***
Aditum nocendi perfido praestat fides. (лат. «Доверие, оказанное вероломному, дает ему возможность вредить»).
Экзамен, ради которого Алтана оставили дома, мальчишка сдает, разумеется, на отлично. Нянька из Дракона никудышная, да и повар весьма сомнительный, поэтому после занятий они обедают в китайском ресторанчике и берут по порции с собой, на ужин. Алтан по видеосвязи звонит маме в Голландию, делится успехами — точных результатов пока нет, но все задания он сделал, и ответы выглядели правдоподобными. Мама с Юмой на каком-то приеме, вокруг люди в костюмах, красивые люстры и официанты с бокалами шампанского. На фоне появляется ворчливый голос Баатара, и дед наставляет внука, чтобы тот не радовался раньше времени и не хвалился, пока не знает оценки. Дракон за кадром театрально закатывает глаза, чем вызывает у Алтана, скисшего от дедовского ворчания, слабую улыбку. Когда они едут домой из ресторана, Дракон впервые чувствует изменения в запахе подопечного. Запах у Алтана обычно слабый, мыльно-фруктовый; такой, какой остается на руках после мытья. От работы не отвлекает, но вдохнуть от случая к случаю приятно. Сейчас запах густеет, в нем все меньше от мыла, и больше — от фруктов. Сильнее всего звучит нотка маракуйи, но специи — кардамон, розмарин, гвоздика — тоже можно расслышать. В машине становится жарче. — Алташ, а ты себя как чувствуешь? — осторожно начинает Вадик, сильнее цепляясь за руль. — Душно, — жалуется Алтан. — И так не вовремя всегда… До дома долго еще? — Минут двадцать. Это же у тебя не первая течка? Алтан задыхается от возмущения. В зеркале заднего вида Дракон подмечает и заалевшие щечки, и прикушенную губку, и потупленный взгляд. До чего соблазнительная картинка! — Третья, — наконец выговаривает Алтан. — Не надо об этом. Я запрусь у себя и всё, тебя не потревожу. Дракон молчит, чтобы не сболтнуть лишнего. Запрется он, да, конечно. Когда мамка с дедом в Голландии по работе, когда почти весь штат прислуги в отпуске, когда омежка — юный, сладко пахнущий, никогда не проводивший течку с альфой — тут, только руку протяни. Дракон напрягает память, чтобы понять, исполнилось ли подопечному восемнадцать. Вроде да. Точно да, был же прием в прошлом месяце… Прием в большей степени для Баатара и его деловых партнеров, но он точно был по случаю совершеннолетия внука. Даже если нет… Дракон втягивает носом густой сладкий воздух и понимает, что ему, на самом деле похер. До дома они доезжают в тяжелом молчании. Когда закрываются ворота, Алтан выскакивает из машины, забыв модный кожаный рюкзачок с конспектами, скрывается в доме. Дракон не торопится его догонять — зачем лишние усилия? Ближе к ночи, когда из-за двери спальни Алтана слышны тихие страдальческие стоны, Дракон собирает в стопку свежее постельное белье, кладет сверху пару бутылок воды и протеиновые батончики. — Алташ, открывай! Я принес воду и одеяла. Голодный? — Не открою! — нервно отзывается Алтан из-за двери. — Извини, но я лучше сам. — Что — сам? — Дракон заставляет себя не сорваться на крик и приказы, говорит размеренно, как скучный взрослый. — Отдам припасы и пойду спать, боже, сдался ты мне! — Точно? — Спокойно, малец, ты не в моем вкусе. Армия, помимо мускулов и ночных кошмаров, подарила Дракону железный самоконтроль, но Алтану об этом знать не обязательно. Баатару — тоже. Если мальчишка пожалуется деду, то кто его накажет? Разве за страсть можно наказать? Альфа, у которого начался гон, омега, у которого началась течка, в одном доме… Никто не осудит, может, даже посочувствуют. — Оставь одеяла у двери, — настаивает Алтан. — Я заберу, когда станет полегче. Дракон, как и было сказано, оставляет. Сам не уходит — технически, такого приказа не было. Когда через пару минут дверь открывается, шансов у Алтана никаких. Течный омега слабый, как дитя, и драться не может, а Дракону ничего не мешает: возбуждение, конечно, сильное, но это даже близко не гон. Он вламывается в спальню, распахивая дверь так, что она отлетает в стену. Вовремя отпрянувший Алтан падает на колени. Затолкнув ворох постельного белья в комнату, Дракон закрывает за собой дверь. — Уйди, — просит Алтан. Он весь — картина сладкого томления кисти талантливых художников прошлого. Изнемогающий от возбуждения, румяный, с шальными блестящими глазами. Завернутый в халат, словно в кокон, он сидит на полу, пытаясь придать лицу строгости и взрослости. — Ты обещал! Уйди, я хочу один провести течку, я же сказал! — Мало ли, что я обещал. Первое слово съела корова, — решает Вадим, снимая ботинки. — Не смешно! Мне плохо, а ты издеваешься. Уйди, я не хочу… — Плохо? Бедное мое золотце, ну ничего, сейчас будет хорошо. Дракон сгребает кокон из Алтана, халата и одеял, и несет свою ношу в постель. Сопротивляться всерьез омега не может: силенки не те, жар и боль в области таза делают его тело послушным, как пластилин. Мальчишка всё равно дергается, локтем пихает Дракона в шею, пинается и рычит, как дикий звереныш. — Не советую, Алташ. Дракон сбрасывает его на смятую кровать, скидывает джинсы и забирается следом. Красная майка, белье и пушистый халат Алтана улетают на пол. Обнаженным, подопечный еще красивее — жар со щек расползается по груди, лицо пылает, на лбу и висках капельки пота. Запах дурманит, а между ног мокро от смазки. — Дед тебя в порошок сотрет! — чуть не плачет Дагбаев. — Не смей меня трогать! — Да за что? — искренне удивляется Вадик, — У меня же гон. Вон, погляди, — он хватает Алтана за руку и прижимает его ладошку к своему паху. Стоит крепко. — Меня любой суд оправдает, сам посуди: гон, да феромоны, да немеченный омега, вот не удержался, понять и простить меня надо. — Но ты… Ты можешь удержаться! — Алтан упирается руками ему в грудь, отталкивая. — Я же вижу! Тут мальчишку скручивает очередной спазм, и он обмякает в чужих руках, надсадно стонет. — Могу — не могу, какая разница? Не докажешь ведь никому. Гон и есть гон. А ты просто себя обманываешь, если думаешь, что не хочешь меня. Дракон разворачивает его на бок, а сам обхватывает горячее тело сзади, прижимает спиной к груди. Так еще ближе и жарче, а когда Алтан вдыхает запах альфы, становится совсем пластилиновым. Ругаться он больше не может, только бормотать и просить. Вадик никогда еще не видел таких упрямых, особенно в течку. Одно из двух — мальчишка либо стесняется, либо выебывается. Не может же он не хотеть альфу — в разгар течки-то! Но ничего, природа расставит всё по местам. — Золотце, а правда, что я у тебя первый буду? Слушая возмущенное бормотание мальчишки, Дракон раздвигает мягкие половинки его задницы, дурея от контраста своей шершавой ладони и мягкой кожи ягодиц, обильно покрытой пахучей смазкой. Ее столько, что на простыни уже два мокрых пятна: одно под Алтаном, другое с краю, где он лежал до прихода Дракона. Волосы растрепаны, иссиня-черные на белоснежной наволочке. Третье мокрое пятно на подушке: осознав свое поражение, Алтан не сдерживает слез. Чудеснее всего румянец: Алтана не так уж просто смутить, а тут он весь горит, как в лихорадке. Дракон накрывает второй рукой член Алтана, напряженный, налившийся кровью и аккуратный, достаточно крупный для омеги. — Отпусти, — шипит Алтан, вцепившись в чужое предплечье острыми полукружьями ноготков, — Не хочу! Я не хочу проводить с тобой течку, да почему ты не слышишь?! Вадик слышит, конечно, но ничего не говорит и продолжает его гладить. Бесцеремонно проталкивает палец в анус; смазка пошло и звонко хлюпает, Алтан судорожно всхлипывает, но это только раззадоривает Дракона. То, что до него мальчишку никто не трахал, разжигает кровь и отключает мозг. До метки он еще не опустился, но лишить внука босса невинности — бесценно. — Какой мокрый для меня, золотце, — хмыкает Вадик ему на ухо. — А я же знаю, что ты ко мне неровно дышишь, только скрывал. Теперь можно не скрывать. Покажи, как тебе хорошо. Слова у Алтана заканчиваются, и он глухо стонет, когда в узкий проход протискиваются уже два пальца Дракона, растягивают тесные горячие стенки. Указательный надавливает на простату, и мальчишка вскрикивает, как от ожога. — Сейчас, малыш. Я знаю, что нужно омеге в течку, ты это получишь. Немного потерпи еще, первый раз, как-никак. Смазки предостаточно, и пахнет она так вкусно, что Дракон с трудом удерживается от того, чтобы полизать его там. Решает отложить до второго раунда: собственный член стоит колом, и любое промедление отзывается в паху тянущей болью. Алтан тоже страдает — выломанные в молящем выражении тонкие брови, слезы по всему лицу, стиснутые зубы. — Бедный мой, сейчас станет полегче, — Дракон разрабатывает его уже тремя пальцами, держа одну стройную ножку Алтана на весу. — Больно! — будто в бреду бормочет мальчишка. — Не надо, пожалуйста, Вад, стой! Очень больно! — Не ври. Я же чувствую, насколько ты раскрыт, — Дракон шлепает его по ягодице и снова входит тремя пальцами, еще глубже, чем до этого. — У меня в таких делах опыт, золотце, не спорь. Это ты у нас невинный цветочек… Что правда, ненадолго. Вытащив пальцы, он смазывает член и приставляет крупную головку ко входу. — Презерватив! — охает Алтан в последней попытке остановить неизбежное. — Нет, Алташ, тебе нужен узел. Не сопротивляйся, просто прими альфу — увидишь, тебе сразу станет легче. Дракон входит, завороженно наблюдая, как нежное колечко мышц до упора растягивается вокруг его головки. Природа берет своё. Алтан не кричит, но и не слушается альфу: сначала дергается и бьется в чужой хватке, сжимаясь прямо на толстом члене, а потом затихает, жадно глотая ртом воздух. Спазмов больше нет. Войдя до конца, Дракон прижимает его, по-хозяйски положив руку на живот, начинает двигаться. Мальчишка плачет, покачиваясь вместе с ним с каждым толчком члена внутри, царапает Дракона — куда дотянется, сильно и отчаянно — как дикая кошечка. В отместку Дракон кусает-целует его шею, украшая нежную кожу целым соцветием лиловых засосов. — Ну вот, так получше. В следующий раз будет совсем хорошо, когда ты перестанешь быть таким узеньким. В голове у Вадика всё плывет. Удары пульса взрываются фейерверками. Он доводит до оргазма Алтана, с силой отдрачивая ему, а сам кончает от того, как мальчишка на нем сжимается. Вытащив член, Дракон усмехается: — Видишь, золотко, даже не порвал тебя, хотя мог — хрен у меня не маленький. Пить хочешь? Предложенную воду Алтан отшвыривает в другой угол комнаты. В коротком перерыве между двумя волнами течки, пока голова чуть прояснилась от омежьих феромонов, он опять принимается за своё. Вырывается, заливается слезами, слабым голосом зовет на помощь — особняк ночью пустой, а горничная утром не придет. — Ну, сейчас почему упрямишься? — злится Вадик, придавливая его собой, чтобы удержать на месте, — я же тебе хорошо сделал, ты так сладко стонал, когда кончил. Могу еще раз демонстрацию провести. Вадим, отложив бутылку с водой, разворачивает мальчишку на спину и закидывает его ноги себе на плечи. Лижет натертый вход, и Алтана накрывает феромонами. Поток ругательств иссякает, и теперь Дагбаев может лишь стонать и метаться. Вылизав сладкую смазку, Вадик берет его еще раз, долго и жестко трахает, зажав рот, и диапазон его прозвищ в пылу страсти варьируется от «золотца, маленького, хорошенького», до «грязной течной сучки». В этот раз он не выходит, кончив, а остается внутри, позволяя сформироваться узлу. На узле Алтан, непривыкший к такому размеру, надрывно кричит, но Вадик держит его крепко, чтобы тот не навредил себе. Перерыв после узла выходит еще дольше. Дракон поит его водой из бутылки, зажав ладонью подбородок, сует в рот энергетический батончик, и Алтан механически жует. В третий раз никаких криков нет, только слабый скулеж, когда Дракон толкается слишком сильно. Мальчишка впадает в какой-то анабиоз, и Дракон вертит его как хочет, раскладывает на спине, на животе, снова на боку, трахает игрушками, когда сам уже не может. Рассвета ни один из них не замечает.***
Когда Алтана отпускает окончательно, он неожиданно сильно отпихивает разомлевшего Дракона и скрывается в ванной. — Золотце, куда ты? Поматросил меня и бросил? Ответа нет. Дракон, вздохнув, подбирает одежду, разбросанную по комнате за время течки. Проветривает комнату, собирает пустые пластиковые бутылки из-под воды и обертки от батончиков, спускается на кухню. После секс-марафона страшно хочется чего-то мясного и сытного, да и Алтану нужно восстановить силы. Дракон бросает на сковородку мясо для жаркого, шарит по холодильнику в поисках овощей. Мальчишка не спускается, но Вадик не против. Пусть утрясет все в голове, смирится. Потом поймет, что это ему же на пользу было. Узел в течку — лучшее лекарство. Дракон настраивает радио, готовит, чуть виляя бедрами в такт музыке. Через час — звонок в дверь. Выругавшись, Вадик идет открывать, гадая, кого занесло в такую рань. На задворках сознания мелькает мысль о полиции, но он ее отметает. Даже если это полиция... отбрехается. Особняк насквозь провонял смешанными феромонами альфы и омеги, так что менты скорее поверят, что избалованный сынок бизнесмена соблазнил своего телохранителя, воспользовавшись начавшимся гоном, чем наоборот. За дверью не полиция, а его сменщики. Телохранители семьи Дагбаевых, две беты. — Шурик, Славик, — Дракон хлопает их по плечу, — вы чего тут делаете?! В ответ — молчание. Они проходят на кухню с холодным и отстраненным выражением на лицах. Рука у Шурика на кобуре пистолета, и это плохо, очень нехорошо. С лестницы спускается Алтан. Увидев телохранителей, он едва заметно выдыхает. Идет прямо, высоко подняв голову. Одетый в брюки и черный бадлон, закрывающий шею до самого горла. Он тоже держит пистолет; так небрежно, словно это пустая кружка из-под утреннего кофе. — Алташ, ты чего? — Дракон, хмурясь, кивает на оружие. — Сядь, — севшим голосом приказывает Алтан. — Сядь и слушай, и ни звука. — Вы уверены? — Славик кивает на наручники у пояса, потом на Вадика, но Алтан отрицательно качает головой. — Это ты вызвал ребят? Зачем? Я думал, позавтракаем, кофе в постель принесу, вот это вот всё, как в романтических фильмах. — Заткнись, — шипит Алтан, вытянув руку с пистолетом в его сторону. — У тебя есть выбор: дождаться Баатара, чтобы он наказал тебя сам, или обойдемся своими силами. Решай. — А за что меня наказывать? — Дракону всегда говорили: играешь дурака — играй до конца. Он не может точно сказать, чего больше — затаенная вина смешивается с искренним непониманием. — Как гормоны схлынули, так я уже не нужен? А вчера так жался ко мне, так сладко стонал, так просил… — Не смей, — тем же змеиным шепотом продолжает мальчишка. — Не придуривайся. Я никогда тебя не прощу. Видеть больше никогда не захочу. Ты всю симпатию, которая к тебе была, растоптал своими руками. В животе у Дракона сворачивается горький комок, острым краем тыкает под солнечное сплетение. — У меня тоже к тебе симпатия, — отбросив шутовство, признается Дракон, — и сильная, золотце. Я поэтому и решил помочь тебе с течкой, подумал — это начало чего-то нового. И не смотри на меня так, Шур, блять, — раздраженно бросает он напарнику, — как будто ты никогда с клиентами романы не водил. — Не сравнивай, — тихо цедит Шура, — мои романы с твоим преступлением. — Я никогда не буду с человеком, который позволил себе такое, — припечатывает сверху Алтан, сделав акцент на слове «никогда». — Плевать, что под феромонами. Плевать, что в течку. Плевать, если какие-то… реакции моего организма говорили тебе, что я тоже хотел. Ни-ког-да. — Я заботился о тебе, — не соглашается Вадик. — А всем известно, что у омег в течку гормоны зашкаливают, и если слушать всё, что вы говорите, вообще ни одному альфе никогда не перепадет. И Баатар, если ты ему нажалуешься, скажет то же самое. Течка и гон вместе — взрывная смесь; прости, если что не так, но наказывать за это — идиотизм. — Действительно, — Алтан поджимает губы, — он может такое сказать. А потом увидит запись с камеры над шкафом — со звуком и в хорошем качестве — которую я включил сразу, как мы приехали домой. Дракон вскакивает, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног, к горлу подступает тошнота. Славик и Шура хватают его, не давая приблизиться к Алтану, а тот стоит — прямой, бледный, с покрасневшими глазами, прекрасный и грозный, словно Фемида.