О вреде продуктов быстрого приготовления, или Не грози Яцухаре, выползая из своего болота

Ёкай пришёл в Яцухару с юга. Он был древним, как сама земля, по которой проходил. Истинное его имя скрылось в глубинах сознания даже от него самого, а люди, которым не посчастливилось встретить этого ёкая, звали его не иначе как Сугомику. Ему нравилось. Его появление не сопровождалось никакими спецэффектами вроде порывов ветра или грома с молниями — за этим пожалуйте к новоиспечённым ёкаям или несдержанным мононоке. Достаточно было выпустить немного духовной энергии, чтобы твоё присутствие почувствовали все: от распоследнего каппы до древних ками, хранящих эти земли. Умудрённые тысячелетним существованием аякаси всегда знали себе цену и не спешили открывать всем и каждому свой арсенал. А уж у Сугомику он собрался огромный: множество личин и умений, наросших как снежный ком за годы обитания бок о бок с людьми. Вынужденного, к слову сказать, обитания — режим питания нарушать было нельзя. Сугомику двигался неспешно и словно ощупывал окружающее пространство: считывал атмосферу, проникался эмоциями человеческого поселения, выискивая среди общего сумбура особенно лакомые. Рацион его был скуден и довольно однообразен: страх, ужас, паника — вот, в общем-то, и все. В редких случаях годилось и банальное недоверие, но надолго его не хватало. Это было равносильно тому, как если бы человек ел один шпинат: полезно, кому-то даже вкусно, однако сил не придает. Но что делать, когда голод становился единственным, о чём получалось думать, а вокруг тишь да благодать без единого намёка на панические настроения? Вариантов было немного: либо искать новую «столовую», либо самому становиться «поваром». Вести постоянно кочевой образ жизни Сугомику показалось излишне утомительным — проще было научиться готовить. Это он и сделал. Как люди освоили выращивание искусственного жемчуга, так и Сугомику научился культивировать в них ужас по требованию. Оказалось, сублимированные эмоции сильнее настоящих. Но это знание пришло с опытом. Люди были не так просты, как думалось поначалу, — на то, что пугало одного, другой мог вообще не обратить внимания. Истинный же облик Сугомику их скорее забавлял: щуплый мужчина с проседью в волосах, птичьими глазами и птичьими ногами, выглядывающими из-под простенькой юкаты. Пришлось немало потрудиться, чтобы научиться менять личины и выработать «индивидуальный подход». Со временем он до того наловчился, что стоило только показаться человеку на глаза, как того переполнял такой страх, которого в нём не рождали ни землетрясение, ни война, ни другая смертельная угроза. Сугомику всегда безошибочно угадывал, в каком облике перед кем предстать. А для особо непрошибаемых у него в рукаве были припасены пара-тройка фокусов, чтобы уж наверняка. Но время снова брало своё. Всё меньше людей считали ёкаев реальными и помнили истории о них. А когда не веришь во что-либо, этого трудно бояться. Наступил новый «продовольственный кризис»: всё реже появления Сугомику перед людьми давали ему возможность подпитаться, в основном его принимали за актёра и старались, извиняясь, «скорее уйти из кадра». Сила же естественного страха после стольких веков «высококалорийной» диеты уже не насыщала. Чем больше было человеческое поселение, тем меньше оказывалось шансов поесть как следует. Всё, что оставалось, — уйти на поиски территорий, не затронутых тлетворным влиянием цивилизации. Сугомику покинул прикормленные угодья и отправился скитаться по сельской местности: чем глуше, тем лучше. Так и до Яцухары добрел. А тут, по первым впечатлениям, был истинный рай! Сугомику видел в округе — при дорогах и в самой чаще леса — алтари незначительных божков, даже святилища себе не заслуживших, украшенные цветами и уставленные подношениями. Значит, люди здесь ещё помнили свои корни и чтили старые заветы. В некоторых местах он наткнулся на сильные печати, что говорило о присутствии экзорцистов. Но последние его мало интересовали, как и он их. Что было действительно важно: раз есть печать, значит, есть страх перед ёкаем, — иначе зачем её ставить. В довершение всего Сугомику ощущал странную энергетику этого места. Она влекла его и будоражила всё внутри. Недолго думая, он направился к человеческим домам. Потенциальный ужин уже ждал его — выбирай не хочу. День близился к закату, и по улочкам шли люди: с работы, из школы, кто неторопливо, кто почти бегом. От каждого тянулся шлейф разнообразных эмоций, словно струйки ароматов от горячих блюд. Вкуснее всего пахли человеческие детёныши-подростки. Сугомику любил полакомиться такими. Много неуверенности в себе, беспричинных страхов, на основе которых легко вырастают настоящие. Мимо него как раз прошли две девочки, и он двинулся следом, раздумывая, выбрать какую-то одну или напугать обеих сразу. До него доносился незатихающий щебет первой из них. — Вот почему он такой скрытный, Таки? Мне кажется, тут совершенно нечего стесняться. Это же так здорово — видеть их! Правда, Таки? А я более чем уверена, что Нацумэ они являются, — девочка поправила очки и убрала за ухо мешающую глазам прядку. — Я ему так завидую! — Может не стоит делать таких скоропалительных выводов, Джун-тян? — гораздо тише проговорила вторая. — Нацумэ не совсем обычный, согласна. Но это же не значит, что он видит ёкаев. — Я могу привести примеры! Я ничего такого не видела, конечно, но уверена — все они выдают его с поличным, — вдруг она погрустнела. — Только я как ни попрошу его показать и мне, он либо сбегает, либо меня отвлекает кто-нибудь. А ведь как здорово было бы встретить настоящего ёкая! Они же такие интересные. Вот бы рассмотреть их, потрогать, поговорить с ними! — девочка мечтательно закатила глаза. — Хочу-хочу-хочу! — Думаешь, стоит? — с сомнением протянула вторая, покосившись на подругу. — Это может быть страшно. Судя по легендам, они по большей части не особенно добрые. — Всё равно! Хочу хоть разок увидеть ёкая! Мне кажется, я бы нашла с ним общий язык, — в очках девочки сверкнули отражённые лучи заходящего солнца. — Ладно, до завтра! Надеюсь, все будут готовы к контрольной. — Мы не подведём нашу старосту, — улыбнулась вторая и поправила кепку. — Пока, Джун! Девочки разошлись на перекрёстке, а Сугомику остановился в раздумии. Можно было бы последовать за той, что в очках, — явно впечатлительная особа, — но она показалась ему какой-то странной. Чтобы человек по собственной воле хотел увидеть ёкая? Нет, он мог ей это устроить, но ведь она же вместо испуга, скорее всего, обрадуется и пристанет с вопросами. Брр, гадость какая! Люди — еда. А эта девочка — какая-то подпорченная еда. Сугомику решил не искушать судьбу и направился за второй из подруг, которая считала ёкаев страшными. Напугать её не должно было составить большого труда. Какое-то время девочка в кепке шла по улице, затем свернула в неприметный проход между домами, ведущий из деревни в поля. Сугомику следовал за нею до самого берега реки. Сама того не ведая, она преподнесла ему лучший подарок: в одиночестве её страх мог стать ещё больше, а ёкаю здесь помогала сама природа, с которой у духов связь была прочнее, чем у людей. Он осмотрелся, готовясь к трапезе прилежно и педантично. Нужны были самый удобный момент и подходящий облик, чтобы не испортить вкус «блюда» и насладиться им сполна. Сугомику настраивался на эмоции девочки, выбирая из своего арсенала то, что проняло бы её до костей. Она же в это время даже не чувствовала чужого присутствия, занимаясь какими-то глупостями, — чертила длинной палкой, найденной тут же, странные рисунки на песке, то и дело сверяясь с измятым листом бумаги. Настолько увлеклась, что и вовсе перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Сугомику начал своё представление. Подпустил немного холода и ветра в атмосферу. Девочка оглянулась на шелест в ветвях ивы, зябко передёрнув плечами и придерживая кепку. Это было идеально: Сугомику двинулся в её сторону, чтобы переменить личину и предстать перед самым её носом. Он хотел успеть к моменту, когда она повернется обратно. Но всё пошло не так, как хотелось. Девочка посмотрела в его сторону слишком рано, не дав времени перекинуться, достаточно приблизиться и материализоваться. Однако она вздрогнула и немигающе уставилась точнёхонько на то место, где стоял Сугомику. Он мог бы поклясться, что она смотрит именно на него. И тут девочка издала странный звук, словно пыталась прокашляться, и прикрыла рот ладонью. Вместо страха в её глазах плескалось веселье. — Простите, — давясь смехом и пытаясь скрыть его, проговорила она. — Не обижайтесь, пожалуйста, но вы очень забавно выглядите. — Ты меня видишь, человеческий детёныш? — оказывается, тысячелетние ёкаи тоже могут удивляться. — Странно, я не почувствовал в тебе никакой силы. — Я не специально. Я ждала вовсе не вас, — ничуть не смущаясь, ответила девочка, словно болтать в поле с ёкаем было для неё в порядке вещей. Вдруг она прямо просияла. — А вы, наверное, Нацумэ ищете? За именем пришли? Тогда вам вверх по склону до дома с раскидистым… Сугомику не стал даже слушать до конца, позорно скрывшись бегством. Попытка полакомиться страхом первых попавшихся людей провалилась с треском. Обычные с виду девочки оказались под стать друг другу: одна так хотела видеть ёкаев, только что не подпрыгивала в предвкушении, а вторая совсем не удивлялась их появлению перед собой и даже каким-то образом сама его вызывала. Нет, определённо с ними было что-то неладно. А если здесь все женщины были такие странные? Сугомику подумал, что ему не хватало только несварение заработать. Или того хуже — отравиться. Слышал он про одного старого аякаси, как тот принял притворную эмоцию за истинную и проглотил её. Что с ним потом творилось! Дёргаться начал и стонать, вообще перестал есть и в какой-то момент исчез, словно его и не существовало. Не хотелось бы повторить его судьбу. Размышляя так и прикидывая, чем всё-таки попробовать перекусить, Сугомику пересёк деревню насквозь и углубился в лес. По дороге ему встречались в большинстве своём женщины, но он твёрдо решил не пытаться полакомиться их страхом. Да, их всегда было легче напугать, чем мужчин. Но эмоции последних были проще в усвоении и яснее, хотя и сил на их извлечение тратить приходилось больше. Сугомику тяжело вздохнул и начал принюхиваться, решив для начала найти жертву послабее. Вдруг он почувствовал особенную энергетику — где-то неподалеку располагалось святилище. Чтимое и посещаемое, что радовало. Среди людей религиозных всегда было больше боязливых, которые легко впадали в священный ужас при его появлении. А уж про грешников и говорить нечего — просто кладезь различных страхов. Сугомику поднялся на холм, где располагалось святилище, и окинул его взглядом в поисках людей. В этот час никого здесь не было. Он уже хотел поискать место, где переждёт с комфортом до утра, когда сможет насладиться трапезой из многих блюд. В этот момент на широкий двор вышел какой-то паренёк с метлой и принялся убирать сухие листья, осыпавшиеся за день на белоснежные камни дорожек. Он выполнял свою работу аккуратно и споро. Чувствовалось, что ему было не в новинку ухаживать за святилищем. Сугомику сделал вывод, что этот парень либо сам был священником (хотя, он казался слишком юным для сана), либо членом его семьи. Как бы то ни было, он источал просто изумительный аромат. Сонм затаённых страхов, настоянный на одиночестве и приправленный пробуждающейся силой. М-м… Снова начиная свою игру, Сугомику подул ветром, осыпая свежую порцию листьев на только что выметенный двор. Он погладил замершего на месте паренька по волосам, обойдя вокруг него и мысленно выбирая между двумя подходящими личинами. Тот отмахнулся от его руки, словно почувствовал само прикосновение, а не только шевеление воздуха. Болезненно морщась, парень начал озираться, словно искал кого-то. Сугомику для пущего эффекта добавил легкий перезвон колокольчиков, сопроводивший очередной порыв ветра. Реакция человека на это была более чем странной — он вдруг успокоился и задрал голову вверх, повернувшись на источник звука. — Мисудзу, это ты? Если ищешь Нацумэ, то его здесь нет, — паренёк убрал листок момидзи, упавший ему на волосы. — Он уехал куда-то с Натори-сан после уроков. Обещал вернуться вечером. Можешь его подождать здесь, только не сори больше листвой — я только всё подмёл, а теперь по новой. Он сокрушённо вздохнул и снова принялся за работу, оставив Сугомику в полном недоумении. Аппетит пропал окончательно. Ему всё меньше нравилась Яцухара, несмотря на потоки энергии, обволакивающие её. Не хотелось признаваться себе, но местные люди пугали его, как никогда до этого ни один экзорцист или более сильные аякаси. Что за напасть такая? Никто не боится ёкаев, наоборот — их либо хотят видеть, либо обращаются с ними запанибрата. Сумасшедшие людишки! Сугомику сам внезапно почувствовал обволакивающий его холод, передёрнул плечами и двинулся прочь из святилища. Напоследок он обрушил на него такой шквал ветра, что не только в очередной раз засыпал листьями вылизанный дворик, но и поднял столбы пыли. Вслед ему донесся кашель и возмущённый вопль «Мисудзу!». Прочь, как можно дальше из этой злосчастной Яцухары! А ведь с каким воодушевлением он сюда приходил. Кто же знал, что можно так жестоко обмануться. Сугомику сокрушался и думал о том, что стоило бы заканчивать со скитаниями в поисках вкусной пищи. Пора осесть на одном месте и смириться с «низкокалорийной» диетой, которую ему сулили обычные страхи людей, не подкреплённые его эффектными появлениями. Подумаешь, не верят они в ёкаев. Зато боятся в обычной жизни не меньше прежнего — а кто-то даже больше. Неожиданно Сугомику с чем-то столкнулся и полетел кубарем по ухабистой лесной тропинке. Когда его движение остановилось, рядом послышался тихий стон и возмущённые вопли, звучавшие на разные голоса. — Что ты под ноги не смотришь, Нацумэ? Где теперь мой кальмарчик? — в траве шевелилось что-то огромное, покрытое шерстью. Оно подобралось к Сугомику и гневно воззрилось на него светящимися в сумерках глазами. — А ты, ничтожество! Совсем не смотришь, куда прёшь? Куролапое создание! — Та-тануки! — не на шутку испугался Сугомику и попытался скорее подобрать свои конечности из опасной близости к вопящему комку шерсти. — Не ешь меня, уважаемый тануки! — Разом проглочу, ничт… О-о-у! — на голову грозному существу опустился чей-то кулак. — Не ори, сэнсэй! Не стоило за мной увязываться, если не нравится, как и где я хожу! И хватит угрожать любому ёкаю, на которого мы натыкаемся! — светловолосый паренёк — кулак принадлежал именно ему — закончил отчитывать тануки и посмотрел в упор на Сугомику. — Простите меня и моего кота, он иногда перегибает. Никто вас есть не собирается. — Кто это перегибает? Кто?! Ты что вообще о себе думаешь, мальчишка! Не забывай, я и тебя могу съесть. Толстый тануки всё распылялся, но явно не собирался претворять в жизнь свои угрозы относительно человеческого детёныша. Что извиняющийся паренёк не ёкай, не оставляло сомнений. — Нянко-сэнсэй! Иди ищи кальмара! — он ткнул пальцем в сторону ближайших кустов и снова посмотрел на Сугомику. — Вы ведь за именем пришли? Сейчас я вам его верну. — За чем? — непонимающе уставился Сугомику на протянутую ему человеческую руку. Паренёк уже стоял на ногах и, кажется, собирался помочь ему подняться. Это стало последней каплей! — Когда-то вы отдали имя Нацумэ Рэйко, а теперь хотите вернуть его. Ведь так? Я могу помочь. — Нет! Не надо мне ничего! Чокнутые людишки! — Сугомику взвился, как змеёй ужаленный, стоило только тому полезть в свою сумку. Он нёсся сломя голову, лишь бы скорее оказаться подальше от этого места. От человека, владеющего именами ёкаев и разгуливающего с ручным тануки. От другого мальчишки, знающего аякаси и без страха заговаривающего с ними. От девочки, чертящей на берегу какие-то рисунки и ожидающей кого-то из духов. От её подруги, которая мечтает увидеть ёкаев и восторгается ими. Из этой проклятой деревни, где всё перевёрнуто с ног на голову. Где его не боятся, а, кажется, даже радуются встрече с ним. Сугомику, мастерски вызывающий кошмары к жизни и питающийся человеческими страхами, никогда ничего не боялся сам, а тут был напуган горсткой чокнутых людей. Хватит с него! Видимо, он стареет. Пора заканчивать со странствиями и садиться на строгую диету. Больше никаких вкусно пахнущих деревушек, никаких эмоций быстрого приготовления. Только здоровый естественный страх.