычали друг на друга муж в своем любимом халате и растрепанный сын в окровавленной футболке. Сердце Порша забилось чаще. А в самом углу клетки на стуле с запястьями, стянутыми за спиной, сидел высокий темноволосый юноша, чье лицо сейчас представляло собой сплошную гематому. Что же такого сотворил этот парень, что его уравновешенный мальчик в такой ярости? Появления Порша никто не заметил, никто кроме замершего Пхая, что сейчас сконфуженно прикусил губу, видимо, мучительно решая чью сторону стоит принять. Друга или его уважаемых родителей и родственников. — Поясните нам, уважаемый, что за недоразумение заставило моего сына избить вас до полусмерти? — подал голос Порш. — Порш? — это, конечно, Кинн. — Папа? — непослушный сынок. Порш отлично слышал самых дорогих своих мужчин, но смотрел только на виновника их внезапной общей бессонницы с элементами кошмара. Но тот молчал, сжав окровавленные губы, и это молчание громко кричало Поршу о том, что его сын не так уж и не прав в своих действиях. — Ну, я жду! — сказал Порш жестко, входя в клетку, которую ненавидел всей душой. — Папа, отец, пожалуйста… — хрипло проговорил Прапай. — Это только наше с ним дело. — Поздно, — вмешался Кинн. — Вы втянули в это семью, притащив его на территорию особняка и теперь мы с твоим отцом имеем право потребовать объяснений и очень надеемся, что они будут правдивыми. Ты же не маленький и понимаешь, что мы все равно все узнаем… если не из ваших уст здесь, то через пару часов в моем кабинете. — Это касается Ская… Голос сына был полон такой боли, что Порш содрогнулся. Скай. Тот милый мальчик, благодаря которому их сын, имевший заслуженную и довольно скандальную славу первого гуляки и плейбоя Бангкока, наконец остепенился. Тот, с кем рядом Прапай светился счастьем на семейном ужине неделю назад, когда впервые официально представил родителям своего парня. Любимого. Так и сказал… Мой любимый. А теперь получается, что между ними не все так радостно. Порш хотел знать все. — Все, что ты сейчас скажешь останется здесь и не выйдет за пределы этого подвала, — весомо пообещал Кинн, подходя ближе к сыну и мужу. — Не хотите облегчить душу господин… — продолжил настаивать Порш. — Ган, его зовут Ган, — помог названному дяде Пхай. — Он был первым парнем Ская, — голос Прапая был сухим и безжизненным, как пустынный ветер. — Много месяцев он мучал его морально и физически. Подавлял волю, заставлял заниматься жестким сексом …насиловал и бил, а однажды позволил своим дружкам… Голос сына дрогнул и Порш до боли сжал кулаки, не дыша в звенящей тишине. — Насиловать Ская у себя на глазах, игнорируя его мольбы о помощи… Дальше Порш не слушал… Он шагнул в сторону сына, которого потряхивало от боли и ярости, а в огромных красивых глазах стояли слезы: — Прости… прости, что заставил это произнести… — И крепко обнял. Прапай принял объятия, как в далеком детстве, пряча лицо у отца на плече. — Моя боль ничто по сравнению с тем, что пережил Скай, ему до сих пор снятся кошмары, его накрывают панические атаки, которые мы переживаем вместе. Оба Порш и Прапай вздрогнули от неожиданности, когда Кинн обнял их обоих, словно укутывая в мягкий кокон спокойствия, защищенности и любви. — У тебя железная выдержка, сын, — четко и емко обозначил Кинн свое отношение к услышанному. — Ради твоего отца я бы живьем закопал за много меньшее. Подняв голову, чтобы взглянуть на мужа, Порш увидел в его глазах ту самую тьму, от которой его недоброжелателям никогда не было спасения и сегодня он купался в этой тьме как в ласковом океане, понимая, что их мысли и желания совпадают, а сердца как никогда бьются в унисон. Вот только для начала нужно… Повисшую гнетущую тишину нарушили решительные шаги вниз по лестнице и появившийся телохранитель доложил: — Господин Кинн, там молодых господ спрашивают. Мы говорили, что утро раннее, но они настаивают на встрече. — Они? — нахмурился Кинн, и Порш его понимал, сейчас он меньше всего хотел бы принимать посетителей. — Господин… жених господина Прапая и еще один юноша. Порш заметил, как дернулись оба благородных мстителя, порываясь бежать. Их красноречивые взгляды пересеклись. — Отец? — Прапай с мольбой смотрел на Кинна. — Идите и не делайте глупостей, — напутствовал Кинн, одним взглядом продолжая поддерживать бледного и осунувшегося сына и очень надеясь, что его солнечная улыбка скоро снова вернется, озаряя все вокруг — И Пхай, твои родители ничего не узнают, если ты пообещаешь больше не делать глупостей и удерживать от них сам знаешь кого. — Обещаю и спасибо! Позабыв о пленнике, юноши рванули вверх по лестнице. Все быстрее и быстрее. Навстречу своим половинкам, что где-то там в ночи совсем одни без помощи и защиты. — Немедленно пропустите их в дом! — тоном, не терпящим возражений, отдал распоряжение Прапай. Пара властных взглядов, понятливый кивок Бига, и вот уже в подвале остались только двое. — А теперь познакомимся поближе, господин Ган, — обманчиво мягкий баритон Кинна не предвещал ничего хорошего. — Вы даже себе не представляете, насколько мне приятно общество насильников и абъюзеров… Порш, угощая разместившихся в малой гостиной ранних гостей свежевыжатым соком, отличным кофе и крошечными десертами, тепло улыбался темноволосому мальчику в желтой худи, которого Прапай обязательно сделает самым счастливым, и радовался, что в особняке Тирпанякунов отличная звукоизоляция.две недели спустя, остров семьи Терапаньякун
Порш сдвинув на лоб солнечные очки наблюдал за тем, как на линии прибоя сидят и весело смеются четверо неразлучников. Сын, его лучший друг и их теперь уже абсолютно точно вторые половинки. Было спокойно и радостно, в груди разливалось тепло… Пока сзади не фыркнули, обдавая множеством мелких брызг. Порш подскочил на шезлонге, но тут же был схвачен в объятия подкравшегося сзади мужа. Кинн в одних плавках, загоревший, с покрытым мелкими каплями воды рельефным торсом был удивительно хорош. — Сумасшедший… — без особого энтузиазма начал отбиваться Порш, но тут же сдался под напором легких поцелуев. В нос, глаза, уголки губ… Прошло уже столько лет, а его все еще уносит от этой властной нежности. — Ты сам не захотел со мной искупаться… — Мне нужно было подумать? — О чем? — заглянул в глаза мужу Кинн. — Что тебя беспокоит? — Тот мальчишка в подвале… — Ах, этот… Он не должен занимать твои мысли… — Но занимает… — Ты видел вещи и похуже… — Он жив… — Конечно жив… — нахмурился Кинн. — Я не убийца, но мальчишку нужно было проучить. Пара сломанных ребер, чуть побольше выбитых зубов… — И все?! — Праведное негодование в голосе мужа безумно развеселило Кинна. — Я не понял, что ты хочешь от меня услышать? — притворно удивился он. — Как я его четвертовал, сварил в кипятке и съел? — Кинн! — Порш начал решительно выбираться из крепких объятий. — Ты глава главной семьи или мальчик из церковного хора? — Нууу… — В темных глазах загорелись веселые искорки и лисьи глаза недоуменно прищурились. — В нашем распоряжении всегда были отличные врачи. — Иии? — Наш насильник больше никогда никого не изнасилует и детей у него точно не будет! — Киииинн! — на Кинна набросились с поцелуями, больше не думая покидать теплые, хоть и немного мокрые объятия. — Пай знает? — Да! Я знал, что вы будете в восторге! — Это преступление, господин Кинн! — улыбнулся Порш, мягко поглаживая гладко выбритую скулу мужа. — Да, мое сердце! — ответили ему влюбленным взглядом, жадно проходясь ладонями по любимым тылам. — Я сегодня говорил тебе, что люблю тебя? — Вроде это было вчера! — Я люблю тебя, Кинн! — И я тебя, лисенок! — Мне сорок, Кинн. — Ну тогда Лис! Мой самый любимый Лис! Их губы слились в поцелуе, и смущенное солнце нырнуло в океан, оставляя лишь тонкую алую полоску на горизонте, но завтра оно взойдет снова, чтобы осветить путь любимым и любящим.